Текст книги "Черная богиня"

Глаза медленно привыкали к темноте. Павел уже мог различать неясные очертания скромной обстановки в комнате. Здорово, конечно, что ему отвели отдельную комнатку, рядом со смердящим от грязи Шелученко он бы точно долго не протянул… Что-то он сегодня перед сном не видел Ларина… Где-то вскрикнула ночная птица, ей вторила другая.

Внезапно в тишине ночи раздался странный шорох. Павел подскочил на кровати и затаил дыхание. Вот, опять! Прямо у него под дверью. Кто-то осторожно открывал запоры. Сердце Павла трепыхалось в груди, как заячий хвостик.

– Кто там? – хрипло прошептал он по-русски.

Никто ему не ответил, но кто-то же дышит в его комнате? Дышит так настороженно, с болезненной хрипотцой?

Дрожащими руками Павел нащупал на столе свечу, огниво…

Маленький жалкий огонек пытался бороться с океаном тьмы.

В дверном проеме стоял босоногий мальчик. Стоял с трудом, мучительно поджимая под себя больную ногу. На бледном личике блуждала робкая улыбка. Принц Мин-Ра!

– Господи, как же ты напугал меня! – воскликнул, наконец, Савельев.

Мальчик молчал. Голубые глаза испытующе следили за Павлом. Мальчуган напоминал испуганного зверька, всегда готового к бегству.

Павел подошел к нему и осторожно подхватил на руки.

– Дурачок, тебе же больно ходить… Мальчик дрожал всем телом. Его босые ножовки были просто ледяными.

– Только не хватало тебе простудиться, – проворчал Павел, усаживая сына Солнца на кровать и накидывая свою куртку ему на плечи.

– Ты не позовешь Домбоно? – внезапно спросил Мин-Ра.

Павел прикрыл дверь.

– Да никого я не позову, честное-пречестное слово.

– Даже своего друга?

– Нет, не позову, чего уж там.

– И хорошо! Он вечером так со своей невестой ругался…

Под глазами сына Солнца залегли черные тени, и Павел еще раз убедился, что мальчика никак не назовешь счастливым ребенком. Савельев осторожно улыбнулся принцу, и тот расплылся в ответной улыбке.

– Тебе, наверное, очень одиноко здесь? Знаешь, я еще никогда не жил в царских дворцах и храмах. Лично мне так очень не по себе.

– Тебе страшно? – с торопливым восторгом спросил мальчик.

– Есть немножко, – признался Павел.

Во взгляде маленького принца блеснула искорка совсем недетского понимания.

– Я тоже боюсь. Очень-очень боюсь. Здесь много опасных людей.

– Ты имеешь в виду Домбоно? – осторожно уточнил Савельев.

– Нет! – мальчик пожал плечами и шепотом пояснил. – Его я просто ненавижу за то, что он не позволил мне тогда погибнуть вместе с отцом. А боюсь я других. Есть тут один старик – Тааб-Горус. Он – наставник Раненсета, брата моей матери. Старик знает про все на свете. А еще… – голос мальчика задрожал, и Павел ласково погладил его по спине. – А еще он приносит богам человеческие жертвоприношения!

Павел вздрогнул и прижал палец к губам. Мин-Ра ахнул.

– Мне надо спрятаться!

Савельев, не говоря ни слова, накрыл его всеми покрывалами.

– Лежи тихо! – приказал по-меройски эмчеэсовец.

Шаги приблизились. Какое-то время в коридоре царила настороженная тишина, а затем в дверь настойчиво постучали.

Что делать? Павел растерянно глянул на свечу: может, потушить ее и прикинуться спящим?

Стук повторился. Савельев взял свечу в руки и пошел к дверям. В безлюдном коридоре стоял старик в жреческом одеянии.

– Что? – выдохнул испуганный Савельев. Он вспомнил свою перепалку с ним на погребальной церемонии Нефру-Ра.

Темные губы старика шевельнулись.

– Я – Тааб-Горус.

– И что? – хмыкнул пришедший в себя Савельев.

– Завтра ты увидишь жертвоприношение, чужак, – старик смерил Павла презрительным взглядом. – Спи пока.

Он повернулся и пошел прочь. Павел с шумом захлопнул дверь. Взлохмаченная головенка принца Мин-Ра высунулась из-под одеял.

– Я же говорю, он очень страшный! Павел подошел к мальчику.

– Тебе, сын Солнца, бояться нечего. Я… я в том далеком мире был спасателем. Знаешь, есть такая работа. Я и тебя спасу от этих злыдней, если надо будет. А сейчас, уж не обижайся, дружок, я тебя к Холодову и Нике отнесу.

Мальчик счастливо улыбнулся.

…Но где же Ларин, черт бы его побрал?!

Ларин смотрел на этот танец уже давно, очень давно. Откуда они вообще взялись здесь? Смуглокожие тела были на удивление красиво и даже элегантно татуированы белой краской, слегка поблескивавшей в потустороннем, таком нездешнем свете костров. Откуда здесь костры? Рисунок был далеко не простеньким, как могло показаться на первый взгляд: нет, он целиком и полностью имитировал человеческий скелет. Ваня чувствовал, как по щекам его струятся слезы, слезы животного страха.

Тела танцующих были обнажены, к лицам, словно навечно, приросли маски. И если бы эти чертовы скелеты танцевали молча! Какое там, танцующие издавали жуткие, гортанно-нутряные звуки, и все это – в такт музыке.

Где он? Что с ним происходит?

Древние ритуалы змеями оплетали его сердце. Биение Ваниной души сроднилось с пульсом барабанов. Откуда здесь барабаны? И где он находится, черт побери?

Барабаны взвыли, громко, торопливо, они искали, нашли, принялись ощупывать страстное тело мелодии. Ларин даже задохнулся громким истеричным смехом. Толпа скелетов вокруг него наконец-то ожила, пришла в движение:

– Хох-хох-ха-хооох! Хох-хох-ха-хооох!

И Ваня кричал вместе с ними, рвал грудь, ставшую внезапно жутко тесной, слишком жаркой, слишком живой…

– Хох-хох-ха-хооох! Хох-хох-ха-хооох!

Где он? Что с ним происходит? Почему он никуда не может убежать? Его глаза чуть дрогнули: к нему прижимались скелеты в жутких масках дьявола. И Ване казалось, что он громко зовет на помощь…

За три часа до полудня на улицах Мерое было не протолкнуться. Стража выбивалась из сил, стараясь сохранить порядок. Брань и крики заглушали музыку бронзовых гонгов и труб.

В некоторых местах раздавались жалобный вой, пронзительный визг и стоны. То один мероит падал на землю, сраженный солнечным ударом, то начинал задыхаться в ужасной давке другой.

Чешуйчатая стража размахивала палками и кричала, водворяя порядок. Вдруг собравшийся народ Мерое утих сам по себе, и суматоха мгновенно прекратилась. Пышная процессия торжественного жертвоприношения богу дождя приближалась. Лучше быть задавленным, задушенным в толчее или получить солнечный удар, чем пропустить хотя бы одну сцену из этого беспримерного и великолепного зрелища!

Кроме принца Раненсета, его наставника и пары сановников, никто из дворца царицы не пожелал появиться на празднике. Мероиты напрасно искали в рядах почетных зрителей верховного жреца Домбоно и царицу-богиню. Зря они так! Не скоро ведь опять дождешься такого народного празднества. Будет о чем вспоминать!

Пение и музыка приближались. Барабанный бой под мерный темп марша напоминал голоса страшной бури в пустыне; тут же раздавался металлический звон гонгов и серебристые переливы колокольчиков. Наконец, появились горнисты и выстроились рядами по обе стороны дороги, ведущей к месту церемонии в храме.

И воцарилась мертвая тишина. Никто не обращал уже внимания на палящий зной и жестокую жажду; глаза присутствующих жадно следили за жертвенной процессией.

Великолепная колесница была запряжена восемью черными быками. В ней по бокам стояли четверо жрецов в праздничных одеяниях. В центре в полусне-полутрансе лежал на осоке и тростнике чужеземец, великолепный подарок богу дождя, Ваня Ларин. Он так и не пришел в себя, в бессознательном состоянии был перенесен в колесницу.

Торжествующие крики народа слились в несмолкаемый, восторженный гул. Музыка и пение смешались с ропотом не одной сотни голосов. Ларина сняли с колесницы и понесли к великому храмовому алтарю бога дождя. Подарок богу блаженно улыбался, не открывая глаз.

Здесь процессию в страшном нетерпении уже ожидал Тааб-Горус. Он снял свою обычную одежду, и на нем теперь остался только передник до колен из черной материи. На переднике были вышиты какие-то знаки. На обнаженной бронзовой груди висел на цепочке широкий золотой нагрудник, на котором была изображена крылатая фигурка бога. На голове Тааба-Горуса, великого мастера человеческих жертвоприношений, была надета черная коническая шапка, спереди украшенная двумя золочеными молниями.

Ларина положили на серебряный жертвенник. Жрецы тут же отошли на несколько шагов, величественно сложив на груди руки. На лицах было выражение боязни и сосредоточенности. Тааб сорвал с чужеземца одежду, схватил нож со сверкающим лезвием и дребезжащим голосом выкрикнул заклинание:

– Бодрствуй, проснись, повелитель сияния! Иди на тех, кто противится мне! Нагрянь на врагов, подобно молнии! Истреби их своим дождевым дыханием! Имя твое – «владыка власти», и страх пред тобой поселится в сердцах чужеземцев!

Минуту спустя нож шумно вонзился в грудь жертвы. Тело Ларина выгнулось, и глаза, полные ужаса, открылись. Из полуоткрытого рта вырвался стон. Потом все стихло. Алая кровь, кипя, фонтаном брызнула из раны. Тааб наполнил кровью кубок и плеснул к колонне бога дождя.

Затем Горус пропитал кровью жертвы приготовленную заранее на огромном серебряном подносе землю и передал молчаливым жрецам:

– Раздайте щепоть благословенной земли всем пахарям великой Мерое, – приказал он. – Бог дождя благословляет этим даром их урожай.

Младшие жрецы подошли к телу Ларина и понесли к жертвенному костру. Накаляемая уже несколько часов печь распространяла удушливый жар. Тааб-Горус запел какую-то дикую песню и рукой сделал знак бросить тело чужеземца в печь. Жрецы потянули за цепи, и бронзовые створки печи медленно разверзлись, выбросив сноп пламени. Тело Ларина согнулось и исчезло в раскаленной бездне. Затем отверстие с шумом закрылось.

Тааб-Горус сошел с лестницы храма и, приобняв за плечи принца Раненсета, объявил затаившему дыхание народу Мерое:

– Воля великого бога дождя исполнена! Площадь огласилась радостными криками…

…В храмовом садике Домбоно разыскал Савельева и осторожно коснулся плеча Павла. Тот повернул к нему заплаканное лицо и срывающимся голосом спросил:

– Домбоно, неужели мы ничего не можем сделать? Ведь ты правишь всеми жрецами Мерое? Ведь Сикиника недаром считается царицей-богиней?

Верховный жрец удрученно мотнул головой.

– Неужели твоя Сикиника не может остановить это проклятое представление? Ни за что не поверю!

Красиво очерченные губы жреца словно нехотя разомкнулись:

– Сикиника – кукла на подмостках грязного театра власти. Я… я тоже лишь ожившая кукла, чужак.

Павел вздрогнул и измученно глянул на верховного жреца.

– Тогда… тогда, Домбоно, не говори ничего о гибели Ларина Холодову. Иначе… иначе Лешка не будет оперировать мальчика.

Домбоно величественно кивнул в знак согласия.

– Я ничего пока не скажу ему…

Этот день не желал кончаться. Сикиника хранила молчание – неподвижный и недоступный идол, согбенный под бременем короны. Лишь глаза ее были живы – она прислушивалась к таинственным голосам своей души. Ей было страшно больно подчиниться воле Раненсета и Тааба – отдать на заклание одного из чужеземцев. Но Сикиника ничем не выдавала себя, кипевших в груди чувств.

– Сегодня я никого не желаю видеть, – холодно приказала она начальнику стражи. – Даже Домбоно.

Но один человек все-таки ворвался в ее покои. Принц Раненсет торжественно сообщил о том, что вроде бы бог дождя принял их великую жертву.

Сикиника вздернула подбородок.

– Мне все равно, – голос царицы отливал металлом. – Это делается во имя страждущих жить. Я же была бы только счастлива переместиться в землю умерших вслед за моим Осирисом.

Раненсет подошел ближе к царственной сестре.

– Кстати, сестричка, а почему ты предпочитаешь оставаться вдовой без всякой на то необходимости? Твой народ давно желает, чтобы ты избрала себе супруга.

– Мой народ знает, – спокойно отозвалась Сикиника, – что боль все еще жива в моем сердце и рана, нанесенная подлыми убийцами возлюбленного, все еще кровоточит.

– Две зимы твой царь уже прибывает в обители теней, – повысил голос Раненсет. – Неужели тебя не печалит, что ложе твое пусто?

– Если пусто мое сердце, почему же тогда не должно пустовать ложе?

Раненсет схватил царицу-богиню за руку.

– Подумай обо мне, сестренка, когда почувствуешь себя одинокой. Помни, что я твой самый верный раб. Да будет богиня ночи тебе хорошей советчицей.

Сикиника брезгливо отдернула руку.

– Оставь меня в покое, Раненсет! Принц скривился:

– Или тебе пришелся по вкусу один из чужаков, сестренка? Будь осторожна! Ведь бог дождя – капризный бог, и дождь вполне может не пойти после первой жертвы. Впрочем, у нас в запасе остаются другие чужестранцы…

Ранним утром следующего дня за принцем Мин-Ра пришли четыре нарядно одетых жреца.

Повсюду раздавались удары гонга… в храме, в горах, на улицах города. Весь народ молился за сына Солнца.

Холодов стоял в операционной рядом с Домбоно, жрецами и Павлом. Помещение пропахло горьковатым запахом сока чистоты. По уверениям Домбоно операционная была совершенно стерильна. Алексея тоже обрызгали соком, едва он переступил порог святая святых этой странной больницы. Из курильни струился красноватый дымок.

– Привет, папа римский, – усмехнулся Савельев.

«Узнаю Пашку», – улыбнулся в ответ Холодов и вздохнул свободнее. Сам того не ведая, Савельев разом успокоил все его тревоги: а вдруг у мальчика не остеома; помни, что твой скальпель спасет жизнь шести людям разом… только бы она сдержала свое обещание!

Дверь распахнулась, и ввезли принца Мин-Ра. Жрецы низко поклонились своему будущему повелителю. Даже Домбоно.

Холодов подошел к мальчику. Тот слабо улыбнулся.

– Боишься? – участливо спросил Алексей.

– Да.

– Разве я тебе не друг?

Мальчик кивнул головой. Как же трудно быть смелым, когда ты всего лишь ребенок. В уголках голубых глазенок блеснули слезы.

– Ну, раз друг, тогда поехали! – улыбнулся Холодов. И пошел к операционному столу. Маленькая симпатичная медсестричка восторженно глядела на него.

«Все, как у нас», – мелькнуло в голове. И Алексей азартно обвел взглядом операционную.

– Эй, Холодов, да ты никак счастлив, как влюбленный юнец! – ахнул Савельев.

– Если бы ты знал, Паш… – Холодов опустил руки в чашу. Два жреца переложили мальчика на операционный стол. – Я сам себе напоминаю палача, который во время репетиции казни сам себя обезглавил…

Внезапно операционный зал озарился золотым сиянием. Теперь Холодов мог не беспокоиться, что света не хватит. Сияние было настолько ярким, словно в больницу вплыла колесница бога Ра, даря стенам свой мягкий, золотистый свет.

Алексей резко обернулся. Одна из стен операционной исчезла, разверзнув пасть бесконечности. На троне сидела Сикиника, то самое солнце, что заплутало в больнице Мерое.

– А ну… А ну, брысь отсюда! – рявкнул Холодов. Домбоно, жрецы, Савельев, медсестра – все вздрогнули от его грозного окрика. Савельев вцепился в операционный стол, ноги подгибались от животного ужаса. – А ну, брысь отсюда, я сказал! – еще раз рявкнул Алексей, рубанув рукой воздух. – Чтоб духу твоего здесь не было! Или же я не буду оперировать!

Глава 20
КАК ЛЕЧАТ БОГОВ

…Кабинет Холодова можно было по праву назвать оазисом души, раем, раскинувшимся на площади в пятнадцать квадратных метров. Цветы – как преднамеренный контраст смердящим человеческим телам и хлорке, а листочки-лепесточки – эдакая контрсила плоти и крови. Визуальная концепция жизни на фоне рака, метастаз, пораженных опухолью человеческих тканей.

Я присел в кресло, безучастно глядя на цветочный горшок рядом с телефонным аппаратом. Холодов тоже молча открыл сейф, достал три заклеенных конверта в пакетике и положил мне на колени. В двух судя по всему были письма, а вот в третьем, чуть большего размера, личные вещи Саньки.

– Она просила меня передать это тебе, Паш, если она… ну да.

Я кивнул. «Ну да». Оба письма были адресованы мне, причем на одном конверте была сделана надпись красным фломастером: «Прочитай сначала это!». Я открыл большой конверт, и из него выскользнул вечный талисман Саньки – серебряное солнце со стилизованным оком Гора.

– Когда она умерла? – тихо спросил я, изо всех сил стараясь не закричать от боли.

– Сегодня утром, где-то в восемь. Мы сделали все возможное, Паш, но… Она не очень сильно мучилась.

«Она очень сильно мучилась, – прочитал я в глазах Холодова правду. – Бесконечно…»

Холодов достал какую-то бумагу, ручку и протянул мне.

– Распишись, Паш, в получении. Вот здесь, пожалуйста…

С каким бы удовольствием вместо обычной подписи я начирикал три жирных черных креста, так погано я чувствовал себя в этот момент.

– Что… – я задохнулся вопросом. – Что с ней будет дальше?

– Дальше? – Холодов вскинул на меня недоумевающие глаза, потом покосился на подписанную мной бумажонку, словно там искал достойного ответа. – Ох, Паш… Ее вскроют, кремируют и так далее…

Я вышел из больницы, добрался до ближайшего киоска, бойко торгующего спиртными напитками, купил два блока «Парламента», две бутылки водки и поехал домой…

– … А ну, брысь отсюда! – рявкнул Алексей, рубанув рукой воздух. – Чтоб духу твоего здесь не было! Или же я не буду оперировать!..

Первым, кто вновь обрел дар речи, был Павел Савельев.

– Ты что, совсем рехнулся, идиот? – прошептал он. – Они ведь только того и ждут, чтоб ты отказался от операции, и они вытащат на всеобщее обозрение твое сердце… Уж извини, Леш, но даже если у меня сердчишко и покалывает иногда… с богом дождя мне им делиться не очень-то хочется!

– Ты не понимаешь, Паша, – Холодов с вызовом глядел на Сикинику. Он уже привык к золотым лучам этой ходячей статуи. – Это мы так силой меряемся!

– Ты ж в проигрыше останешься, болван!

– С чего бы такая уверенность? Это наше личное дело, Савельев… Мужчина против женщины…

– Ты и в самом деле чокнулся, – задохнулся от возмущения Павел. – Скажи уж честно, что зацепил богиню за живое…

– Ну да, что-то в этом роде, – Холодов отошел от операционного стола. – Я все тебе объясню, но позже, позже. Не здесь, не сейчас…

– А ты – оптимист! Будет ли оно, это твое «позже»?

– Ну, сколько мне ждать еще? – не отвечая Павлу, рыкнул на всю операционную Холодов. Его голос эхом отскочил от стен и прокатился по залу. За спиной врача раздался шорох жреческого одеяния Домбоно. «Вот и все, – окаменел Холодов. – Сейчас пырнут ножом в спину, и дело с концом». Он и не думал оборачиваться, он ждал этого удара, пристально глядя на Сикинику. Глаз ее с такого расстояния видно не было, только толстый слой блестящей алмазной пудры.

– Я начинаю заниматься наркозом! – прошептал Домбоно, вплотную подойдя к Холодову.

– Придется обождать! – холодно приказал Алексей. – Пока не выясним кое-что раз и навсегда. Я хочу знать, кто здесь сегодня командует? Вы, царица, или все-таки я?

«Я и в самом деле съехал», – подумал Холодов, выжидая, как отреагируют они на его слова. Напряжение все росло, уголок его рта начал нервно подрагивать. «Что я делаю, что я делаю, господи? Я гоню к чертовой матери богиню Мерое!»

– Приступайте к операции! – мрачно отозвался Домбоно.

– Нет!

Минут пять они с царицей исподлобья поглядывали друг на друга, два противника, связанные тайным чувством. Один – на золотом троне, залитым неземным сиянием… другой – в потрепанных джинсах и белой футболке. От великолепного операционного одеяния жрецов Холодов принципиально отказался, оно только мешало ему. По телу бежали мурашки… сок чистоты действительно начинал действовать.

Так же внезапно стена сомкнулась. А свет остался, только Сикиника исчезла, растворилась, растаяла в золотом сиянии.

«В сценических эффектах она еще как соображает, – подумал Холодов. – Вот так и держат хитрые боги наивный народ за полнейших дураков». Алексей обернулся к Домбоно.

– А вот теперь и в самом деле приступим, пожалуй! – с довольным видом произнес Холодов. И бросил горделивый взгляд на Савельева. Вечный циник был белее столь нелюбимого им снега. – Ну? Чего мы ждем?! Остеома сама из мальчишки не выпрыгнет!

Савельев вымученно улыбнулся ему.

– Когда все это закончится, Холодов, – прошептал он, – я обязательно надаю тебе по морде!

– Если это тебе по кайфу, Паш, попробуй, – и Холодов вернулся к столу. Принца Мин-Ра уже успели переложить с кровати на стол и перевязать. Косо усмехнувшись, Алексей подмигнул Савельеву. – Если бы ты знал, Паш, как у меня сейчас все поджилки трясутся!

Домбоно склонился над мальчиком. В золотой чашечке уже был готов таинственный напиток сна. Мин-Ра колебался только мгновение, а потом решительно выпил сок богов. Холодов судорожно вздохнул.

– Савельев, держи на всякий случай эфир наготове, – посоветовал он.

– Не нужно. Я ж тебе рассказывал об операции на желчном пузыре. Больная улыбалась, словно ей сны цветные снились…

Мин-Ра тоже спал. Он действительно улыбался умиротворенно, сбежав в сон от всего земного.

– Удовлетворены? – хмыкнул Домбоно.

– Не совсем. Как долго этот ваш наркоз продержится?

– Сколько нужно, столько и продержится.

– Ваши слова да богу в уши, – и Холодов взялся за скальпель.

Первый надрез. Быстро и ровно, словно по линейке. Пока крови было мало. Савельев быстро промокнул тампоном алые капельки. Жрецы замерли в священном ужасе. Кровь! Кровь сына Солнца.

– Леш, а ты не хочешь ножами Домбоно воспользоваться? – осторожно спросил Павел. – По очереди, а, Холодов…

– Обойдусь, – Холодов взял новый, большой скальпель…

Это была, несмотря на старательную помощь Савельева, «кровяная» операция. Лицо Домбоно блестело от пота, словно гладко отполированный камень. Видно было, как переживает и нервничает верховный жрец. Он весь взмок. Жрецы молча молились.

«Придется воспользоваться ножами Домбоно, – спустя двадцать минут решился Холодов. – Иначе Пашка не справится».

– Домбоно, хватит корчить из себя уписанный собаками памятник! – грубо скомандовал Алексей. – А ну, покажите нам, на что вы способны… Домбоно!

Верховный жрец склонился над мальчиком. Его нож скользнул по краям раны, по мускулам… и кровотечение стало тише, тише, словно сосуды заснули.

– Браво, Домбоно! – искренне восхитился Холодов. – 1:0 в вашу пользу!

Кости, опухоль… нож на нож, Холодов рядом с Домбоно: они добрались до остеомы, врага в теле сына Солнца.

– Остеома! – прошептал Холодов. – Господи, Савельев, как же нам повезло. Это и в самом деле всего лишь остеома!

В операционной воцарилась гробовая тишина. Позвякивали инструменты – и все, больше ни единого звука. Прошло несколько часов… и Холодов совершенно утратил чувство времени, забыл, где он, что с ним. Он оперировал, и все, жизнь за пределами операционной закончилась. Он удалял остеому. Перед ним лежал больной, и только это было важно. Только это…

…Принц Мин-Ра еще спал, улыбался во сне, а личико мальчика было забрызгано кровью. Холодов проверил дыхание, пульс, сердцебиение, давление… все в норме, все, как и положено после завершения такой операции.

– Я восхищен, Домбоно! – сказал он, поглядывая на мальчика, которого аккуратно переносили на кровать. – Дадите мне с собой ваш напиток богов?!

– Ничто из Мерое не покинет Мерое, – Домбоно кивнул, и медсестра поднесла им чашу с ароматно пахнущей водой. Врачи погрузили в нее руки, с блаженством чувствуя освежающее покалывание в пальцах. – Когда Мин-Ра снова пойдет?

– Для этого нужно время, – Холодов провел рукой по лицу, чувствуя неимоверную, свинцовую просто усталость.

– Но он будет ходить?

– Это я вам гарантирую.

– Спасибо, – Домбоно низко поклонился, а затем, не говоря ни слова, вместе со всеми своими жрецами вышел из операционной. Оставив Холодова и Савельева одних. Изгои. Чужие.

– Сейчас этот гад начнет интриговать по новой! – пробормотал Холодов, рассеянно наблюдая за тем, как хорошенькая медсестричка прибирает инструменты. – Кстати, что там с Шелученко? Он и в самом деле свихнулся?

– Я вообще не знаю, где он! – Савельев удивленно взглянул на Холодова. – Я думал, что он тебе для чего-то понадобился. И Домбоно поэтому забрал его…

– Нет! Савельев, мне нужно к мальчику, срочно! Все самое опасное только начинается! Скажи ребятам, что сегодня мы спасли их жизнь…

И не дожидаясь ответа, он бросился прочь из операционной. Коридор был пуст… никто из простых смертных не должен видеть сына Солнца спящим. Холодов торопливо бежал за жрецами, которые везли на кровати спящего мальчика.

…А ночью пошел долгожданный дождь.

До позднего вечера Алексей дежурил около Мин-Ра. Но вот ресницы мальчика затрепетали, и Холодов сделал ему укол болеутоляющего. Мальчик очнулся и вцепился в Холодова обеими руками.

– Все в порядке, дружок, – нежно улыбнулся Алексей. Принц Мин-Ра расплылся в улыбке. Холодов обеспокоенно глядел на него. «Нет, все-таки мальчишка потерял много крови! Черт побери, надо было сразу слушаться Савельева, а не выпендриваться перед Домбоно. Теперь придется прибегать к старым, испытанным средствам времен бабушек-прабабушек. Красное вино с яйцом. Хорошее питание. Интересно, здесь делают красное вино? Эх, надо было сразу прибегнуть к помощи Домбоно. Прав, Пашка, сто раз прав, когда говорит, что нет скотины более говнистой, чем медики…»

– Что с моей ногой? – испуганно спросил мальчик.

– Все в полном ажуре! – «Пока что, – мелькнуло в голове. – Пока еще в полном порядке! А вот что будет завтра-послезавтра? Господи, хоть бы только нагнаиваться не начало…»

До самой ночи он просидел около постели мальчика. Вероника спала. Вскоре она «заступила» на первую ночную вахту, затем снова легла отдохнуть, ее сменил Алексей.

– Знаешь, а ведь я молилась, – смущенно призналась она, когда Холодов вернулся с операции. – Встала на колени и молилась. Теперь-то я верю, да, Бог на свете есть…

В ту ночь мальчик спал крепко, не чувствуя боли. Операция закончилась удачно, но что будет дальше?!. А дальше начнутся придворные козни. Все как водится в человеческом стаде…

Алексей сидел рядом с мальчиком, вслушивался в его дыхание и думал, думал, думал. Думы были невеселые, безнадега царила в комнате.

Павел метался по коридору. Внезапно он вздрогнул всем телом. Словно ногу змея обвила!

За его спиной стояла незнакомка. Светлокожая, в длинном простеньком платье, стройная и длинноногая, с распущенными по плечам каштановыми волосами. Высокая грудь, круглое, удивительно красивое личико. Она словно сошла с полотен художников старой испанской школы.

– Как вы попали сюда? Кто вы? Кто пропустил вас?

– А кто бы посмел не пропустить меня? – спросила незнакомка с улыбкой. Голос, низкий, теплый, голос, обволакивающий сознание. – Может же мать посмотреть на свое дитя…

Савельев потер глаза и чуть отступил в сторону. «Кажется, я добрался до врат тайны Мерое, – мелькнуло в голове Павла. – О, господи, стоило оказаться в плену… Чтобы нос к носу столкнуться с местной сумасшедшей…»