Текст книги "Ничто"

Есть свои плюсы в том, что мир обходит тебя стороной. На самом деле, в этом, наверное, только плюсы и можно найти. Можно делать абсолютно что угодно, не забывая, однако, об осторожности (ведь ты все-таки не невидимка, ты просто никто). Можно даже прыгнуть вниз и покататься на этих жирафах!

Безумная идея.

Безумная, но крайне интересная!

Маша поскребла ложечкой по стенкам стаканчика, собирая остатки фруктового сиропа, кинула опустошенную емкость куда-то назад и посмотрела на оранжевых жирафов.

Высота не такая и большая. Если выгадать момент и вовремя оттолкнуться, можно попасть прямо на спину. Главное – правильно все рассчитать. Это не шутки шутить: пойди что-то не так, Маша просто-напросто рухнет с приличной высоты вниз, ведь ограда для жирафов – это не двухметровая сетка, а нечто в разы большее.

Маша поджала ноги и уперлась ими в сетку, не отпуская верхней железки из рук, цепляясь за нее что есть мочи. Девушка нацелила свой взгляд на одного из жирафов и теперь ждала, когда он подойдет. Со стороны могло показаться, что это не Маша, а Маугли, замерший перед прыжком на Шер-Хана.

В висках стучало, глаза щемило, словно от яркого света, но на самом деле из-за ужасного напряжения всего тела, направления мыслей в одно русло. Не было мира, не было людей – была только цель: прыгнуть на жирафа, подчинить его волю своей воле.

Наконец объект Машиного внимания подошел к железной сетке немного ближе и остановился, будто задумавшись. Расстояние, разделявшее его с девушкой, было приличным, но другого шанса могло вообще не выпасть. Прыгать или нет? Если да – то прямо сейчас, если нет – то никогда.

Лоб горел от крови, прилившей из разных частей тела. Пальцы похолодели и еле-еле удерживали туловище наверху. Мириады мыслей толпой пронеслись по аллеям мозга – стоит или не стоит? Если прыгнуть, можно разбиться. Ну и что? Все умирают, так что же после этого – сидеть дома и трястись от страха перед дверью?

Пф.

Верующий человек, наверное, помолился бы перед осуществлением столь рискованного мероприятия. Верующий человек, скорее всего, даже и не стал бы думать над исполнением столь кощунственного плана. Однако Маша давно потеряла веру не только в бога, но и во что бы то ни было другое – вообще во все на свете. Она ставила под вопрос даже самое себя и иногда сомневалась в верности своих собственных решений. О какой вере тут может идти речь? Мораль же для нее была потеряна так же давно.

Шумно выдохнув и в последний момент напрягшись до самого предела, Маша наконец оттолкнулась от ограждения и прыгнула вперед, в полете просчитывая вероятность того, что жираф просто испугается ее приближения и уйдет. Однако, как только подобная гипотеза пришла девушке в голову, она сразу же показалась крайне смехотворной. Как он может заметить ее? Как вообще кто-либо может ее заметить? Если не быть точно уверенным в том, что на тебя кто-то прыгнет сию секунду, если не всматриваться с предельным вниманием в каждый атом воздуха вокруг себя, то никогда не увидишь ее. Вот и сейчас, несмотря на то что Маша быстро приближалась к нему, жираф даже и ухом не повел. Он сумел только изумиться, когда почувствовал кольцо рук на своей шее, скольжение по ней до спины. Что бы это могло быть такое? Ведь не было ничего видно! Откуда? Кто?

Жираф повел головой из стороны в сторону и воззрился на наездницу на своей спине. Так вот оно что. И как ее раньше было не видно?

Маша спокойно вздохнула. Внутри нее бушевала радость и гордость. Она прыгнула с высоты около пяти метров на африканское животное и теперь может прокатиться на нем! Конечно, печально, что некому об этом рассказать, зато… зато тот факт, что ее никто не заметил за этой аферой, дает девушке прекрасную возможность провернуть дельце несколько помасштабнее.

Маша улыбнулась, внутренне соглашаясь со своими (своими ли?) идеями.

Девушка ударила пятками по бокам парнокопытного, но оно никак не отреагировало. «Наверное, не чувствует» – подумала Маша и ударила сильнее. Жираф недовольно повел ушами и посмотрел на свою спину краем глаза, однако не сделал ни шагу. «Упрямый тупица» – зло выругалась Мария. Что-что, а неисполнение намеченного плана злило ее куда больше, чем невнимательность к ней со стороны Вселенной.

Видимо, оседлать жирафа – это одно, а вот покататься на нем – совершенно другое. Ну что ж.

Маша глянула вниз – расстояние приличное. Сколько раз еще ей предстоит сегодня прыгать? Она перекинула левую ногу через спину, чтобы две ноги были по одну сторону, крепко цепляясь за пятнистую шкуру руками. «Раз, два…» – еле слышно прошептала девушка и, расслабив хватку, соскользнула с покатого бока животного на землю, ощутимо ударившись тазом.

Маша посмотрела на жирафа: он стоял спокойно, ровно так, как за секунду до этого. Он стоял так, словно никто на его спине и не сидел, словно Маши-то никакой и не было. «И он не замечает!» – прошипел уже знакомый голос внутри черепа. «И он не придает значения. Так заставь его узнать о тебе. Заставь!»

Все тело била дрожь. Маше стало холодно и жарко – так, что не поймешь. Голова горит огнем, а все, что ниже шеи, словно в лед заковало. По ощущениям очень непривычно и крайне неприятно. Будто две стихии сражаются между собой, а поле битвы – ты. Кто выиграет, непонятно и, по факту, не особенно-то и интересно. Лишь бы тебя не подключали. Лишь бы стороной обошли.

Но Маша была одной из враждующих стихий. Сама того не подозревая, она воевала с кем-то посторонним внутри себя. Он, словно змей, искушал ее сделать что-то плохое, а она все сомневалась и сомневалась.

Витая в облаках раздумий, девушка шлепала себя по карманам джинсов. Ключи, телефон, жевачка, нож…

Нож?

Нож!

Маша остолбенела, ее ладонь остановилась, пальцы внимательно прощупывали ткань. Сомнений нет – нож. Девушка сунула руку внутрь кармана и достала оттуда интересующий ее предмет. Рукоять и лезвие – ничем иным это быть не могло. Но откуда? Кто положил?

Вряд ли Маша, встав сегодня с утра, подумала, что неплохо бы поносить в карманах что-нибудь, относящееся к холодному оружию. Авось, понадобится. Мало ли – в ресторане закончатся ножи, а блюдо будет не порезанным? Нужно же будет как-то разрезать его, верно?

Или повара.

Девушка усмехнулась, посчитав проскользнувшую мысль шуткой в жанре черного юмора, но в ту же секунду она поняла – нет, это не шутка. Кто-то внутри нее абсолютно серьезно предложил этот вариант. И этот кто-то – не кто иной, как положивший нож в Машин карман. И этот кто-то – именно тот, кто играет роль змея-искусителя, предлагая ей кое-что позаманчивее яблок.

Предлагая ей власть над кем-то. Полный контроль чьей-то жизни.

Он произнес: «Нож – это палочка дирижера, которой он управляется с целым оркестром. Махни так – один звук, эдак – другой. Человеческая жизнь неразрывно связана с музыкой. Ты любишь искусство? Так докажи мне это!

Он тебя тоже не замечает. Ты для него пустой звук. До какой поры ты будешь смотреть на это хамство сквозь пальцы?»

– Но животные ведь не виноваты, – говорила Маша в оправдание. – Они ведь не настолько разумны, насколько разумен человек.

Гость внутри головы раскатисто засмеялся.

«Но ведь и человек тебя не замечает», – говорил он. «Тебя вообще никто не замечает».

– Но убивать животных – это ужасно.

«То есть будь перед тобой человек, ты бы его так просто взяла бы и убила?» – усмехнулся голос в мозгу.

Маша промолчала, не зная, что сказать.

«Ты уже избила человека до полусмерти. Что же тебя останавливает перед убийством? Конечно, прикончить кого-то – дело кропотливое. Одни только сомнения чего стоят. Мысли, мысли, мысли без конца и края. Нет, это непросто – я не скрываю.

Когда ты поднимаешься по лестнице, наступать на каждую ступень гораздо проще, нежели переступать через одну-две, верно? Та же метода и здесь: сначала ты ярость выпускаешь, потом ты оцениваешь ее и придаешь ей форму. Первой ступенью был тот парень в парке, вторая ступень – этот вот жираф. Животные ни для чего другого не годятся – их можно только есть. Ведь им безразлично даже, убивают их или нет. Что ж тут думать, раз все ясно как день божий?»

Бывают моменты, когда мысль не способна тягаться скоростью с импульсом. Сейчас был именно один из подобных моментов, потому что Машина рука с зажатым в ней ножом, не слушаясь ни доводов рассудка, ни разумных предостережений своей обладательницы, стремительно рванулась вперед к передним ногам животного. Взмах, взмах! Звук, ни на что не похожий, граничащий со скрипом, противный звук чего-то разрывающегося.

Но что рвалось?

Маша встала как вкопанная, тупо глядя в одну точку перед собой – на текущую багрово-красным потоком из разрезанных сухожилий кровь, на потерявшие силу ноги жирафа.

Длинношеее рухнуло, словно дерево, срубленное дровосеком в дремучем лесу. В его глазах мелькал испуг вперемешку с крайним непониманием произошедшего. Что это? Откуда такая боль? Почему нет никакой возможности стоять на четырех ногах? Что произошло? Кто виноват?

Жираф отчаянно вертел головой из стороны в сторону, силясь понять причину своего падения.

«Да что я делаю, боже ты мой?!» – вскричала Маша в своем сознании. Она посмотрела на свои руки, на нож, заляпанный кровью. «Что дальше? Что дальше? Что…» – непонимание и испуг передались и Маше: она не понимала, почему вдруг причинила безвинному созданию боль. Более того – ей было страшно, потому как она достаточно ясно понимала, что совершила это злодеяние не по своему желанию, а будто бы под властью какой-то сверхъестественной силы. Абсурдно звучит, да и верить этому глупо, но ведь не могла ОНА в самом деле перерезать сухожилия животному без какой бы то ни было причины?

Жираф пытался встать, кровь текла с тем же напором из резаных ран на голенях конечностей, выливаясь в приличную лужу вокруг всего тела, загрязняя чистую пятнистую шкуру красивого парнокопытного. Раненое животное хватало ртом воздух, разевало его так широко, что если бы звуки, им издаваемые, были слышны человеческому уху, Машины перепонки наверняка разорвались бы.

«Что делать? Как я могла? Что делать?» – одни и те же вопросы бились внутри черепа, как бабочки в банке. «Надо помочь, как-то исправить этот ужас…»

Маша села рядом с лежащим жирафом, положила нож рядом с собой и, оторвав от уже испорченной футболки еще один лоскут, попыталась перемотать сделанную ей же самой рану.

Однако это было не так-то просто: жертва безосновательной жестокости уже заметила Машу и теперь всяческими способами старалась предотвратить любые с нею контакты. Она устало шевелила изрезанными передними ногами, стараясь ударить по сидевшему около нее чудовищу, изгибала шею, стремясь зубами ухватиться за руку человека, причинить ему такие же страдания.

Маша видела, что ее не желают прощать, но она не придавала этому никакого значения. Ей хотелось как-то исправить содеянное, она изворачивалась, уклоняясь от ударов копыт и лязга зубов в катастрофической близости от себя. Но как бы старательно она ни уклонялась от сыпавшейся на нее сдачи, один из ударов она все же пропустила – удар в кость левой ключицы. Раздался страшный треск. Могло показаться, что Маша в следующую секунду просто рассыплется, словно сахарный песок.

Девушка несколько раз перекатилась через себя.

Пока тело отлетало в сторону от животного, разум, в этом теле заточенный, со стремительной скоростью анализировал происходящее, и поэтому, стоило только прекратиться движению, мысли были приведены в порядок, расставлены по полочкам.

Когда Маша подняла голову и посмотрела на жирафа, в ее глазах мелькала бесконечная злоба. Вряд ли она могла сойти за человека в этот момент: на сетчатке глаза ее отпечаталось зверство. По этому отпечатку можно было легко и просто понять, что монстр в Машиной душе вырвал-таки первенство, рванул вперед.

У девушки не осталось ни сострадания к бедному животному, ни желания помочь ему, облегчить его муки. Скорее наоборот – поднимаясь на ноги, Маша злорадно ухмылялась про себя тому, что это жалкое ничтожество не может сделать того же.

Маша быстрыми шагами приблизилась к по-прежнему лежащей жертве, не думая ни секунды, рывком подняла валявшийся рядом нож и молниеносным движением воткнула его снизу в череп вновь извернувшегося к ней жирафа.

Сколько злостного упоения, сколько зверского триумфа было в ее лице в этот момент!

Проворачивая нож, девушка с чувством неописуемого злорадства наблюдала за тем, как из раздувающихся ноздрей вырывались полные мучений выдохи.

Маша посмотрела на совершенно красный нож в совершенно красной руке. Если еще недавно в девичьей душе разнообразные чувства – от раскаяния до ненависти к самой себе – сменяли друг друга, то теперь в ней не осталось ничего, кроме осознания своей силы. Сила наполняла вены, сила пульсировала в висках, колола в напряженных мышцах. Сила в смешении со злобой, яростью, ненавистью и желанием отомстить всему миру, желанием показать себя.

То есть действительно ПОКАЗАТЬ СЕБЯ. Заставить Вселенную обратить на нее внимание.

– Потому что иначе, – проговорила Маша вслух, аккуратно вытирая лезвие ножа об остатки футболки. – Иначе я не остановлюсь. Я уже устала придавать значение всему на свете, тогда как сама я значения не имею.

Жираф лежал бездвижно и бездыханно.

Когда сюда придут работники зоопарка, они даже и не подумают, что это могла сделать девушка Маша. Они сочтут это убийство делом рук какого-то безумца. Отчасти то будет правдой, но это все равно ничего не даст: ее-то никто не заметил, ее-то никто не видел…

А значит она никого не трогала.

Маша ядовито усмехнулась.

А может, и не она.

Откуда-то донесся до слуха неясный, приглушенный звук. Какая-то мелодия. Откуда в зоопарке мелодии? Может, иногда зверям включают музыку, чтобы они не скучали? Или чтобы не слышали, что говорят эти бестолочи вокруг, люди?

Девушка осмотрелась, однако не обнаружила месторождения звука. Раз ничто вдалеке не играет, значит, что-то играет вблизи. Маша быстрыми хлопками побила по карманам джинсов. Телефон! Ну конечно!

Все только что произошедшее (прыжок на жирафа, разрезание его сухожилий, убийство) казалось настолько нереальным, что подобная повседневность, как звонок, сбила замазанную кровью девушку с толку. Только что она яростно рассекала горло африканскому животному, а теперь она уже с поразительным спокойствием на душе болтает по телефону.

– Алло, – ее голос звучал так же, как и всегда. Тот, кто находился на другом конце провода, не мог бы сказать, что его собеседник только что отнял у кого-то способность дышать. – Кто это?

– Это я!

– Шикарно, но кто ты?

В трубке послышалось недовольное кряхтение.

– Эмилия.

Маша нахмурила брови. То, что они с Эмилией встречаются всегда при странных обстоятельствах, ее настораживало.

Недавнее напряжение всех сил – и душевных, и физических – сказалось в этот миг дичайшей усталостью, отзывающейся тягучей болью в каждой клеточке тела. Маша оглядела вольер и, не найдя ничего более подходящего, уселась на бездыханного противника.

– Алло? – снова послышался голос с другого конца. – Я отрываю? Ты занята?

– Нет, нет, не отрываешь. Я просто задумалась.

– Задумалась? Над чем?

– Неважно, – быстро прервала Маша. – Ты чего звонишь-то?

– Хотела узнать у тебя, почему ты школу прогуливаешь и где ты, – отчеканила Эмилия. И не дав Маше ответить, добавила: – хочу увидеть тебя.

Чудной она все-таки человек.

Неужели нельзя позвонить в какой-то другой момент? Тогда, когда Маша не убивает никого?

– Так, подожди… – снова нахмурилась Маша. – Откуда у тебя мой номер? – Она чуть ли не вскрикнула. – И откуда ты знаешь, что я прогуливаю школу? Мы и встречались всего один раз, откуда у тебя вообще есть хоть какая-нибудь обо мне информация?

Эмили фыркнула.

– Ты, может быть, меня и встретила всего лишь один раз, – ответила она. – Но я, очевидно, все-таки и внешний мир стороной не обхожу, а потому и замечаю различных людей. Мы с тобой, между прочим, в одной школе учимся вот уже года два. А номер твой узнать – не большая проблема. Стоит просто подойти к классному руководителю…

– Так меня же не замечают…

– Ну понятное дело, – как-то пренебрежительно буркнула Эмили. От такой интонации Маше вдруг стало не по себе. – Я посмотрела в классном журнале, нашла тебя и твой номер. Бумага – это тебе не люди. Напишешь – запомнит, даже если человек забывает, – Маша снова погрузилась в молчание и потому с минуту ничего не отвечала. – Ну так что?

– Что?

– Насчет встречи. Ты где?

– В зоопарке, – Маша наконец поднялась с туловища жирафа и прошлась немного по вольеру. – У меня, похоже, плечо выбито, – сказала она с усмешкой и попыталась пошевелить левой рукой. Звук боли вырвался против ее воли.

– Ты там, что, в вольер свалилась? – с иронией спросила Эмилия.

– Что-то вроде.

– В общем, я тут рядом. Буду минут через пять у ворот. Поедем к твоей бабушке – она тебе вправит плечо, она умеет.

И прежде чем Маша смогла что-то ответить, Эмили уже положила трубку.

Положительно, происходит нечто непонятное. Они познакомились на мосту – там, где обыкновенно нормальные люди не знакомятся, ведь нормальные люди знакомятся в кафе, кинотеатрах или в клубах. Потом Маше вдруг захотелось избить ничего не сделавшего парня. И снова появилась Эмилия. Теперь вот Маша убила жирафа. И на мобильник ей звонит – кто бы вы думали! – та же странная знакомая.

Сам черт ногу сломит в этих переплетениях случайностей.

Неужели Эмилия действительно учится с ней в одной школе? Неужели Маша на самом деле никого не замечает, как и ее никто не замечает? Не может же быть, чтобы игнорирование было абсолютно взаимным с двух сторон. Нет, это точно не так, ведь Маша не упускала случая попытаться завязать с кем-то разговор, влиться в коллектив. Хотя, вполне быть может, что Эмилия просто сама на расстоянии держалась, не хотела навязываться. Да, это понять можно.

Тогда понятно и то, как она узнала номер Машиного мобильного.

Маша уже вскарабкалась на верх вольерной сетки и вдруг снова замерла. Наверное, теперь ей предстоит очень часто удивляться и кривить лицо в раздумии.

До сих пор весь ход рассуждений по праву можно было считать логичным. Однако оставался один неразъясненный вопрос: как могла Эмилия знать, что Машина бабушка по образованию врач и может вправить плечо?

Машина бабушка не отличалась особенной эмоциональностью, поэтому, когда ей сказали, что, мол, ваша внучка умудрилась вывихнуть плечо, она не стала рвать на себе волосы и бегать по всей квартире. Для этой старушки было важно не играть на Машиных нервах, как на струнах, а помочь ей во что бы то ни стало, если эта помощь была необходима.

Быстро познакомившись с Машиным родителем, Эмилия пошла на кухню делать чай, а бабушка поспешила увести свое чадо в отдельную комнату и обследовать вывих.

– Как так получилось-то? – спросила она наедине, осторожно, но быстро снимая с девушки разорванную грязную футболку. – Откуда эта кровь? – добавила она, заметив багрово-красное пятно в самом низу ткани. – Можно подумать, ты не гулять, а драться с кем-то ходила…

Маша стрельнула в бабушку взглядом, силясь прочесть в старческих морщинках на лбу ответ – осознанно или нет были сказаны эти слова. Может ли бабушка догадываться о действительном положении вещей? Знать, что ее внучка кого-то побила? И убила?

Но ее родственник, казалось, совершенно позабыл о том, о чем спрашивал всего несколько секунд назад – он был полностью поглощен прощупыванием мягкой белой кожи на плече.

– У тебя ничего не вывихнуто, – сказал он наконец, отнимая пальцы и прямо смотря в глаза пострадавшей. – Если болит – пройдет, не беспокойся. Просто старайся не шевелить рукой пока что – дай ей отдых. Видимо, болит из-за какого-то нанесенного удара?

И бабушка с интересом посмотрела на Машу, надеясь, что та наконец ответит на мучавшие ее вопросы. Но нет – девушка молчала. Незнамо почему она просто не могла найти в себе силы рассказать хронику событий сегодняшнего дня. Раньше ей с поразительной легкостью давались даже самые откровенные разговоры, но сейчас… сейчас что-то останавливало слова на самом выходе из недр Машиной души. Она молчала.

– Я принесла чай, – раздался звонкий Эмилин голос, и скоро она сама появилась в дверном проходе. – Я нашла у вас много различных сортов, выбрала черный Эрл Грей. Ты ведь пьешь Эрл Грей, верно? – спросила она, не глядя на Машу и сразу же продолжая: – конечно, пьешь, а то незачем было бы покупать.

Эмилия наконец замолкла и, поставив чашки на тумбочку, выпрямилась, посмотрев на остальных присутствующих в комнате. Только тут она поняла, что атмосфера накалена молчанием, намагничена, наэлектризована. Ее монолог внес некоторую сумятицу, но его внезапное прекращение вернуло ситуацию на круги своя. Все замерло без звука и без движения.

Наконец бабушка, видимо, осознав бесполезность выпытывания у Маши подробностей всей сегодняшней прогулки, улыбнулась и проговорила, обращаясь сначала к внучке, а потом к ее новой знакомой:

– Ну что же, не буду вам мешать. Ничего серьезного с Машей не произошло: ее плечо в порядке. Нужно лишь немного отдыха. Очень приятно было познакомиться с тобой, Эмилия. Спасибо, что ты нашла время и помогла. Очень важно иметь в жизни человека, способного тебе помочь.

– Мне тоже было очень приятно, – ответила Эмили с очаровательной улыбкой и, проводив старушку глазами, села на кровать рядом с уже сидящей Машей, успевшей надеть новую, чистую черную футболку. – Ты уже сняла этот ужасный платок с носа, который постоянно носишь? – спросила она.

Маша прикоснулась к своему лицу, огляделась и, вновь посмотрев на Эмилию, пожала плечами:

– Слетел, видимо.

– Зачем ты его надеваешь вообще?

– Чтобы воздух чистый поступал, – усмехнувшись, ответила Маша, словно это само собой разумеющееся. – Неужели ты не чувствуешь, как воняет мир?

Эмилия сделала несколько быстрых вдохов носом, закрыла глаза и пару секунд словно бы анализировала, словно бы проверяла поступивший в легкие воздух на содержание зловония.

– Нет, вроде бы, не чувствую, – ответила она. – А что, очень противно, да?

– Невыносимо.

Эмилия помолчала, еще раз попытавшись учуять что-то, о чем говорила ее знакомая.

– Нет, здесь ты ничего не учуешь. Тут пахнет приятно и свежо. Ни от тебя, ни от бабушки не разит ничем таким, чем от других. Вы пахнете по-другому.

– Да, я помню, что ты сказала мне в нашу первую встречу о моем запахе, – Эмилия улыбнулась, а Маша покраснела от смущения.

– Не придавай этому особенного смысла, – пробормотала она, отводя глаза. – Вообще не придавай смысла ничему из того, что я говорю или делаю, – она пару секунд подумала и добавила: – и мне самой смысла не придавай.

– Тебе никто смысла не придает, – ответила Эмилия довольно резкими словами, хотя и с теплой, проникающей до самых вен интонацией. – Я не одна из них, понимаешь? Я вижу, что ты более осмысленная, чем кто бы то ни было еще.

– Даже осмысленнее тебя?

Эмили на секунду задумалась, внимательно всмотревшись в Машины зрачки, словно где-то в их глубине можно было сыскать ответ.

– Знаешь, – задумчиво протянула она. – Я думаю иногда, что мы словно одно целое. Да, мы очень сильно отличаемся кое в чем (взять хотя бы тот факт, что ты избила человека, а у меня на это просто-напросто не хватит смелости никогда в жизни), но в основном мы действительно похожи.

Маша легла на кровать и уперлась взглядом в высь потолка над собой, позволяя мыслям летать перед самыми глазами.

– Может, у нас как в «бойцовском клубе»? Или той же «грязи»? Я имею в виду, может, ты на самом деле просто мое воображение, и тебя не существует?

Эмилия засмеялась и легла рядом, повернув голову к собеседнице.

– Нет, я существую, – четко и твердо отрезала она. Маша повернула к ней голову и сфокусировалась на ее зрачках так же, как недавно это делала Эмилия.

Иногда, заглядывая кому-то в глаза, видишь его историю как на ладони – конечно, только то, что он позволяет тебе видеть. Именно то же самое сейчас проделывала Маша с Эмили – она считывала с сетчатки уверенность во всем сказанном, как сканер считывает со штрих-кода данные о продукте.

– К тому же, кого из нас не замечают люди?

Маша улыбнулась, снова отворачиваясь от Эмилии и всматриваясь в потолочную белизну, отливающую неярким желтым светом еле-еле пробивающихся сквозь облака и шторы солнечных лучей.

– Значит у тебя не все дома, – заключила она. – Если ты позволяешь появляться в своем сознании таким существам, как я.

Эмилия легла рядом и провела взглядом по правой части Машиного лица, медленно проговаривая:

– Ну не такая уж ты и плохая, не преувеличивай. За исключением избиения того парня пару дней назад ничего зверского в твоих поступках я не заметила. Получается, что и душа у тебя не зверя.

– Ты знаешь меня не настолько хорошо, чтобы утверждать что-либо, – с горечью ответила Мария, внутри себя опровергая только что услышанное. Она-то ведь знала, что в ее сердце поселилось нечто, требующее крови и разрушений. Она-то знала, что под невидимой для людей кожей скрывается что-то крайне опасное для них же. Она-то знала. И ей было больно соглашаться с самой собой, больно оттого, что Эмили не знает всего и продолжает думать, что в ней много хорошего и что вообще она пай-девочка.

– Так расскажи мне.

Маша резко повернулась к своей собеседнице, желая увидеть тень издевки или чего-то несерьезного. Ей было непривычно слышать от кого-то подобные слова. Никто не интересовался ее жизнью до этого момента. Нельзя так просто поверить во что-то, что так долго казалось невозможным.

– Что, извини? – спросила она, искренне надеясь на то, что ослышалась.

Эмилия придвинулась к ней ближе и, положив голову ей на плечо, пояснила, отмеряя темп речи мягкими тычками пальца в Машину грудную клетку, проговорила:

– Я. Хочу. Чтобы. Ты. Рассказала. Мне. Все. Все. Все. Что. С тобой. Происходило. В течение. Твоей жизни. Я. Хочу. Узнать. Тебя. Всю.

Если бы радость могла превращаться в огонь, то Машу бы тотчас же разорвало изнутри.

– Как-нибудь, – слабо прошептала девушка.

– Почему не сейчас?

– Мною никто не интересовался целых шестнадцать лет. Если я начну прямо сейчас рассказывать о себе – ты просто ничего не поймешь, потому что речь моя будет сбита и запутана. Мне нужно немного времени, чтобы правильно сконцентрировать свое прошлое и подать его тебе не в виде запутанного клубка, а в виде одной, целостной нити.

Эмилия промолчала, соглашаясь со своим воображением. Она дала Маше время подумать, вспомнить, вновь пережить то, что когда-то с ней происходило. Она хотела понять Машу, но для этого нужно было проявить терпение. Ничто не может быть правильным, если это сделано сгоряча. Нельзя просто так ворваться в чью-то душу и высосать из нее все эмоции, переживания, всю жизнь. Человеку необходима свобода – как тела, так и мысли.

К сожалению, очень немногие это понимают.

К счастью, Эмилия была одной из тех немногих. И она готова была ждать.

Когда знаешь, что непременно чего-либо дождешься, ожидание не тягостно, а волнительно.

Вспомнить прошлое во всех подробностях невозможно. Человек не дискета, не карта памяти – его мозг не способен хранить воспоминания веками, пока не понадобится их стереть. Постепенно, день за днем и даже секунда за секундой что-то, что является на этот момент невостребованным, ненужным, удаляется, забывается. Остается только то, что представляет непосредственную важность для носителя – главную информацию и пару десятков самых эмоциональных переживаний, то есть то самое, что способно каким-либо образом влиять на поступки, на склад души и мировоззрение.

Когда позволяешь себе рыться в прошедшем, то никогда не видишь его в тех же самых тонах и с тех же самых ракурсов. Будто просматриваешь снимок на плохенькой, старой камере: самое яркое остается, но в более тусклых тонах, а и так тусклое совершенно стирается.

Стоило только Эмилии попросить Машу рассказать о ее прошлом, как девушка уже принялась вспоминать свою жизнь год, два и далее назад. Но как только она взялась за это, тут же столкнулась с чем-то очень неприятным. От этого по спине пробежали мурашки и лицо избороздили морщинки.

Маша с поразительной точностью помнила каждый день после знакомства с Эмилией и тот самый день, когда в первый раз ее встретила на мосту. Она могла вспомнить цвет обоев в старбаксе, размер сетки, на которой сидела и даже количество блуждающих по вольеру жирафов. Бледно-желтые, около пяти метров, трое. Она помнила каждую деталь, каждую мелочь. Но, что было важнее, ничего ДО встречи с лежащей сейчас под боком Эмилией она не могла вспомнить.

В голове осталось лишь десять самых необходимых воспоминаний, хранящихся под замком в самом тайном отделе Машиного мозга. Они постоянно напоминали, что люди – твари, причем твари смертные, что мир полон эгоизма и воняет тухлятиной. Эти воспоминания кружились в сознании, ничуть не темнея, не тускнея, оставаясь такими же полноцветными, какими были породившие их события давным-давно. Давая себе волю и блуждая по каналам своей памяти, Маша будто бы вновь оказывалась то в постели с утра, то в детском саду, то в школе, то на улице… Она попеременно переживала страх, одиночество, злобу. Она снова чувствовала, как ее череп разрывается на части изнутри. Как в висках, подобно молоточкам, бьется кровь, пульсируют венки. Она снова видела, как умирает все на свете, прекращает жить на какую-то долю секунды…

Мария открыла глаза и огляделась. Нет ни Муси, ни сестры, ни зеркала, ни Риты. Все это кануло в былом, теперь этого нет. Исчезло. Растворилось. И продолжает жить лишь внутри ее черепной коробки.

Приложив ладонь ко лбу, Маша ощутила холод и влагу. Ее бил озноб, она не могла понять, что происходит. Разве никто не вспоминает время от времени все, что происходило с ним когда-то? Неужели все переживают то же, что переживала сейчас Маша?

Она словно очнулась от гипноза. С непривычки ее шатало и тошнило. Глаза не могли сфокусироваться ни на чем.

Девушка посмотрела направо от себя и заметила Эмилию. Та уже спала. «Сколько же я витала в облаках?» – мелькнул вопрос в ее голове. Маша замерла и прислушалась. Покачала головой. Смешно, но на какой-то момент ей показалось, словно голос был другим, словно это был не тот же самый фантом, что разговаривал с нею во время убийства жирафа.

Может, это просто так кажется?

А может быть, у Маши действительно появился сосед по телу? Какой-то новый жилец, желающий получить как можно больше прав на собственность?

Аккуратно, стараясь не разбудить спящую Эмилию, Маша села на край кровати. Ее взгляд упал на тумбочку, скользнул по чашкам с чаем. Она протянула к ним руку. Слегка теплые. Это значило, что Маша пропутешествовала в своем сознании около двадцати минут.