Текст книги "Огненная"

Глава девятая

Это случилось снова: всего через несколько дней после того, как Файер и Арчер вернулись домой, в лесах Арчера нашли еще одного незваного гостя. Когда воины привели его, Файер почувствовала тот же самый туман в мыслях, что был у браконьера. Но не успела она даже обдумать то, как с помощью своей силы вытянуть из него информацию, как прямо в раскрытое окно караульного помещения влетела стрела и вонзилась незнакомцу точно между лопаток. Арчер бросился на Файер и прижал к полу, нарушитель рухнул рядом. Изо рта его тонкой струйкой текла кровь. Затуманенный разум вовсе покинул тело, и Файер, скорчившись на полу и не обращая внимания на сапоги стражей на своих волосах и крики Арчера над головой, потянулась к лучнику, который пустил стрелу.

Он был далеко и с трудом чувствовался. Но все же Файер нашла его и попыталась схватить, но тут кто-то наступил ей сапогом на палец, и боль отвлекла ее, а когда она потянулась снова, незнакомец уже исчез.

«Побежал на запад, в леса Триллинга, – передала она мысль Арчеру – для слов в легких было чересчур мало воздуха. – Разум его так же пуст, как у остальных».

Палец не был сломан, только зверски болел при движении. Поскольку это был указательный палец левой руки, арфу и флейту пришлось отложить на пару дней, но со скрипкой щадить себя она была не намерена. Им и так уже пришлось расстаться надолго, и снова откладывать ее Файер не хотелось. Она просто старалась не думать о боли, потому что каждый укол боли теперь сопровождался уколами досады. Файер устала от того, что у нее все время что-то болит.

Как-то она сидела в своей комнате и играла веселенькую танцевальную мелодию, но вдруг что-то заставило ее замедлить темп, и в песне внезапно обнаружились печальные пассажи. В итоге это была уже совсем другая мелодия, явно грустная, теперь скрипка выплакивала свою печаль.

Файер прервалась, опустила ее на колени и долго смотрела, а потом прижала к груди, как ребенка, сама себе изумляясь.

Ей вспомнилось, как Кансрел подарил ей эту скрипку.

– Мне сказали, что у нее приятный звук, крошка, – сказал он, протягивая ей инструмент почти небрежно, словно это был совершеннейшей мусор и он не отдал за него целое состояние. Она взяла скрипку в руки, оценив по достоинству ее изящество, но понимая, что настоящая ценность зависит от тона и чувствительности, а в этом Кансрел ничего не смыслит. На пробу провела смычком по струнам. Скрипка тут же отозвалась, словно жаждала прикосновения, заговорила с ней нежным голосом, который Файер поняла и узнала.

В ее жизни появился новый друг.

Она не сумела скрыть от Кансрела своего удовольствия, и в нем тут же всколыхнулась радость.

– Ты восхитительна, Файер, – сказал он. – Ты удивляешь меня каждую секунду. Самое большое мое удовольствие – радовать тебя. Разве не странно? – Он рассмеялся. – Тебе правда нравится, крошка?

Файер заставила себя оглянуться, увидеть стены и окна и вернуться в настоящее. Она сидела в кресле в своей комнате. День догорал. Скоро Арчер вернется с полей, где помогает пахарям. Возможно, у него есть новости о лучнике, которого ищут днем и ночью. Или, может, Брокер получил от Роэн письмо с рассказом о Мидогге и Маргде, или Гентиане, или Бригане, или, может, Нэше.

Она нашла лук и колчан и, стряхнув воспоминания, как волосы с плеч, вышла из дома, чтобы найти Арчера и Брокера.

Новостей не было. Писем тоже.

У Файер минуло одно женское кровотечение со всеми сопутствующими болями и унижениями. Потом прошло второе. Это был своеобразный способ отмерять время – все и в ее доме, и в доме Арчера, и даже в городе знали, почему она иногда выходит на улицу лишь в окружении стражей. Ее кровотечения были общественным явлением и не давали забыть о том, как ползут недели. Приближалось лето. Земледельцы ждали, когда картофель и морковь наконец освоятся в каменистой почве.

Уроки продолжались как обычно.

– Остановитесь, пожалуйста, – взмолилась она однажды на уроке в доме Триллинга, прерывая оглушительную какофонию флейт и рожков. – Давайте попробуем еще раз с начала страницы. И, Троттер, – она повернулась к старшему из мальчиков, – постарайся не дуть так сильно. Я уверена, визжащий звук получается как раз от этого. Хорошо? Готовы?

Пытки с увлечением возобновились. «Где мое терпение? – спрашивала себя Файер. – Где мое чувство юмора? Ведь раньше мне нравились такие вот трудности. Раньше я любила этих детей».

Файер была несправедлива к себе – детей она по-прежнему любила. Дети были одной из ее маленьких радостей, даже когда они вели себя друг с другом как изверги и пытались что-то скрыть от нее – свою лень, например, или иногда талант. Дети были умны и покладисты, а время и терпение делали их сильными и учили не бояться ее и не обожать слишком слепо. И горести их были ей знакомы и дороги.

Но она знала, что в конце дня их придется вернуть родителям. «Это не мои дети, – думала Файер, – кто-то другой кормит их и рассказывает им сказки. У меня никогда не будет детей. Я застряла в этом городе, где ничего не происходит и никогда ничего не произойдет и где нет никаких новостей. Я потеряла покой настолько, что могла бы сейчас вырвать у Реннера его кошмарную флейту и сломать о его голову».

Она приложила ладонь к собственной голове и тщательно удостоверилась, что второй сын Триллинга не почувствовал ее мыслей.

Нужно снова обрести покой. На что я вообще надеюсь? На еще одно убийство в лесу? На то, что к нам заявятся Мидогг и Маргда со своими пиратами? Или нападет стая волков-чудовищ?

Хватит мечтать о том, чтобы что-нибудь случилось. Потому что в конце концов что-то все-таки случится, и вот когда оно случится, я обязательно пожалею.

На следующий день, когда Файер шла по дороге от своего дома к Арчеру с колчаном на спине и луком в руке, с задней террасы дома Арчера ее окликнул один из воинов.

– Леди Файер, может, сыграем рил?

Это был Крелл, тот самый стражник, которого она заморочила той ночью, когда не сумела забраться к себе в спальню по дереву. Он знал толк в игре на флейте и теперь предлагал спасти ее от отчаяния и метаний.

– О да, давай, – ответила она. – Погоди, я только возьму скрипку.

Рил в дуэте с Креллом всегда походил на соревнование. Они играли по очереди, бросая друг другу вызов, придумывая пассажи, которые партнер должен был подхватить и развить. Они держались в ритме, но плавно ускорялись до такой степени, что в итоге на то, чтобы не отстать, уходило все внимание и все силы. Игра выходила достойная публики – так и сегодня на задней террасе в ожидании концерта появились Брокер и несколько воинов.

К счастью, Файер была в подходящем настроении для упражнений в технике, потому что Крелл играл так, словно вознамерился заставить ее порвать струну. Ее пальцы летали, скрипка превратилась в целый оркестр, а каждая прекрасная нота, идеально озвученная, отзывалась в груди аккордом удовлетворения. Удивляясь непривычному ощущению легкости на сердце, Файер вдруг поняла, что смеется.

Ее сосредоточенность была так велика, что ей понадобилось некоторое время, чтобы заметить странное выражение, появившееся на лице Брокера, который слушал, постукивая пальцем по подлокотнику кресла. Взгляд его вперился во что-то позади и справа от Файер, в направлении задней двери дома Арчера. Значит, кто-то стоит у входа – и на этого человека так ошеломленно смотрит Брокер.

А потом все случилось одновременно. Файер узнала разум в дверях, взвившись, повернулась, и скрипка со смычком разлетелись с громким визгом. На дверной косяк опирался принц Бриган.

У нее за спиной замолкли быстрые звуки флейты Крелла. Стоящие на террасе воины, смущенно покашляв, обернулись и тут же встали по стойке «смирно», заметив командующего. Глаза Бригана ничего не выражали, но он выпрямился, и Файер поняла, что сейчас он начнет говорить.

Развернувшись, она бросилась бежать вниз по ступеням террасы.

Скрывшись из виду, Файер через некоторое время остановилась и оперлась о валун, хватая ртом воздух, а скрипка ее с резким, неблагозвучным криком протеста постукивала по камню. Тут подбежал Товат – тот самый воин с рыжими волосами и решительным характером – и остановился рядом.

– Простите мою назойливость, миледи, – сказал он. – Вы не взяли с собой оружия. Вам нехорошо, миледи?

Файер прислонилась лбом к валуну, борясь с краской стыда. Он был прав, – кроме того, что она сбежала трусливо, как вспугнутая куропатка, она еще и не взяла оружие.

– Зачем он здесь? – спросила она Товата, по-прежнему прижимая к холодному камню скрипку, смычок и пылающий лоб. – Что ему нужно?

– Я не успел услышать, – ответил Товат. – Вернемся? Может, обопретесь о меня, миледи? Или позвать целителя?

Едва ли Бриган из тех, кто наносит визиты вежливости, и он редко путешествует в одиночку. Файер закрыла глаза и окинула внутренним взглядом холмы. Войска его она не почувствовала, но неподалеку ожидали около двадцати человек – не у двери Арчера, а у ее собственной.

Файер вздохнула в камень, потом выпрямилась, проверила закрывающий волосы платок и засунула скрипку со смычком под мышку.

– Идем, Товат, – повернулась она в сторону дома. – Скоро мы все узнаем – он приехал ко мне.

Воины у ее дверей не были похожи на людей Роэн или Арчера – те восхищались ею и не без причины доверяли. А это были самые обычные воины, и как только они с Товатом подошли, Файер почувствовала все многообразие обычных реакций. Желание, удивление, недоверие. А еще – настороженность. Они ограждали от нее свой разум тщательнее, чем можно было бы ожидать от обычных мужчин на улице. Должно быть, Бриган и выбрал их за эту отстраненность – или же наказал помнить о ней.

Кстати, не все из них мужчины, поправила она себя. У троих воинов были длинные, завязанные сзади волосы, женские лица – и мысли тоже женские. Файер сосредоточилась: еще пятеро думали о ней очень расплывчато. Она с надеждой подумала, что они, может быть, вовсе не интересуются женщинами.

Когда Файер и Товат остановились перед ними, все разом уставились на нее.

– Добро пожаловать, воины, – начала она. – Не хотите ли войти?

– Нам приказано, – ответила одна из женщин, высокая, с карими глазами и мощным голосом, – ждать на улице, пока командующий не вернется из дома лорда Арчера, миледи.

– Хорошо, – сказала Файер, почувствовав облегчение при мысли, что им не приказано схватить ее и запихнуть в мешок. Сопровождаемая Товатом, она прошла мимо воинов к двери. Вдруг в голову ей пришла внезапная мысль, и она снова повернулась к той женщине. – Вы командуете отрядом?

– Да, миледи, в отсутствие командира.

Файер снова коснулась разума каждого воина, ища отклик на решение Бригана. Презрение, зависть, возмущение… Не нашла ничего.

Все-таки это не обычные воины. Мотивы принца неясны, но что-то определенно повлияло на его выбор.

Зайдя внутрь и впустив Товата, она закрыла перед ними дверь.

Во время концерта на террасе Арчер был в городе, но, должно быть, вернулся сразу же после, потому что, когда Бриган вскоре появился у ее двери, Брокер с Арчером сопровождали его.

Донал провел их в гостиную. В попытке скрыть смущение, а еще убедить их, что она не собирается снова сбегать в холмы, Файер торопливо заговорила:

– Мой принц, если ваши воины хотели бы отдохнуть или выпить, они могут смело проходить в дом.

– Спасибо вам, леди, – ровно ответил он, – но я не предполагаю задерживаться.

Арчер был чем-то взволнован, и Файер не нужно было использовать свою силу, чтобы понять это. Она знаком пригласила обоих молодых людей садиться, но они остались стоять.

– Миледи, – начал Бриган, – я прибыл от имени короля.

Говоря, он старался не смотреть ей в лицо – взгляд блуждал по окружающему ее пространству, но на нее не обращался. Файер решила считать это приглашением изучить принца собственными глазами, потому что разум его был заперт так крепко, что этим путем ничего было не узнать.

Вооружен луком и мечом, но вместо доспехов на нем – темная дорожная одежда. Гладко выбрит, ростом чуть ниже Арчера, но выше, чем ей казалось по воспоминаниям. Темные волосы, нахмуренные брови и отстраненное каменное лицо довершали образ, а почувствовать что-либо, кроме его нежелания смотреть на нее, ей никак не удавалось. Она заметила тонкий, изогнутый шрам, врезавшийся в правую бровь. Точно такие же скрывались у нее на шее и плечах. Значит, хищная птица едва не выцарапала ему глаз. На подбородке еще один шрам – этот ровный, от ножа или клинка.

Ей подумалось, что у командующего королевскими войсками, наверное, должно быть не меньше шрамов, чем у человека-чудовища.

– Три недели назад, – продолжал Бриган, – в покоях короля обнаружили и схватили незнакомца. Король просит вас приехать в Столицу, миледи, встретиться с пленником и сказать, этот ли человек забрался в королевскую спальню в крепости моей матери.

Столица. Ее родина. Место, где жила и умерла ее мать. Великолепный город над морем, которому суждена гибель или спасение в надвигающейся войне. Файер никогда не видела Столицы, кроме как в собственном воображении. Естественно, никто еще не предлагал ей поехать туда и посмотреть своими глазами.

Она заставила разум серьезно обдумать вопрос, хоть сердце уже все решило. В Столице у нее будет много врагов, и многим она понравится без меры. Ее будут разглядывать и оскорблять, и ни на мгновение нельзя будет ослабить психологическую защиту. Ее возжелает король. А еще он и его советники захотят использовать ее силу против пленников, врагов, против каждого из того множества людей, которым они не доверяют.

А ехать туда придется с этим грубым человеком, который терпеть ее не может.

– Король просит меня, – уточнила Файер, – или приказывает?

Бриган холодным взглядом рассматривал ковер.

– По сути, это был приказ, миледи, но я не стану вас принуждать.

Итак, по-видимому, у него есть право не повиноваться воле короля; или, возможно, желание ослушаться приказа – знак того, насколько сильно Бригану не хочется везти ее к своему слабовольному брату.

– Если король ожидает, что я использую свою силу, чтобы допрашивать его пленников, его ждет разочарование, – предупредила Файер.

Бриган едва заметно согнул руку у рукояти меча и сжал ладонь в кулак. Промелькнуло какое-то чувство – нетерпение или, может, гнев. На долю секунды он посмотрел ей в глаза, а потом снова отвел взгляд:

– Едва ли король попытается заставить вас делать что-то, что вам не угодно.

Из этих слов Файер поняла: принц полагает, что она способна и собирается управлять решениями короля. Лицо ее пылало, но она лишь чуть вздернула подбородок и сказала:

– Я поеду с вами.

Арчер возмущенно фыркнул, но, прежде чем он успел раскрыть рот, она повернулась и посмотрела ему в глаза. «Не спорь со мной перед братом короля, – подумала она. – И не разрушай мир, который длился целых два месяца».

Арчер выдержал ее взгляд.

– Это не я его разрушаю, – тихо ответил он.

Брокер к такому привык; но вот что подумает Бриган об этом противостоянии взглядов и об этом одностороннем споре? «Не сейчас. Можешь позорить себя сколько угодно, но позорить меня я не позволю».

Арчер издал звук, похожий на шипение, развернулся на пятках и стремительно покинул комнату, грохнув дверью и оставив за собой неловкое молчание.

Файер коснулась платка и снова повернулась в Бригану:

– Прошу, простите нашу грубость.

– Не беспокойтесь. – В серых глазах не отразилось ничего.

– Как вы собираетесь обеспечить ее безопасность в пути, командующий? – тихо спросил Брокер. Бриган повернулся к нему, а потом опустился в кресло, положив руки на колени. Он словно стал держать себя совсем по-другому. С Брокером ему, казалось, было легко и приятно, теперь он и вправду походил на юного командира войска, который почтительно общается со своим наставником.

– Сэр, мы поедем в Столицу в сопровождении всего Первого войска. Они расположились к западу отсюда.

– Вы не так меня поняли, юный принц, – улыбнулся Брокер. – Как вы собираетесь охранять ее от Первого войска? Среди пяти тысяч человек обязательно найдется такой, кому взбредет в голову выкинуть что-нибудь недоброе.

Бриган кивнул:

– Я лично отобрал двадцать стражников, которым можно доверить заботу о ней.

Файер упрямо и решительно скрестила руки на груди:

– Обо мне не нужно заботиться. Я могу защитить себя.

– Я в этом не сомневаюсь, миледи, – мягко ответил Бриган, глядя себе на руки, – но если вы поедете с нами, охрана вам все равно нужна. Я не могу позволить гражданской женщине путешествовать в течение трех недель в компании пяти тысяч воинов без сопровождения охраны. Уверен, вы понимаете, что это разумно.

Он намекал на то, что она – чудовище и провоцирует недостойное поведение. И постепенно, остывая, Файер действительно поняла, что это разумно. Ей и вправду еще никогда не приходилось противостоять пяти тысячам мужчин. Она тоже села:

– Хорошо.

– Если бы только Арчер был здесь и видел, какие чудеса творят разумные аргументы! – усмехнулся Брокер.

Файер фыркнула. Арчер не подумал бы, что она согласилась на охрану из-за разумности аргументов. Он бы тут же решил, что она влюбилась в самого симпатичного из стражников.

– Я пойду собираться, – она снова поднялась на ноги, – и попрошу Донала оседлать Малыша.

Бриган тоже встал:

– Хорошо, миледи. – Лицо его снова стало закрытым и бесстрастным.

– Вы подождете здесь со мной, командующий? – спросил Брокер. – Мне нужно кое о чем с вами поговорить.

Файер внимательно посмотрела на него. «Да?

И о чем же вы хотите с ним говорить?»

Но Брокер был выше молчаливых препирательств, к тому же его разум был чист и силен, и он мог открыть ей мысль такую четкую, что она звучала почти как законченное предложение. «Хочу дать ему несколько тактических советов», – подумал Брокер.

Немного успокоившись, Файер оставила их наедине.

Добравшись до спальни, она обнаружила, что на стуле у стены сидит Арчер. Это была вольность с его стороны – войти в ее комнату без разрешения. Но она простила его. Арчер не мог вот так бросить все свои обязанности по отношению к дому и землям, чтобы поехать с ней. Он останется здесь, и им придется надолго разлучиться – на дорогу туда и обратно уйдет почти шесть недель или даже больше, если она какое-то время проведет в Столице.

Когда Брокер спросил ее, четырнадцатилетнюю, какова ее власть над Кансрелом, когда она входит в его разум, Арчер бросился ее защищать:

– Где твое сердце? Он ее отец. Не усложняй их отношения еще больше.

– Я всего лишь спрашиваю, – ответил Брокер. – Властна ли она влиять на его суждения? Смогла бы навсегда изменить желания?

– Всякий поймет, что это не праздные вопросы.

– Это необходимые вопросы, – проговорил Брокер, – как бы я ни хотел обратного.

– Мне все равно. Оставь ее в покое, – отрезал Арчер с такой яростью, что Брокер отступился, по крайней мере в тот раз.

Наверное, в этом путешествии ей будет не хватать защиты Арчера. Не потому, что она необходима, а лишь как знака того, что Арчер рядом.

Откопав в куче на дне шкафа седельные мешки, Файер принялась складывать туда белье и дорожную одежду. Возиться с платьями смысла не было. Никто никогда не замечал, что на ней надето, к тому же после трех недель в мешках их все равно нельзя будет носить.

– И ты бросишь своих учеников? – наконец заговорил Арчер. Опершись локтями на колени, он наблюдал за тем, как она собирается. – Вот так просто?

Она отвернулась от него, делая вид, что ищет скрипку, и позволила себе улыбнуться. Раньше он никогда так не волновался о ее учениках.

– Быстро ты все решила, – добавил он.

– Я никогда не видела Столицы, – просто ответила Файер; для нее все было очевидно.

– Не так уж там и прекрасно.

Это ей хотелось бы оценить самой. Не ответив, Файер принялась разбирать кучу вещей на кровати.

– Там будет опаснее, чем где-либо, – продолжал Арчер. – Твой отец увез тебя оттуда, потому что там было опасно.

Она положила скрипку рядом с седельными мешками.

– Так что же, мне всю жизнь прожить бесцветно, Арчер, просто ради безопасности? Я не стану прятаться за запертыми окнами и дверьми. Это не жизнь.

Он провел пальцем по краешку пера на стреле, что торчала из висящего рядом колчана, а потом, положив подбородок на кулак, уставился в пол:

– Ты влюбишься в короля.

Она села на кровать лицом к нему и ухмыльнулась:

– Я бы не смогла влюбиться в короля. Он слабохарактерный и слишком охоч до вина.

– И что? – Он поймал ее взгляд. – А я ревнивый и слишком охоч до женщин.

Файер улыбнулась шире:

– Твое счастье, что я полюбила тебя задолго до того и другого.

– Просто ты не любишь меня так же сильно, как я тебя, – сказал он. – Поэтому я и стал таким.

Слышать это от друга, за которого она отдала бы жизнь, было больно. И еще больнее оттого, что он сказал это теперь, когда им нужно расстаться так надолго. Поднявшись, Файер отвернулась от него. «Любовь так не измеряется, – подумала она. – И можешь винить меня в своих чувствах, но винить меня в своих поступках нечестно».

– Прости, – вздохнул он. – Ты права. Прости, Файер.

Ей было несложно простить его снова, ведь она знала, что его гнев обычно испаряется так же быстро, как накатывает, и за всем этим стоит полное до отказа сердце. Но на прощении она остановилась. Было понятно, на что Арчер надеется, сидя здесь, в спальне, перед самым ее отъездом, и это в ее планы не входило.

Решение разделить постель с Арчером пришло легко, и до недавних пор это по-прежнему было так же просто. А потом между ними словно нарушилось равновесие. Все эти разговоры о замужестве, любовная лихорадка. Все чаще и чаще самым простым вариантом было сказать «нет».

Ей хотелось ответить ему мягко. Повернувшись, Файер протянула руку. Он поднялся и подошел ближе.

– Мне нужно переодеться в дорожное и еще кое-что доделать, – сказала она. – Попрощаемся сейчас. Спустись и скажи принцу, что я скоро буду.

Сперва он посмотрел себе под ноги, а потом поднял на нее понимающий взгляд. Потянул за платок, и волосы рассыпались по плечам. Он собрал пряди и поцеловал, зарывшись в них лицом, потом притянул Файер к себе и осыпал поцелуями ее шею и губы так нежно, что тело ее запротестовало против холодности разума, а когда он отодвинулся от нее и повернулся к двери, на лице его застыло горе.