Текст книги "Пустые коридоры"

IV. Polyphonic Plan («Полифонический замысел»)

Одна лишь музыка может сделать видимой скрытую печаль.

Милан Кундера, «Встреча»

«Музыкальная полифония, – прочёл как-то Ларри у Милана Кундеры, – это одновременное развитие двух или более голосов (мелодических линий), которые хотя и связаны между собой, сохраняют тем не менее относительную независимость» («Искусство романа»).

Площадь Независимости в Киеве при таком подходе как раз и являла собой арену самой что ни на есть полифонии. Ларри нет-нет, а и убеждался в этом, слушая новости и сопоставляя факты. Мысленно, считай, он давно уже жил на Майдане, побывав в Крыму (где тихо хуел – «крыматорий»), а заодно и в России, где насмотрелся на русских (ничтожных безумцев).

Полифония же Майдана заключалась в следующем: протест объединил наиболее активных и совершенно разных по характеру, решимости и убеждениям людей – от очкариков-интеллигентов до храбрецов из «Правого сектора». Весьма разноголосый оркестр, но тем и хороша его музыка – она была сильной. Сильной – благодаря как раз полифонии. Кто хотел – играл на пианино (в буквальном смысле – настоящее пианино красовалось посреди площади), кто-то пел, а кому-то нравились струнные или даже ударные инструменты. Благодаря именно ударным, не сомневался Ларри, революция в Киеве и победила.

Вряд ли линейное изложение темы в случае с Майданом имело бы успех. «С самого своего возникновения, – пишет Кундера, – роман пытается избежать линеарности и пробить брешь в непрерывном изложении истории». Размышляя об этой «бреши», Ларри непроизвольно сравнил Майдан с постмодернистским романом. Он бы и сам хотел написать такой, но что толку – полифония даётся не каждому, а заниматься «линеарным» захватом Крыма – удел бесталанных. Бесталанных скотов и, как показывает практика, большей частью русскоязычных: сначала Приднестровье, затем Абхазия с Южной Осетией, а теперь и Крым.

Печально, но в «линеарность» вполне вписалось и убийство Александра Музычко. Сашко Билый – один из активистов «Правого сектора» – был застрелен своими же (майданскими) милиционерами. Сообщение пришло 25 марта, и, узнав новость, Ларри ощутил разочарование: революция занялась своими. Концерт закончен, но «роман» ещё не дописан. Как заметил (опять же в «Искусстве романа») всё тот же Кундера, «Брох восхищает нас не только тем, что довёл до благополучного конца, но и тем, что он наметил, но не достиг».

Этим недостигнутым Ларри и утешался.

Несмотря на chaos revolution, полифонический замысел Майдана по-любому был лучше «линеарности» русской оппозиции. В Москве, к примеру, то и дело случались антипутинские протесты, но толку от них как не было, так и нет. Там все ненавидели всех: коммунисты демократов, демократы либералов, либералы нацистов и так далее. Каждый играл свою партию, и лишь романтики (мысленно, виртуально, во сне – но хотя бы так) занимались общим либретто.

Похоже, из всех именно эти «очкарики» и знали цену истинных перемен – разочарованные, находившиеся по митингам, избитые и сообразившие наконец, что выхода нет. В реальности их ожидал долгий период деспотии. Рассчитывать на эволюцию сограждан у них не было времени – вот они и писали «полифонический роман», воссоздавая свои «майданы», протестуя, обороняясь и наступая мысленно.

Почему он так уверен в будущем РФ (диктатура, разбой, агрессия)? Из-за людей. Главным «достижением» путинского режима Ларри считал поколение идиотов, воспитанных на ненависти к Западу и без малейшего представления о подлинной демократии. Они родились в середине 90-х, к 2000-му начали соображать, а к 2012– му вполне сформировались как послушное большинство. Более того – к 2024-му они произведут одного, двух или даже трёх новых идиотов, и этого «ресурса» вполне хватит до сороковых (при любом развитии политического сюжета). Даже если в 36-м, когда будет переизбран преемник Путина, начнутся серьёзные преобразования (декоммунизация, суд над путинскими преступниками, возврат Крыма и так далее), потребуется ещё лет 20 для нового поколения плюс 30–40 лет, чтобы умерли прежние колорады, родившиеся в 90-х. Итого: 2036+20+30=2086.

В контексте полифонии Ларри, естественно, размышлял и о «Пустых коридорах» Дауна. Марк ведь тоже был из «романтиков-русофобов» и, как следовало из его немногочисленных интервью, искренне ненавидел путинский режим. Что же до музыки (и текстов) – он ясно давал понять, откуда черпает силы и вдохновение. «Возможность острова, – Марк словно цитировал Уэльбека, – на сегодня единственный способ противостоять диктатуре или хотя бы спрятаться от неё».

Таким образом, у Ларри появилась версия: что если Даун намеренно «подмешивал» в свои композиции неслышимый спектр? Некоторая часть звуков при записи терялась, но даже тех, что оставались, вполне хватало для перемещения в другую реальность.

Догадку подтверждали и опыты Кэт. Сочинённые ею мелодии усиливали эффект полифонии, словно компенсируя непреложность физики, а заодно и специфику самого музыканта.

В том, что Даун был специфической личностью, Ларри не сомневался. Даже отрывочных сведений о нём вполне хватало. Замкнутый, разочарованный и устремлённый внутрь. О том же свидетельствовали и его тексты. К слову сказать, свои английские тексты Марк неизменно сопровождал переводами на молдавский, румынский или даже русский язык – в зависимости от настроения, как понял Ларри, и исходя из гармонии самого стиха. Переводы присутствовали и в буклетах и почти всегда на концертных выступлениях.

Взять тот же Polyphonic Plan – четвёртую композицию из «Пустых коридоров». Русский текст «Полифонического замысла» производил гораздо более сильное впечатление, нежели английский. Казалось, именно русский вариант был исходным, а никак не переводом.

«Укрыться от дождя в кафе у моря – полифоничней моря, кафе и самого дождя», – писал Даун (псих из Приднестровья). И дальше:

 
Навес, кафе, заправка, небо.
Отель, две книжки, жалюзи.
Снаружи надпись «Не входи!».
«Не выходи!» – надпись по стенам.
 

Отчётливо представив себе эти стены, надписи, придорожный отель и бензоколонку на окраине Брума (штат Западная Австралия), Ларри задумался. «Почему бы и нет?» Он опьянел от этой мысли и уже на следующий день отправился в Брум повидать Марка. (Если не повидать, то хотя бы взглянуть на загадочный для него Австралийский Союз – Commonwealth of Australia.)

К тому же он устал. Ларри устал от однообразия будней и, честно сказать, был благодарен Годену за его «коридоры». По крайней мере, Ступак огляделся, нашёл новое приложение своим мыслям, а заодно и приключение, если верить проспекту American Express Travel: «Хотите приключений – прилетайте в Дарвин!»

Сюда-то он и прилетел 18 апреля рейсом SQ-25 «Нью-Йорк – Дарвин». Стояла пятница. Ларри прошёлся по Mitchell Street, снял номер в отеле DoubleTree by Hilton Darwin и к вечеру, посмотрев новости ABC, вдруг понял, что без новостей ему лучше. Умер Гарсия Маркес, украинские солдаты переходят на сторону сепаратистов, к месту вероятного падения пропавшего «Боинга» направляется батискаф.

Новости производили искусственное впечатление театра. И писатель Маркес, и батискаф в Индийском океане, и украинские русофилы казались списанным реквизитом, призванным впечатлять, но не впечатлявшим. Батискаф обнаружит пассажиров «Боинга», но не вернёт их к жизни, русские не успокоятся, пока не отомстят Майдану, а с Маркесом и вовсе беда: Ларри искренне полагал, что тот давно уже умер – однако ж нет. Все эти годы писатель жил. Жил, как ни в чём не бывало, и по-прежнему продвигал свои коммунистические мечты о всеобщем счастье.

В пространстве между реальностью и театром Ларри и предстояло крутиться остаток жизни. Театра, заметим, становилось всё больше. От политиков до бездомных люди демонстрировали искусственную наигранность. В офисе, на улице и дома они всё больше походили на телевизионных персонажей. Персонажей кино, рекламных клипов, артистов шоу-бизнеса, писателей-леваков по типу Маркеса, сепаратистов по типу русофилов и жертв авиакатастроф по типу пассажиров «Боинга», покоящихся в океане.

Глубина океана в предполагаемом месте катастрофы «Боинга» Malaysia Airlines составляла около 500 метров. Наверняка там обитали не открытые до сих пор виды. В этом смысле идея с батискафом имела и вполне конструктивный смысл: не найдутся люди – найдётся другое. Новый вид, к примеру, моллюск какой, а то и неизвестный науке экстремофил.

Без новостей Ларри и впрямь было лучше. Двадцатого апреля он покинул Дарвин, добрался в Кунунарра и в тот же день автостопом прибыл в Брум.

Странно, город напомнил ему Касл-Рок Стивена Кинга. Чуть правей автовокзала виднелось кладбище. «Кладбище домашних животных», – подумал путешественник. Как он и рассчитывал, в воздухе ощущалась осень, накрапывал дождь. Правда, осень в этой части южного полушария относительна. Брум находится в тропиках и имеет полузасушливый климат. «Как и у большинства австралийских тропиков, – прочёл Ларри в Википедии, – в Бруме присутствуют два вида сезона: сухой и влажный». Начинался сухой. Средняя температура апреля здесь составляет около 30 градусов. Со дня на день дождь прекратится (засуха продлится до декабря).

Иначе говоря, осень в Бруме – что лето. Океан и пустыня – две климатообразующие ипостаси. Запад и Восток, Новодворская и Путин (Ларри улыбнулся) – совсем как его мозг: правая часть этого мозга кидалась волнами Индийского океана на Большую Песчаную пустыню (слева), производя шум, незатейливый смех и уколы совести.

На Guy Street он зашёл в табачную лавку, где купил сигарет, банку колы и крекеров с солью. «Хлеб всему голова», – припомнил Ларри русскую поговорку. К вечеру задул ветер.

– Задул ветер, – сообщил он Кэт спустя время по телефону. Наступала ночь. Брум явно оживлялся своими клу́бами, кафе и глупой рекламой. Шума поприбавилось, а Стэнли всё выглядывал звёзды в небе над пристанью.

– И что? – удивилась Скович.

– Марк уехал, – ответил Ларри. – Придётся ждать.

Марк действительно уехал (куда-то в Канберру, что ли – Ларри не понял). Продавщица из табачной лавки, казалось, знала все сплетни, но также и успокоила его – к концу недели Даун вернётся. До тех пор («если, конечно, учёный не против») Ларри мог бы остановиться у неё.

Кэт медлила. Сочинив уже с полсотни мелодий (аккомпанируя Дауну в неслышимом спектре), она невольно сблизилась с музыкантом и теперь с нетерпением ждала известий из Австралии. Более того, она втайне мечтала о Марке. Он знаменит, свободен и с деньгами. К тому же, судя по фотографиям, это был весьма приятный молодой человек, и ей, конечно, хотелось бы связи с ним.

– И как тебе продавщица? – спросила она.

Ларри смутился – он так и знал: Кэт гораздо проницательнее, чем кажется. У неё в голове будто стоял локатор, и Скович улавливала им чужие мысли.

– Её зовут Лена, она из России.

Кто бы сомневался: по мере роста популярности Путина русские всё интенсивней разъезжались по свету. При этом трудно было понять – они едут из скуки, из-за несогласия с режимом или наоборот – продвигают его (восхищаясь своей родиной и рекламируя её советские принципы).

Он вдруг припомнил поливальную машину в Москве год или полтора назад. Ларри посещал тогда Дарвиновский музей по обмену опытом и стоял как-то на остановке трамвая. Трамвая не было. Зато к остановке приближалась поливальная машина. «Поливальная машина ничем не уступает танку, – записал тогда Ларри. – Выстреливая мощную струю воды (под видом уборки улицы), она вынуждает меня искать укрытие и в итоге бежать куда подальше».

– Как знаешь, – промолвила Кэт (Катя Скович – пианистка, выпускница Литовской академии музыки и театра). Промолвила и распрощалась.

26 апреля в Брум вернулся Марк Даун. Тогда-то субботним вечером в клубе «Жемчуг» Ларри и встретился с ним, рассчитывая на беседу, как, собственно, и вышло.

С виду Марк действительно напоминал дауна: довольно глупое лицо, унылый взгляд (видно, и впрямь натерпелся – русский дурдом не мёд). Чего не скажешь о манерах: удивительным образом Марк располагал к себе, да и голова у Дауна оказалась на месте.

В клубе «Жемчуг» давали noise. С десяток групп (по мнению Ларри – совершенно однотипных и безвкусных) попеременно выскакивали на сцену и под оглушающий электрический грохот имели на чём свет стоит глобальную экономику, Ангелу Меркель и Барака Обаму. Неизменный видеоряд демонстрировал сцены насилия, а с экрана на вас орали, улыбались и заигрывали с вами Гитлер, вечно живой Чавес и Владимир Путин у Симферопольского вокзала («КРЫМ НАШ!» – гласил баннер над пригородными кассами).

Тут же у касс бесновались крымские тётки – толстые, болезненного вида и подобострастно кидающиеся к Путину, а заодно и позирующие Russia Today. Оркестр Черноморского флота исполнял «Калинку». «Чёрт знает что», – едва сдерживал себя Ларри. И поди ж ты пойми, где тут мораль.

Мораль?

– Недоумки, – отозвался Марк, завидев отвращение на лице Ларри. – Жалкие недоумки, – уточнил он, кивнув в сторону музыкантов. – Что привело вас сюда?

Случайно или нет – «недоумки» вдруг прервали своё выступление и ушли на перерыв. Стихли аплодисменты, посыпались реплики и вновь застучали вилки – характерный момент клубного общепита.

– «Пустые коридоры», – ответил Ларри и полез за блокнотом.

– Коридоры?

– Ваш прекрасный альбом, – Ларри улыбнулся, – показался мне особенным. Непонятно как, но он словно перемещает в другое измерение.

– Музыка и должна перемещать, разве нет? – Марк отвёл взгляд. На сцене появился какой-то дядя и постучал в микрофон. – Вы за этим и прилетели?

– Перемещать, но не настолько, – уклонился Ларри. – Вот данные опытов, – он развернул и пододвинул блокнот Марку.

Тот отпил виски, взглянул на записи, перевернул страницу туда-сюда и сосредоточился на выводах. Не то чтобы выводы, скорей предположения. Ларри не особенно заморачивался формальной стороной и по обыкновению старался заглянуть в суть: «Неслышимый спектр (запись, воспроизведение), влияние неслышимого спектра на психику (возможность параллельной реальности), субъективный эффект или естественная физика?»

– Отчасти вы правы, – согласился Даун, – всё это крайне интересно, а ваше «пианино» и вовсе…

– Что вовсе?

– Не знаю. Я думал о таком же инструменте, но так и не решился. В итоге ограничился бытовыми приборами. У меня тут целый оркестр этих приборов.

Марк с нескрываемым любопытством просмотрел партитуры Кэт. Затем достал карандаш и кое-что поправил. Stabilo HB=21/2 – весьма популярный карандаш. Такими же пользовался и Ларри. Он покупал их по три штуки в упаковке, но в последнее время модель стала редкостью и купить карандаши было непросто. Со стёркой ещё ладно (ими то как раз торговали), но со стёркой ему не нравились. Ступак предпочитал классические – зелёные с красной «каплей» вверху (как «о» в логотипе «Япоши»).

Как выяснилось, Марк действительно использовал звуки неслышимого спектра при записи своих альбомов. Поначалу он и не думал ни о каком эффекте: писал что придётся – в шутку и скорей для развлечения. Позже привык и уже на «Пустых коридорах» делал это более-менее осознанно. Записывая Intro, к примеру, он заметил, что сдохли крысы в его амбаре. На Experiments из его огорода ушли хорьки, а при записи Lesbian Kat умер соседский ёжик и пропала моль. Именно тогда он впервые задумался о странностях.

– Катя Скович, автор этих партитур, тоже, кстати, «Лесбиянка Кэт», – вставил Ларри. Он указал на партитуры (аккомпанемент в неслышимом спектре). – Кличка приклеилась к ней ещё в академии.

– Лесбиянка Кэт?

– Совпадение – радость художника. Вдохновляющий мотив и в конечном итоге – залог успеха, – Ларри хоть и иронизировал, но была в том и доля правды.

Он не верил в Бога (слишком их много – богов), зато радовался совпадениям. Чем ниже вероятность совпадения, тем в большей степени он ценил эту вероятность, размышлял о ней и строил фантастические модели.

Накануне, к примеру, он повстречал ворону, клюющую чупа-чупс. Спустя минуту ему попалась тётя на остановке автобуса тоже с чупа-чупсом, а на набережной валялась обёртка Chupa Chups «Волшебная» (кола, лайм, лимон). Вывод прост: чупа-чупс – концентрированная метафора. И ворона, и тётя на остановке, и обёртка свидетельствовали о некоем проявлении общего начала. Иными словами, млекопитающие и птицы (по меньшей мере млекопитающие и птицы) имеют общую эволюцию яйца. Во всяком случае, чего-то округлого, манящего и непристойного, как мусор.

– Катя Скович из Гомеля, – уточнил Ларри. – Она окончила Литовскую академию музыки и театра в Вильнюсе. После окончания академии Кэт уехала в США. Живёт в Рокленде, штат Мэн. Окна её дома выходят на океан и кафе Brown Bag.

– Она действительно лесбиянка? – спросил Марк.

Стэнли пожал плечами: «И да, и нет».

Тогда-то он и поведал Марку историю (story, как любит говорить Кундера), приведшую его в Брум. Ларри рассказал о Паскале (о его «перемещении» к Эмили, и что именно Паскаль первым обратил внимание на странные свойства «Пустых коридоров»). Рассказал о своих опытах, о Лесбиянке Кэт, о «неслышимом пианино» и о догадках относительно техники записи альбома.

– Слышимое и нет, – вставил Марк, – тут вы правы. Но дальше-то что?

А вот что. Ступак подобрался к главному и уже ощущал прилив вдохновения. Нет, в самом деле, было бы непростительным не заметить открывающейся перспективы и упустить очевидную возможность заработать. Люди издревле тем и живут, что придумывают себе Бога, а затем вымаливают у него вечной жизни. Хотя бы разнообразия, не сомневался Ларри. А если они так хотят вечности и разнообразия, почему бы не дать им это?

– И что ты предлагаешь? – спросил Марк, с осторожностью перейдя на «ты».

– Не знаю, – Ларри огляделся. – Что-то на продажу. Что-то, что можно продать. Возобновляемую жизнь, другую реальность, разнообразие, наконец, этих реальностей. Но так, чтобы умещалось в кармане.

– В карманы падали звёзды… Бумбокс? – оживился Марк.

– Вроде того. С твоими композициями, аккомпанементом Кэт и умным управлением.

Этим «управлением» Ларри как раз и занимался последние год-два в своём Музее естественной истории. Control of Events by Thoughts (CET, «Мысленное управление событиями») был наиболее значимым проектом Лоуренса в лаборатории Earth and Planetary Sciences. Проект CET, предложенный Ларри, кардинально отличался от подобных систем, неплохо финансировался и, будь он реализован, несомненно, имел бы перспективу.

«Бумбокс», по выражению Марка (и в представлении Ларри) как раз и был той самой реальностью, возобновляемой жизнью, разнообразием и так далее, о чём грезили набожные. К тому же устройство вполне годилось для опытов Ларри, а наладь они его производство, друзья могли бы неплохо заработать.

На том и порешили.

V. Boombox («Бумбокс»)

Возможности поражают!

Из рекламы строительной компании «Мортон» военной ипотеки

Композиция с дурацким названием «Бумбокс» (пятая вещь на альбоме Марка Дауна «Пустые коридоры») была на удивление красивой, но печальной. Чем больше знаешь, подумал Ларри, тем больше печали.

На следующий день он вновь повстречал свою ворону (ворону за едой) и пережил если не шок, то по меньшей мере состояние сильной эмоциональной встряски. Тут что с баннером в «Яндексе» по случаю оккупации Крыма – чёрный флаг победы развевался над Рейхстагом, а внизу красовалась надпись: «С возвращением!».

К «возвращению» готовились также Донецк, Луганск, Мариуполь и Одесса. Облизывались Харьков, Изюм, да и вообще украинские русофилы (а их немало) облизывались и потирали свои колорадские ручонки. В голове у них торчал шприц Останкинской телебашни. Торчал и чуть покачивался туда-сюда, вонзившись в мягкую плоть мозга.

Что до вороны – на этот раз она ела не чупа-чупс, а голубя. Ворона с азартом клевала его внутренности. Клевала и подпрыгивала от удовольствия.

Первое, что пришло в голову, – русские. Подобно вороне, клюющей голубя, они всё больше дербанили Украину в надежде отхватить от неё юго-восток (хотя бы что-то) и обеспечив таким образом логистику для Крыма. К тому же, присоединив к РФ части соседнего государства, Путин всегда мог сослаться на неизбежные трудности (трудности «присоединения») и тем самым оправдать любой кризис внутри страны. Помимо прочего, война – прекрасный повод для мобилизации удали и патриотизма (что при обычных условиях довольно сложно).

Вполне приличная с виду ворона. Птица как птица (а почему бы и голубя не съесть?). Округлость чупса тем и хороша – не подкопаешься: ворону так и тянуло на яйца (новые яйца украинской демократии).

Поев, ворона взглянула на Ларри и чуть попятилась. Неподалёку прогуливался ещё один голубь. Ворона же выглядела вполне уверенной в себе и не скрывала самодовольства. Казалось, она смеялась. Смеялась над Ларри, над его возможными «санкциями», над ОБСЕ, ООН и войсками НАТО в Европе. Смех её был лукав и сдержан, словно ухмылка Путина на саммите БРИКС.

Как и Путин, ворона руководствовалась инстинктом, исходила из борьбы с инакомыслием и жила по понятиям. Ларри лишь смотрел на неё и едва сдерживал гнев. Он бы и рад был убить её, да не мог. Законопослушный либерал, «голубь» с Кабл-бич – такой и себя не спасёт, не говоря уже об украинских «яйцах».

Тут-то он и улыбнулся. Внезапно в его голове промелькнула мысль (смешная и страшная одновременно). Гаджет-убийца – вот заветная мечта истинного либерала, подумал Ларри.

Принцип работы такого устройства прост и применительно к «пустым коридорам» мог бы заключаться в следующем. Мелодия бумбокса поступает сначала в ухо, затем в мозг. Мозг «отсылает» вас в новую реальность. Там вы встречаете самого себя и в зависимости от того, кто вы (ворона или голубь), либо убиваете себя, либо нет (и в этом случае следуете впредь не понятиям, а закону). Бумбокс – но как нечто большее, чем «параллельный мир», «другая реальность» и прочая лабуда.

И всё же страшно. Ларри добрёл до ближайшей остановки автобуса и лишь тогда чуть успокоился. Мысль о гаджете-убийце постепенно отступила, а в автобусе Ступак переключился на муху. Муха сидела на поручне и оглядывала пассажиров. Толстый дядя у окна читал «Геральд Сан», у задней двери оживлённо беседовали две проститутки, а на переднем сиденье дремала бабушка лет восьмидесяти в модных очках, с рюкзаком и в синих джинсах. Водитель автобуса в футболке Brand New вёл автобус, и муха знай себе взирала на всю эту тишь да гладь, потирая лапки.

Гаджет-убийца? Вряд ли он приживётся тут (в Бруме). Тут с него и цента не выручишь. Ларри взглянул на муху и на прощание помахал ей.

На остановке у аэропорта его поджидал Марк.

Накануне Даун предложил Ларри слетать в Сидней. В воскресенье вечером у Марка запланирован концерт в Гайд-парке, а заодно они посетили бы Ботанический залив.

Ботани? Именно Botany Bay (Ботанический залив) был формальной целью его поездки в Австралию. По заданию и на деньги Музея естественной истории Ступак должен был подготовить репортаж и статью для сайта AMNH – история, флора, фауна, интересные факты, фото и видео. Параллельно (и уже в интересах лаборатории Earth and Planetary Sciences) Ларри вёл дневник и записывал впечатления в Твиттер.

Так что предложение Марка оказалось как нельзя кстати. К тому же Даун намеревался самостоятельно управлять своим R44 (вертолёт Robinson R44 – довольно старая и видавшая виды машина, но вполне на ходу), в связи с чем поездка обещала быть необыкновенно захватывающей.

Обещание сбылось. В дороге они слушали «Rooms of the House» La Dispute (альбом четырнадцатого года) и считали кенгуру в пустыне. В общей сложности друзья насчитали 143 кенгуру. Те скакали и, казалось, резвились в легкомысленном порыве. Однако ж нет. Кенгуру не позавидуешь. По свидетельству местных жителей, дикие кенгуру служат объектом ожесточённого отстрела. Животных отстреливают как с целью добычи мяса и шкур, так и с целью охраны пастбищ. Мясо кенгуру считается более полезным для здоровья, чем большинство коммерчески производимого мяса. «В свете его низкой жирности», если верить Википедии. Такие дела.

Как видим, и сумчатые едва справлялись. Западня, одним словом. Перефразируя Милана Кундеру, мир – западня. Кенгуру родились на свет, хотя не просили об этом, они заперты в теле, которого не выбирали и которому суждено умереть.

К шести часам друзья благополучно приземлились в аэропорту имени Кингсфорда Смита, к восьми наладили аппаратуру и в ожидании фестиваля отправились поужинать в ближайший паб. Этим пабом оказался клуб Home с видом на гавань. Стоял прекрасный вечер. Из порта доносились сирены кораблей и звуки подъёмного крана. Кран то и дело мелькал оранжевыми огнями на горизонте, а на веранде Home крутили последний альбом Джона Мейолла. Несмотря на свои 80 лет, Мейолл излучал оптимизм и иронию.

Чего не скажешь о выступлении Марка.

Там хоть и была ирония, но тексты, да и сам облик музыканта явно указывали на безысходность. Выступление длилось около получаса (может, и больше – честно говоря, в какой-то момент Ларри потерял ход времени). Марк исполнил Intro, «Лесбиянку Кэт», две или три композиции с предыдущих альбомов и закончил «Полифоническим замыслом».

Закончил, да не совсем. Сделав вид, что покидает сцену, Даун наиграл первые аккорды Boombox, и тут зал буквально взорвался. Судя по всему, это был гвоздь программы. И Марк, и фанаты явно знали о подобной развязке и теперь не скрывали эмоций. Совершенно упадочная композиция «Бумбокс» произвела эффект почище любого оптимизма. Мелодия волнообразно набирала темп, текст между тем замедлялся, и всякий раз в интервале «противостояния» фанаты вскакивали, парк оглашался неимоверным шумом, а на сцену летели петарды, трусы́ и пластиковые бутылки.

Вот и думай – безысходность, помноженная на толпу, может обернуться небывалым подъёмом. Так, вероятно, и сметают прочь унизительные режимы.

В связи с «безысходностью» Ларри подумал о Майдане, об Украине, растерзанной русскими, и о «труса́х с петардами». «Трусы́ и петарды» против регулярной армии, Гостелерадио и вооружённых сепаратистов в Донбассе. При таком раскладе фанаты Дауна не имели ни единой возможности. Даже внутри Гайд-Парка они выглядели чуть диковато и подобно Дмитрию Ярошу на выборах президента набирали не больше одного процента голосов.

Между тем, без Яроша и «Правого сектора» Майдан немедленно скрутили бы и развезли по кутузкам (что, собственно, и происходит с оппозицией в России, а теперь и в Крыму). Крымских татар, людей, отказавшихся принять российское гражданство, и тех, кто приняли его из страха или от безысходности, несомненно, ждёт участь Болотной. Сперва запреты, затем Следственный комитет, изолятор и суд. Русские либералы, естественно, возмутятся, но голос их слаб и вскоре стихнет, изобразив «равновесие» между властью и оппозицией. Как ни печально, размышлял Ларри, «трусы́ и петарды» как раз и могли бы изменить это «равновесие» в пользу демократии.

«Сито мусеники за димокараси», – припомнил он Воннегута («Колыбель для кошки») и загрустил. В России «мусеники» исчислялись теперь не сотнями («Небесная сотня» Майдана) – счёт теперь шёл на тысячи, а то и сотни тысяч. По данным «Руси сидящей», к примеру, на текущий момент в тюрьмах РФ содержится порядка ста тысяч несправедливо осуждённых (большей частью из мести, за инакомыслие или из политических соображений).

– Соображений? – переспросил Марк днём позже в отеле «Артур Филлип», где они остановились. – Россия не ведает, что творит. Ни о каком соображении там нет и речи, – заключил он.

Кто как не Даун, выросший в Приднестровье, знал цену русским. Воспитанные на классовой борьбе, они постоянно ищут врага и, как результат, ненавидят любого, кто чуть богаче, умней или просто не похож на них. Что до власти – власть использует эту «национальную черту» в собственных интересах. Деспотия российского государства безгранична, но страшно другое – в своей борьбе с Западом русские вечно прикрываются идеалами свободы, а на деле же плевать на неё хотели.

Лицемерие, как считал Даун, и есть преобладающая особенность русского электората. «Русская погань» – называл их Марк и желал им если не смерти, то справедливого суда над ними. Именно с их одобрения и под их радужные салюты Даун и его друзья сидели по тюрьмам, «лечились» в психушках и испытывали презрение к себе. «Но ничего, лучше терпеть, чем унижаться», – утешал себя автор «Пустых коридоров».

Сидней же был великолепен. Здесь никто никого не преследовал, и надо же – все уживались! Суды и СМИ были независимыми, власть была подконтрольна, в тюрьмах сидели истинные преступники, а в психушках лечились истинные психи.

Следующие три недели Ларри и Марк провели в Сиднее. Ларри не торопился, а Марк и подавно. Что ни день Даун придумывал новую программу. Они посетили оперный театр, мост Харбор-Бридж, собор Девы Марии и Порт-Джексон, слетали на вертолёте в Ньюкасл, Канберру и Уайтмарк (острова Фюрно). Они исследовали также окрестности Ботанического залива, а последние дни и вовсе провели в Kamay Botany Bay National Park. В самой глуши заповедника (подальше от людей) путешественники разбили палатку, прикормили местных валлаби и даже познакомились кое с кем из персонала биостанции. Мэри и Джун, юные практикантки из Дарвина, были не против «и интервью дать, и перепихнуться», как позже запишет Ларри в своём дневнике. Мэри – палеонтолог, Джун – ветеринар: идеальная пара для двух придурков, увлечённых параллельными мирами.

«Параллельные миры» (Upside Down) – фильм Хуана Диего Соланаса (в главных ролях Кирстен Данст, Джим Стёрджесс, США, 2013). Буквально перед самым отъездом в Австралию Ларри посмотрел это кино и, признаться, был потрясён. Миры, изображённые в картине, выглядели не только параллельными, но и противоположными. Новая трактовка старого термина. Будь другое название, Ступак и не заметил бы – мало ли кто кому противостоит? Украина противостоит России, демократия – диктатуре, свобода – унижению, а жизнь безнадёжно противостоит смерти.

Противостояние, размышлял Ларри, романтиков, мракобесов, истинных психов, и на ж тебе: «Параллельные миры» (а не «Голодные игры», скажем, или «Клетка для кроликов», Rabbit-Proof Fence – австралийская драма режиссёра Филлипа Нойса, основанная на биографической книге Дорис Пилкингтон Follow the Rabbit-Proof Fence).

Как бы то ни было знакомство с Мэри и Джун оказалось весьма плодотворным. С их помощью Ларри подготовил серию репортажей для AMNH, а Марк – тот и вовсе пережил период творческого подъёма. Увлёкшись Мэри, он проникся окаменелостями и даже задумал альбом. Околонаучный альбом об ископаемых организмах, включая людей (и заглядывая в их далёкое будущее).