Электронная библиотека » Корпс Бризин » » онлайн чтение - страница 9

Текст книги "Ничто"


  • Текст добавлен: 25 мая 2015, 18:52


Автор книги: Корпс Бризин


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Отчасти Маша и нужна. Как раз для того, чтобы позволить эмоциям выходить наружу. Вот почему Эмилия не источает той вони, что исходит от остальных людей: Эмилия просто-напросто скидывает все дурно пахнущее в сторону Маши, а та, в свою очередь, сжигает это в пламени гнева.

Люди тухнут оттого, что в обществе не принято бить в лицо, когда это хочется сделать. В обществе не принято подвергать критике какое-либо суждение высшего света. В обществе принято держать такт, улыбаться и быть вежливым, даже если тебе это противно и даже если человек не заслуживает и тени улыбки.

Сколько бы лоска ты ни напускал на себя, нутро твое гнить будет все так же. Душевная вонь – это не то же самое, что вонь тела: это что-то, что нельзя скрыть никакими одеколонами и никакими духами.

Но в обществе принято не замечать гнили встречаемых людей. В обществе надо делать вид, что все в порядке. Держать себя в руках и не позволять себе крайностей.

– Наверное, каждому из нас нужна своя Маша… – пробормотала Эмилия негромко. Маша встряхнула головой, поначалу удивившись, что прозвучал отголосок ее собственных мыслей, однако потом она вспомнила, что думает так же, как и ее создавшая. – Ты ведь делаешь то, чего я никогда не позволила бы себе сделать. Я действительно иногда чувствую себя злой настолько, что хочется всех переубивать, но не могу я. Будто барьер стоит. Либо человечность во мне говорит, либо рассудок…

– Мм, – как-то раздраженно промычала несуществующая. – Вот, значит, как. Вам такие, как я, значит, нужны, да? Вам от этого легче, вроде как? Вам живется спокойнее? Как же тут беспокоиться, когда кто-то другой чувствует все то, что ты пожелал не чувствовать? Как же тут беспокоиться, когда твои проблемы стали проблемами кого-то другого? Шикарно иметь того, на кого можно слить все скопленное месиво слез, гнева и одиночества. Да? – Маша посмотрела в глаза Эмилии с разгорающейся ненавистью. – А какого мне? Ты хоть представляешь, какого это – узнать, что ты просто чья-то мысль? Что все твои эмоции – пустое и ничего не значимое. Это мусор, это шлак. Ты представляешь себе, как трудно принять тот факт, что все мои воспоминания – не мои, что у меня нет никого, что даже бабушка моя – ТВОЙ вымысел. Ты обрекла меня на существование, исключающее жизнь. Я чувствую не только то, что ты мне скидываешь, но и свое собственное разочарование, свое собственное одиночество. Ты понимаешь, как трудно уложить это в голове? Не легче ли было выговориться? Покричать в подушку, побить грушу, пострелять в тире в конце концов? Неужели тебе до такой степени наплевать на всех других, что ты с превеликой радостью готова обречь кого-то на свои страдания, на безрадостное пребывание во враждебном мире? – Маша всматривалась в Эмилино лицо. Ее карие глаза то и дело отсвечивали красновато-желтым цветом, словно в глубине их бушевало пламя, дьявольский огонь. – Тебе легче? – выдавила она ядовито. – Я хлопаю тебе ладонями безвольного убийцы.

И наступила пауза. Такая пауза, которая обыкновенно длится очень долго. Молчание не прерывается никем, ибо каждый из собеседников настолько увлечен своими мыслями, что нет никакого смысла разрезать воздух непродуманными словами.

Маша уже все передумала. Для нее все давным-давно встало на места. Если и был какой-то сомнительный момент, то теперь он разрешился сам собой. Да, если Маша еще колебалась, рассуждая, стоит или не стоит все-таки убивать Эмилию, то теперь ответ «да» сиял перед глазами как задание, цель. Так вешают сено перед лошадью, чтобы она шла. Это «да» толкало Машу вперед, и с каждым шагом девушка подбиралась все ближе и ближе к своей будущей жертве.

Как бы ни был ты зол, все равно убить самого дорогого тебе человека – занятие, граничащее с невозможным. И хотя нет никакого другого выхода, все равно предпочитаешь постоять и подождать, надеясь, что он каким-то непонятным, волшебным даже способом появится прямо перед твоим носом.

Но здесь действительно нельзя было придумать альтернативного конца. Убивать себя бессмысленно – Эмилия воскресит вновь. Никого не убивать – глупо и также невозможно, ведь может случиться коллапс. Так что, как ни крути, Эмилия просто не может не умереть.

Забавно: желая спастись от боли, Эмилия сама себя обрекла на смерть.

Наверное, Вселенная не любит не только «незапланированных детей», но и их «матерей». Ведь все должно идти равномерно, плавно. Люди – это продукты, получаемые из сырья с наименованием дети, отсюда следует, что человек не может просто взять и появиться из ниоткуда сразу в шестнадцатилетнем теле. Куда же это годится? Нет, это не лезет ни в какие ворота! И подобного беспорядка следует избегать во что бы то ни стало.

Очевидно, любые попытки избежать боли в этом мире, наказуемы. И если ты не готов страдать, ты должен умереть. Не жди волшебного спасения: никто никого никогда не спасет. Жизнь – это вопрос, звучащий как: «согласны ли вы страдать?»

Вдохни. Выдохни. И ты уже ответил.

– Знаешь, – Эмилия вновь нахально встревожила течение Машиных мыслей своим тихим, задумчивым голосом. – Ты зря меня винишь в том, что ты появилась. Просто посмотри вокруг себя – что ты видишь? Семь миллиардов таких же людей, как ты, с единственной только разницей, что ты свободна, а они нет. Можно долго говорить, сколько есть у человека прав, но еще больше можно сказать о том, сколько существует уточнений к каждому из них. Ты волен делать что-то, но в пределах допустимой нормы. Даже если на тебя кто-то напал, то ты попадешь в тюрьму, если позволишь себе защиту сверх меры. Ты чуешь запах гнили, верно? Запах гнили их душ. А ты не гниешь.

– У меня просто нет души…

– Именно, – Эмилия не дала Маше возможности продолжить свою мысль. – И это… Черт возьми, разве это не чудесно? Ну то есть да – ты понимаешь, что ты одна и ты обречена на безрадостное существование, но ты этого не чувствуешь. Плюс к тому ты можешь убивать, красть, ходить голышом, петь песни во все горло – делать что заблагорассудится, понимаешь? Это же чудесно! Все мы обречены на смерть, не ты одна. И каждый человек по-своему одинок. Тебе наоборот повезло, что на тебя не обращают внимания эти прямоходящие выродки. Они любят пообсуждать твой вид, твои деньги, твое лицо и твою жизнь. Они пытаются сделать все возможное, чтобы только не думать о том, что они смертны, а душа их воняет дерьмом, – Эмилия перевела дух. В ее взгляде, устремленном в глубины Машиных зрачков, было столько ликования, столько восхищения и благоговения, что та просто не могла вставить и слова, раскрыв рот и неравномерно дыша. – Я бы все на свете отдала, чтобы быть на твоем месте! – закончила Эмилия свою тираду.

– Любой человек хочет почему-то залезть в жизнь другого, своровав его личность и пустив корни в его собственный мир, – выплюнула Маша презрительно, проигнорировав сияние в Эмилиных глазах. – Ты видишь только хорошее в моем существовании и полностью игнорируешь все плохое. Тебя привлекает только наружняя часть, ты упускаешь что-то куда более важное, что скрывается глубоко под всем этим пафосом, тобою высказанным! У любой жизни есть две стороны. Когда рвешься на чье-то место, лучше просто представь, какого на нем на самом деле. Люди не настолько открыты, чтобы доверять каждому встречному и поперечному свои тайны, свои опасения, свою боль. Может быть, отчасти мне и повезло в чем-то, но в некоторых ситуациях я чувствую себя отвратительно, будучи самой собой, – она развернулась к слушавшей ее и, немного нахмурившись, словно пытаясь прочесть что-то в своем визави, повторила: – да, чувствую себя отвратительно. Однако я ни за что на свете не хотела бы поменяться с кем-нибудь своей ролью.

Маша отвернулась. Сейчас ей некогда было развивать эту тему: в ее голове вертелся один и тот же назойливый, раздражающий вопрос: есть ли другой способ как-то разрешить представленную задачу? Ведь не может все решить Эмилино самоубийство!

О люди! Имея перед собою неопровержимые доказательства чего-либо, неоспоримые факты, так часто отказываются верить даже им, не теряя надежды на счастливый исход дела, на своеобразную альтернативную концовку, непременно являющуюся хэппи-эндом.

Однако что-то внутри Маши (если что-то может существовать или находиться внутри призрака) говорило, что на этом пути все же есть еще один поворот. Есть еще какой-то неувиденный закоулок. Предчувствие вступало в борьбу с фактами. Назревал вопрос выбора: чему верить? Положиться ли на свою интуицию или смириться с тем, что в некоторых случаях не все кончается так, как то было бы вольготнее?

Себе верить – это глупости. Верить фактам – тоже. Все глупость, если подумать. И сама эта ситуация глупая. И зачем вообще пытаться ухватить эту невидимую ниточку, зачем вообще вселять в себя надежду, опьяняя себя ей настолько, что впоследствии разочарование просто разорвет твое сердце и убьет твою душу?

Зачем пытаться найти что-то, что спасло бы Эмилию? Кто она такая, чтобы дорожить ей? Разве вообще что-то заслуживает того, чтобы этим дорожить? Разве человек не живет среди семи миллиардов своих врагов? Разве он не является одним из них, не бунтует против самого себя?

Так в чем же резон спасать кого бы то ни было?

Эмилина жизнь просто полнится болью, тоской и гневом. Она уже настолько разочаровалась во всем окружающем, что фантазии ее приобрели материальность. Это же до какой степени недоверия и отвращения нужно дойти, чтобы мысли твои начали оживать в то время, пока сам ты постепенно умираешь?

Углом глаза посмотрев в сторону своей создательницы, Маша внезапно почувствовала, что пальцы ее задрожали, а в груди из пепла сгоревшего сердца возрождается огненный феникс.

Тень глупой, но счастливой улыбки пробежала по невидимым губам, шепчущим бессмысленно: «материализуются… материализуются…» Было бы просто немыслимо забыть это слово! А ведь это так важно! О, как же это важно!

Удивительное осознание явилось перед Машиными глазами, словно нить Ариадны перед Тесеем. И единственно важным сейчас было не оборвать ее в возбуждении, не потерять ее из виду и осторожно, медленно следовать по пути, который она указывает.

– Ты одинока, тебе больно… – Маша осторожно потянулась за замеченной ниточкой. – Настолько одиноко, что твой мозг создал тебе того, кто бы его впитал, как губка. Это ясно. Так появилась я. Потеря бабушки была тебе невыносима, и ты смоделировала ее прототип. Внутри тебя столько эмоций, что ты могла бы создать целую параллельную Вселенную, со своеобразными существами, в ней живущими, – нить вырисовывалась все более четко. Как же ее раньше не было видно? – Возможно, что ты уже ее создала, эту Вселенную. То, что мы ее не видим, еще ничего не доказывает. Но… где-то она есть. И раз все, что ты придумываешь, есть, то…

Несмотря на все страдания, на апатичность и депрессивность, скопленный гнев внутри, ты все равно глубоко в душе хранишь любовь…

– Нет, – резко оборвала Машу Эмилия, слушающая каждое слово очень внимательно. Сейчас ее мысль говорила своими собственными словами, потому нельзя было пропускать ни единого слога. – Я никого не люблю. Мне просто некого любить, – усмехнулась она горько.

– Не перебивай, – прошипела фантазия и замолчала на какой-то один миг. – Любовь не зависит от того, есть ли какой-то объект или нет. Внутри тебя изначально живет чувство. У каждого человека. Кому-то удается убедить себя в том, что он совершенно безэмоционален, однако эта убежденность – не что более, как просто маска. Примерно как слой жира на сердце. Но ведь сердце-то есть, верно? Так и с этим чувством. Ты можешь полюбить. Эта возможность многого стоит.

Так вот. Раз я – воплощение твоей боли и твоего гнева, а внутри тебя живет, кроме этого, еще и безмерно сильное чувство (сильнейшее из всех на свете), то получается…

Маша дошла до конца нитки, и перед ней сиял ответ на давно мучавший ее вопрос. Маша нашла то, что искала. Маша нашла выход.

– То получается, – продолжила она, прямо и радостно посмотрев прямо в Эмилины глаза. – Если ты вложишь всю силу своего чувства в мысль, она материализуется. Ты будешь счастлива. И ты будешь спасена.

Когда девушки вернулись обратно в ту же квартиру, бабушка ничего не спросила – она и так знала и то, почему Маша вновь с Эмилией, и то, зачем они сюда наведались. А когда все знаешь, то нет смысла и рот раскрывать.

Эмилия села на край кровати, с которой не так давно встала, и направила взгляд на свою мусорку-для-боли. Если бабушка все знала, то Эмилия почему-то была практически в полнейшей прострации. Когда ничего не знаешь и никакие расспросы не помогают хоть что-либо понять, опять же лучший вариант – хранить молчание.

Маша какое-то время ходила из стороны в сторону, не меряя пространство комнаты шагами, как то всегда описывают в книгах, но скорее пытаясь быстрым движением собрать свои мысли в кучку и тут же разложить их по местам.

– Так, – наконец сказала она, остановившись немного сбоку от сидящей Эмилии. – Ты должна вспомнить все самые хорошие мгновения твоей жизни, все самые далекие радостные моменты, свою любовь к кому-то (не то, когда ты сидела и ждала чего-то под дождем, но само чувство твое к тому человеку). Любые мелочи, заставлявшие тебя смеяться и сиять улыбкой. Ты должна накопить все это внутри своего мозга и выплеснуть наружу в виде нового материального человека. Почти живого, почти обычного.

– Но ведь тогда ты умрешь?.. – не то спросила, не то утвердила Эмили.

– Не думаю, что это можно назвать смертью… – задумчиво ответила Мария, на секунду отрывая взгляд от собеседницы, но тут же его возвращая и поясняя: – по моей теории ты создала не только отдельных людей, помогающих тебе справляться с чем-либо, но также и отдельный мир. Ну то есть… это мир как бы внутри твоего сознания, понимаешь? Вот у писателей тоже есть подобные миры в их мозгах. Только разница между тобой и ими в том, что твоя параллельная Вселенная более материальна, нежели все их, вместе взятые. У тебя намного больше силы чувства внутри, и она помогает тебе лепить из испытываемого образы, а из желаемого – утопию.

– Я думаю, я поняла, – ответила Эмилия. Трудно все-таки, когда твоя фантазия вникает в суть вопроса лучше, чем сам ты. – И ты думаешь, что просто попадешь в тот мир и будешь там… существовать?

– Наверное, да. В любом случае есть только один способ это проверить.

– Но я потеряю тебя.

– Прошу тебя, не надо этого пафоса и этих соплей. У тебя будет самый идеальный человек – твои мечты, обретшие право на нахождение в этой реальности. У тебя будет тот, лучше кого ты никогда не сможешь найти. Я для тебя просто урна. Ты привязана ко мне той связью, которой курильщики к любимой марке сигарет: стоит попробовать что-то более крепкое и более качественное, как они сразу забывают о том, что когда-то были пристрастны к чему-то другому.

Эмилия не нашла в себе сил на опровержение высказанной теории. В глубине души она понимала, что все так и есть и от этого, к сожалению или счастью, не убежишь. Да и не стоит. Если на горизонте стоит Аполлон – неужели ты вернешься к Квазимодо?

Она закрыла глаза и попыталась забыть о том, где она находится, что стоит вокруг нее, что вообще происходило и происходит. Она попыталась углубиться в прошлое и собрать оттуда, как плоды с дерева, воспоминания, полные радости, и улыбок, и любви.

Сначала затея казалась провальной – даже просто отгородиться от внешнего мира не получалось. Эмилия постоянно мысленно возвращалась к Маше. Но со временем эти возвраты становились все реже и реже. Это были даже не возвраты, а скорее оглядки назад. Эмилия шла вперед, но то и дело посматривала на что-то, что оставляла за спиной. Однако после поворота, сколько ни вертись, пропадает всякий смысл в этих попытках что-то обнаружить, за что-то зацепиться взглядом.

Маша стояла неподвижно посреди комнаты, внимательно смотря не на Эмилию, но на пространство впереди нее, словно там скоро должно было что-то начаться. Пока блуждающая у себя внутри еще помнила о внешнем мире, Маше ничего не удавалось разглядеть. В какой-то момент она даже подумала, что ее теория ошибочна и она сама – просто случайность, но…

Решив перво-наперво вспомнить самые маленькие радости жизни, Эмилия начала собирать плоды с древа памяти. Самые сильные события она предпочла оставить на потом – то, что когда-то было действительно сильным, теперь не могло ослабнуть.

В пространстве что-то поменялось. Появилось какое-то легкое свечение, словно множество светлячков слетелось в одно место. Машу бросило в дрожь. Теория верна. На ее собственных глазах догадка превращалась в аксиому, в неопровержимую истину. Доказательство ее правоты было так близко, что можно было ощутить его, стоило только протянуть руку. Но девушка не протянула, она просто стояла и наблюдала, как чье-то рождение ее убивает.

Эмилия вспомнила, как было прекрасно гулять вместе с бабушкой по осеннему парку в детстве. Они кормили белок орешками прямо из рук. А одна даже дала погладить себя! Эмилия улыбнулась, вспоминая ту белочку – она была не ярко-рыжей, а какой-то бледно-коричневой с пушистой белой грудкой и яркими, черными глазами, похожими на бисер.

Эмилия вспомнила, как сидела на коленях у отца, а тот читал ей что-нибудь, какую-нибудь очередную сказку.

Она вспомнила, как ее целовали, когда она в первый раз пошла в школу. Как все были горды и счастливы. На пороге Эмилия обернулась, чтобы снова посмотреть на папу, маму, бабулю, и на их лицах заметила слезы. Но это были слезы умиления и бесконечной любви. От них становилось не больно, а легко, и в душе сразу начинало что-то игрывать, какая-то мелодия. Хотелось танцевать и прыгать без причины. Просто потому, что кто-то в тебя верит, кто-то тебя любит.

Неяркий световой сгусток становился все ярче понемногу.

Вспомнился детский сад, где каждый день на завтра давали хлеб, среди которых лишь один был с маслом. И вот именно он доставался ей, потому что Стас хотел стать ее мужем, он хотел показать ей, как он ее любит.

Она помнила, как охранник катал ее в тачке, полной свежескошенной травы. Муравьи постоянно кусали Эмилии спину, но она все равно улыбалась, ведь это так бессмысленно – расстраиваться из-за такой мелочи, когда все вокруг так прекрасно! Когда жизнь так чудесна и когда все люди кажутся замечательными!

Вот бесформенное скопление чувств становится длиннее, снизу и сверху него уже можно различить намеки на ноги, руки, голову.

Эмилия вспомнила, как на нее смотрели некоторые мальчики в школе. От таких взглядов замирало ее сердце. Ей было приятно, что кто-то на нее заглядывается и очень боится давать это понять, отводя взор, как только увидит, что объект внимания ощутил его. Сердце кололо иголочками, но это были иголочки радости и задора. Так колют не пики тело, но пузырьки шампанского рот.

Она вспоминала свое собственное чувство – как те же взгляды она посылала в Его сторону. Он казался ей всем, и она любила Его, при Нем ее сердце не кололо – оно просто останавливалось, словно падало куда-то в ноги. Это все в сумме было не чем иным, как признаком первой влюбленности, любви в самом ее зачатке. И это было действительно прекрасно.

Кроме этого Эмилия вспоминала еще что-то, дополняя картину своего счастья различными мелкими штрихами. Она осторожно и тщательно осматривала воспоминание перед тем, как воссоздать его и пережить его вновь. Кто знает – быть может даже мало-мальская печаль способна разрушить тот идеал, что она создает так терпеливо уже чуть ли не полчаса?

Наконец Эмилия почувствовала, что не осталось ничего, кроме плохого и грустного. Настал момент истины. Тот самый момент, когда писатель наконец-таки завершает свой труд и открывает его первую страницу, дабы перечитать написанное. Так и Эмилия теперь готова была взглянуть на созданного ею бога.

Свет ударил в глаза и заколол в них, словно осколки стекла. Попривыкнув, она осмотрелась.

Комнаты не было. Эмилия сидела на земле. Ближайший дом находился в тридцати-сорока шагах от нее. Неужели вместо того, чтобы материализовать свою фантазию, Эмилия переместила себя во времени? Эта мысль повергла ее в шок. Она же не Гарри Поттер, правильно? Да и на Дэвида Райса не особенно похожа. Да и вообще это абсурдно как-то…

– Вам помочь? – вдруг раздался голос за Эмилиной спиной. Она обернулась и почувствовала что-то давно забытое.

Она почувствовала, как сердце стучит где-то в животе, словно оно сорвалось и упало вниз.

Что-то странное произошло. Это чувство сидело внутри и посылало в мозг тревожные импульсы, давая понять, что просто необходимо все это прояснить.

Почему глаза у нее закрыты? Почему она лежит? Что вообще происходит?

Маша с усилием разомкнула веки, почему-то отвратительно тяжелые, и повернула голову направо.

На каждое движение приходилось тратить неимоверное количество энергии. Воздух будто бы давил сверху, он словно был смесью не газов, а сплавов. Дышать им было просто невозможно – словно в этом странном месте кислорода нет вообще, либо он выветрился, а Маша дышит его остатками, выуживая их из крови, разрушая саму себя с каждым новым вдохом.

Странно, но, сколько бы вдохов девушка ни делала, она ничего не могла учуять – пространство ничем не пахло.

Все, что сейчас окружало ее, лежащую непонятно где, расплывалось перед глазами и было покрыто словно дымкой, густым мраком, через который очень сложно было что-то разглядеть. Что-то разглядеть. А может, тут просто ничего нет?

Маша попыталась напрячь мозг и закрыла глаза, чтобы полностью сфокусироваться на том, что находится внутри, а не вне ее.

Мысли разбегались, стоило только прикоснуться к какой-нибудь из них, но все-таки Маше удалось кое-что вспомнить, воссоздать перед тем, как она устала вообще о чем-либо думать. «Пошло оно все к черту» – сказал ее внутренний голос, и тело расслабилось, впуская в вены спокойствие и удовольствие.

Не хотелось ни о чем думать. Не хотелось ничего выяснять и ни на что не хотелось смотреть. Если ты счастлив, стоит ли придавать значение тому, с какой стати ты счастлив, по какой причине это самое счастье в тебе зародилось и тобой завладело?

Тьма вперемешку с каким-то беспричинным удовлетворением всем вокруг окутала Машу, завернула в себя с ног до головы, как в кокон. И в этом коконе девушка, сама того не подозревая, распадалась на мельчайшие части. Фантазия, когда-то созданная из ничего, на это самое ничего и распадалась. Все переживания, испытанные Машей за этот короткий период околожизни, все треволнения, гнев, голоса, убийства – сейчас все это вместе со своим носителем рассыпалось даже не на пыль, а на что-то настолько мелкое и незначимое, что это нельзя было ни увидеть, ни обнаружить никоим образом.

Как при пребывании в реальном мире Маша не оставалась в памяти людей, так и теперь она потихоньку исчезала из Эмилиной памяти, давай той забыть, что созданный ею идеал не существует в прямом смысле этого слова, что ее любовь так легко разрушить простым сомнением в ней же. Это так просто.

Но Эмилия была счастлива. Она не помнила ни Маши, ни своей боли. Ее любили, она была любима – большего ей и не надо.

И Маша была счастлива тоже. Она не помнила ни Эмилию, ни себя. Она исчезала в спокойствии, которого так долго искала – большего ей и не надо.

И были счастливы звезды. Маша больше не была проблемой, а Эмилия не могла бы ничего вспомнить. Произошедшая неприятность осталась только в памяти бесконечного пространства Вселенной.

Большего и не надо.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9
  • 4.6 Оценок: 5

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации