Текст книги "Дэйвенпорты"

Глава 15
Эми-Роуз

На кухне было тихо. Чисто и пусто. Эми-Роуз любила работать ночью: сидеть в углу на табурете, спрятав стопы под стойку, где печь, еще не остывшая после пирога или жаркого, согревала ей ноги. Чаще всего единственным звуком, в это время раздававшимся на кухне, было шуршание карандаша по шероховатым страницам тетради. Эми-Роуз не успевала записывать свои идеи. А когда заканчивала делать заметки, то чувствовала себя веселее и смелее.

Сегодня этой смелости ей хватило, чтобы перечитать последнее, что написала ее мать: список продуктов, которые нужно купить. Клара Шепард сидела на том самом месте, где сейчас пристроилась Эми-Роуз, и записывала, что нужно для ее акары. Девушка почти слышала, как мама и Джесси спорят над шипящей сковородкой, как правильно готовить рыбные пироги, почти чувствовала запах нарезанной зелени и лука. Ей нравилось слушать, как они болтают ни о чем, и наблюдать, как мама смешивает ингредиенты, отмеряя нужное количество своими сильными, тонкими руками. Запахи, витавшие на кухне, притягивали сюда людей со всего дома.

Эми-Роуз потерла виски и отвлеклась от работы. Она подумала, как быстро привычный порядок изменится. Когда девочки выйдут замуж, ей самой незачем будет оставаться работать у Дэйвенпортов. Но в этой самой кухне, на эту стойку у окна мама усадила ее, когда Эми-Роуз разбила коленку, пытаясь вместе с Оливией и Джоном тайком вывести лошадей из стойл. В комнате наверху Эми-Роуз жила когда-то вдвоем с мамой. Там она слушала истории о Сент-Люсии, такие яркие, что сейчас они казались девушке собственными воспоминаниями. Каждая мелочь здесь пробуждала в памяти моменты из прошлого, связанные с матерью, единственным ее родителем, единственным по-настоящему родным человеком.

«Ну это ведь не совсем так», – подумала Эми-Роуз. Какое-то время она считала девочек Дэйвенпортов своими сестрами, хотя на самом деле они не были ей родней. Джесси и Этель в роли тетушек препирались с рассвета и до того момента, когда закрывались на ночь в своей комнате. Друг к другу они редко проявляли нежность, но для Эми-Роуз у них тепла всегда было в избытке. Гарольд, отец Томми и кучер Дэйвенпортов, вырезáл из дерева лошадок, которых девочка расставляла возле своей кровати. Не было здесь ни одного уголка, который не навевал бы воспоминаний. Здесь маленькая семья Эми-Роуз и Клары Шепард приняла новых членов.

«Каково будет мне просыпаться в новом месте? Когда вокруг будут совсем другие люди?» Эта мысль вызывала у нее тревогу, но и приятное волнение тоже.

Эми-Роуз закрыла тетрадь, взяла карандаш и на цыпочках прошла в дверь, ведущую в сад. Резкий ветер хлестнул ей в лицо, остудил щеки, которые разгорячила внезапно нахлынувшая паника. Девушка прошла по заднему двору Дэйвенпортов, стараясь, чтобы ее не было видно из окон, потому что она не должна была бродить по саду так поздно. Эми-Роуз поплотнее закуталась в свитер и сошла с тропинки, вдоль которой пышно зеленела местная растительность и выносливые растения Новой Англии. Миссис Дэйвенпорт гордилась тем, как прижились здесь эти виды: она выросла в маленькой съемной квартирке в Бостоне, от которой было неблизко до Бостонского общественного сада.

Это место служило Эми-Роуз убежищем. Когда дома не стало видно, она встала под раскидистым дубом. Сквозь листву девушка смотрела, как мерцают звезды, и ее сердцебиение возвращалось в норму. Она сможет прижиться на новом месте точно так же, как деревья с Восточного побережья.

– Если бы я не знал, что такое предположение абсурдно, я бы сказал, что ты ходишь за мной по пятам.

Руки Эми-Роуз взлетели к груди. В ярком лунном свете, уложив локти на колени, перед ней сидел Джон. Он встал, и девушка увидела, что его новый костюм помят, а верхние пуговицы рубашки расстегнуты.

– Я не думала, что сюда пойдет кто-то еще, – сказала девушка.

Ее так и тянуло рассмотреть впадинку у основания его шеи, но она заставила себя глядеть ему в глаза. Медленными шагами, аккуратно обходя корни дерева, он приблизился. Эми-Роуз охватил озноб, когда Джон оказался так близко, что заслонил ее от очередного порыва ветра, прошуршавшего листьями и наполнившего воздух запахом скошенной травы и ароматом одеколона ее собеседника с крепкими нотками бальзамина. Девушка сделала глубокий вдох и поборола искушение закрыть глаза.

Джон наклонился и поднял ее тетрадь.

– Бесценная вещь, – заметил он.

Эми-Роуз зарделась под действием его сияющей улыбки и протянула руку за своей тетрадью.

– Хочешь посидеть со мной немного? – У него был такой искренний взгляд.

– Я бы могла ненадолго присесть, – ответила Эми-Роуз.

Она прошла вслед за Джоном к маленькой скамейке рядом с клумбой красных аквилегий. «Идеальный тихий уголок для влюбленных», – подумала Эми-Роуз, сев рядом с Джоном, и почувствовала, как там, где едва-едва соприкоснулись их бедра, тепло его тела согрело ее кожу. Это было так интимно и в то же время уютно, что только смутило девушку еще больше. Эми-Роуз рассматривала профиль Джона. Челюсти его были сжаты, а лоб наморщен.

– Вас что-то тревожит? – спросила она.

«Это не моего ума дело! Я всего лишь прислуга». Но Эми-Роуз не успела себя остановить, и слова сорвались с языка.

Джон потер лицо руками и издал такой тяжелый вздох, что он пробрал девушку до костей. Такое изнеможение она очень хорошо знала.

– Как ты попала в Чикаго? – произнес он, вместо того чтобы ответить на вопрос. Даже в лунном свете Эми-Роуз видела, как глаза его горят любопытством и вниманием. Девушка отвела взгляд. – Извини, но я не знаю. Просто такое ощущение, что ты всегда была здесь, была частью семьи. Я только что понял, что это не так.

– Что у меня была своя жизнь до того, как я переехала сюда?

– Я не хотел тебя обидеть. Просто… в очередной раз осознал, что постоянно думаю только о своих делах… о том, чего хотят от меня родители. А за пределами дома все по-другому. – Джон сжал пальцами нижнюю губу, и внутри у Эми-Роуз будто запорхали бабочки. – Я знаю, они хотят для меня самого лучшего, но я…

Он резко оборвал сам себя, и Эми-Роуз испугалась, что он решил оставить ее здесь наедине с мыслями. В голове крутились предостережения Джесси, кололи ее. Дэйвенпорты будут жить своей жизнью, а она должна жить своей.

– Извини, я тут жалуюсь, что и мать, и отец оба беспокоятся обо мне, а…

Он сделал движение, как будто хотел накрыть ее ладонь своей. Эми-Роуз подумала о недолгом прикосновении в ту ночь на кухне, когда он так спешил на бал Тремейнов. Девушка взяла его за руку и нашла утешение в теплоте его ладони. Джон посмотрел на их руки:

– Мне жаль.

Эми-Роуз вспомнила тот день, когда ее мать похоронили недалеко отсюда. Все организовала миссис Дэйвенпорт. Эми-Роуз практически ничего не помнила с того момента, когда ее мать ушла из жизни, и до той минуты, когда усыпанный розами гроб с ее телом опустили в могилу. Девушка закрыла глаза и увидела свою мать, вспомнила путь, который окончился у ворот «Порта Свободы».

– Я была очень мала, когда мы с мамой приехали сюда. Мы из Сент-Люсии. Этот остров мама всегда называла домом. Я помню только то, что вокруг меня всегда полно было людей. У меня была куча товарищей по играм и взрослых, которые всячески меня баловали, хотя и шептались, что маму обманул какой-то моряк, который никогда не вернется. Они думали, что я ничего не понимаю.

Когда Эми-Роуз вспомнила, что произошло дальше, вверх по спине пробежал холодок. Дождь, ветер, шторм, которые забрали у них все. Голос ее дрогнул, когда она рассказывала об ужасных часах ожидания конца этой бури.

– Когда небо наконец прояснилось, оно стало ярким и прекрасным, будто ничего и не произошло. Бо́льшая часть нашего городка была уничтожена, даже наш дом. Мама сказала, что соседи предложили пожить у них, помочь построить новый дом. Но она ответила, что на острове слишком многое напоминало об утраченных близких.

– Значит, вы почти сразу уехали?

Эми-Роуз кивнула и улыбнулась.

– Мама сказала, что настало идеальное время для приключения. У нас почти ничего не осталось: все наши вещи поместились в один чемодан. Мой отец жил в Джорджии. – Эми-Роуз глянула на Джона. Тот, не отрываясь, смотрел на девушку. Кивнул, ожидая продолжения. – Он был белый американец. Мама часто говорила, что они влюбились друг в друга одним волшебным летом, когда у него был отпуск. Она всегда верила, что он за ней вернется. Писала ему письма, даже когда ответы перестали приходить. В моей комнате хранится целая шкатулка этих писем. На некоторых можно даже теперь рассмотреть рисунок на сургучной печати. Цветок с пятью лепестками и изящная буква G. – Эми-Роуз потеребила потрепанный уголок тетради. На нее накатила тоска, которую она редко позволяла себе чувствовать. – Только когда мы приехали на плантацию его семьи, нам сообщили, что он умер. Сказали, что лихорадка, и развернули нас.

В тот день им открыл сутулый темнокожий мужчина. Он не пригласил их войти, но сказал подождать снаружи. Они ждали. И ждали. Клара Шепард ходила взад-вперед, то и дело останавливалась, чтобы поправить воротник Эми-Роуз или велеть ей не ерзать. Казалось, прошла целая вечность, и тут дверь широко распахнулась. Эми-Роуз вцепилась в ногу матери, а Клара заговорила с показавшимися на крыльце пожилыми белыми супругами. Эми-Роуз не понравилось, как они таращились. Они хмурили брови, сжимали губы в тонкую ниточку. Только потом заговорили. Пока Эми-Роуз слушала, как мама рассказывает им знакомую историю об отце, она заглянула за дверь и увидела голубоглазую девочку старше нее, с острым подбородком и такой же россыпью веснушек. В памяти Эми-Роуз всплыли голоса этих людей, и горло сжалось сильнее. Джон все смотрел на нее. Слегка пожал ее руку.

Она бы не вынесла, если бы он еще раз сказал «Мне жаль», так что она поспешно продолжила:

– Мама была убита горем, – проговорила Эми-Роуз, не обращая внимания на то, как защипало в носу и в глазах. – Иногда я пытаюсь представить себе, как бы повернулась жизнь, если бы он был жив.

Тот день был болью Эми-Роуз и Клары Шепард. И рассказывать о нем даже сейчас было слишком тяжело. Сын белой пары был мертв и не мог стать отцом Эми-Роуз. Голубоглазая девочка посмотрела на Эми-Роуз, потом на взрослых и закричала: «Врете!» Эми-Роуз, наверное, никогда не забудет, как изогнулись губы той девочки от этого слова, как быстро ее унесли куда-то в дом. Девушка вспомнила, какой жалкой показалась тогда ей мать, когда у нее перед носом с треском захлопнулась дверь. Мать всегда клялась, что этот мужчина их любит, обязательно сдержит свое слово и когда-нибудь вернется. И вот этот мужчина оказался мертв. Скорбь отпечаталась в каждой морщинке на лице Клары, но глаза ее остались сухими и руку дочери она сжимала крепко.

– Что было потом? – спросил Джон.

– Мы много ездили, нигде не задерживались дольше нескольких дней и наконец добрались до Чикаго. Мы поехали на север. Сошли с поезда на Большом центральном вокзале. Мама слышала, что найти работу служанки проще всего, но только ваша семья согласилась взять нас обеих.

Джон улыбнулся темноте.

– Мы с Оливией прятались за шторой, торчали только ступни. Помню, Ливи прошептала: «Думаю, мы с ней подружимся».

– Так и случилось.

Мысли Эми-Роуз переключились с того, что она утратила, на то, что приобрела: друзей своего возраста, притом в доме, где мама могла всегда быть рядом с ней. Ощущение, что они нашли себе место. Эми-Роуз провела свободной рукой по обложке тетради.

– Мама учила меня идти за мечтой. Она покупала мне тетради, чтобы я могла записывать свои мечты. Так я ни за что их не забыла бы.

А еще мама всегда настаивала, чтобы дочь все выбирала сама. Делала то, что ей самой хочется. После того дня в Джорджии Клара Шепард редко заговаривала о любви.

Эми-Роуз и Джон сидели на скамейке, держась за руки. Ни она, ни он не пытались высвободить ладонь. Молчать было легко, это приносило умиротворение. Бурление у Эми-Роуз в груди успокоилось, и она смогла расслабиться. «Я могла бы на тебя положиться», – подумала она, любуясь очерченным профилем Джона.

– О чем вы думали, когда я сюда пришла?

Джон посмотрел на «Порт Свободы», выглядывавший из-за живых изгородей.

– Я хочу, чтобы родители мною гордились.

Голос его был тише, чем раньше.

Хотя матери Эми-Роуз не было в живых, девушка осознала, что воспоминания о ней влияют на каждое решение, которое она принимает, большое и маленькое. Ее мечты казались достижимыми только благодаря тому, какой сильной была ее мать.

– Они уже гордятся, – сказала она. – Это видно по тому, как они смотрят на вас. Думаю, что бы вы ни сделали, вряд ли вы сможете это изменить.

Эми-Роуз сама не замечала, что потянулась к Джону, пока его лицо не оказалось в каких-то сантиметрах от ее лица. Так близко, что ей даже будто бы слышался стук его сердца. Кожу ее покалывало. Девушка ждала. Ее рука дрожала в его ладони, ресницы трепетали в предвкушении. Губы Джона скользнули по ее губам, заполнив все ее существо теплом. Эми-Роуз невольно ахнула. Джон замер. Эми-Роуз испугалась, что испортила момент, и задержала дыхание. Джон посмотрел на нее с выражением, которое она не смогла бы описать. Девушка сильно прикусила нижнюю губу.

– Не надо, – прошептал он.

Он мягко надавил на ее подбородок, чтобы Эми-Роуз разжала зубы и выпустила губу. Потом он коснулся ее губы своими губами. Джон Дэйвенпорт целовал ее. Поцелуй был нежный. Его ладонь гладила ее подбородок, потом скользнула по шее, и пульс Эми-Роуз участился. Эми-Роуз робко следовала за Джоном. Ее завораживала форма его рта. Она ведь когда-то представляла себе, каково было бы его поцеловать. Не зная, куда деть руки, она положила их на его жесткую плоскую грудь и, ошеломленная, подумала, может ли он и в самом деле испытывать настолько же сильное удовольствие, какое чувствует она?

Джон привлек девушку ближе. Его ладонь легла на ее крестец, помогая удержать равновесие. Потом, усилив нажим, Джон стал целовать более глубоко. Тетрадь упала на землю: Эми-Роуз обхватила ладонями шею Джона.

Она почувствовала, как ее спина изогнулась навстречу его теплому телу, а Джон склонился над ней. Руки его прижимали ее спину так, чтобы девушка не упала. Вкус его губ опьянял. Это был вовсе не целомудренный, до комичности романтичный поцелуй, который она себе нафантазировала. Это был голод, это была жажда, из-за которой у девушки вырвался стон. Но стон заглушили его губы. В ответ Джон зарычал, и от этого звука у Эми-Роуз закружилась голова, ей стало трудно дышать. Она запрокинула голову и задрожала, когда Джон выдохнул ее имя, покрывая легкими, как перышко, поцелуями кожу ее ключиц.

Тут сквозь прикрытые веки девушка различила пятнышко света.

– Кто здесь? – прогремел в ночи голос Гарольда, слишком громкий для ее обострившихся чувств.

Свет приближался. Сердце у Эми-Роуз заколотилось где-то на уровне горла. Джон потащил ее за собой и спрятал за густыми кустами. Девушка крепко вцепилась в него. Джон рассмеялся: огонек фонаря стал удаляться. Момент, о котором она так долго мечтала, теперь миновал. Молодой человек вздохнул, едва сдерживая счастье, и у девушки вновь закружилась голова. Эми-Роуз чувствовала, что они стали ближе: она поделилась с ним своей историей, а Джон приоткрыл ей свою душу. Девушка вернулась за своей тетрадью к скамейке, а потом они с Джоном побежали к дому, тихо смеясь в ночи.

Глава 16
Оливия

В тот день ни одна романтическая повесть не могла удержать внимание Оливии. Она прочитала одну и ту же строчку раз пять. Мысленно она то и дело возвращалась к пикнику в парке. С того дня прошло уже две недели, и они с мистером Лоренсом успели насладиться множеством совместных обедов и прогулок по городу (естественно, под бдительным оком матери). Возможностей поговорить свободно у них было мало, и выпадали они с большими перерывами. Мистер Лоренс продолжал удивлять ее.

Оливия опустила книгу на стол. Она глухо стукнула о столешницу, и терьер у девушки на коленях подскочил в испуге.

– Извини, Софи, – сказала Оливия недовольному щенку.

Она прижала пальцы к вискам, попробовала с помощью массажа избавиться от досады.

Девушку начало клонить в сон, и тут ее внимание привлек шум в коридоре. Дверь в ее спальню чуть приоткрылась. В образовавшуюся щелку проскользнула Хелен и плотно закрыла за собой дверь. И потом подперла дверь спиной так, будто была последним оставшимся в живых солдатом, защищающим крепость.

– Что на тебя нашло? – спросила Оливия.

– Тсссс! – прошипела Хелен. – Я пытаюсь спрятаться от миссис Милфорд. Как ты думаешь, я еще смогу поместиться в платяном шкафу?

– Ну уж нет! – ответила Оливия. – Не может же она быть настолько невыносимой!

Девушка заметила, как быстро Хелен дышит.

– Если бы ты знала! У нее полно книжек по этикету, и она их вызубрила вплоть до номеров страниц. Она замечает абсолютно все. Из-за нее и этого ябеды Малколма я нисколько не смогла поработать над автомобилем, который привез Джон. Это модель «Т» прошлого года, притом в отличном состоянии, не считая некоторых неисправностей… и загадочного дефекта. Но вместо того чтобы посмотреть, что под цилиндровой крышкой, я бегаю от гувернантки.

– Она не гувернантка. Хелен, ты преувеличиваешь, – сказала Оливия. Тут она подскочила на месте: – Ты что, надела корсет?

Хелен метнула на нее страдальческий взгляд, и Оливия изо всех сил постаралась сдержать смех.

– Ливи, пожалуйста, можно мне здесь спрятаться? Совсем ненадолго?

Оливия смягчилась, услышав свое детское прозвище.

– Ладно, – согласилась она. Хелен просияла. Оливия видела в ее лице столько отцовских черт: упрямство отражалось в каждой его линии. – Мне жаль, что Малколм тебя выдал. Это Джон мне рассказал, – сказала Оливия. Сердце ее заныло, когда Хелен только пожала плечами в ответ. – А еще он сказал, что без тебя ремонт не движется, и он знает, что ты все же умудрилась сбегать в гараж и осмотреть автомобиль.

Тут Хелен улыбнулась, как Оливия и ожидала.

– Иди сюда, – позвала старшая.

Хелен устроилась с ней на кушетке и немедленно вытащила из юбок книгу. Она положила голову Оливии на плечо. Пышные кудряшки были стянуты в ароматный, все еще влажный пушистый хвостик на затылке.

– Это несправедливо, – сказала Хелен.

Оливия вздохнула и убрала волосы с лица сестры.

– Я знаю.

– Малколм считает, что женщины должны сидеть дома, – презрительно фыркнула Хелен. Потом более жалобным голосом с робкой надеждой добавила: – Папа такого никогда бы не допустил.

Оливия заглянула в книгу, которую читала Хелен, и тут же пожалела. Схемы вызывали у нее головную боль. И почему семейное дело так легко давалось ее брату и сестре? Конечно, никто не требовал, чтобы Оливия разбиралась в экипажах или в том, как вести дела компании, но она видела, как это сблизило Джона и Хелен. А притом, что Руби почти все время теперь проводила с мистером Бартоном… Оливия и представить не могла, что было общего у Руби и Харрисона Бартона, кроме нескольких знакомых. Не стоит сомневаться: в ближайшие дни он наскучит подруге. Оливии не нравилось ходить по магазинам, но она скучала по тому, как они с Руби проводили время вместе. Не считая нескольких семейных поездок Тремейнов, подруги годами не расставались больше чем на два дня.

Оливии так хотелось снова делиться с кем-нибудь незначительными мелочами, как прежде, смеяться, расти вместе. В голове ее возник образ Джейкоба Лоренса с его медленной улыбкой.

– Почему у тебя такое лицо? – Хелен закрыла книгу и уставилась на Оливию.

Старшая сестра прижала руку к лицу:

– Какое?

Хелен вздохнула и уставилась куда-то за спину Оливии, изобразив расфокусированный взгляд и блаженную улыбку.

– Вот такое. Какое у тебя бывает, когда ты замечтаешься. Думаешь о мистере Лоренсе, да? – Она потянула Оливию за платье, упрямо выпятив подбородок. – Не понимаю, какой смысл во всех этих чаепитиях и визитах вежливости. Неужели ты не устаешь от того, что все время приходится ходить и болтать? Куда ты деваешь руки? И неужели вот это, – сказала Хелен, дернув за краешек корсета, – обязательно?

Оливия серьезно обдумала ее слова. Улыбка ее стала еще шире. Хелен никогда прежде не спрашивала об ухаживаниях. Оливия села ровнее и заговорила тихим голосом:

– Руки я, естественно, держу при себе, – начала она. – Придет время, когда ты встретишь человека, благодаря которому даже самые обыденные вещи и занятия станут для тебя волшебными.

– Так вот, значит, на что это похоже? На волшебство?

Оливия прижала ладонь к животу и подумала о том, как все внутри трепещет, когда Джейкоб Лоренс оказывается рядом. Она подумала об их разговорах, о том, как они перешли от легкомысленного подтрунивания к более серьезным беседам.

– Иногда так бывает.

Хелен закатила глаза и открыла книгу:

– Как скажешь.

Тогда Оливия рассмеялась и встала:

– Ты не пойдешь?

Хелен в ужасе воззрилась на сестру:

– Ты что, ведь я нашла идеальное убежище! Еще чего!

В животе у Оливии все сжалось, когда она вспомнила, что спрятала в книжном шкафу брошюру с законами Джима Кроу. Но Хелен не будет рыться в ее вещах. «Она уже с головой ушла в свою книгу». Оливия поправила юбки простого повседневного платья. За завтраком мама выразила недовольство, но Оливия не видела причин наряжаться ради того, чтобы торчать в гостиной весь день, притом что придется заново переодеваться к ужину, на который сегодня был приглашен мистер Лоренс. Она быстро прошла по лестнице босиком: домашние туфли остались на втором этаже под диваном. Полированные доски под ее ступнями были прохладные. Вдруг дверь отцовского кабинета распахнулась. Оливия остановилась как вкопанная. На пороге стоял нежданный гость, скрыв за улыбкой, как ей показалось, виноватое выражение.

– Вашингтон ДеУайт.

Его улыбка стала шире. Адвокат из Алабамы шагнул вперед и закрыл за собой дверь кабинета.

– Вы меня узнали? Пожалуй, здесь освещение куда ярче, чем в полной народа бальной зале.

Он выпрямился, отвел назад широкие плечи. В одной руке активист держал дипломат, в другой – шляпу, которой он слегка постукивал по груди.

Оливия убрала руки за спину, чтобы спрятать нервные пальцы. До нее донесся запах манильских сигар. Отец остался в кабинете. Девушка снова взглянула на мистера ДеУайта, прищурив глаза.

– Я встретился с вашим отцом, – тихо сказал гость. – Он прошел поразительный путь, и я подумал, возможно, он захочет поддержать наше дело.

– Да, он очень влиятелен. Откуда только люди ни приезжают, чтобы поговорить с ним. Иногда пытаются подольститься к его детям, чтобы подобраться к нему поближе.

– А вы? Вы пришли за карманными деньгами на покупку лент? Или, может, шляпки? – Мистер ДеУайт улыбнулся, а Оливия скривила губы. Адвокат указал на нее шляпой: – Нет, наверное, за новым платьем, чтобы заманить бедного, ни о чем не подозревающего мистера Лоренса под венец?

– Значит, вот кем вы меня считаете? Пустышкой, которая думает только о выгоде? Которая может сделать хорошую партию только обманом?

– Вы мне все твердите, что это не так. Но я еще не видел подтверждения вашим словам. О, я знаю, что ваша семья очень щедра. Вы жертвуете деньги детским домам и больнице, которой заведуют темнокожие. Вы с матерью отвозите продукты в приют. Все это очень хорошие дела. Важные. Но ничуть не опасные. Ни один из этих жестов не угрожает вашему доброму имени или положению, но, если бы вы пожертвовали ими, это было бы совсем другое дело. Возможно, так вы смогли бы что-то по-настоящему изменить. Этого требует наше Дело. Мистер Тремейн это понимает.

– Значит, вы смеетесь над детьми Дэйвенпорта за его спиной?

– Оливия…

– Мисс Дэйвенпорт, – поправила девушка, буравя взглядом дверь позади него.

– Я не собирался вас обидеть, мисс Дэйвенпорт. Наоборот, я вижу в вас потенциал. Огонь, затушенный идеалом женственности, которому вы так безупречно следуете.

Оливия застыла, не в силах вымолвить ни слова, потрясенная страстью, прозвучавшей в словах, которые с каждым слогом звучали все тише. Она стояла в каких-то сантиметрах от мистера ДеУайта, босая, даже без корсета. Она слушала, как этот человек умаляет весь ее труд, говорит о недостаточности ее усилий, и от стыда ее щеки начали наливаться жаром. Больше всего на свете ей хотелось доказать ему, как сильно он ошибается. Что она не просто кукла, ожидающая, пока ее посадят в новый домик.

– Вот теперь я вижу огонь, – сказал мистер ДеУайт, явно довольный собой. Во взгляде его был вызов. – Вы подумали о том, о чем мы говорили на балу?

Девушка кивнула.

– Я не такая, как вы утверждаете. И я не обязана ничего доказывать ни вам, ни кому-либо другому.

Он улыбнулся.:

– Это правда. Но вот самой себе, может, стоит что-то доказать?

* * *

День прошел как в тумане. Пока отец читал газеты, Оливия сидела в его кабинете и буравила взглядом страницы книги, не видя их. Она то и дело чувствовала пристальный взгляд мистера Дэйвенпорта, но сидела, опустив голову, а мысли ее то и дело возвращались к тому, что подумал бы Уильям Дэйвенпорт о замечании Вашингтона. Она гадала, что обсуждали ее отец и молодой адвокат с Юга. Если папа имел хоть малейшее представление о том, чего этот самый адвокат требовал от его старшей дочери, он ничего не сказал.

Отец сложил газету на коленях.

– Оливия, ты сидишь здесь уже почти час. А я не видел, чтобы ты перевернула хоть одну страницу.

Мистер Дэйвенпорт снял очки и положил их в карман пиджака.

Оливия моргнула, и комната вокруг обрела четкие очертания. Отец смотрел на нее с нежной улыбкой на лице.

– Я не заметила, – сказала Оливия.

– О чем ты задумалась?

Во рту у девушки пересохло. Слова Вашингтона ДеУайта раздавались у нее в голове. Она не могла задать мучивший ее вопрос так, чтобы не пришлось объяснять, где она впервые увидела молодого адвоката.

– О мистере Лоренсе? – спросил отец. – За несколько коротких недель вы провели с ним немало времени вместе. Не может быть, чтобы ты так беспокоилась из-за обычного ужина в семейном кругу.

Оливия не знала, что сказать. Мистер Дэйвенпорт обычно не заговаривал с дочерью о джентльменах, которые ухаживали за ней. Эти разговоры он предоставлял вести миссис Дэйвенпорт. Хотя Оливия подозревала, что отец был разочарован, когда она не нашла мужа прошлым летом.

– О мистере Лоренсе… да. Ну… Гнедая все-таки взяла у него из рук яблоко.

Кобыла Оливии была известна своей недоверчивостью и кормить себя позволяла только Томми и самой Оливии.

Мистер Дэйвенпорт усмехнулся. Когда он заговорил, голос его стал серьезным:

– Ваша мать беспокоится о вас, девочки. Она ничего не может с собой поделать. У нее было непростое детство. – Мистер Дэйвенпорт сжал губы. – Если человек в детстве ложится спать голодным, то, когда он вырастает, у него просыпается голод иного рода.

Они это знали. Вот почему миссис Дэйвенпорт подчеркивала, как важно жертвовать деньги на приют и бесплатную столовую и поддерживать службу занятости. Мистер Дэйвенпорт посмотрел в сторону двери, и Оливия заметила, что взгляд его смягчился. Со стороны коридора доносился голос матери.

– Мы хотим для вас лучшего.

Оливия кивнула, но горло по-прежнему как будто что-то сжимало.

Отец оперся о трость и поднялся с кресла.

– Давай посмотрим, что приготовила сегодня Джесси.

Оливия взяла его за ладонь, теплую и шершавую. Мистер Дэйвенпорт поцеловал дочь в макушку, и Оливия почувствовала легкий запах манильских сигар от его одежды. Она положила ладонь на сгиб его локтя, и мистер Дэйвенпорт повел дочь в столовую.

* * *

Оливия стиснула в пальцах маленький бокал вина, которое она за весь вечер даже не пригубила. Ужин прошел хорошо. Даже лучше, чем она ожидала. Мистер Лоренс сидел слева от нее, и девушка могла без помех за ним наблюдать. За его аккуратными усами и непринужденной улыбкой. За глубокими улыбчивыми глазами насыщенного карего цвета, похожего на темный шоколад. Джейкоб Лоренс был остроумен и обаятелен. С той же легкостью, с какой колибри перелетает от цветка к цветку, мистер Лоренс в разговоре переходил от одной темы к другой. У него были безупречные манеры. Он искушен в светских делах. Идеален.

– Вам устроили экскурсию? – спросила Хелен. Звук ее голоса вернул Оливию в настоящий момент.

– Ваши заводы – настоящее чудо, мистер Дэйвенпорт, – ответил мистер Лоренс и посмотрел на ее отца, сидевшего во главе стола.

Мистер Дэйвенпорт слегка кивнул. Грудь его будто бы раздулась от гордости.

– Когда-то мы поверили в себя и рискнули, – сказал он. Оливия увидела, как родители нежно взглянули друг на друга с разных концов стола.

– Рискнули, а потом долго трудились в поте лица, – добавила миссис Дэйвенпорт.

Мистер Лоренс кивнул:

– Конечно.

Он глотнул вина, и на мгновение его чары ослабли. По лицу его пробежала тень. Оливия настороженно выпрямилась, но эта тень исчезла так же быстро, как и появилась. Джейкоб Лоренс снова стал жизнерадостным, как обычно.

– А что вы планируете делать с участком земли возле завода? Простите, но я услышал, как джентльмены возле вашего кабинета обсуждали расширение производства.

Мистер Дэйвенпорт разгладил рубашку на груди.

Лицо Хелен просияло.

– Папа, ты что, откроешь мастерскую?

– Нет…

Джон поставил локти на стол по обе стороны от тарелки, несмотря на возмущенный взгляд матери.

– А почему нет? Это было бы идеальное место для ремонта автомобилей. Куда лучше, чем здесь, при особняке.

– Наша компания производит экипажи, – сказал отец.

Хелен с размаху положила нож и вилку на стол.

– Автомобили – это тоже экипажи, только без лошадей.

Мистер Дэйвенпорт строго посмотрел на младшую дочь. Оливия заметила, как задвигался упрямый подбородок сестры: Хелен пыталась удержаться то ли от того, чтобы надуть губы, то ли от того, чтобы ляпнуть что-то в ответ. Отец вздохнул:

– Именно поэтому мы и не обсуждаем работу за ужином.

Хелен, вскинув брови, посмотрела на Джона, потом вздохнула. Оливия ощутила тяжесть в груди. «Хелен ведь знает об этом», – подумала она.

Джон повернулся к мистеру Лоренсу, сидевшему напротив него:

– Пони или ринг?

Он откинулся на спинку стула, но плечи его остались напряжены.

– Прошу прощения?

– Вы делаете ставки на скачках или больше любите смотреть на хороший бокс?

– Я не делаю ставки, но ценю мастерство спортсменов в обоих видах спорта.

Они с Джоном долго обсуждали бокс, бейсбол и крикет, хотя Оливия не помнила, чтобы Джон хоть раз брал в руки биту. Их детство было наполнено уроками игры на фортепиано и верховой езды. Ими занимались частные учителя, и бо́льшую часть времени дети Дэйвенпортов проводили в особняке. Девушка снова вспомнила слова Вашингтона ДеУайта. Ее всю жизнь оберегали. Родители сидели с двух сторон от нее за накрытым столом. Боль, которую старшие Дэйвенпорты перенесли в детстве, была скрыта блеском шелка и серебра.