Текст книги "Тризна по женщине"

ТРИЗНА ПО ЖЕНЩИНЕ

Судьбе было угодно, чтобы королева Усеберга не умерла. Без памяти она висит на руках Одни и Гюрд. Потом приходит в себя, поднимает голову, проводит рукой по шее и глухим голосом спрашивает, что случилось.

– Это Отта! – кричит ей Хеминг.

Двое телохранителей тащат мертвую Отту. Гюрд отпускает голову и бросается к ним, на голову мертвой Отты обрушивается град ударов. Гюрд вся в крови. Одни не удержать королеву одной. Худое старое тело сползает на землю. Королева подставляет руку под струйку крови, текущую из спины Отты. И тут оказывается, что Отта еще жива. Она приподнимается, в горле у нее что-то клокочет. Одно мгновение обе женщины глядят друг другу в глаза – королева и рабыня, – потом рабыня поникает, голова ее падает на бок. Королева с новыми силами пытается подняться. Хеминг помогает ей встать на ноги. Он повторяет:

– Это Отта. Она хотела убить тебя, она боялась, что ты прикажешь не класть ее в курган вместе с тобой…

Он сам слышит, как неправдоподобно звучат его слова. Ведь королева уже дала ему свои указания. Она оборачивается к Хемингу и злобно цедит:

– А ты откуда знаешь, что было у нее на уме?

И хитро смеется – неистребимая старая бестия, высохшая, желчная, но голова ее держится на плечах так же крепко, как обычно. В этот светлый осенний день у нее на шее хорошо видна полоска от сыромятного ремешка.

Все это произошло мгновенно. Жрец, вернувшийся в капище, бегает, размахивая руками.

– Викинги пришли! Идите встречать викингов!

Хеминг подскакивает к нему:

– Отта покушалась на королеву! Хаке пришлось заколоть Отту!

Он видит сомнение, мелькнувшее в глазах жреца. И оборачивается к королеве: неужели и она сомневается?

– Ее подговорили рабы! – кричит Хеминг. – Рабы! Я знаю, это они!..

И вдруг в глазах старой Асы вспыхивает ненависть: вот этому она верит! Она пытается поднять руку, чтобы отдать приказание. Хеминг кидается ей на помощь.

– Да! – кричит он. – Да! Да!

Хаке невозмутимо подходит к телохранителям, по-прежнему стоящих возле повозки королевы. Они не двигаются с места, ими никто не командует.

– Отта хотела задушить королеву, – спокойно говорит Хаке. – Я убил ее.

Внизу в рукаве фьорда качаются корабли, и первые люди уже поднимаются в гору.

Поддерживая королеву с двух сторон, мы подводим ее к повозке, поднимаем и сажаем на сиденье. Но королева не может сидеть одна в своей великолепной повозке, посвященной Одину, она падает, тогда Одни тоже залезает в повозку, но телохранители начинают роптать, что теперь им слишком тяжело. Жрец тоже недоволен – священная повозка не для нечистых женщин. Нам приходится вытащить королеву из повозки. Она снова впала в беспамятство.

Хеминг сильный. Он один несет королеву. Она безжизненно висит у него на плече. Одни семенит рядом, поддерживая ее голову, Гюрд и Арлетта сзади поддерживают ноги.

За ними телохранители несут пустую повозку.

Труп Отты остается лежать на земле.

– Отта не должна лежать рядом с капищем! – говорит один из телохранителей.

Он бежит обратно и поднимает труп. Отта нетяжела, он без усилий несет ее на руках позади шествия. Потом сворачивает в сторону к болотному озеру и бросает туда труп Отты.

Сморкается в кулак. Оттирает с рук кровь. И бежит, чтобы догнать королеву и ее людей.

Первые викинги уже в Усеберге.

Над нами высокое, синее, бездонное небо.

Судьбе было угодно, чтобы Хальвдан, сын королевы, вернулся домой из Ирландии. В усадьбе сразу все изменилось. Раньше здесь было человек сорок

– пятьдесят вместе с рабами, а если считать и бедных крестьян, работавших на полях Усеберга, то семьдесят или восемьдесят. Вместе с женщинами и ребятишками набиралось сотни четыре. Но по мере того как распространялся слух о недалекой кончине королевы, в Усеберг стали стекаться ее родичи, а кроме них, любопытные и бродяги, которые в надежде на крохи от богатого угощения ночевали в хлеву, дожидаясь ее смерти. К общему числу надо прибавить еще и купцов, живших в палатках на берегу.

Сын королевы вернулся со своими людьми на трех кораблях. Они сошли на берег и поднялись в усадьбу. Их оказалось не так много, как мы опасались. Конечно, Хальвдан привез домой и рабов. Но вскоре выяснилось, что он взял гораздо меньше добычи, чем рассчитывал. В усадьбу пригнали пятерых или шестерых рабов, некоторые были связаны, чтобы не убежали. Молодых женщин прямо с корабля сбросили в воду, чтобы они добрались до берега вброд. Хальвдан прихватил из-за моря еще и двоих детей. Всего сын королевы пополнил свое богатство двенадцатью или пятнадцатью рабами.

Хуже то, что сильно поубавилось число его собственных воинов. Должно быть, он встретил за морем серьезного противника и сам еле унес ноги. Два года назад, когда он ушел в поход, у него было полторы сотни людей. Обратно вернулась половина.

Хальвдан идет к берегу вброд. Он очень нехорош собой: бегающий взгляд исподлобья, жирные плечи, отвислый зад.

В усадьбе все сразу меняется. Что-то скажет сын о тех распоряжениях, которые его мать сделала в отношении своих похорон? Не покажется ли ему цена слишком высокой, ведь она пожелала, чтобы с нею в курган положили двенадцать человек из ее ближайшего окружения. А от Хеминга она потребовала и большего. К тому же никто не знает, как Хальвдан отнесется к рассказу о попытке Отты задушить королеву. Поверит ли он этому – викинг, ходивший на запад, привык с сомнением относиться к поступкам людей; он подозрителен, но не слишком умен, хватит ли у него проницательности, чтобы разгадать чужие козни?

Хеминг идет приветствовать хевдинга.

Следом за ним прибегает Хаке. Похоже, Хаке неприятна мысль, что Хеминг первый из них встретится с человеком, ходившим на запад.

Королеву уложили в постель.

– Принесите сюда труп Отты! – приказывает она. – Я хочу как следует ее осмотреть.

Над Усебергом раскинулось синее и высокое небо.

Когда я вспоминаю все, что узнал о королеве в те дни и ночи, которые я, гость из неведомого, провел в Усеберге, передо мной возникает ее образ – страстный и нежный, коварный и жестокий. Ведь мне известно, что она приказала убить своего супруга, лишив тем самым жизни и своего молодого любовника. Только один раз – так говорят здесь, в Усеберге, – у него хватило смелости обладать ею. Потому она и обрекла его на смерть.

Об этом шепотом рассказывает Бьернар: он старый и знает все. То же самое рассказывала мне и Арлетта – безобразное лицо, бездонные горячие глаза, – сидя у меня однажды ночью. Молодая королева ждала своего прекрасного молодого возлюбленного. Но он не пришел к ней. Не осмелился: он знал, какая судьба ждет его, слугу, если он переступит запретный порог. Она уснула в слезах, потому что знала – тот, кто придет к ней в эту ночь, подарит ей ребенка, которого ей так хотелось иметь. Кто-то кладет руку ей на плечо и тихо смеется. Она вскакивает. Кричит. Это не Фритьоф. Это ее супруг, конунг, он скидывает одежду и ложится к ней под меховое одеяло.

С тех пор она ненавидит и того, кто посеял в ней семя, и того, кто не осмелился этого сделать. Оба должны умереть, решает она. Зима идет. И пока только она одна знает, что в ней уже теплится новая жизнь. Она лжет своему супругу: нет, я не жду ребенка!

Наконец ее супруг уезжает на охоту, усадьба спит, стража напилась и тоже уснула. Тогда он незаметно приходит к ней.

На мгновение ее захлестывает прежняя необузданная нежность к нему. Она отбрасывает всякую осторожность. Тихо и проникновенно поет она для него, за стенами – пьяная стража, а здесь сидит ее возлюбленный, положив голову к ней на колени.

Она раздевается.

В опочивальне горит факел.

Она кружится перед ним.

И вот уже он – самец-победитель, а она – червяк, с позором уползающий прочь.

Перед его уходом она ударила его по уху и плюнула ему в лицо, безудержно и горько рыдая, звук ее рыданий проникал сквозь бревенчатые стены, но хмель стражей и ветер, свистевший на дворе, спасли ее в эту ночь. Больше он никогда не приходил к ней.

Нет, приходил, но уже после своей смерти: в ее женских снах и в ее неизбывном горе.

Она родила сына, иногда она набрасывалась на него с поцелуями, ласкала его, пела ему, баюкала, а потом, вдруг рассердившись, звала рабыню и приказывала ей забрать мальчика: тролли подменили мне ребенка, подкинули своего выродка. И уходила, оставив плачущего сына. И долго бродила по выгону, по кромке зеленых полей, быки и коровы поворачивали к ней морды и протяжно мычали.

Сын растет. Иногда она бьет его. Но это редко, чаще лишь презрительно глядит на мальчика и говорит ему оскорбительные слова в присутствии посторонних, чтобы убить в нем волю, или зовет в свои покои, где сидят только женщины, дает ему пинка и прогоняет.

У сына нет гордости. А у отца, несмотря ни на что, была. Сыну чужда нежность: в его голосе не слышится плеск моря, в песне – свист птичьих крыльев, в прыжке нет гибкости дикого зверя. Единственный человек, который обладал этим, не был его отцом.

Ее супруг и ее слуга уже мертвы.

А разве и мы не умрем?

– Разве и ты не умрешь, Хальвдан? – кричит она, подходя к сыну, сидящему в самом конце стола в пиршественном покое, он уклоняется от нее, она дает ему затрещину. – Тебе известно, что ты умрешь? Да? Боишься смерти? Отвечай мне! Боишься смерти?

Он убегает от нее.

Она рано женит его на сильной и злой женщине из Согна. Ее зовут Рагнхильд. Рагнхильд красива, это верно, к тому же она дочь конунга, но характер у нее тяжелый, и ее мужа ждет мало радостных дней. Между невесткой и свекровью нет близости. Считается, что так лучше для обеих.

Молодые поселяются в Борре, но Хальвдан вскоре уходит в викинги. Его отъезд не печалит ни мать, ни жену, так же не радует и его возвращение. Королева Усеберга всегда помнит, что никто никогда ничем не порадовал ее. Однажды во хмелю она сказала, оправдывая своего слугу, что в ту зиму, когда он не осмелился прийти к ней, он часто хворал. Но она знает, что это ложь. И презирает самое себя за то, что лжет даже себе, она стареет, ожесточается, а лжи вокруг нее становится все больше и больше.

Твердо положиться можно только на смерть.

Медленно, с трудом, но неуклонно приближается королева к последним почестям и последней мести. На свете есть лишь один человек, к которому она питает тайную нежность, – это Хеминг, сын ее слуги.

По временам она ненавидит и Хеминга, но, преодолев свою ненависть, призывает его к себе, любуется его молодым лицом, и голос ее звучит жалобно, но настоятельно:

– Ты должен быть счастлив!

– Конечно! – обещает он и смеется.

Однако он несчастлив.

Ее беспокоит возвращение викингов. Это хуже, чем покушение Отты на ее жизнь. Сын Хальвдан скуп, он может решить, что мать следует похоронить без особых почестей.

На ее стороне только Хеминг.

В Усеберге рассказывали, что один раз королева попыталась заставить своего сына Хальвдана проявить силу и бесстрашие. Мальчику было лет восемь. Она позвала его к себе и велела рабыне принести котел с горячей водой. Вода оказалась недостаточно горячей. Королева держала медный котел над огнем, мальчик не спускал с нее глаз, потом она обернулась к нему и сказала:

– Давай руку!

Он протянул руку, но держал ее далеко от огня. Она приказала ему опустить руку в котел. Он заплакал и отказался, она поставила котел на пылающие угли и дала ему затрещину. Снова подняла котел, топнула босой ногой по земляному полу и крикнула, что прикажет рабу дать ему розог или выпорет сама, если ему так больше нравится.

– Ну! Опускай руку!

Он со слезами опустил руку и сразу отдернул ее, но она опять требует своего, заставляет его опускать руку все ниже, все ближе к кипящей воде. Он рыдает, но ослушаться не смеет, и вдруг его осеняет:

– А ты сама можешь потрогать кипяток?

– Конечно, – отвечает она.

Поставив котел с водой на пылающие угли, она быстро и уверенно опускает руку в кипящую воду и тут же выдергивает.

Он убегает от нее.

Потом, через многие годы, он таким же образом испытывал мужество своих воинов. Но у него хватило ума не принуждать к этому силой. Когда многие уже прошли через это испытание – одни обожглись, другие опозорились, а самые умные, которые нравились ему больше всего, медленно опускали руку и, коснувшись поверхности воды, тут же ее отдергивали, потому что боль была нестерпимой, – подошла и его очередь. Не изменившись в лице, он опустил руку в кипяток. Отдернув ее, он сказал:

– Больше не могу. Хватит.

Люди прониклись к нему уважением. Но великим хевдингом он так и не стал.

И все-таки он умеет ладить со своими людьми. Когда ему предстоит вести их в битву, он прислушивается к умным советам и оказывает уважение тем, кто их дает. Благодаря этому люди льнут к нему, борются за право на его дружбу. Целый вечер он может сидеть в гриднице и играть с ними в рог. Сперва в рог наливают доброго пива. Потом пускают его по кругу, никто не пьет, все только плюют в рог, стараясь плюнуть побольше. Потом бросают жребий. И тот, на кого он пал, должен осушить этот рог.

Остальные долго и громко смеются.

Иногда жребий падает и на него. Он не отказывается, как и все остальные, среди мужей он равный.

Однажды королева пришла, чтобы посмотреть, как он развлекается со своими людьми. Ее вырвало прежде, чем она успела добежать до порога. Прямо в горящий очаг. Ей стало стыдно, и она молча покинула гридницу.

Он боится темноты. И она знает. Ночью он редко выходит один. Он боится могильных жителей. Она сама пугала его ими, когда он был маленький. Теперь она не упускает случай уколоть его:

– Викинг, ходивший на запад, боится темноты!

С тех пор, как он вырос, они с матерью живут относительно мирно. Он толстый, уравновешенный, она худая и беспокойная. Она любит наряды и бывает щедра на серебро, ей приятно делать подарки, она покупает резчика по дереву в самой Уппсале и украшает королевскую усадьбу. Она испытывает неизъяснимое наслаждение при виде красивой ткани или резьбы по дереву, посвященных богам. Его это сердит.

– Ты разоришь нас своими покупками, – говорит он.

– Нас? – удивляется она. – Выходит, мое – это уже не мое, а твое? Ну! Отвечай!

– Это наше и нашего рода, – отвечает он.

– Значит, я и есть род! – говорит она.

В разговоре с матерью ему всегда не хватает слов. У него даже сердце ноет, когда ему нужно идти к ней.

Так и теперь, шагая вброд к берегу в бухте Усеберга, он не чувствует никакой радости. Его поход оказался неудачным. Слава Хальвдана не трогает, но он хотел бы привезти домой побольше рабов – особенно женщин, от них та польза, что они доставляют радость его воинам, а ему хочется доставить им эту радость. Мрачен он еще и потому, что в открытом море его всегда рвет.

К нему навстречу выбегают обитатели усадьбы и говорят, что королева, его мать, по-видимому, скоро умрет, тогда в нем пробуждается радость, на сердце становится легче.

В Борре его ждет жена Рагнхильд, ее он тоже не жаждет поскорей увидеть. Он предпочел остановиться в Усеберге, чтобы встреча, которой он страшится больше, была уже позади. Может, послать в Борре двух гонцов, чтобы известить о своем возвращении? Впрочем, спешить некуда.

Он неуверенно входит к матери.

Она сидит на ложе, украшенном искусной резьбой, шея у нее замотана платком, голова покоится на подушках, но взгляд по-прежнему проницателен. Голос ее еле слышен:

– Говорят ты привез плохую добычу?

– Да, – отвечает он и прибавляет: – Похоже, что тебе осталось уже недолго?

Она молчит, он продолжает:

– На богатые похороны ты не надейся.

Бродяга со своей дочкой-заморышем возвращается в Усеберг и снова пытается ее здесь продать. Он говорит, что на серебро, полученное за нее, купит себе землю и корову, но ему никто не верит. Этому человеку не сопутствует удача. Все, кому он предлагает ребенка, отвечают отказом.

Уж больно она слаба, сам с ней возись.

К королеве его не допускают, но Одни, сжалившись над ним, идет к королеве и предлагает ей ребенка. Королева мотает головой.

– Мне больше не нужны дети, – говорит она.

Но бродяга не падает духом. Когда наступает вечер, он забирается с дочкой в пустое стойло и устраивается там на ночлег. Одни приносит им чашку молока. Девочке хочется пить, и она все выпивает.

Бродяга еще успеет продать дочь, на похороны королевы съедется много гостей.

Ребенок спит.

Над Усебергом загораются звезды.

В эти дни, проведенные в Усеберге, я, гость из неведомого, понял, что Хеминг презирает Хальвдана – викинга, только что вернувшегося с запада. Но это не то презрение, какое королева испытывает к своему сыну. В глазах Хеминга Хальвдан простой бонд, которому не следовало становиться викингом: он любит поесть, знает цену серебру, обходителен со всеми, даже с рабами, он не храбрец, и вид крови не доставляет ему радости. У него не хватило смелости на единственное, что, по мнению Хеминга, имеет смысл, – жить, как ему хочется. Поэтому в Хальвдане есть что-то лукавое. Но Хеминг умен и умеет использовать лукавство других. Он первый пошел к Хальвдану.

Он знал, что ничего не добьется, если станет льстить Хальвдану, превознося его подвиги на западе. На рыжего Хальвдана лесть начнет действовать, когда он будет пьян так, что у него изо рта потечет слюна и спутаются мысли. Нет, трезвый Хальвдан подозрителен к лести. Но есть и еще один способ расположить к себе этого человека. Жалуйся на трудные времена, на легкомыслие молодежи, на то, что народ сорит серебром. Так Хеминг и делает.

Первый вечер после возвращения викингов. Хемингу удалось отделаться от Хаке. И вот они с Хальвданом сидят перед очагом в старой избе, которую Хальвдан считает своей. Если в дверях появляется какая-нибудь женщина, ее тут же прогоняют прочь. Умный Хеминг и сын конунга – викинг, вернувшийся из Ирландии, ведут задушевную беседу. Этот викинг в разгар битвы никогда не слышал в себе звучания великой песни, и во время шторма у него всегда мерзли ноги от волны, заливавшей корабль.

– Что за времена, Хальвдан! Чем только все это кончится! Сюда приходил бродяга и хотел получить серебро за свою маленькую, заморенную дочку!

– Ну и как, получил он серебро?

Хальвдан мгновенно настораживается, у него даже глаза желтеют от страха при мысли, что его мать, королева могла отдать какую-нибудь серебряную вещь в обмен на оборванную девчонку. Он шарит по столу в поисках рога, но глаза его не открываются на Хеминга, пальцы вместо рога хватают воздух.

– Нет, какое там серебро! Я пошел к королеве и наплел ей небылиц. Сказал, что слышал, будто девчонка уже была продана раньше, но отец выкрал ее и теперь продает снова. Так бывает. Люди пускаются во все тяжкие, лишь бы получить серебро. Чем только все это кончится?

– Одна гниль, – говорит Хальвдан и икает. Ему всегда нравился Хеминг. Как сын могущественного конунга и наследник его владений, Хальвдан вырос в окружении людей, которые низко кланялись ему, однако их честность не соответствовала глубине их поклонов. Хеминг не кланялся. Он открыто смотрел в глаза любому. И Хальвдан умел ценить это.

– Могу я с тобой говорить откровенно, Хальвдан?

– Откровенно? Ты всегда мог говорить со мной откровенно.

– А теперь? Дело касается близкого тебе человека.

– Хм. Думаешь, она мне так уж близка?

– Но она запросила высокую цену, Хальвдан. Она сама сказала мне об этом.

– Сколько же человек ей нужно с собой? И серебро тоже? Его я все равно потом выкопаю!

– Нет, не серебро, ее сын потом достанет его из кургана. Но она требует с собой довольно много рабов. Да и не одних рабов.

– Сколько?

Хеминг смотрит Хальвдану в глаза.

– Я не имею права говорить об этом.

– Скажи! Я буду нем, как камень.

– Дюжину.

Хальвдан стучит кулаком по очагу и громко бранится.

– Никогда! – кричит он, приподнявшись, и снова плюхается на лавку. – Никогда! – повторяет он. – Я привез из Ирландии слишком мало рабов.

Но в его втором возгласе уже не слышно той силы, что была в первом. Хеминг говорит, что при всех королева потребовала дюжину жизней, но

ему наедине сказала, что возьмет с собой двадцать. Он лжет и умалчивает о последнем требовании королевы, о последней жертве в ее честь – сожжении усадьбы.

– Но теперь уже не имеет значения, чего требует твоя мать, – говорит он. – Ты здесь и можешь помешать этому. Одно плохо – я думаю, она уже купила своих телохранителей. Сдается мне, что их кошельки заметно потяжелели от серебра. Если они объявят во всеуслышание ее волю, позволит ли тебе твоя честь пойти против ее последнего желания? Ты можешь затеять на тинге дело о наследстве. И проиграть его. Тебя заклеймят как скупца. Такое тоже может случиться. Чтобы подорвать твои силы, кто-нибудь из ее родичей непременно потребует, чтобы ты исполнил ее волю. Ты знаешь, каковы люди.

Хальвдан, сидящий перед огнем, кажется совсем маленьким – толстый мальчик, привыкший прибегать по первому зову матери, даже если она зовет его, чтобы выпороть. Из угла рта у него течет слюна. Когда на пороге показывается рабыня, чтобы узнать, не нужно ли принести еще пива, он в бешенстве вскакивает и запускает в нее топором. Испуганная женщина убегает.

– Но, – продолжает Хеминг, – это лишь одна сторона дела. Есть еще и другая.

Хальвдан поднимает на него глаза, они полны мольбы:

– Какая же?

– Как тебе известно, у королевы есть сын, – говорит Хеминг и усмехается – это не откровенная лесть, но в его голосе все-таки слышится сладкое почтение. – И этот сын может многому помешать. Нет, нет, не всему! Но кое-чему ты все-таки можешь помешать, Хальвдан!

– Я не великий викинг, – грустно говорит Хальвдан, и в его словах больше правды, чем он сам предполагает.

– А я считаю тебя великим викингом. Но это не важно, гораздо важнее то, что ты умный человек. Ты понимаешь истинную суть вещей, тебе ясно, что серебро – это серебро, и без него никто долго не удержится на своем месте.

Хальвдан радостно и благодарно кивает.

– Ты должен перехитрить ее.

– Не забывай, она очень умна!

– А ты не забывай, что в трудные минуты ты бываешь гораздо умнее, чем она.

Хеминг умолкает, Хальвдан, приободрившись, быстро осушает рог, он смеется, исполненный надежды.

– Ты что-нибудь задумал, Хеминг?

– Мои замыслы очень опасны для меня, – говорит Хеминг.

– Не бойся. Ты под моей защитой!

Хеминг знает: эта защита ничего не стоит, но он делает вид, что обрадован, и благодарит Хальвдана за его слова.

– Мне кажется, – говорит он, – тебе не следует противоречить матери, попробуй лучше поддакивать ей во всем. Но скажи ей – и тут уж будь непреклонен, – что в нынешнем году не имеешь возможности дать ей в провожатые ни двенадцать, ни двадцать человек. Добыча из Ирландии невелика. Но скоро ты опять уйдешь в поход. Поэтому нынче ты даешь ей только одного человека. Зато каждый год в день ее смерти в течение двенадцати лет ты будешь приносить в жертву мужчину или женщину и класть к ней в курган. Такой чести еще никто никогда не удостаивался. Подумай, двенадцать лет люди будут чтить ее память. Двенадцать лет жители Усеберга будут трепетать от страха или надежды – кто от чего – попасть в число этих избранных. Сделай ей такое предложение. Мне кажется, она должна клюнуть на этот крючок.

Хальвдан встает. В нем борются надежда и горечь.

– И целых двенадцать лет я буду жертвовать одного из своих людей в ее честь? – спрашивает он.

– Нет, не будешь. Ты только обещаешь ей это. Можешь даже поклясться, положив руку на Одина и повторяя за жрецом слова клятвы. Но эту клятву ты нарушишь.

Хальвдан вздрагивает: если Хеминг шутит, то это неудачная шутка. Хеминг продолжает:

– Я тебя научу, как можно нарушить клятву. Ты скажешь: она меня вынудила!

Она оскорбляла меня, когда я был маленький! Уничтожала меня в присутствии других! Теперь я унижу ее. Я верну себе то, что она взяла у меня!

Или ты не веришь, что Один умнее нас всех? Разве тебе неизвестна его проницательность? Он лишь улыбнется у себя в Асгарде и скажет: ай да Хальвдан!

Хальвдан смеется.

– Знаешь, что ты еще можешь сделать?

– Что?

– Ты скажешь жрецу: я думаю, что в этом году мы принесем в жертву тебя. Пошлешь за ним и скажешь: я уже принял решение. Я знаю, кого мы на этот раз принесем в жертву. Ты не помнишь, не совершил ли я какой-нибудь ошибки, когда давал клятву? Кажется, моя рука не касалась Одина? Вспомни!..

– И не сомневайся, жрец вспомнит все, что тебе нужно.

Хальвдан вскакивает, берет рог, но он пуст, он зовет рабыню. Она приходит, однако он сам хватает бочонок и прогоняет женщину, потом наполняет рог и первому протягивает его Хемингу.

Неожиданно он снова падает духом.

– И ты веришь, что нынче она удовлетворится только одним человеком? – спрашивает он. – Она потребует не меньше четырех. Может, предложить ей троих?

– Нет, один или ни одного. Но зато не кто попало.

– Что ты имеешь в виду?

– Не какая-нибудь старая рабыня, Хальвдан. А молодая сильная женщина или, еще лучше, молодой сильный мужчина. Тут подошел бы Лодин. Но он убит. Его нашли со стрелой в горле. Не раб, нет, свободный человек должен лечь с ней в курган. Ведь ты знаешь, твоя мать была неравнодушна к мужчинам.

Они смотрят друг на друга в глаза.

Хеминг ведет опасную игру: он сам молодой и сильный мужчина.

Помощницей смерти зовут меня в Усеберге, и на груди у меня присохла грязь. Даже когда в заводи, невидимая людям, я тру свое тело песком и жиром и с наслаждением обливаюсь водой, я знаю, что, уйдя отсюда, снова почувствую себя грязной. Разве не я всегда уношу в болото покойников: рабов, отработавших свое, свободных мужчин и женщин, проживших свой век? Разве не меня призывают, чтобы всадить нож в беднягу, который должен последовать в курган за своим господином? Я Арлетта, помощница смерти, и на груди у меня присохла грязь.

Что толку причесывать и убирать волосы или оставлять их распущенными, чтобы ими играл ветер? Люди все равно боятся меня. Меня злит, когда на пирах они норовят подсунуть мне лучший кусок, чтобы умаслить меня. Я отвергаю их заботы. Я остаюсь одинокой. Иногда мне требуется мужчина, и ни один не смеет отказать мне. Но о чем он думает, лежа с моим сильным и горячим телом? Что придет время и я всажу в него свой нож?

У меня был сын от жреца, с которым я жила. Сын мой умер. А я мечтала, как он вырастет и станет свободным бондом, который не страшится смерти, но и не играет в эту недостойную мужскую игру в странах на западе. Но мальчик умер еще в детстве. С тех пор я познала ненависть. И любовь я познала тоже: да, я люблю одного человека, здесь в Усеберге, мне кажется, он похож на моего сына. Но он презирает меня. Он высокомерен, и у него надменное лицо. Он глядит на меня, не замечая. И считает, что проявляет мужество, не боясь помощницы смерти.

А другого человека здесь я уважаю, это Хеминг, они с Одни часто приходят ко мне. С ними я обретаю покой. Бывает, мы вместе гуляем по вечерам в свободные дни, оттертые песком, в нарядном платье. Я знаю, он ляжет с ней, когда придет ночь. Но у меня нет к ней зависти. Мы говорим о цветах и травах, о плывущих высоко облаках, о лошади с жеребенком и смеемся по пустякам. И тогда я бываю счастлива, и они тоже.

Вчера вечером Хеминг пришел ко мне.

– Ты умеешь молчать?

– Да! Ты знаешь, что умею. Ведь я молчу о смерти Отты.

– Хорошо, но и то, о чем я попрошу тебя, не менее опасно. Ты должна распустить слух, что королева дала Хаке серебра. Когда королеву положат в курган, он в ее честь сожжет всех своих птиц. Представь себе такое зрелище: горит соколятня, ястребы и соколы вылетают оттуда с горящими перьями, они дико бьют крыльями, пытаясь сбросить с себя огонь, с пылающим опереньем они взмывают в небо и падают замертво на землю. А ведь эти птицы стоят больше серебра, чем может поднять один человек.

– Я должна распустить такой слух?

– Да, надо, чтобы он дошел до Хальвдана.

– И Хальвдан закует Хаке в железо?

– Нет. Хаке ляжет в курган вместе в королевой.

– Я умею молчать! И никто не узнает, с какой радостью я откину ему голову, засмеюсь, подняв нож, встречу его испуганный взгляд и всажу в него сталь!

Как страстно я желала тебя, подумаю я тогда.

Но ты не пришел ко мне.

– Хаке одержим страстью к Одни, Хеминг. Ты знаешь об этом?

– Да. Знаю.

Я спускаюсь к ручью и тру себя песком с жиром, я позволяю ветру ласкать мои волосы, сегодня на груди у меня нет грязи.

– Хаке, приходи ко мне!

Ты, неведомый гость Усеберга, ты пришел к нам с ветром и, может, буря унесет тебя прочь! Я знаю, ты стал другом Хеминга. Мне это не нравится, но сегодня ты ближе мне, чем ему. Садись сюда на чурбак, пока я наложу лубки одной птице. Видишь, на мне кожаная перчатка, и я перевязал птице клюв. Это мой лучший белый сокол. Я научил его взмывать в воздух и падать на куртку Хеминга, которую нарочно стащил у него и как приманку бросал соколу, парившему в небе. Но сегодня ночью кто-то зашел сюда и сломал соколу ногу. Вот я и кладу ему лубки. Теперь в этом соколе вспыхнет дикая ненависть при виде человека, сломавшего ему ногу.

В Усеберге ходит слух, будто я хочу сжечь своих птиц. Ты знаешь, кто пустит этот слух? Я то знаю. Слух уже прилип ко мне, и теперь меня сторонятся, человек, пустивший его, сделал это очень ловко. Да, я знаю, он умнее меня. Но у меня больше гордости. Я заставляю себя держаться высокомерно, люди не любят меня, а его любят все. Теперь они говорят:

– Хаке хочет сжечь своих птиц!..

Какая нелепость! Чтобы я сжег своих птиц! Я сплю при них по ночам, я знаю, о чем они мечтают, взмывая в белое небо, я радуюсь их радостью, когда они падают с высоты и бьют свою жертву.

Мы с Хемингом вместе выросли в Усеберге. Старый знаток рун, живший в усадьбе, когда мы были детьми, решил одного из нас научить вырезать руны.

– Тому, кто умнее, я передам свое искусство, – сказал он. – Другого же выпорю.

Я потерпел поражение. И он наказал меня при всех. Был большой праздник. Позор оказался больнее хворостины. Но мало того, Хеминг сломал крыло вороненку и ночью привязал птенца к столбу моего ложа. Ты знаешь повадки ворон? Если поранить ворону, она будет ходить по пятам за тем, кого увидит первым после увечья. Куда бы ты ни пошел, несчастная тварь будет прыгать вслед за тобой. Остановишься ты, остановится и она. И будет смотреть на тебя. Ты можешь ее убить, верно. Но это принесет тебе несчастье. Мне было десять лет, когда это случилось. И за мной повсюду прыгал вороненок со сломанным крылом.

Люди на усадьбе смеялись. Они видели, как меня пороли за то, что я не запомнил рунических знаков, а теперь потешались над прыгавшим за мной вороненком. Хеминг вышел победителем. Но я вел себя как мужчина. Стал выше всего этого – я и виду не подал, что знаю, кто сломал вороненку крыло, чтобы унизить меня. Я решил подружиться с Хемингом, добивался его дружбы. Донимал своим доверием. И мы стали друзьями, оба против собственной воли.