Текст книги "Сиреневая весна"

9

Бирюзовые волны тихо плескались у ее ног и были чистыми-чистыми, прозрачными на много метров вглубь. Шерли уселась на песок и стала разглядывать ракушки под ногами.

Наконец-то они на свободе! Наконец-то они недосягаемы! Даллас улаживал последние вопросы с расселением, потому что им захотелось перебраться из обычного номера в одинокую хижину для двоих, на диком берегу…

Сейчас он придет, обнимет ее, поцелует… От этой мысли в животе у Шерли начинало происходить примерно то же, что и в детстве, когда она катилась вниз на американских горках: страх, восторг, смятение, радость и еще какое-то физически осязаемое чувство счастья. Оно гнездилось на уровне солнечного сплетения и расходилось лучами по всему организму, делая ноги ватными, а руки – безжизненно висящими, словно веревки.

Сейчас он придет, возьмет ее за руку, торжественно поведет в «номер», где их никто никогда не потревожит, где они наконец-то смогут сказать друг другу все, что хотели! И сделать все, о чем мечтали!

Даллас бежал к ней по песку, на ходу сбрасывая сумки прямо под ноги. Лицо его было таким же, как на вечере, когда она поцеловала его при всех. Она встала навстречу, и оба некоторое время молчали, не зная, что сказать. Теперь, когда НАКОНЕЦ-ТО!

– Спасибо тебе, Шерли. – Казалось, он боится прикоснуться к ней.

– За что? – засмеялась она.

– За то, что ты так замечательно все придумала.

– О господи, но это же не я придумала, а ты. Я просто реализовала твое желание.

– Если бы не ты, может быть, мы бы не улетели так быстро.

Еще бы! – подумала она.

– Даллас, я…

– Шерли…

Они сделали шаг навстречу друг другу.

– Хорошо, что у нас получается все так… не банально. Правда?

– Как?

– Это ты сказал в первый день знакомства. А я запомнила.

– Правда. Не банально, – прошептал он, наклоняя к ней лицо, и ее тут же опалило его горячим дыханием.

– Я больше не могу, Даллас! – шептала она в ответ.

– Я – тоже!

Он со знакомым тигриным рыком подхватил ее на руки, закружил, потом – снова опустил на песок и начал целовать. Теперь в его движениях Шерли не чувствовала больше нежности, а только одну животную страсть. Даллас рычал, покрывая поцелуями все ее тело, и даже кусался. Ей казалось, что он хочет ее съесть прямо здесь, на песке, как необузданный дикарь-людоед. Но ей не было страшно, Шерли получала несказанное удовольствие от его грубых ласк. Прелюдия их романа слишком затянулась, чтобы допускать нежность в прелюдии любви. Ей хотелось больше, сильнее, горячее, чтобы наконец-то осознать: ОНИ ВМЕСТЕ! Они с Далласом вместе, и это – не сон, не эротическая фантазия, а реальность. Первый день реальности. А впереди их еще – девятнадцать.

– Даллас, мы… останемся прямо здесь? На пляже? – прерывисто шептала она.

– И не только здесь, – пробормотал он, стаскивая с нее шорты зубами. – Здесь, потом – там, потом – вон там… Потом – в хижине… Я хочу тебя, Шерли, я умираю, я сейчас взорвусь.

Мир закружился вокруг них, то сворачиваясь в одну острую яркую вспышку, то рассыпаясь миллионами искр вокруг. Минуты, часы, даже сутки потеряли свой законный размер. На диком пляже возле своего бунгало Даллас и Шерли открыли иной счет времени, по которому их тела и души стали жить много дней подряд.

Они любили друг друга, купались в море, спали, ели и снова любили. Неистово, безумно, полностью сжигая себя и тут же возрождаясь заново…

Шерли знала: вот оно, настоящее счастье. Оно выглядит именно так, его испытываешь всякий раз, когда просыпаешься и рядом видишь своего мужчину. Счастье – засыпать рядом с этим мужчиной, ласкать его, шептать ему на ухо всякие нежные глупости, есть с ним из одной тарелки, дурачиться с утра до ночи и, если есть охота, купаться и загорать… Особенно – купаться. Оказывается, заниматься любовью в воде – самое лучшее, что способна придумать природа! Теперь Шерли это точно знала.

Она была счастлива. Она боялась лишь одного: что тридцатое мая придет слишком рано. Тридцатое мая – их последний вечер на острове. А на следующее утро – самолет на Чикаго.

– Вот ведь что удивительно! – говорил Даллас, и непонятно было, шутит он или говорит правду. – Мы никак не надоедим друг другу, хотя общаемся двадцать четыре часа в сутки!

– Ты этого ждешь не дождешься? – смеялась она, делая вид, что ее саму это вовсе не волнует больше всего на свете.

– Нет. Но просто… Я могу понять вот это… – Он наклонил ее, словно в повороте танго, и жадно поцеловал. – Это – страсть. Но ведь мы уже больше десяти дней ни с кем не общаемся, только друг с другом, а мне ни разу не стало скучно. Что же будет потом, Шерли?..

– Вот именно! Что мы, кстати… – подхватывала она, но Даллас тут же прекращал разговор поцелуем.

О своей дальнейшей жизни по возвращении домой она думала с ужасом. Здесь тоже – пан или пропал. Либо Даллас остается в Чикаго (о замужестве она не мечтала), и тогда у нее есть деньги, работа и любимый мужчина. Либо он отбывает в Нью-Йорк, и тогда она остается ни с чем…

Второй вариант был более вероятен, потому что Даллас упорно молчал, когда разговоры сами собой заходили о дальнейшей жизни. Он избегал говорить об июне, о том, что будет после самолета, о том, куда они поедут из аэропорта, и это выматывало душу сильнее всего. Шерли буквально впадала в панику: неужели это солнечное счастье превратится в НИЧТО? Неужели для Далласа ничего не будут значить эти двадцать дней, проведенные в объятиях друг друга?

– А тебе со мной тоже не скучно? Скажи: скучно или не скучно? – говорил он с наигранным беспокойством, будто хотел посмеяться над собой.

Она только загадочно молчала в ответ, потому что думала совсем о другом. Прошлой жизни как будто не стало, вся она теперь казалась бледной и никчемной: с Антуаном, с мелкими страстишками, с незначительными победами и поражениями… Сейчас весь смысл будущего сосредоточился для нее в Далласе. Она желала его во всех смыслах этого слова, и она не знала, как дальше будет без него жить и как жила без него раньше.

Боясь сознаться себе в главном, она каждый день находила разные причины, чтобы скрыть свои чувства от себя же самой. Она собиралась влюбить Далласа в себя, влюбить безоглядно и до полного растворения. Вместо этого – его сердце, похоже, осталось нетронутым, а ее – тает, как мороженое под солнцем…

Правда, иногда… Иногда ей казалось, что вот сейчас, еще немного, и он не выдержит, и заветные слова сорвутся с его губ. Но он замолкал, сводя опасные диалоги к шутке, или просто переводил разговор на другую тему. Впрочем, может быть, ей это просто казалось.

Зато за это время она узнала его лучше. Даллас больше не представлялся ей таким противоречивым и странным. Шерли поняла: в его душе есть трещина. Пока он скрывает ее от окружающих, но трещина эта все время болит и с каждым днем становится шире. Какое-то глубокое внутреннее противоречие гложет его. Конечно, хотелось бы надеяться, что это противоречие связано с мучительным выбором между ней и Луизой, но при всей своей самонадеянности Шерли понимала, что причина его проблем гораздо глубже, чем просто любовная интрига. Ей оставалось только ждать, когда Даллас сам раскроет карты…

За это время им никто не позвонил – они не взяли с собой мобильных телефонов. Даллас только сообщил из аэропорта своим директорам, что его не будет до конца месяца. А Шерли позвонила мистеру Белли и поставила перед фактом: она увольняется. Причем – сама, а не потому, что ее об этом попросили. В начале июня она приедет и заберет документы. Даллас еще позвонил отцу, а потом они торжественно отключили аппараты и оставили их в камере хранения.

Дни бежали за днями, прошла вторая неделя отдыха, третья… Шерли и Даллас так и не завели друзей среди соседей по хижинам, они так и прожили все двадцать дней дикарями, ни с кем не общаясь, слишком увлеченные друг другом и слишком гордые, чтобы это признать.

И чем ближе подходил день икс, тем сильнее и трепетнее сжимал Даллас ее руку во время прогулок, тем более прочувствованным стал секс, в нем даже появился какой-то надрыв. Шерли казалось, что Даллас сейчас расплачется, когда он целовал ее тело. Да ей и самой хотелось плакать, содрогаясь от наслаждения, а не кричать, как раньше…

В последний вечер перед отъездом они оба сидели грустные на веранде своего бунгало и пили вино. Шерли ждала. Сейчас, по законам пьесы, Даллас должен будет сказать ей о любви. Может быть, он и не сделает предложение так сразу, но хотя бы намекнет. Да-да, по-другому быть не может, ведь он ТАК смотрит! У него ТАК дрожат руки, когда он держит ее ладошку в своей широкой лапище.

А она сама? Она просто не сможет жить, она умрет на месте, если Даллас сейчас встанет и скажет, что ему было приятно провести с ней время и он никогда не забудет эти двадцать волшебных дней… А теперь, дорогая, пойдем, последний раз займемся любовью, а то завтра рано вставать, прежде чем каждый вернется в свою жизнь.

Эти слова представились ей настолько реально, что она не на шутку испугалась. Вот сейчас… сейчас… еще секунда – и ОНО случится! И чтобы не допустить этого, она набрала воздуху в легкие и почему-то назидательно заговорила:

– Даллас. Я хотела бы сказать… – Она еще не знала, как продолжить… – Я хотела бы сказать… Прежде чем мы вернемся на большую землю и разойдемся навсегда…

Она сделала выразительную паузу, но Даллас молчал.

– В общем, я не знаю, что сказать, – тоскливо закончила она и отвернулась, потому что по щекам сами собой побежали слезы.

Он не сразу понял, что произошло, а потом развернул ее к себе и тихо проговорил:

– Ты так сильно не хочешь, чтобы я уходил?

Он уже спрашивал ее об этом, сидя в машине, только тогда они еще говорили на «вы».

– Нет! – сквозь слезы ответила она.

Даллас откинулся на спинку шезлонга:

– Этого я больше всего и боялся.

– Чего ты боялся? – умирая, спросила она.

– Того, что ты… тоже…

– Что я «тоже»?

Он молчал и смотрел на море.

– Даллас, умоляю, объясни мне, что происходит?

– Я сам не знаю, что происходит. Может быть, меняется наша с тобой жизнь.

– Наша с тобой?

– Да. Но ты считаешь, что мы разойдемся навсегда.

– Нет!!! Нет!!! Я так не считаю!!! Я просто этого боюсь.

Он внимательно посмотрел ей в глаза, а потом снова перевел взгляд на море.

– Красиво, правда?

Шерли уронила голову на грудь. Кажется, битва была проиграна. Что ж, поражение тоже надо уметь встретить достойно. Только вряд ли у нее это получится.

– Мне очень хорошо с тобой, Шерли.

– И?

– Я никогда не был так счастлив, как в эти безумные двадцать дней.

Она чувствовала, как слезы сжимают горло.

– Я никогда не забуду их. Просто потому, что знаю: такого у меня больше не будет ни с кем. Понимаешь?

– Угу.

– Шерли, прошу: не плачь! Я же все понимаю. Я же не дурак!

– Угу.

– Я мог бы сказать тебе: «Я тебя люблю»…

Она поперхнулась и закашлялась. Слезы хлынули градом из глаз, и Шерли закрыла лицо руками.

– …но очень хорошо знаю, как это опасно. Понимаешь, я не верю в сказки.

– Ты… – Она не смогла говорить.

– Шерли, ты действительно очень дорога мне. Мне безумно тяжело, что наш рай заканчивается, но…

Она встала и, не дослушав его, побрела по пляжу.

– Шерли!

Просто больше невозможно сидеть рядом с любимым… да! Да! С любимым мужчиной и слушать, как он с тобой прощается!

Он догнал ее у самой воды и обнял:

– Шерли, прости меня, я просто идиот. Я не должен был тебе все это говорить. Тем более что это только отчасти является правдой.

– Ну почему же? Я уже большая девочка… И должна все знать.

Он словно обжегся об это слово:

– Девочка… Да, ты – моя девочка… Господи, как я тебя… – Он принялся нежно целовать ее лицо, волосы… Шерли не сопротивлялась и не радовалась: она больше ничего не чувствовала. Завтра у нее не будет этого мужчины.

– Шерли, я с ума схожу, когда ты рядом! – прошептал он тихо.

– Ну вот и хорошо. Значит, одиночество пойдет тебе на пользу.

– Почему?

– Ты не сойдешь с ума.

Он продолжал нежно гладить ее по волосам, но она действительно утратила всякую чувствительность и молча принимала ласки.

– О каком одиночестве ты говоришь?

– Ах, да, извини. У тебя же есть Луиза.

– Шерли, я хочу быть с тобой.

Она немного отстранилась:

– Я не ослышалась? А кто только что говорил мне, что не верит в сказки?

Он тяжело-тяжело вздохнул:

– Я просто запутался. Я просто боюсь. Я с самого первого дня, когда увидел тебя, боялся, что будет все так сразу и так серьезно.

– А разве это было сразу?

– А разве нет?

– И – серьезно?

Он немного помолчал.

– У меня – да.

– Тогда я ничего не понимаю.

Он снова смотрел на море, повернувшись к нему лицом и засунув руки в карманы.

– Тогда мне придется тебе кое-что объяснить.

– Любопытно будет послушать.

– Предупреждаю: это будет что-то вроде «исповеди плохого мальчишки».

– Ты не похож на плохого мальчишку. Как раз наоборот.

– Пай-мальчик?

– Да. Тебя в классе не били за то, что ты нравился учителям?

Даллас рассмеялся, и Шерли поразилась: до чего она уже привыкла к его смеху и к его голосу – самому родному в мире. И может быть, еще не все потеряно…

– Нет, я не был пай-мальчиком, и меня ненавидели учителя… Впрочем, я хочу сказать о другом…

Он вдруг взял ее за плечи:

– Послушай, я никогда не казался тебе скучным типом?

– Нет, – удивилась она.

– Просто мой отец…

– Тот, к которому ты ездил в Йорк?

– Да. Он у меня один. Мамы нет, но это не имеет значения. Хотя, если бы она была жива, может быть, моя жизнь сложилась бы по-другому… Не знаю, с чего лучше начать.

Даллас надолго замолчал, печально глядя, как красное солнце садится в тучу на горизонте. Становилось влажно и холодно, и Шерли тут же вспомнился сиреневый апрель…

– Видишь ли, моя жизнь всегда была расписана на годы вперед: учиться, жениться, завладеть частью отцовского бизнеса… Папа все решил, составил план и, выбрав момент, когда я заканчивал университет, ознакомил меня с этим планом…

– А он кто?

– У нас – династия юристов.

– О боже! – не удержалась она. – Везет мне на династии юристов!.. Извини.

Он театрально потрогал челюсть и спросил:

– Твой Антуан – тоже юрист?

– Еще как! – засмеялась она. – Вместе с отцом. Но как видишь, нью-йоркские юристы дерутся лучше.

– Это потому, что у нас династия длинней.

Она тронула его за рукав:

– Даллас, ты извини, что я перебила. Я хочу послушать про твою семью.

– Мама всегда говорила, что я – сам по себе и отец не удержит меня на семейном поприще. Она говорила, что меня надо отпустить…

Он еще помолчал. Интересно, когда он лишился матери? – подумала Шерли. Судя по всему, уже в сознательном возрасте, если так любит ее.

– А папа закрыл мои счета от моего имени… – Даллас невесело усмехнулся. – Это было довольно лихо! Знаешь, у него все местные банкиры – в лучших друзьях. И заявил, что не даст мне заниматься ничем, кроме семейного бизнеса. Просто в нашем городе мне будут так «помогать», что я не смогу открыть даже маленькой дешевой забегаловки.

– Вот это да!

– У меня было немного сбережений, на которые я хотел создать сеть ресторанов… Не знаю, мне почему-то всегда это нравилось. А еще – гостиничный бизнес, например.

– Интересно, – проговорила Шерли, все больше оживляясь. – Поэтому ты и уехал в Чикаго?

– Отчасти. В принципе, друзья меня звали совсем в другое место: на Великие озера. Там я хотел создать нечто вроде вот этих хижин, которые стоят сзади нас, на два-три номера. Только сделать их, разумеется, рассчитанными на местную суровую природу. Очень выгодный бизнес!

– Еще бы! – проговорила Шерли, вспомнив, что Синди круглый год не вылезает из своего домика на озере.

– Но потом решил начать с ресторанов и выбрал ваш Чикаго… А тут еще Луиза! – неожиданно воскликнул он.

У Шерли потемнело в глазах.

– А что Луиза?

– Ее семья дружила с моей семьей всю жизнь… Мы выросли вместе. В принципе, я всегда любил ее. Только… как подругу или сестру. Но потом, конечно… не совсем, как сестру…

Даллас снова замолчал, глядя на тучу, которая расползлась теперь уже во весь горизонт.

– Ее родители погибли вместе с моей матерью. Машина разбилась. И тогда отец взял ее к нам и поклялся, что будет любить, как дочь… Так и было. Но через несколько лет ему в голову пришла идея поинтереснее…

Шерли во все глаза смотрела на него. Вот это да! Так, значит, это отец заставляет его жениться!

– Она очень красивая, капризная, живая… Но в ней нет и сотой доли твоего ума и силы характера. А потом эта авария… Понимаешь, у меня уже пунктик: мама погибла в аварии, потом папа попал под машину… Я примчался к нему в реанимацию и понял, что не могу его разочаровать. Ну просто – не имею права! Помнишь, каким я вернулся из Нью-Йорка?

Шерли нервно кивнула.

– Он заставил меня оформить все дела фирмы на себя, потому что ему врачи запретили работать из-за черепно-мозговой травмы. И еще он потребовал, чтобы я наконец сделал предложение Луизе. Он же любит ее как дочь… Мои рестораны, как и вся моя жизнь, его не интересуют. И я пообещал ему.

– Даллас, но как же так!.. Подожди: что ты пообещал ему?

Даллас молчал. Шерли все поняла. Свинцовая туча легла ей на грудь и не давала дышать.

– Я приехал в Чикаго совершенно убитый.

Это было заметно! – вспомнила Шерли.

– Но потом… чем больше я смотрел на тебя, тем больше понимал: не могу я расстаться с последней надеждой на настоящую жизнь и настоящую… Настоящую…

– Любовь? – смело спросила она.

– Да. – Он развернулся к ней и грустно обнял за плечи, словно это она, а не Луиза, была ему как сестра. – Я люблю тебя, Шерли. По-настоящему люблю. Но…

Не такого разговора она ожидала на эту тему!

– Теперь ты понимаешь, почему я советовался с тобой насчет Луизы? Я хотел рассказать тебе тогда, в парке… хотел рассказать тебе эту историю. А ты меня не послушала, обиделась и убежала.

– Я даже представить себе не могла, – произнесла она сдавленным голосом.

– Вот так. Сейчас отец, конечно, жив, но фактически превратился в растение. За ним ухаживают, он очень радуется, когда видит мое лицо… или лицо Луизы. Но говорить он уже не может. С каждым днем ему становится все хуже.

– Что же будет дальше?

– Этого я не знаю. Я надеялся, что хотя бы для тебя наше приключение не станет таким серьезным. Сам бы я как-нибудь пережил, справился. Но вижу, что и ты…

Она молчала. Признаваться ему в любви – бессмысленно. Он и так все знает.

– Я не могу нарушить обещание. И с тобой расстаться – тоже не могу.

– Даллас!

– Шерли, пойми: я не хочу выглядеть в твоих глазах свиньей. Или безвольной тряпкой, которая не может принять решения!

– Не говори так!

– Я не зря спросил тебя, не казался ли я тебе скучным типом. Знаешь, бывают такие: ни рыба ни мясо…

Она вздрогнула, вспомнив свой разговор с Гретой.

– Интересно… Нет, скучным ты мне никогда не казался. Скорее – противоречивым и каким-то… размытым.

– Я же говорю!

Она жестом остановила его:

– В тот момент у меня самой не было лица. Я потеряла его по вине Антуана, а заново обретать начала только с тобой.

– Значит, мы были оба – аморфные существа, потому что жили не своей жизнью и поступали не так, как велит сердце. Я увидел тебя и сразу понял: необычная девушка. А еще в глазах у тебя была такая тоска и покорность! И в то же время иногда в разговорах ты показывала довольно независимый характер. Казалось, что в тебе все покрыто снегом, но на проталинах кое-где проступает весна.

Она улыбалась:

– Сиреневая весна.

– Что?

– Ничего. Это я так.

– И тогда я понял: вот человек, который поможет мне изменить свою жизнь!

Она засмеялась:

– А я подумала, что ты – человек, который сможет вернуть мне МОЮ жизнь, не разрушенную до конца Антуаном.

– Так что же будет дальше, Шерли?

– Что же будет дальше, Даллас?

Темно-синяя туча накрыла небо полностью, и над островом закапал частый холодный дождь.

Самолет немного задержался, но в целом все прошло благополучно. Даллас и Шерли, словно нашкодившие дети, растерянные и несчастные возвращались в отель. Она не хотела ехать домой, а он не хотел ее отпускать. Номер, конечно, придется снять другой, побольше, но вещи, оставленные в старом номере, должны быть в целости и сохранности, ведь он проплатил до конца месяца…

Внезапно Даллас остановился как вкопанный. В дверях лифта в позе укротительницы тигров стояла высокая красивая девушка с длинным черным хвостом на макушке и размалеванным лицом. Только хлыста не хватает! – подумала Шерли, догадываясь, кто это.

– Хм. Так вот какую куколку ты себе подцепил, ненаглядный?

– Луиза, что ты тут делаешь?

– А по-моему, это я у нее должна спросить: что она тут делает?

Даллас бессознательно закрыл Шерли плечом и с раздражением проговорил:

– Зачем ты приехала? Как отец?

– Отец в порядке. Это все, что тебя интересует? – Луиза даже не давала им пройти. – А ты не хочешь спросить, давно ли я тебя жду в Чикаго?

Он вздохнул:

– Давно ли ты меня ждешь в Чикаго?

– С одиннадцатого мая.

– Что?

– Скажи-ка, милочка, – Луиза полностью перенесла свое внимание на Шерли, – куда делось мое сообщение на автоответчике в тот вечер, когда Даллас пропадал на банкете? Спасибо, кстати, дорогой, что пригласил! Мне очень понравилось! Так вот. Ты не подскажешь мне, милочка, что ты делала в номере моего жениха в тот вечер?

– Шерли? – Растерянный Даллас смотрел на нее во все глаза. – Что это значит?

– Да! Потрудись также рассказать, как ты залила ванную, подкупила метрдотеля, чтобы он срочно нашел вам путевки на острова и наврал Далласу, будто в отеле все телефоны сломались.

– Шерли!

Она молчала, как провинившаяся школьница, не поднимая головы.

– Но сообщение на всякий случай стерла! Вдруг бы Даллас догадался включить телефон!.. Пойдем, дорогой. Нам надо о многом поговорить.

– Шерли! – Даллас схватил ее за плечи и встряхивал что есть силы. Казалось, он обезумел. – Это правда? Это правда, ты скажи, или она – врет?!

– Черта с два! Ничего я не вру! Надо было мне в тот же день ехать за вами на Багамы, чтобы поломать весь кайф! Воровка! Думала жениха украсть?!!

– Это – правда. Мне пора идти, – пробормотала Шерли и развернулась к лестнице.

Даллас стоял, словно оглушенный.

Луиза подошла к ней и, заговорщицки взяв под руку, тихо сказала:

– Просто надо было больше платить мистеру Дональду, милочка! Я тоже догадалась об этом не сразу: только три дня назад. За деньги он и мать родную продаст. Ну а теперь – прощай!