Текст книги "Площадь Соловецких Юнг"
Автор книги: Константин Уткин
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)
– И? – Славик вспомнил зиц – председателя Фунта. Сидящий сейчас перед ним, разомлевший от алкоголя старик разве что отдаленно напоминал агрессора в спортивном костюме, норовящего побить взрослого и крепкого мужчину. Сейчас Дед говорил неторопливо, с ленцой, словно комментируя разворачивающиеся перед его внутренним взором события сорокалетней давности.
– И… и появился другой. Жаль, что у меня не было возможности избить его. Избить до полусмерти. Он же Веруньку изнасиловал. В самом прямом смысле. Губы искусаны, руки в синяках, нервный шок – неделю девочка отлеживалась. Правда, потом этот козел прибежал с букетом – статью позорную еще никто не отменял. И девочка, моя любовь, как оказалось, выбрала свой счастливый билет. Пятикомнатная квартира на Пушкинской, в сталинском доме, профессорская семья, научная элита – и она, приехавшая и белорусского городка провинциалка, лимита. Ну как она могла устоять? Такая мелочь, как влюбленный робкий дурачок, в расчет не шла. Да и не любила она меня никогда, как говориться. Глаза, правда, отводила… и за все сорок лет общения ни разу мы не обсудили ее мужа. Разговаривали обо всем, а его – как будто не было.
– А что дальше?
– Ничего дальше. Потом я пытался ее забыть, связывался с другими женщинами. Женился. Пригласил ее стать крестной моего сына. Приехали с женой к ней в гости – уже официально, как старый друг семьи. Посидели, поговорили, попили водочки, обсудили дела крещения. А жена потом, дома уже, устроила истерику от ревности.
– Что ж там у вас такого в гостях было? Целовались в коридоре?
Дед усмехнулся.
– Да прям… целовались… скажешь тоже…мы и сейчас то целуемся совсем нечасто…Я, говорит, видела, как она на тебя смотрела. Как она на меня смотрела? Хотя бабы, как говорится, нутром чуют. Видимо, что-то во взгляде моей любимой было, раз жена ядом изошла.
– И что-нибудь изменилось?
– Да ничего. Верочке же пришлось нешуточные бои выдержать. И ведь выдержала.
– Какие бои? – Уточнил Слава. Дед уже опьянел, и речь его становилась все более и более несвязной.
– Такие бои. Я же был простой человек – захотелось Веру увидеть, собрался и поехал. Приперся без предупреждения, сижу, водку пью, Верунька вместе со мной пьет вино. Муж рядом бегает, но ничего не говорит. А потом ей скандалы закатывал – какого дескать, хрена этот неудачник и алкоголик к тебе повадился? Она ему – он не неудачник, он поэт, и вообще, это мой друг, и мои друзья ко мне приходить будут. В общем, отвоевала она мои нежданные визиты. Так я к ним и таскался, когда вожжа под хвост попадет. Конечно, странное общение было. Я на язык несдержан– но что бы я не говорил, Вера все мне прощала. И понимание с годами только крепло. Хотя общаться становилось все тяжелее и тяжелее. Дети, быт, она крутилась, как белка в колесе. Плюс эта библейская заповедь – не пожелай жены ближнего.
– А может, она думала, что вы ее не желаете?
– Да прям. – задиристо вскинулся Дед. – как это она так могла думать? Я ей как-то ляпнул в своей манере – дескать, никуда ты от меня не денешься, не захотела стать женой – будешь любовницей.
– И что она? – восхищенно спросил Слава.
– А что она? Как положено. Фыркнула, возмутилась, сказала – никогда. Когда я ей еще раза три это повторил, припугнула – дескать, не перестанешь, больше не придешь. В итоге пришли к консенсусу.
– К какому?
– Я не перестал, но и она от дома не отлучила. Хотя, конечно, возможности для любви не было никакой. Я ей говорил – на нас библейская заповедь не распространяется, я тебя желал, когда ты еще ничьей женой не была, к тому же твой козел мне совсем не ближний.
– Она верующая?
– Верунька-то? Еще какая верующая. Может, я жив до сих пор только потому, что она каждый день за нас молилась.
– Тогда то, что вы делали – грех.
Дед долго молчал, прежде чем ответить.
– Да нет, вьюноша. Это как раз не грех. Грех – это сходиться ради животного притяжения и жить вместе только ради него. Делать то же самое, что делают черепахи, слоны, крокодилы, птицы. Ради продолжения рода. Это даже не грех, это дань природе. Но это не любовь.
– Нет, погодите, погодите – оживился Слава. – все говорят, что плотская любовь – высшее проявление любви духовной. То есть – человеческой.
– Человеческой! Размечтался! Волки, например, тоже моногамны. Один раз в жизни сходятся – и навсегда. Только при них ничего такого не говорят. Лебеди более возвышенны и романтичны – лебединая верность и все такое.
А вообще-то… наверное, это естественно – путать любовь с сексуальным голодом. И потом, молодой человек – есть такое понятие, как половая зависимость. Это что-то вроде наркотика. Подсел на зависимость от определенного человека и слезть с нее не можешь. Болеть начинаешь. Но это тоже не любовь. Если уж на то пошло, то любовь к коньяку или вот, сигаретам гораздо крепче и надежней. И тоже – настоящая, верная любовь. И настолько же разрушительная.
– Ну хорошо. Может быть. Допустим. Ну а что же такое любовь, в таком случае?
– Колотить мой лысый череп, если я знаю. – медленно ответил Дед. – можно сказать так – любовь – это сорок лет. Это скандалы с мужем. Это боль вот здесь – физическая боль, настоящая. – Дед повел рукой возле впалого живота.
– Это года, прожитые без малейшей надежды на взаимность. Это черное отчаянье и ослепительный свет радости – просто от случайно встречи. Это возможность невозможного. Это вальс, кружащий голову. Это недоуменные взгляды родни и детей. Это тоска осознания, что ничего нельзя изменить. Это пустые фразы и разговаривающие глаза. Это решимость отдать жизнь просто за тихую улыбку твоей подруги. Это не молодость, не зрелость. Это что-то, лежащее совсем в другой плоскости. И поэтому – неподсудное.
– Ну все-таки вы ее добились?
– Добился? – переспросил Дед. – нельзя так говорить. Просто в один прекрасный день вдруг пришло понимание – нужно быть вместе. Потому что по другому нельзя. Такая страшная ясность.
– Почему страшная? – удивился Слава.
– Потому что прийти эта ясность должна была сорок лет назад. Но тогда ее слишком много сора заслоняло. Давай, парень, выпей со мной.
Слава не стал спорить – он молча взял кружку и негромко сказал.
– Выпью. Ничего подобного я не слышал. Даже не знаю, что вам пожелать. Вы сильный человек. Только сильный может пронести такой груз через всю жизнь. Ваша девушка, наверное, эту силу почувствовала – и уже сопротивляться ей не смогла. Жаль, действительно жаль, что так поздно.
– Нормально – вдруг спокойно сказал Дед. – Все нормально. Думаешь, тогда бы я смог оценить? Да ничего подобного. Я бы рефлексировал, переживал, пил бы. Нашел бы кучу недостатков на пустом месте. А вот сейчас я понимаю, какое это счастье – хотя бы раз в неделю быть с любимой. И ничего нам помешать уже не сможет. Так что не надо меня жалеть, я счастливый человек.
Помолчали. У счастливого человека осоловел взгляд, которым он продолжал всматриваться в прошлое. Слава вдруг вспомнил промелькнувшее слово.
– Извините, а вы пишете стихи? Вы поэт?
Дед тяжело посмотрел на него.
– Я был поэтом. Я перестал быть им. Поэзия никому не нужна. Я сжег все свои стихи. Ничего не осталось. Верунька меня за это чуть не убила. Она, пожалуй, единственная, считала меня талантливым. Нет, вру. Не только она. Она просто была моим первым читателем и никогда в этом не сомневалась. Зачем об этом говорить? Это все в прошлом. Опоздал я. Запоздалый.
– Ну может хоть черновики сохранились? – выпытывал Слава. – я люблю стихи, это, можно сказать, мое хобби. И, вы знаете, я считаю – все, что написано, написано не просто так, а для кого-то. Если вы написали стихи, вы не должны их уничтожать. Даже если они самые что ни на есть беспомощные, неудачные, графоманские – своего читателя они найдет. В конце концов, не все же понимают классическую музыку? Так же не все понимают настоящую поэзию. Значит – все имеет право на существование.
– Ты интересно мыслишь, молодой человек. Может, ты и прав. Может, любая дрянь может кого-нибудь спасти. Может и поможет… черновики, черновики. Одна только тетрадь сохранилась. Но я в ней копаться не буду. Мне это уже не нужно. Если ты хочешь помочь неизвестно кому – разбирайся в ней сам. Мне все равно. Все, юноша. Сладких тебе сновидений. И никогда ничего не откладывай на потом. Адью…
Слава хотел было поддержать своего ночного гостя, но тот оттолкнул его руку и проворчал.
– Не страдай херней – после чего пошел по пустому коридору, стараясь держаться ровно. И ровно через семь минут окрикнул Славу, который шел на ночевку и, отводя отчего-то глаза, протянул ему ежедневник в черном переплете.
– Держи, вьюноша, владей – если разберешься. Ты меня тронул своими рассуждениями про то, что любая графоманская дрянь может кому-нибудь помочь.
– Поможет – пообещал Слава, уже четко зная, что сделает. – может, назоветесь все-таки? Как мне вас представить публике?
– Не надо меня никак представлять. Сам придумай. Твое дело, ты и думай. Я спать. Башка трещит. Свяжешься с вами, алкоголиками.
Славик посмотрел недоуменно на шатко бредущую вдаль по коридору фигуру, потом пожал плечами. В таланте этого всюду опоздавшего старика он сильно сомневался; а заглянув в ежедневник, недовольно сморщился. Почерк был ужасен.
Впрочем – делать было в любом случае нечего, дом престарелых затих перед наступлением очередной ночи. Слава сел диван, утонув в велюровых недрах, и стал вчитываться…
Через полчаса внимательного и муторного разбора он расправил с хрустом плечи и выдохнул воздух. Дед был действительно запоздалый – при хорошей раскрутке с такими стихами он мог бы покорить если не весь мир, то одну шестую часть суши точно.
Слава уже в тот же час, сумев разобрать только несколько стихов, поместил бы их в Интернет – но в запертую дверь кто-то позвонил. Коротко и неуверенно. Позвонил отрывисто, как будто надеялся, что его не услышат.
Прежде чем открыть, Слава посмотрел в окно. Осенний вечер поблескивал кисеей дождя в желтом фонарном свете, блестел мокрым асфальтом и сором сбитой листвы. Двор был пуст. Слава неторопливо – кому надо, подождет – подошел к входу и отодвинул засов. На пороге стояла Ася.
Этот момент врезался в память навсегда – потемневшие от влаги волосы блестели дождевой пылью и огромные в полумраке глаза смотрели выжидающе и внимательно. Слава молча шагнул вперед, и Ася, крепко обвив руками талию, спрятала лицо на его груди – и стояла так, пока он громыхал железным запором. Потом подняла глаза, подставив губы для поцелуя – и сама прервала его, хотя сдерживалась уже с трудом.
– Только не здесь… и не в коридоре… в кабинете…
Ася проснулась уже под утро – утомленная, но с улыбкой на лице. Директорский кабинет освещал только голубоватый свет монитора, перед которым что-то набирал, не глядя на клавиатуру, Слава. Набирал быстро, судя по тихим непрерывным щелчкам, и улыбался. Ася вскочила с дивана и на цыпочках подбежала к нему. Положила голову на плечо, прижавшись горячей щекой к шее, и зашептала, читая…
– Спасибо вам огромное… это стихо мое, до дрожи, до зубовного скрежета… я счастлива, что нашла такого автора… что это такое?
– Стихи. – лаконично ответил Слава.
– Я вижу только прозу. Где тут стихи?
– Стихи опубликованы на сайте. А это – отзывы людей, которые их прочитали. Видишь – до дрожи и зубовного скрежета пробирает. Замечательно. Я так и думал. Не ошибся.
– Это твои стихи? Ты что, сидишь здесь ночами и стихи пишешь?
– Ну вот еще – Слава повернулся и чмокнул недовольно сморщившийся вздернутый нос – делать мне нечего, стихи еще писать. Я ж говорил – терпеть не могу литературу. Это стихи одного замечательного старика, который здесь живет.
– Так это чужие стихи? – изумилась Ася. – а зачем тебе-то это надо? Что тебе это даст?
– Ничего мне это не даст. – с расстановкой ответил Слава, бегая пальцами по кнопкам – вот так… благодарю за отзыв… счастлив тем, что у меня такие читатели. Счастья вам и… чего бы еще пожелать?
– Благосостояния. – не задумываясь, ответила Ася. – благосостояние ей пожелай.
– И благодушия…
– Как ты быстро печатаешь… так зачем тебе это?
– Я могу печатать четыреста знаков в минуту… правда, такая фигня получается….шутка. да уж, что есть то есть, печатаю я быстро. Что говоришь? Зачем мне это? Да просто так. Ты только представь – этим стихам этак лет сорок. И их никто, понимаешь, никто не читал. А читать их надо – для кого-то они были написаны? Дед, который мне их дал, с большими странностями. Он ничего делать с ними не хочет. Говорит, что такую страницу своей жизни вычеркнул. Думаю, что большую часть своих творений он просто уничтожил. А вот это сохранилось, чудом. Видимо, сама книжка для него какую-то ценность представляет. Сохранил ее – и, соответственно, ее содержимое. Так вот это содержимое я широкой публике и представлю. Знаешь… я не археолог, но, наверное, они что-то подобное испытывают, когда древности откапывают. Вот и все. Смотри – еще одно сообщение. «Замечательно! Спасибо за пронзительные строчки!» ну что ж… пожалуйста. Вообще-то я неправильно делаю. Надо будет Деда пригласить – пусть он сам читает и отвечает. Я буду только набирать.
– Для чего тебе это? Ты что, за это зарплату получаешь?
Слава посмотрел на подругу с интересом.
– Если уж на то пошло, то в этом месте я зарплату еще не получал. Хотя да, за это. За то, что я сижу здесь по ночам и предаюсь разврату с прекрасной девочкой.
– Разврату? – возмутилась Ася. – знаешь, с кем развратом занимаются? С блядьми, вот с кем. У нас с тобой любовь? Или нет?
– Понятия не имею. Вот тот же самый Дед может говорить о любви – он любил женщину сорок лет. Она замуж вышла, детей нарожала целый выводок, а он все равно ее любил. А у нас с тобой… половое притяжение. Симпатия. Страсть. А вот насчет любви не знаю. Разница в возрасте слишком большая.
– Это неважно – Ася села на пол и положила голову ему на колени – это совершенно неважно. Я тебя люблю. Разве не видно? Разве стала бы я переться черт знает куда, ночью, чтобы просто переспать? Ты думаешь, мало желающих со мной переспать? Очень много. А люблю я только тебя. И никто другой мне не нужен. В тебе есть… тайна какая-то.
– Да уж – усмехнулся Слава, как-то странно глядя на ночную гостью – есть у меня тайна. Но машина-то тут при чем? Какая тайна, Асенька? О чем ты? Самый обычный охранник, неудачник, сижу здесь, трачу впустую драгоценное время. Какая тайна? Нет никакой тайны.
– Тайна уже есть. Вот почему ты здесь сидишь? Где это видано, чтобы охранников пускали в кабинет начальства?
– Ну почему же нет? Если начальник, допустим, близкий родственник.
– Здешний директор твой родственник?
– Нет – усмехнулся Слава.
– Так что ты здесь делаешь?
– Честно сказать? Я здесь просто сижу в Интернете, общаюсь с разными людьми. Вот, стихи Деда поместил на портал. Хорошее дело сделал. А что я должен еще делать?
– Ну не надо ерунду городить…тебя пустили для того, чтобы ты стишки в сети размещал? Да на хрен кому это нужно? В Сети знаешь сколько стишков? Твой Дед в них потеряется, как песчинка на океанском дне, про него никто даже знать не будет.
– Вот это ты точно заметила. Но все-таки несколько человек в день зайдут и прочитают. Что еще поэту для счастья надо?
– Денег – Ася взяла его ладонь и прижалась к ней пышущей жаром щекой – всем нужны только деньги. И поэту для счастья тоже нужны деньги. На них он сможет издаться, купить статьи в газетах, про него начнут говорить. А если все кругом про тебя говорят – ну для чего тогда эта глупость, стихи? Тогда у тебя и так все будет хорошо. Тебя все будут любить, ценить и уважать.
– За что? За то, что у меня много денег? – рука Славы, гладившая пепельные в полумраке волосы, остановилась.
– Да, конечно, за это. За то, что деньги могут дать.
– А что они могут дать?
– Все!
– Вот как? Все? И любовь тоже? Или ее качественную замену, как говорил один литературный герой?
– Ну какая разница. Ты должен быть в центре внимания, тебя должны знать.
– Должны знать артистов и певцов. Кто должен знать презренного охранника?
– Знают тех, у кого деньги. А вот у кого денег нет – тех не знают и презирают. Если бы ты был презренным охранником с большими деньгами – тебя знали и ценили.
– Вот так все просто?
– А ты как думал? Жизнь вообще простая штука. Есть деньги – ты в шоколаде. Нет денег – ты никто.
– Замечательно. Только вот зачем тебе никто? Зачем ты сюда ездишь?
Ася вдруг резко встала, порылась в сумке, щелчком выбила из пачки сигарету и закурила, осветив желтым трепетным огоньком полудетское лицо.
– Я к тебе приехала второй раз только. И если ты будешь хамить, больше не приеду. Это раз. А два – кто тебе сказал, что ты останешься охранником? Ты поднимешься на мой уровень. А на моем уровне бедных нет, и никогда не будет. Вот еще – общаться с неудачниками.
– Вот как. – заинтригованный Слава тоже закурил. – вот, значит, как. Значит, тебе с неудачниками общаться не престижно. И что ты мне приготовила? Палатку с огурцами? Это бы тебе подошло? Палатка с огурцами поднимет меня на твой уровень? А может, ты на мой опустишься?
– Нет, дорогой мой. Человек не должен опускаться. Человек должен подниматься… все вверх, и вверх, и вверх…
Слава посмотрел на нее, посверкивая необъяснимой издевкой в прищуренных глазах и вдруг продекламировал.
– По ветвям, к бананам, где успех,
И престиж… еще один прыжок —
Сотни обезьян стремятся вверх,
И ужасен вид их голых жоп.
– Это еще что? – Ася засмеялась, поперхнувшись дымом.
– Это Губерман. Умный еврей. Сейчас живет в Израиле. У него такие короткие стишки – ядовитые и смешные.
– Вот молодец. И денег заработал, и за рубеж свалил. Что тут делать? Гнить?
– А там? Цвести? – тут же парировал Слава.
– Да. А ты как думал? Знаешь, как там люди живут? Не так, как здесь. Вот что я могу купить?
– Ничего ты не можешь купить, бедняга. А машина, на которой ты сюда приезжала?
– Да что это за машина – сморщилась Ася. – банка консервная, а не машина. Вот…
– А наши машины для тебя вообще ничто?
Ася смотрела на него, широко открыв глаза.
– Наши машины – это вообще не машины. Их просто не должно было бы быть. Как на них можно ездить? Без кондиционера?
– Как бы тебе это объяснить… попроще… вот смотри. Садишься на водительское сиденье, выжимаешь сцепление, ставишь первую передачу, одновременно с газом отпускаешь сцепление… тронулся, потом на вторую…
– Ты за идиотку меня держишь? – ласково шлепнула его по макушке Ася – за дуру? Я в свои девятнадцать лет не знаю, как водить машину? Ты так думаешь?
Слава ухмыльнулся и пожал плечами.
– Ну откуда мне такие тонкости известны? Если учесть, что я за рулем только год, а мне тридцать девять… скорее я дурак. Но я не расстраиваюсь. В твоем понимании я дурак в любом случае – умея я водить, или не умею. Потому что у меня российская машина. Старая, раздолбанная. Зато – ты не представляешь, какая радость, если я на ней проезжаю четыреста километров без поломок!! И…
Он приложил палец к отозвавшимся губам – Ася хотела вставить слово.
– И, самое дурацкое в этой истории то, что мне это нравиться.
– Я ничего не понимаю – Ася смотрела на своего любовника, как на выходца с того света – как может нравиться ездить на громыхающей консервной банке?
– А зачем это должно нравиться? Я в нее могу загрузить все, что мне нужно, сесть и поехать. Если он сломается – я ее, опять же, могу починить на коленке и поехать дальше. Это всего лишь средство передвижения, не больше. И не меньше.
– А скажи… тебе неужели не стыдно на такой машине ездить по городу? Ты же… я же… не знаю… я бы со стыда сгорела…и все крутые тачки бы меня подрезали. Не считали бы за человека.
– Скажи, солнышко… прости, забыл – в общем, скажи, а тебе не известна такая тоненькая книжица – правила дорожного движения? Видишь ли в чем дело, если самая навороченная тачка не права – мне плевать, что он захочет сделать. Я прав, понимаешь? Я еду, как надо, а на цену его консервной банки – пусть она будет немного подороже – мне начихать. Вот и все. Ну а если какой-нибудь распальцованный захочет со мной терки начать…
– То что тогда будет?
– Ну, скажем скромно – ему будет гораздо хуже, чем твоему мальчику. Во много раз.
– А если он пистолет достанет?
– Веришь – нет, но вот об этом я не думаю. Очевидно, что тогда придется хуже мне. Значит, судьба такая.
– Ну это же непрестижно!! – вдруг закричала Ася. Она разозлилась, как нетерпеливый учитель на тупого ученика – Ну как тебе это объяснить, как? Мужик из чего складывается? Из того, что он достиг. А все эти его достижения имеют только один эквивалент – денежный. То есть если денег много, то он удачливый, значит, я буду чувствовать себя за ним, как за каменной стеной. А раз у него в кармане вошь на аркане – ну зачем мне такой неудачник нужен? Он сможет меня достойно обеспечить? Нет.
Слава мягко разнял ее руки и подтолкнул в сторону дивана.
– Сядь, солнышко, а то в полемической горячке шею мне свернешь…
Он открыл страницу поэтического сайта и довольно прищелкнул языком.
– Ты посмотри, какой класс… еще аж двадцать сообщений. Читает народ, и народу нравится. А ты говоришь – деньги, за деньги тебя будут уважать, и стихи не нужны. В одном ты права – по большому счету, стихи действительно не нужны. Они слишком далеко отстоят от нашего мира. Они и приходят сами по себе, когда их не ждешь. Как и любой текст. Думаешь, писателям легко? Ни фига подобного. Особенно если приходится строку гнать. Лучше, конечно, чем в охране или лед ломом колоть, но все равно не сахар. Извини… о чем ты?
Ася сидела, скрестив по-турецки ноги, на диване и смотрела не него с темным раздражением.
– Я говорю – мне не нужен неудачник, потому, что он не сможет мне дать того, чего я достойна.
– Это прекрасно – задумчиво ответил Слава – то ли своей молодой подружке, то ли монитору. – Это просто замечательно. Замечательно… прелестно. Вот так.
– Что тут прелестного и замечательного? Эй? Может, ты со мной поговоришь, может, на меня обратишь внимание?
Слава бросил на нее скользнувший искоса взгляд. Ася вспыхнула от негодования.
– Да, обратил. Замечательно, говорю. Дело в том, что, на твой взгляд, я – именно неудачник. И, самое смешное, меня такое положение в обществе вполне устраивает. Скажем так – для тебя я неудачник и этим горжусь.
Он повернулся на шорох одежды – Ася, сосредоточенно сопя, влезала в джинсы. С лязгом застегнула блестящую пряжку – листик марихуаны – и, вызывающе раскачав бедра, подошла вплотную.
– Ты хочешь сказать, что неудачники тоже делятся… на разных? Есть неудачники высшего класса, есть низшего?
– На касты? – переспросил Слава. Он смотрел на нее, чуть улыбаясь углами губ. – Ну, для тебя – наверное. Для тебя я стою на высшей ступени по сравнению, например, с бомжом, живущим под теплотрассой. Хотя оба мы – неудачники. А для меня, например, он может быть победителем. Так же уборщик говна за слонами тоже может быть победителем. А директор сети ресторанов в Москве, с дачей на рублевке, автопарком на десять голов и двумя личными вертолетами – самым жалким из жалких неудачников.
Ася замерла на месте, натурально открыв рот. Она могла все понять – и пьянство, которое опускает слабых людей ниже плинтуса, и бесхребетность, из-за которой человек ломается перед самой малой опасностью, и нерешительность, которая держит, как каторжная гиря на щиколотке, лишая свободы… таких людей она понимала, но презирала. Не осуждая при этом – как можно осуждать человека за цвет глаз или кривые ноги? Что природа дала, то дала, ничего другого не будет. Это закон. Таким же законом была зависть неудачников к победителям. Они, конечно, осуждали тех, кто выше, тех, кто знаменит и богат, но завидовали, завидовали до бессонницы и судорог – и это было правильно, это было справедливо.
Ася обожала смотреть фильмы про живую природу – и утробные голоса дикторов, повторяющие по десять раз за три минуты – смерть, жестокое убийство, пожирают живьем, кошмарные убийцы – убеждали ее в необходимости этакого цивилизованного естественного отбора. Слабые – спиваются, прожигают свою тусклую жизнь в охранах и офисах на низших должностях. Они никому не нужны и их, по большому счету, никому не жалко. Как не должно быть жалко тигру кабанов или льву – буйволов. Но при этом они знают свое место в жизни, и, пусть у них, неудачников, не хватает смелости таковыми себя назвать – но одновременно достаточно ума, чтобы не называть неудачниками победителей!!
Слава наблюдал с холодным любопытством естествоиспытателя, как светловолосое насекомое хватало ртом воздух, потом спросил.
– Ну что, принцесска, сменила гнев на милость? Улеглось твое негодование, может быть, захочешь узнать обоснованность столь наглого заявления?
Ася помолчала и, достав очередную сигарету – директор сам был заядлым курильщиком, густой настой остывшего табака пропитал все в кабинете, даже чахлые гераньки на подоконнике имели желтоватый цвет листьев – пожала плечами.
– С чего ты взял, что мне эта вся ерунда, которую ты мне на уши вешаешь, интересна?
– Ну хорошо, пусть будет неинтересна. Но, судя по твоему скучающему потустороннему взгляду, ты просто изнываешь от желания послушать, что скажет этот вот сумасшедший охранник.
Ася фыркнула чихнувшей кошкой, но спорить не стала. Слава встал, с сожалением оторвавшись от чтения очередных пришедших рецензий, и со стоном потянулся. Потом плюхнулся обратно в кресло и уставился на Асю – та рассеянно глядела в темно окно, старательно подчеркивая свое равнодушие ко всем словам в мире.
– Так вот, подружка. Разница только в одном – ты, например, во главу угла ставишь одобрение твоего окружения. Хорошо сказал… то есть мнение людей для тебя гораздо важнее, чем твое собственное. Вот окружающие вдолбили тебе, что деньги гораздо важнее… как бы сказать… эмоциональной сферы…что ли… духовного развития… и ты в это свято веришь. Если судьба дает тебе шанс встать на другую ступеньку, где общество тебя начнет еще больше уважать – ты этим шансом тупо пользуешься, потому что потом ты сама себя сгрызешь с потрохами. Тупо пользуешься – потому, что тебе это на фиг не нужно, но зато это нужно тем, кого ты по каким-то там своим причинам выбрала в кумиры. Опять же, почему ты выбрала именно этих людей – неясно, скорее всего, за тебя их давно уже выбрали, а тебе лично предоставили просто шаблон – цени их, боготвори их, поклоняйся, подражай – и ты будешь успешной. Неважно, кому ты поклоняешься и кого ценишь – все, по большому счету, одним миром мазаны. Вот сейчас самое главное – кошелек. Неважно, какими средствами человек добыл деньги. Главное их количество. Опять же, в тебя такой взгляд просто вложили – родня, телевизор, друзья и так далее. Собственно, лично тебя уже не осталось. Из тебя сделали то, что хотели. Ты не можешь даже чихнуть самостоятельно. Вполне возможно, что ты счастливый человек при всем при этом – кто сказал, в конце концов, что такое счастье? Может, счастье именно в жизни этакого шаблона, который все любят и все одобряют?
В таком случае тебе повезло. Ты идеально вписалась в общество, ты ценишь его, оно ценит тебя – именно так, как предписано, в прямой зависимости от толщины кошелька.
Но вот беда, если в тебе осталось что-то свое. И этот махонькой кусочек твоего непосредственного я иногда о себе напоминает… не поняла?
Ася сначала кивнула головой, потом покачала, потом пожала плечами и наконец вздохнула.
– То ли поняла, то ли не поняла, непонятно. Думаю.
– Ладно, если совсем коротко – вот, допустим, человек всю жизнь мечтал работать со слонами. Даже не дрессировать, а просто кормить, чистить, наблюдать, быть своим. Но сначала его заставили учиться в престижном вузе – он учился, чтобы не выбиваться из своей обоймы. Потом его заставили найти соответствующую работу – он нашел. Потом он стал расти, получать все больше денег… но всю свою жизнь мечтал всего лишь кормить слонов и убирать за ними навоз, чесать их грубой щеткой и поливать из шланга. Так вот – этот, например, директор процветающей фирмы кто? Победитель? По твоему – да, он доволен одобрением общества, общество довольно его жизнью. А по моему – нет, несчастная личность, жалкая, можно сказать, ничтожная личность.
Ася снова фыркнула в нос, но уже с оттенком пренебрежения.
– Мог бы в двух словах это объяснить, так нет же, пошел чесать языком…
– Хорошо – победитель – это тот, кто делает именно то, что хочет, и живет так, как хочет. То есть желание не расходиться с реальностью.
– В таком случае я победительница. Я всегда добиваюсь своего и живу так, как хочу.
Слава подошел и протяжно поцеловал ее в губы.
– В таком случае – я тоже. Я живу именно так, как хочу, как мне это нравиться. Два победителя – это же замечательно! Мы с тобой должны являть пример полной гармонии и самодостаточности. И плевать мы хотели на общественные пристрастия… да?
Ася покорно целовалась, но, когда Слава отлип от ее влажных губ, продолжать любимое дело не стала.
– Тебе что, действительно нравиться вот этот вот растительный образ жизни?
– Ты не поверишь, дорогая моя, но действительно нравиться. Где еще я буду иметь три дня выходных и возможность с пользой для себя проводить рабочее время? Покажи мне такую работу.
– Ну а где движении, где рост? – воскликнула Ася почти что с отчаянием. – где твое тщеславие, в конце концов? Разве это хорошо – здоровому мужику охранять старух и стариков?
– Ну, в конце концов – смиренно и философски заметил Слава – кто-то же их должен охранять от заботливых детей, которые отбирают последние копейки?
– Господи!! – Ася воздела руки к небу, потом уронила их с видом полной обреченности. – Взрослый мужик, а не понимает таких простых вещей. Мы живем только ради развития – ты развиваешься, все это видят, и за это тебя начинают уважать. Вот и все. Нет никаких шаблонов – это все выдумки. Есть… соревнования, вот что есть. И ты должен быть в них первым. А потом тебе, как первому, все блага. Естественный отбор, понимаешь?
Слава подошел, взял ее пылающие праведным негодованием щеки в ладони и смотрел в глаза – пока она, смутившись, не прикрыла их ресницами.
– Да. Я понимаю. Естественный отбор. Выживают сильнейшие, они плодят детей, потом из этих детишек выживают тоже только самые сильные…есть только одно «но».
– Но? – тихо спросила Ася. Она как-то сомлела в его руках, излучающих странную силу.
– Но мы не совсем животные. Развитый головной мозг и приверженность к некоторым ненужным точки зрения природы качествам – любовь, доброта, милосердие. Как тебе это?
Вместо ответа Ася подалась к нему и все слова стали не нужны…
Утро началось с катастрофы – по коридору прогремели тяжелые шаги, властная рука проскрежетала ключом и в теплой духоте любовного гнездышка послышалось нарастающее сопение.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.