Текст книги "Ведьмин дом"

Глава 7. Плохая девочка

Клуб Зодиак находился на Хампстед Роуд. Вход в заведение походил на прилепленную к зданию веранду, выкрашенную в матовый чёрный цвет, так несуразно выделяющийся на фоне белесых домов. Буквы в самом названии напоминали радугу. Перед дверью, которую нелегко было заприметить, поскольку та сливалась со стеной, стоял огромный охранник в элегантном костюме. Он любезно открыл дверь, и мы с девочками очутились на лестнице, ведущей вниз. По бокам, окрашивая стены в ядовитые оттенки, горели фиолетово-розовые лампы. Чем ниже мы спускались, тем отчетливее слышалась музыка. Звукоизоляция была на высоте. Оно и понятно. Не дай Бог, если бы басы вышли за пределы клуба, и пробежалась по ночным улочкам Мейда-вейл. Люди бы сделали все возможное, чтобы избавиться от места, которое мешало спать. Я их понимала.

Первым, что бросилось в глаза – розовая барная стойка, низ которой украшало граффити. Чёрные стены в сочетании фиолетовых кресел, мягких стульев и столов создавали странное впечатление. Я не была любителем кислотных расцветок. В клубе Зодиак мне удалось побывать единожды, года два назад, и я бы выбрала любое другое развлекательное заведение, но это располагалось недалеко от дома. После пьянки хотелось побыстрее оказаться в своей постели.

Помещение заполнилось удушливым дымом. Сразу было видно завсегдатай клуба мужчин за сорок, которые приходили не просто развлечься, опустошить не одну бутылку элитного алкоголя, выкурить огромное количество сигар, но и найти молодых миловидных девушек на одну ночь. Я сразу приметила их голодные, пожирающие плоти взгляды. Они облизывались, вырисовывали в мыслях похотливые картины, глядя на нас. Они походили на свиней, копошившихся рылами в корыте с протухшей едой. Хрюкали от удовольствия и не могли насытиться. Отвратные типы, которых дома ждали благочестивые жены и куча детворы.

Жужу заранее зарезервировала вип зону с полукруглым, твёрдым, как кирпич диваном оттенка клубничной помадки и столом, на поверхности которого кто-то умный вырезал ножом свои инициалы и накарябал сердечко. Почему люди обожали портить чужое имущество? Или они считали, раз платят деньги, то имеют право вести себя как хамло? Словно некоторые не умели жить прилично. Обязательно надо было нагадить там, где ешь, и плюнуть туда, откуда пьёшь. Нескончаемый поток идиотизма лился по земле, и никто не мог оставить его.

– Что желаете? – к нашему столику подошёл официант с кустистой бородой и татуировками по всему лицу.

– Начнём с пиммс! – Жужу подняла руки вверх, потом начала дрыгаться, будто танцует.

– Что-то ещё?

Я разглядела бейджик на жакете официанта. Его звали Ларри. Насколько не подходящее имя для столь брутального парня. Ларри.

– Пока только пиммс! – Жужу почему-то орала.

У Энн дома мы выпили пять бутылок розового вина на четверых, но не опьянели. Зато стало веселее и жарче. Лондон накрыло пледом, сотканным из льдинок, и липким туманом, подползающим к тёмным улицам, а мы горели изнутри и желали сжечь танцпол дотла. Посетителей было маловато, потому что, во-первых, мы явились рано, во-вторых, навряд ли собиралось бы много народу в воскресенье. Нормальные люди развлекались по пятницам и субботам, а ненормальные – когда в голову взбредет.

– Может, потом на джин-тоник перейдём? – Энн почти легла на стол, чтобы её услышали.

Энн надела обтягивающее платье алого цвета. Оно идеально стягивало грудь и талию. Верх напоминал корсет, а низ доходил до колен, и при каждом движении разрез спереди демонстрировал ровные и шикарные ножки Энн. Особенность Энн была в том, что когда она надевала туфли на каблуках, то выпрямлялась и плыла. Воистину завораживающие зрелище. Никто из нас не был способен вышагивать на каблуках так, как она.

– Я не буду много пить, – Оли сидела с кислым лицом, как будто её напичкали лимонами, и сок выливался из пор.

Оли оделась, как на прогулку. Джинсы с протертыми коленями, угги. Иисусе, как же я ненавидела эти сапоги, которые делали девичьи ножки похожими на медвежьи лапы. На ней висела мешковидная дешёвая футболка с рисунком короны. Она собрала грязные волосы в пучок, и когда мы сидели у Энн, на замечание Жужу по поводу сальных волос Оли вспылила и сказала, что мы не понимаем, каково это – иметь пятерых детей. Энн предложила ей отправиться домой, а ещё напомнила, как мама Кэтрин нянчилась с её детьми неделями и всегда выглядела словно с обложки журнала. Назревал скандал, и Жужу пришлось спаивать обеих и отвлекать.

– Как хочешь, – недовольство Энн распространилось на всё помещение.

Я понимала Энн. Проблема в том, что Оли без конца жаловалась на мужа и ужасную жизнь. Что у неё не было секса, ласки, даже объятий. Она забыла, каково быть любимой женщиной. Пока мы распивали алкоголь в столовой у Энн, только и слушали Оли и её бесконечное нытье. Жужу молчала, я тоже. Мы вдвоём лишь наблюдали, как злилась Энн, пытаясь донести до Оли, что это полностью её вина. Что мы просили её уйти от мужа, начать новую жизнь, а в ответ Оли опять жаловалась и пихала в разговор детей. Якобы тяжело начинать нечто новое, когда у тебя пятеро детей. Раз за разом одно и тоже, и раз за разом Энн говорила ей мудрые вещи, которые Оли предпочитала пропускать мимо ушей.

Иногда одной любви недостаточно.

Мы любим, из кожи вон лезем, чтобы направить на правильный путь. Оголяем раскаленные нервы, ныряем в болото с головой, задыхаемся под толщей сыпучего песка в надежде объяснить, уберечь. Подбираем слова, делимся накопленной мудростью, а в итоге получаем отпор и агрессию.

Иногда одной любви недостаточно.

И тогда мы закрываем мысли и душу на сто замком, не желаем больше бултыхаться на мелководье из чувств другого человека. Мы замолкаем и сторонимся проникновенных громких речей. Мы устаем биться кулаками о стену, что никогда не падёт.

Жужу давно поняла данную истину, а вот Энн и я не переставали верить, что одной любви к Оли достаточно.

Клуб заполнился криками. Я пропустила момент, когда помещение забилось людьми до краёв. Большинство пришедших было молодёжью. Детки тайком улизнули из мягких кроваток и явились сюда. У барной стойки собралась компания симпатичных мужчин. По крайней мере, мне так казалось, когда на их лица падал яркий свет от диско шаров, висевших на потолке. Эти мужчины, как и те, с сигарами, пришли отведать молодую плоть, шарили по залу взглядами, выискивая жертв на ночь. И не зря. К ним уже спешили три вульгарно одетые девушки, желающие, если и не заработать, хотя бы напиться за чужой счёт.

Нам принесли пиммс в круглых огромных бокалах, и меня порадовало, что бармен добавил малину с клубникой, а не ежевику. Темно-коричневый коктейль с добавлением водки, хотя я предпочитала джин, приятно ошпарил тело изнутри. Сладкая горечь растеклась по венам и стало невыносимо жарко. Пиммс закончился слишком быстро и ему на замену по заказу Жужу притащили бутылку джина Booths с настойкой из корицы. Оли воспротивилась пить напиток богов и попросила лагер. Видимо она решила, что светлое пиво оставит её трезвой и вменяемой. Если честно, пьяная Оли – это рыдающая девчонка, которая любила целовать унитаз и исторгать в него обиду на весь бренный мир.

Стены содрогнулись от басов из динамиков и песни Temperature исполнителя Sean Paul.

– Моя любимая песня! – Жужу залпом выпила горючую смесь и потянула нас на танцпол.

Неоновый свет ослеплял, облизывал кожу и делал людей похожими на радужные оболочки. Сигаретный дым окрашивался в различные цвета и обволакивал тела. Музыка струилась сквозь пол и стены, обвивала ноги, принуждая дрыгаться и тонуть в пучине пьяной толпы. Меня накрыло блаженством. Пот стекал по лицу и спине, приятно охлаждая разгорячённую плоть. Я плыла по течению отрывистых звуков и прыгала под басы. Жужу в привычной манере, трясла задницей и выгибалась, как человек без костей. Энн ловила разноцветный туман языком и проглатывала лучи ярко-красного лазера. Мы смешались с музыкой, и Sean Paul был доволен.

Мы допили первую бутылку джина и ей на смену принесли другую. Джин – коварный напиток. Если сначала он кажется легким и хочется пить его не останавливаясь, то позже он выбивает из колеи и превращает человека в марионетку, не способную соображать, а лишь действовать, как велят жестокие испарения алкоголя, проникающие в мозг, делая его бесполезным. Однажды, выпив много джина, я очутилась на полу в чем-то доме в компании незнакомцев и не помнила, каким ветром меня туда занесло. Я зареклась, что больше не буду пить джин. Но никогда не говори никогда.

Песня Wake Me up от Avicii заставила снова покорять танцпол и орать от удовольствия. Я двигалась как не в себе, промокла насквозь, ощущала, как одежда прилипала к телу, словно вторая кожа. Мне было хорошо. Я не могла насладиться развлечением, что пахло развратом, потом и счастьем. Из меня вытряхивали одиночество и тоску по любви. Тоску по жизни, которую у меня отобрали. Я танцевала, сбрасывая с себя прошлое, что превратилось в пыль. Я хотела раствориться в танце, в музыке, в парах дыма и неона, чтобы не думать ни о чем.

Толпа наподобие волны раскачивала мои эмоции, как лодку. Я смотрела на людей, чьи лица смешивались воедино и чувствовала их радость. Повернула голову направо и замерла. На другом конце помещения, взявшись за руки и изображая змею, дрыгались мои родители. Пьяные, весёлые. Я моментально протрезвела и двинулись к ним сквозь бурное течение из людей. Заприметив меня, папа начал улыбаться и странно двигаться, будто у него судороги, а ещё хлопал маму по заднице, и та задорно хохотала. Я попала в какую-то иную реальность?

– Мама! Папа! – закричала я, разведя руками.

– Йоу! Йоу! – папа опять изобразил подростка рэпера.

– Как тебе? – мама положила ладони на колени и стала разводить их, демонстрируя танец клоуна.

– Вы чего тут делаете? Господи боже, как же стыдно! – я огляделась по сторонам и шлепнула себя по лбу.

– Смотри на наш танец, – папа принялся поднимать маму и крутить.

– Ещё раз. Вы чего тут делаете? – я была готова провалиться под землю.

– Сейчас, – мама схватила со стола бокал с виски, выпила и подошла ко мне вплотную. – Во-первых, мы беспокоились, вдруг тебе станет плохо, поэтому решили проследить. Во-вторых, мы с твоим отцом лет сто не были в клубе, – она выглядела счастливой, безмятежной и в стельку пьяной.

– Я прошу вас, идите домой, – обняла её и прошептала на ухо.

– О, конечно, мы пойдём домой. Ты вроде в порядке, но тут так здорово! – мама подняла руки кверху и заорала мне в лицо.

– Папа! – я отошла от мамы и указала на неё.

– Змея! – папа подскочил к маме, они взялись за руки и снова задергались.

– Иисусе! – я закрыла лицо ладонями.

– Танец утят! – завизжал папа.

Позор то какой.

– Мы не будем тебе мешать. Развлекайся с девочками. Мы скоро уйдём, – мама поцеловала меня и икнула

– Ладно! – спорить с мамой было бесполезно. – Мы там! – я ткнула пальцем в сторону нашего столика.

– Ох, мы знаем, пчёлка! – папа взял меня под локоть и пытался изобразить какой-то непонятный мне танец.

– Чудно. Я пошла. Завтра поговорим, – поцеловала их и заспешила к Жужу.

Одно радовало – родители не сели к нам за столик.

– Фак! – только и сказала Жужу, когда я вцепилась в неё и утащила с танцпола.

– Глядите, – я указала на родителей, едва сев на диван.

– Эмм. Прикольно, – Энн захихикала.

– Они милые, – Жужу придвинула к себе тарелку с фруктами и принялась есть, не прожевывая.

– Вот что значит любовь. Любовь друг к другу и любовь к дочери, – Энн тяжела вздохнула, любуясь прыганием моих родителей.

– Они следят за мной, словно мне пятнадцать лет, – сложила руки на груди, сделав злое выражение лица и прикусив губы, хотя в глубине души согласилась с Энн.

– Да брось ты. Фак. Они прекрасны, – Жужу почти сожрала все фрукты. Эгоистка.

– Я верю, что и у меня будет такая же любовь. О, мой, Бог! Это мечта! – Оли опустошила пятую кружку лагера, а ведь не хотела напиваться.

– Не сомневаюсь, – Энн потянулась за долькой апельсина в тарелке перед Жужу, но та стукнула Энн по руке и зарычала «мое».

– Тебе не понять, – у Оли помутнели глаза, и речь сделалась тягучей. – Ты не понимаешь, что значит любовь, – это она говорила Энн.

– Эмм. Серьёзно? – У Энн вздернулась правая бровь.

– Да. Потому что отец не любил тебя. Если бы любил, ты бы поняла, – Оли резко заткнулась и выпучила глаза, осознав, что ляпнула.

Мы с Жужу напряглись. Нам троим было известно, насколько сильно отец любил Энн. Настолько сильно, что искалечил ей жизнь и психику. И нам ли не знать, какой отец был у Оли, которой следовало держать язык за зубами.

– Охренела? – Энн вскочила с места.

Чего я точно не ожидала, так это того, что Энн залепит Оли пощёчину. Мне пришлось обнять Энн и усадить обратно. Жужу сидела с открытым ртом, но когда Оли попыталась высказать очередную гадость, получила ещё одну пощёчину от Жужу. Иисусе.

– Ты злая, как уличная псина! – прокричала Оли, держась за щеку. – Ты тоже, – она перекинула взгляд на Жужу. – Твоя трагедия, Анна, давно прошла. Ты встала на ноги, оправилась. Могла бы уже реагировать адекватно. Тебе надо к психологу или психотерапевту, а лучше к психиатру. Ты ненормальная! – Оли поднялась. – Ситуация с твоим отцом осталась в прошлом. Прими это. А вот моя трагедия длится каждый божий день. Я живу в аду!

Я закатила глаза. Начиналась новая тирада о несчастной жизни Оли.

– Фак. Заткнись уже! – Жужу не выдержала и вскочила с места. – Ты достала. Одно и тоже. И ты ещё смеешь сравнивать свою тупость с её прошлым?! – она ткнула пальцем в Энн. – Имей совесть!

– Кто дал тебе право судить, чья трагедия ужаснее? – у Оли затряслись руки и голова, а ещё задергался глаз.

– Пошла нахер отсюда! И детей забери! Больше не являлся на мой порог! – Энн кричала настолько громко, что люди стали оборачиваться, даже официант заметил наши перекошенные лица.

– Да пошли вы! – Оли схватила сумку, едва не снесла стол и заспешила к выходу.

Я посмотрела туда, где танцевали родители, а они уже ушли.

– Надо выпить. Много выпить, – Жужу наполнила наши бокалы джином, забыв про тоник. Зато я не забыла. – Выпьем за Рири и за то, что она, наконец, с нами, – Жужу обняла меня.

– За это следовало пить в самом начале, – я улыбнулась сквозь гнев и обиду.

– Лучше поздно, чем никогда. Мортиша, ну вечно тебе не угодишь. Фак! – она стукнула своим бокалом по моему.

Дзынь. И мы выпили за меня.

Алкоголь притуплял чувства, требовал лишь одного – танцевать. Клуб превратился в сплошной клубок неона. Меня облепили потные тела со всех сторон. Мы двигались в едином ритме, напоминали единый организм. Я задыхалась от дыма, но глотала его горстями, желая заполнить лёгкие ядовитой горечью. Пол под ногами дрожал, как дрожал и весь мир.

В какой-то момент я очутилась рядом с кабиной диджея. В крохотном месте, перекрытом толстым стеклом, помещался только один человек. Я водила пальцем по прозрачной поверхности и ощутила пристальный взгляд, пробирающий до костей. Посмотрела в кабину и встретилась с холодными глазами, что подобно куску льда, светились голубизной. Я узнала парня. Видела его несколько раз в различных кафе, сталкивалась в супермаркете и помнила, как его называли: диджей Бумбокс. Смешное прозвище для столь строгого на вид мужчины.

Он выглядел лет на тридцать, может и больше, поэтому я удивилась, почему взрослый мужчина работал диджеем. Возраст ему прибавляли морщины, что исцарапали уголки глаз и лоб. Еще он напоминал уставшего человека. Несуразно большой крючковатый нос придавал ему воинственный вид, хотя смотрелся нелепо на квадратном, сухом, бесцветном лице со впалыми щеками, острыми скулами и тонкой, почти белесой бородкой. Верхние веки отяжелели и ложились на глаза, закрывая морозный голубой оттенок. В его взгляде было нечто тихое и тяжёлое, словно он прожил ужасную жизнь и всеми силами пытался скрыть страдания за ширмой обольстителя. Бумбокс стригся под ноль и казался скорее лысым. Наверное, это для того, чтобы выделялась его татуировка черепа на пол головы. Я бы не назвала его симпатичным и сильным. Он был низкого роста, довольно худощав, но харизма светилась, как аура.

– Привет, – он открыл стеклянную дверь, снял наушники и протянул руку.

– Привет, – прикоснулась к его горячей ладони, и меня захлестнуло желание поцеловать его.

Не просто поцеловать, а облизать его сочные губы. Непонятное ощущение связало верёвками, и похоть вырвалась глубоким хрипом.

– Как тебе зовут? – он подошёл вплотную и прошептал вопрос на ухо.

Я громко сглотнула слюну. Его голос звучал как дикий животный секс. Он пах страстью и отчаянием. У меня пересохло во рту и запульсировало в области груди. Иисусе! Я была готова разорвать его.

– Кира, – выдохнула свое имя ему в губы.

– Я Ноа, – его дыхание источало терпкий аромат шоколада и виски.

Мне непременно захотелось попробовать это сочетание на вкус.

– Привет, – повторилась, не соображая, что говорить, ведь я пылала, ощущая его жар на коже.

– Привет, – сказал он и облизнул мою нижнюю губы.

Клуб и весь мир разлетелись на щепки. У меня забурлила кровь, раздулись ноздри, участилось дыхание, и сердце подпрыгнуло к гортани. Потянулась к нему. Ноа обхватил мою талию, прижал к себе, и я начала растворяться в нем. Он снова облизнул нижнюю губу. Я закрыла глаза, и тогда он впился поцелуем настолько страстно, будто мои губы были единственным, о чем он мечтал и хотел попробовать. Проворный язык, хранящий привкус крепкого виски, обвил мой язык. Я вздрогнула и обняла Ноа. Наши губы не могли насытиться друг другом, я не могла насытиться этим пиршеством, а потом кто-то схватил меня за локоть.

– Фак! – Жужу выглядела так, будто я совершила самый страшный грех. – Он? Реально? – я не поняла, что её не устраивало, и потому скукожила лицо и одернула руку. – Патрик приехал.

– Кто? – не сразу сообразила что за Патрик.

– Мой Патрик, – Жужу едва стояла на ногах.

– Который Кинг? – промямлила я, удерживаясь за Ноа, ибо боялась свалиться.

– А кто же ещё? У меня больше нет Патриков, – и Жужу призадумалась, так ли это, как будто и сама позабыла, сколько у неё Патриков Кингов. – Все, идём, нам пора, – она ухватилась за мой пояс на штанах.

– Останься со мной, малыш, – прошептал Ноа, поцеловав мою шею.

И я осталась, выжидая своего принца рядом с кабиной диджея, путаясь в мыслях и смакуя предвкушение предстоящего секса. Джин ударил в голову хлыстом, сознание помутнело, и мне пришлось пить много воды, которая не помогала прийти в себя. Я выходила на танцпол, кружилась в танце, прыгала, как на пружине, стараясь побольше потеть, чтобы из организма вышел алкоголь. Не сильно помогло, но я хотя бы начала соображать. Одно меня радовало – клуб по воскресеньям закрывался в три часа ночи, а это означало, что ждать Ноа оставалось недолго.

Ноа проживал на верхнем этаже трехэтажного здания, где был клуб. Лестница далась мне тяжело. Я то и дело протирала подъездную стену рукой и спиной. Когда мы, наконец, добрались до обшарпанном двери, Ноа окунул меня в мир темноты и потащил за собой в одну из комнат, где воняло грязными носками, пластиком и сожжённой бумагой. Моё обмякшее тело он бросил на что-то мягкое, видимо кровать. Включил лампу на столе, переполненном пластинками. В тускло свете я смогла разглядеть лишь размытое лицо Ноа.

Он снял футболку, которая была ему велика, и на удивление оказался не таким худым, каким я его представляла, поэтому взгляд зацепился за кубики пресса. Ноа с трудом стащил с меня сначала сапоги, а после и штаны, которые намертво прилипли к ногам. Он остановился на мгновение и принялся разглядывать меня. Я же желала ощутить его внутри себя. Сочные губы, хранившие привкус шоколада, ласкали мои. Ноа стянул блузку и прижался. Иисусе. Соприкосновение кожи к коже вызвало эйфорию, будто он являлся частью меня.

Чёрный ажурный лифчик полетел в угол комнаты. Мокрые губы обхватили набухший и жаждущий поцелуя сосок. Я выгнула спину и схватила Ноа за голову, а он принялся щипать двумя пальцами другой сосок. Я застонала и ощутила невыносимо сладостное покалывание в промежности. Губы Ноа оставляли огненные следы на коже. Проворный язык вырисовывал замысловатые узоры около пупка, а потом пробрался ниже, и горячие губы обожгли моё лоно через тонкую ткань трусиков. Я взревела, и Ноа аккуратно снял мешающую вещь. Пальцы скомкали простыню. Пламя разрасталось. Ещё немного, и мы сгорим.

Ноа поцеловал половые губы, я ждала, когда он примется за клитор, оближет его, принесёт мне истинный экстаз, но вместо этого он начал водить языком где угодно, кроме клитора, словно понятия не имел, где находился нежный, приносящий женщинам восторг узелок. Я извивалась, как змея на палке, пыталась подставить нужную часть, но он, как обезумевший, тыкал языком между влагалищем и клитором. Долбил и долбил одну точку. Я почти взвыла от несправедливости и глупости. Хотела уже высказаться, но Ноа полез наверх и вновь принялся сосать сосок. На меня нахлынула новая волна желания. Черт с ним, с клитором. Ноа опустил руку вниз и долго пытался вставить член во влагалище. Настолько долго, что я заскучала и стала разглядывать потолок и уродливую лампу.

Когда член в итоге отыскал правильный путь, я приготовилась получать блаженство, стонать, орать, просить ещё и ещё, а получила пустоту. Ноа пыхтел, а я ничего не ощущала, словно в меня запихнули зубочистку, и та растворилась. Зря не посмотрела на его хозяйство, наверное, там крохотный корнишон, который, бедолага, затерялся в просторах влагалища.

У Ноа закатились глаза. Он странно кряхтел и елозил, а я таращилась на его лицо и думала о том, что же мне завтра надеть в кафе. Все таки это первый день работы.

Пыхтение секси диджея не прекращалось. Я лежала в одной позе и чувствовала лишь отвращение. У меня затекла поясница и онемели ноги. Прошла, наверное, вечность, пока Ноа, наконец, не кончил.

– Тебе понравилось? – спросил он.

– Конечно, это были самые чудесные мгновения в моей жизни, которые я не забуду никогда, – ответила я.

И это было правдой.

Ноа вышел из спальни. Я вытерла с живота сперму его футболкой, натянула покрывало до ушей и уснула.

Меня выдернуло из хмурого, как ноябрьское небо Лондона, сна. Холод укутал в прозрачное одеяло, отчего стучали зубы. Присела на кровати, вернее, на раздвижном диване с погрызенными подлокотниками, и оглядела комнату с зелёными стенами, покрытыми то ли плесенью, то ли разводами неизвестной субстанции.

Одно крохотное окно не давало свету пробиться внутрь и осветить валяющийся на столе хлам, но позволило углядеть в углу самодельный, явно купленный на барахолке шкаф из плотной ткани.

Я встала и нашла свои вещи, разбросанные по спальне. Посмотрела на спящего Ноа, у которого текли слюни, и меня передернуло, не только от его вида, но и от запаха из моего рта. Голова гудела, было ощущение, словно меня переехал грузовик, а ещё дико хотелось писать, пить и есть. Не раздумывая, открыла дверь и вышла в коридор, где на стенах облупилась желтоватая краска. Этой квартире было лет так… Миллион. Старая, убогая, страшная. Бетонный пол крошился, хорошо, что я надела сапоги. Повернулась вправо и обнаружила вход в тёмное пространство, откуда воняло мочой. Туалет.

С трудом отыскав выключатель, находившейся в конце коридора, я вошла в обитель ужаса и даже случайно вскрикнула. Стены и пол в уборной выложили из кирпича, который от постоянной влаги прогнил и издавал зловонье. В углу слева виднелся душ, но не было ни душевой кабины, ни ванной. Напротив душа обнаружился унитаз, вернее, дыра в полу, измазанная дерьмом. Я едва сдержала рвоту. Рядом с дырой, прикреплённый, видимо, на сопли, висел умывальник, покрытый вековой грязью и лобковыми волосами. Ни разу в жизни я не писала так быстро. А потом обнаружила отсутствие туалетной бумаге. Чудно.

Я попыталась открыть ручку крана с горячей водой, но та не поддавались,, пришлось умываться холодной. Над умывальником висело зеркало размером с ладонь, и мне удалось хоть немного разглядеть свое до отвращения опухшее и страшное лицо. После я искала полотенце и, естественно, не нашла. Покинула камеру пыток и зашагала дальше по коридору, пока не уперлась в дверь. Ещё одна была слева, а входная справа. Открыла ту, что впереди и попала в зал. Довольно просторное помещение заполнили одним диваном и древней печкой, что топилась углем. Под подошвой, как стекло, хрустел ковролин, который, видимо, ни разу не мыли, поскольку тот был заляпан и где-то, как мне показалось, присохли капли крови.

Бррр.

В животе заурчало и дико захотелось выпить кофе и воды, литра три, причём внутривенно. Я зашла на кухню и открыла рот. В маленькой комнате висел один шкаф, стоял один стол, крохотный холодильник и раковина, от которой отходили две деревянные балки, держащиеся на длинных ножках. Раковину чуть ли не до потолка забили грязной посудой. На столе валялась засохшая заплесневелая еда, в банке с коричневой жижей плавали бычки от сигарет. На краю лежал кусок хлеба с сыром, и на нем сидела здоровенная самка таракана, которая отложила яйца и побежала прочь. Я закашляла и попятилась назад.

– Доброе утро, малыш! – появился Ноа.

Он поцеловал меня, прошёл вперёд, взял тот самый хлеб с сыром и яйцами таракана и проглотил целиком.

Рвота выливалась из меня ручьём, благо я успела добежать до дырки в полу, и каждый раз, глядя на неё, меня выворачивало ещё сильнее.

– Иисусе! – я прошла к умывальнику и заметила, как облевала штаны.

– Малыш, ты как? – в прогнившую уборную влез Ноа.

Самое ужасное – это когда под действием алкоголя все вокруг кажется прекрасным, манящим, но как только выветривается дурь, выветриваются и красочные моменты. Хотелось сказать Ноа, что мне не просто плохо, а хреново. Что я полная дура. Связалась со взрослым подростком, который стоял напротив в трусах парашютах и чесал зад.

– Где моя сумка? – я пулей вылетела из туалета и ворвалась в комнату, где ночью моё тело истязали мелким членом и, по всей видимости, хотели пробить языком дыру рядом с клитором. – Сумка. Где же ты? – я сползла на колени и вляпалась ладонью во что-то склизкое. Новый поток рвоты забурлил внутри, но я сдержалась, отыскала сумку под диваном и достала телефон с кучей пропущенных звонков от девочек и родителей. – Блять! – слово само вырвалось из моих покрытых солёной коркой губ.

Я не сообщила родителям, где останусь.

– Позавтракаем? – Ноа протянул руку, надеясь, что я подойду, обниму, поцелую, и его слюна с яйцами таракана попадет в мой рот.

– Нет! – ощутила, как зеленею или бледнею. – Нет! – пробежала мимо него, задев плечом.

Посмотрела на время. Восемь утра. Черт!

– Позвони мне! – крикнул Ноа, облокотившись о стену в коридоре, когда я впопыхах открыла входную дверь и вспомнила, что забыла шляпу.

Наплевать на шляпу. Надо было срочно убегать.

– Ага, – промямлила я, выбравшись на свободу.

– Но ты не записала мой номер! – голос Ноа приближался, а я летела по ступеням, молясь, чтобы этот идиот не погнался за мной.

На озябшей улице меня встретил туман и тишина. Звуки проезжающих машин умолкали, не сумев пробиться сквозь молочную завесу. Мейда-вейл плотно окутался во влажный и непроницаемый белый дым. Смутно просматривались очертания прохожих и домов. Что-то тревожное и загадочное заволокло душу. Я поежилась от холода, вглядываясь в горизонт, ожидая увидеть солнце, которое наверняка уже взошло.

Я была крайне рада тому, что люди, спешащие на работу, не замечали моего болезненного лица и грязной одежды. На всякий случай надумала плутать меж домов и сократить путь до Клифтон Виллас. Раздался глухой гром, который намеривался сбросить свинцовые тяжёлые тучи на голову глупой девчонки. Яркая вспышка вспорола небо. Я непроизвольно вздрогнула и попыталась сжаться, мечтая слиться с серостью Лондона. Кожаная куртка не согревала, жестокий ветер проскальзывал за пазуху, морозил живот, отчего я тряслась и ускоряла шаг. Хотелось выть от злости. Я никогда так себя не вела. Никогда.

Дом был совсем близко.

Липкий туман продолжал обмазывать меня белесой дымкой. Я плутала среди деревьев, торопясь окунуться в тепло. Я знала каждый закоулок в Мейда-вейл. Каждую трещинку на протоптанных камнях, каждый столб, увешанный рекламой, каждую тропинку, каждый дюйм.

Мейда Вейл – дорогой район в столице Британии, и главным преимуществом являлся красивый канал Ридженс. В наш район уже не один десяток лет стекались состоятельные семьи, делая место ещё более дорогим. К тому же у нас была удобная локализация и комфортное транспортное сообщение, а также близкое расположение вокзала Паддингтон.

Мейда-вейл славился элегантными домами, проходя мимо которых нельзя было не восхититься тем, как они гармонично сочетались с ландшафтом, и практически все имели кремовые или белые стены и фасады с изысканной лепниной. Но больше всего люди предпочитали особняки из красного кирпича поздней викторианской эпохи и эпохи короля Эдуарда.

Мэйда Вейл – это широкие тенистые бульвары, частные сады, скверы, мощеные улицы. Это место, где жил поэт Роберт Браунинг и другие известные люди, давно покинувшие бренный мир.

В любом кафе можно было встретить актрису Джоан Коллинз или певицу Бьорк. Для меня же главным жителем являлась Ева Гейрингер Шлосс. Мемуарист и падчерица Отто Франка, сводная сестра Анны и Марго Франк. Ева Шлосс обитала в самом центре Мейда-вейл, в светлой квартире с просторной террасой, полной цветов.

Мейда Вейл – это дома на воде и гондолы. Это «маленькая Венеция». Тихие дворы, спокойный образ жизни и правильное питание. Здесь тротуары были предназначены для прогулок, велосипеды – для неспешных поездок и овощные лавки для тщательного выбора продуктов.

Мейда-вейл – зеленый и безопасный кусочек Лондона. Мой дом. Мой прекрасный дом на воде.

Закружилась голова. Я остановилась и наклонилась. В глазах копошилась мошкара. Стало трудно дышать и затошнило. Взяв себя в руки, прошла ещё несколько шагов, но зацепилась каблуком за острый камень и уже летела вниз, предполагая, что ударюсь лицом о тротуар, когда меня внезапно кто-то подхватил и поставил на ноги, обнимая за талию со спины. Хотела высказать слова благодарности, но вместо этого из меня полилась рвота.

– На это больно смотреть, – произнес мужчина, в голосе которого звучали агония и сталь. – Возьми, – он протянул платок.

– Простите, – я приняла платок и вытерла рот. – Благодарю, – наконец решилась развернуться и посмотреть на спасителя, однако мир пошатнулся, а дальше пустота.

Я открыла воспалённые веки, и яркий свет пронзил глаза сотнями иголок. Закрылась ладонью и резко вскочила с места, ожидая, что попала в беду и нахожусь в руках кого-нибудь маньяка насильника. Хуже – я оказалась в руках родителей. Они взирали на меня, как на дичь, которую собирались разорвать на куски. Попыталась заговорить, вот только губы слиплись.