Текст книги "Шедевр"

Норин даже и не думал доедать мой ланч. Вместо этого он внимательно проглатывал каждое мое слово. А когда я замолчала, он снова принялся за еду и с набитым ртом заговорил:

– Я наю щиоека, – он сглотнул и повторил, – я знаю человека, который готов рассказать тебе все, что хочешь знать о маори. Он работает в нашем университете помощником профессора по культуроведению. Наши профессоры не знают так хорошо языка маори или некоторых аспектов их обычаев, и потому университет завел практику нанимать некоторых представителей маори в качестве помощников лекторов. Его зовут Вирему, и он согласен сопроводить нас в деревню маори. Если хочешь.

У меня просто пропал дар речи.

– Ты шутишь!

– Не шучу.

– Конечно, я согласна! А когда можно? На этой неделе можно?

– С этим небольшая проблема.

– Какая проблема?

– Его деревня находится в Опотики.

– Это где?

– Это почти там, где Гизборн. В двухсот пятидесяти милях от Окленда.

Я в ужасе открыла рот:

– Но как же мы можем туда поехать, не сказав никому ни слова? Туда же полдня только добираться надо!

– Не можем, ты права. И я бы не хотел, чтобы ты лгала родителям, так что даже и не думай об этом.

Он снова стал доедать картофель, давая мне возможность подумать над его словами.

– Ладно, – решительно кивнула я, – раз так, то я все скажу.

Я думала над тем, как сказать родителям, что хочу уехать в деревню маори, несколько дней. Если быть реалистом, то у меня не было никаких шансов получить от них разрешение на поездку. Но я обещала Норину не лгать, и слово свое нужно было держать. Потому я обратилась за помощью к преподавателю социологии, мистеру Твинингу, объяснив ему, что хочу подготовить небольшое исследование о маори и их традициях, и, возможно, представить потом в классе. И мне вроде как требуется его руководство в таком проекте. Он удивился, безусловно, моим порывам к познаниям, но не усмотрел в этом исследовании ничего странного и вскоре написал мне примерный план работы, который мы вместе с ним после оформили как школьное задание с названием, темами для изучения и даже необходимыми зарисовками, которые я должна была сделать для своего отчета.

– Гизборн? – поднял удивленно брови отец.

– Маори? – брови мамы взметнулись еще выше.

– Это учебное задание, и я потом буду делать презентацию перед всем классом. Меня будет сопровождать профессор университета, и он хочет с нами познакомиться.

Я умолчала, что профессора нашел Норин, и по тому, как родители вскользь обмолвились, что хорошо, что мой преподаватель по социологии имеет знакомых и в университете, я подумала, что пусть лучше мистер Вирему будет рекомендован моим учителем.

– Я не знаю, мне как-то это не нравится, – покачала головой мама.

– Это ведь такая возможность, мам! К тому же я никогда не была в Гизборне, а Генри часто там бывает. Он говорит, это просто замечательный город!

– Город городом, я не против, но ехать к диким маори…

– Если миссис Спенсер их берет на работу, то не такие они, должно быть, и дикие. К тому же мы, Паркеры, разве мы не должны нести английскую культуру в это общество? Ты ведь сама говорила, как тебе трудно видеть здешнее невежество и… что там… развал общества… дети без присмотра бегают… Я просто следую по твоим стопам.

Губы мамы сжались в тонкую нить. Она вопросительно посмотрела на отца, но тот лишь снова хмыкнул:

– Если за ней там будут присматривать порядочные люди, я не вижу, в чем проблема.

Она еще боролась с несогласием, но потом сдалась:

– Хорошо. Нам нужно встретиться с мистером, как его звать?

Мистер Вирему Махи с удовольствием принял приглашение на обед у нас дома. Но когда он появился на пороге, я в шоке открыла рот. Передо мной стоял практически вылитый англичанин, только смуглый. Он был одет в шерстяной костюм-тройку, в белую рубашку и галстук; его волосы были коротко подстрижены, и только по более длинным волосам спереди можно было увидеть, что они вьются. Глаза мистера Вирему были, как уголь, черные с ярким блеском и глубоко посажены. Пожалуй, если бы не широкий нос, то я бы с трудом сказала, какой он вообще национальности, и, вспомнив о смешанной расе, о которой мне рассказывал Норин, я про себя подумала, что он только наполовину маори. Чуть позже я узнала, что ошибалась. Он был маори на сто процентов.

– Мисс Паркер, я так полагаю? – вежливо спросил он, пока я с открытым ртом уставилась на него. Я поспешила опомниться:

– Да, о, прошу, проходите! Как приятно с вами, наконец, познакомиться, мистер…

– Вирему Махи.

– Мистер Махи. Можно вас представить моим родителям?

Я все еще смотрела на него во все глаза. Он совсем не выглядел, как маори. Не знаю, чего я ожидала, вряд ли, конечно, протатуированного воина с копьем и облеченного в каху киви, которая выглядит как накидка из перьев, но все же точно не европеизированного человека. На мое счастье он произвел очень приятное впечатление на моих родителей. Оказывается, его работа не ограничивалась лекциями в университете. Он также сотрудничал с городским муниципалитетом по вопросам обмена двумя культурами. Его интерес к английскому обществу был больше академический, чем социальный, однако и его цели имели немного общего с деятельностью моей мамы: не то чтобы сгладить различия между двумя культурами, как это хочет мама, но, по крайней мере, точно сузить ту пропасть, которая сейчас находится между пакеха и маори. Он объяснил, что он лично будет ручаться за мою сохранность и безопасность, и проживать я могу в отеле неподалеку, чтобы он меня там встречал и сопровождал до самой деревни маори. В общем и целом, спустя час детализированной беседы и выспрашиваний со стороны мамы и постоянных неоднозначных мычаний со стороны папы, я все же получила то, что хотела: позволение ехать.

Я была вне себя от счастья. Мне не терпелось увидеть маори и еще больше не терпелось сбежать из общества европейцев. Предполагалось, что путешествие наше продлится три дня с учетом того, что два дня уйдут на одну поездку, но в глубине души я знала, оправдайся мои ожидания от увиденного, то я там задержусь. Норин был не против пробыть там столько, сколько позволит мне время. Всей организацией занимались они совместно с мистером Махи. И когда я спросила, как мы будем добираться до места назначения, получила в ответ такую запутанную схему, но решила больше не влезать в эти дела.

– Прямо до Опотики поезда нет. Из Окленда на поезде максимально можно добраться до Танетуа, а это в двадцати с лишним милях от Опотики. Даже с другой стороны, из Гизборна, железная дорога дотягивает только до Моту, – объяснял мне Норин. – Не знаю, почему так получилось, что Опотики стоит обособленным кусочком посреди земли. Ну это ничего, потому что и из Роторуа, и из Танетуа ходят автомобильные картежи. Так что мы доберемся на двух поездах до Танетуа, а оттуда на автомобиле. Остановимся на ночь в отеле в Опотики.

– А деревня маори? – взволнованно спросила я. – Где она?

– Она в Торере, еще в двадцати милях от Опотики, и туда мы поедем на машине Вирему на следующий день. Правда если с машиной что-то неладное, то придется взять лошадей.

Весь маршрут я, конечно, забыла сразу же, как только мы сменили тему. Из всего, что я услышала, я поняла, что поездка предстоит долгая и выматывающая, и думать об этом мне не хотелось.

А в день отъезда, в субботу 3 мая 1930 года ровно в 9.00 утра я садилась в поезд под аккомпанемент всхлипываний мамы и наставлений отца. Мистер Махи уже был в поезде и помог мне занести сумки, пока я прощалась с родителями. После обещаний позвонить и сообщить, как я добралась, и не отходить от моего провожатого ни на шаг, я вскоре сумела плюхнуться на сиденье и оглядеться. Норина еще не было, и это меня волновало.

– Не стоит переживать за него, – успокаивал меня мистер Махи, – никогда не встречал более смышленого молодого человека. И кстати, здесь мы не на официальном обеде, так что обращайся ко мне просто Вирему.

Норин появился в самую последнюю минуту. С сияющей улыбкой он встал в проходе, оглядывая нас сидящих, и в приветствии снял шляпу. Никогда не видела его в походной шляпе, но она ему шла. В отличие от меня он действительно подготовился к путешествию и сейчас стоял передо мной в походных ботинках, серых брюках, в рубашке и жилете, а пиджак держал одним пальцем, перекинув его через плечо.

– Леди и джентльмены, – произнес он с улыбкой, – вот и настало наше приключение!

Вирему поднялся с кресла и протянул руку для пожатия:

– Здравствуй, Manawanui.

Они оба поздоровались традиционным приветствием хонги, коснувшись лбами, как приветствуют друг друга маори, и Норин сел рядом с Вирему напротив меня и радостно на меня посмотрел. Я любопытно сощурилась:

– Можно спросить, чем это таким тебя сейчас назвал Вирему?

Улыбка Норина перешла из радостной в застенчивую, и он посмотрел в окно, и за него ответил сам Вирему:

– Человек с большим сердцем. Он слишком whakama, слишком застенчив, чтобы ответить сам.

Я удивленно подняла брови и перевела взгляд на Норина, все еще разглядывающего оклендские виды за окном. Он, похоже, решил сменить тему и сказал Вирему:

– Ваша awhina, правда, спасибо.

– Да какая тут помощь, я только рад сопровождать вас.

Так началось наше путешествие в неизведанный мир маори. Уже за первые несколько часов в поезде я услышала так много маорийских слов, в которых иногда путалась, потому что они либо звучали очень похоже, либо почему-то в разных контекстах использовались с разным значением, что голова моя, казалось, заработала на полную мощность. Решив, что раз уж путешествие началось, то началось и мое обучение вместе с ним, я вытащила свой блокнот и принялась записывать изречения, проскакивающие в беседе Норина с Вирему. А после, когда полуденное солнце согрело каше купе, и наши накидки и пиджаки свалились грудой на соседнее кресло, Вирему стал рассказывать мне истории своего племени. Древние маорийские сказания утверждают, что предок Тарава приплыл на каноэ из Восточной Полинезии, руководимый своими двумя прирученными рыбками. И когда он высадился на берег, он выпустил своих рыбок в реку, и река получила название O-Potiki-Mai Tawhiti, «прирученные животные издалека». Впоследствии река дала название самому месту, Опотики. Мне было очень интересно слушать Вирему. Его повествования были очень простые, хотя сама история покрывала столетия. Я сейчас вспоминаю уроки истории в колледже и начинаю понимать, почему мне так сложно давался этот предмет. Преподавание было напичкано датами, цифрами, годами, и от всего этого голова шла кругом. Рассказы Вирему в противовес школьному образованию были столь же содержательны, но просты для усваивания. Я поняла, как начались междоусобные войны маори за территории и какую губительную роль в разжигании вражды сыграли европейцы, подстрекая племена истреблять друг друга, только чтобы завладеть их землями после междоусобицы, как потом англичане обосновали там миссионерские поселения, после чего было подписано знаменитое соглашение Вайтанги о продаже земель, которое тоже сейчас несло много споров о справедливости договора. И я до этого не знала, что три вождя, подписывавшие документ, хотели быть причислены к европейцам и попросили поставить пометку, что они принадлежали к римско-католической церкви. Рядом с их именами в соглашении стоят маленькие крестики. Я внимательно вслушивалась в каждое слово, делая пометки в своем блокноте и выспрашивая эквиваленты слов на языке маори.

Рассказ пришлось прервать ближе к обеду, когда мы прибыли в Роторуа и должны были пересаживаться на другой поезд. У нас было около часа свободного времени, поэтому было решено пообедать в городе, в гостинице рядом с железнодорожной станцией. Пару раз постояльцы гостиницы, спускавшиеся в ресторан на обед, оборачивались на Вирему, но он не обращал на это внимания. Здесь в основном были одни рабочие железной дороги, в кепках и поношенных, но чистых пиджаках и костюмах, и не было ни одной женщины, кроме работниц гостиницы. Норин, казалось, тоже ничего не замечает, однако позже он мне мог сообщить в поразительных деталях интересные особенности некоторых посетителей ресторана или больше столовой. Я тоже не хотела привлекать взгляды тем, что обращаю на них внимание, и стала наблюдать за тем, как Норин выцарапывает на своем сэндвиче букву «Р». Я не стала спрашивать при Вирему, над каким понятием он бьется в этот раз, но решила запомнить это, чтобы спросить позже. Зато я заметила, что Вирему становился не таким разговорчивым на людях. Возможно, было дело в том, при каких именно людях приходилось говорить. Он был очень образованным человеком, и его речь обладала той чистотой ораторского искусства, которого я пытаюсь хоть немного добиться в своих статьях или сочинениях. Безуспешно, на мой взгляд. Тем не менее, было ясно, что контрастное молчание Вирему по сравнению с его неформальными лекциями по истории еще час назад вовсе не было связано с тем, что темы для разговоров исчерпаны. Я была рада вернуться в поезд по непонятным для себя причинам. Сама атмосфера была очень мрачной, и мне давно не приходилось видеть людей в таком унынии. До меня долетали некоторые обрывки из разговоров сидящих за соседним столом людей, и я поняла общий смысл, что они едут на строительные работы на Южный остров по государственной программе помощи безработным. Нам было со всеми ними не по пути, и практически никто из находящихся на вокзале не сел с нами на новый маршрут. Сразу после обеда мы скрылись в вагоне. Поезд был как отдельный мир для нас троих. Мы сами создавали настроение своими веселыми разговорами или вниманием к интересным рассказам Вирему. Пейзаж за окном стал меняться на равнинный; то там, то здесь появлялись фермы и белые пятнышки овец или темные силуэты коров и лошадей. И только когда поезд уже проезжал Охопе, равнины сменились высокими холмами, густыми лесами, и будто стало больше рек. Мы прибыли в Танеатуа поздним днем, но задерживаться не стали. Норин сразу отправился к людям из Rotorua Motor Coaching, чтобы договориться о машине до Опотики. Буквально через несколько минут к нам подъехал Бьюик на трех пассажиров, и мы снова были в пути. Я уже улавливала запах свежего бриза, доносящегося с воды, хотя еще и не видела самого залива из-за густых деревьев и холмов вдоль дороги. Пока мы петляли по серпантину, водитель говорил о том, как нам повезло, что дождей не было вот уже несколько дней.

– Дорогу размывает так, что почти не проехать! – восклицал он. – А раньше еще тут ходили только повозки с лошадьми, вот на это стоило посмотреть в сезон дождей! Как завязнет колесо по самый верх, так потом никак не вытащить!

А когда мы подъехали к реке, я в восторге от красивейшего пейзажа крикнула водителю, правда схватив при этом почему-то руку Норина:

– Остановитесь! Пожалуйста, остановите на минуту!

Водитель, наверное, посчитал, что мне стало плохо, потому что нажал педаль тормоза без вопросов и немного резко.

– Все в порядке, Лоиз? – спросил Вирему, а я уже выскакивала из автомобиля с широко открытыми глазами.

– Боже, как красиво…

Мы вышли вместе с Норином и стали смотреть на долину. Вид открывался просто великолепный. Оттуда, где мы стояли, была видна кольцевидная река, точнее, раздваивающаяся река, как язык змеи, переливающаяся словно расплавленным золотом на закате солнца, а прямо в середине этого кольца уместился город. На горизонте возвышались скалистые горы, частично покрытые темной зеленью лесов, и от самой реки до них простирались зеленые поля. Я посмотрела на город Опотики. Прямо перед нами был виден порт, а в самом городе уже даже была видна главная улица. Норин заметил, что я рассматриваю горизонтальную ровную пустошь дороги, разрезающей город словно на две половины прямо по центру, и негромко сказал:

– Это улица Святого Иоанна, – он взял меня за руку, пригнулся и показал рукой вдаль. – А ближе к нам улица Черч. Видишь, вооон там флаг? Сразу за белым зданием. От него через два дома вправо будет наш отель.

Я довольно улыбнулась. Мы еще немного постояли, но нужно было ехать дальше, к мосту через реку Вайоека, чтобы попасть в Опотики. Наш отель стоял на пересечении Черч с улицей Эллиотт, прямо в самом центре города. Мы распрощались с Вирему, чтобы он на этой же машине добрался до своего дома, предварительно договорившись о завтрашней встрече, и пошли заселяться в наш отель. Перед входом я подняла голову и прочла:

– Отель Мэйзоник.

Это было очень красивое двухэтажное здание, и из моего окна – и из окна Норина тоже, потому что его комната была сразу по соседству с моей, – был виден весь пролет Эллиотт до самой улицы Святого Иоанна. Я поразилась, насколько Опотики большой город. Должно быть, даже больше Таупо. Напротив нашего отеля был банк BNZ, еще виднелось каменное здание городской почты; флаг, оказалось, стоял на магазине Бриджер, а за ним, через пару домов, был огромный магазин фермерского оборудования с такой же огромной эмблемой «Далгети», прямо напротив мясной лавки Юнга. И это был очень красивый город. С ухоженными садами, ровными заборчиками, тротуарами. Я всегда представляла юго-восток Северного острова как сплошные фермерские хозяйства, и когда нам говорили в школе, что именно там и обитают маори, я рисовала в воображении дикие места, без электричества и без дорог, куда добраться можно только пешком, вброд через реки или через густые заросли лесов. В реальности же все оказалось совсем не таким.

Раздался негромкий стук в дверь, и в комнату заглянул Норин. Я ему кивнула, чтобы заходил, и он поравнялся со мной у окна, разглядывая городской пейзаж.

– До сих пор не могу поверить…, – завороженно проговорила я и уткнулась лбом ему в грудь. Он положил мне подбородок на макушку, и было так здорово просто стоять и слушать гул незнакомого города за окном.

– Хочешь поужинать? – спросил Норин. – Мы можем перекусить внизу в отеле.

Я буркнула нечто похожее на согласие, и мы покинули номер, спустившись по деревянной лестнице с резными перилами в ресторан отеля. Когда мы сели за столик, я стала рассматривать само здание. Оно мне казалось вполне современным, будто построенным совсем недавно.

К нам подошла женщина, очень похожая на маори, только со светлой кожей, но так как я уже не бралась определять, кто есть пакеха, кто есть маори, то гадать я не стала и вместо этого спросила у нее, как давно построили отель. Оказалось, он здесь стоял уже Бог знает сколько десятилетий, только вот раньше он был деревянный, и когда случился пожар, его пришлось перестроить. Пока мы ждали наш ужин, я заметила в дальнем углу девочку с кипой учебников и кивнула на нее Норину. Он вмиг сосредоточился на ней, и я видела, как все другое вокруг для него словно исчезает.

– Что здесь делает маленькая девочка? Одна? – спросила я, но сейчас это было равносильно спрашивать стену.

Когда нам принесли блюда, Норин наконец заговорил:

– Это ваша дочь там?

Молодая женщина согласно усмехнулась и с тенью гордости ответила, подняв голову:

– Моя.

– Очень похожа на вас, – проговорил Норин, так просто, почти безразлично, констатируя факт и ничего больше.

Я невольно кинула взгляд с женщины на девочку для сравнения. В ней и правда были какие-то черты от матери, только мне было сложно сказать, что именно было общего. Может нос. Или волосы.

– Раиха.

Я бы не поняла, что это значит, если бы Норин не кивнул в ответ:

– Красивое имя.

Он тут же забыл и про девочку и про женщину и принялся чертить на еде букву «А», занятый своим делом, совершенно не обращая ни на кого внимания.

– Вы к нам надолго? – услышала я голос женщины и спохватилась: она все еще стояла рядом, расставляя солонку и перечницу на столе.

– Э-э, еще пока не решили. На пару дней, может. А может дольше.

– Путешествуете. По делам или отдыхать?

Теперь я уже посмотрела прямо на нее, чтобы не показаться грубой, хотя мне больше хотелось понаблюдать за Норином: все его размышления словно писались на его лице, и выражение его менялось так разительно. Но сейчас передо мной стояла женщина лет сорока, с убранными под белый чепчик волосами и в белом фартуке. Она казалась доброй женщиной, и в ее глазах была какая-то сердечность. Но почему-то со всего ее облика больше всего я запомнила ее руки. Они были сухими, и такие руки можно иногда видеть у прачек: от постоянного соприкосновения с водой и мылом кожа начинает шелушиться, а кисти покрываются мелкими морщинками. Несколько ее пальцев были в небольших порезах, а ногти были совсем неухоженными, хотя и чистыми. Это были рабочие руки. И жилистая мускулистость предплечья, когда женщина держала поднос с тарелками, только подтверждала физическую силу их обладательницы.

– Ну, наверное, ни то, ни другое. Или все сразу, даже не знаю. Вообще-то мы приехали сюда побывать в селении маори в То… ой, забыла…

– Торере?

– Да, точно. Там.

Она удивленно взглянула сначала на Норина, который все еще поправлял штрихи у своей буквы, а потом снова на меня и даже опустила уже пустой поднос и оперлась одной рукой в стол, усмехнувшись в неверии:

– Правда? А зачем, если не секрет?

Я открыла рот и так и осталась сидеть. Ответ сам по себе не приходил. Я почувствовала на себе еще один сосредоточенный взгляд и посмотрела на Норина, который, хотя и не двинулся телом, поднял на меня свой серьезный взгляд исподлобья. Под этим взглядом я никогда не смогла бы сказать небылицу и поняла, что кроме правды лучше ничего не говорить. Едва заметно я выдохнула, собираясь с мыслями. Не знаю, на какую долю эта женщина является маори, но про себя я молилась, чтобы мой академический подход к ее народу, культуре и всей ее привычной жизни не посчитался оскорбительным. На уроке истории однажды мы проходили, что в тысяча семьсот каком-то там году, в общем, очень давно одного французского исследователя убили маори, потому что он нарушил их святыню. Что-то там или не то сделал, или коснулся чего-то, до чего не нужно было дотрагиваться. Надеясь, что те времена прошли, я ответила:

– Это все я. Я хочу знать маори. Ничего о них не знаю…

Норин в тот же момент, как я это произнесла, вернулся как ни в чем ни бывало к своему ужину, уже не слишком интересуясь реакцией женщины. А она опять подняла горделиво голову:

– Да? Приходите завтра сюда, только попозже, часов в восемь. Я вас угощу едой настоящих маори.

– Сп-спасибо, – запинаясь, пробормотала я в ответ.

Как только она ушла, Норин посмотрел на меня, подперев рукой голову и в задумчивом размышлении жуя свой ужин.

Только после ужина я почувствовала, как на меня накатывает усталость. Я почти не спала прошлой ночью в предвкушении ожидая поездки и сейчас, после дневного пути в жарком поезде и после сытного ужина на меня резко напала сонливость. Я постаралась скрыть зевоту.

– Пора спать, – подытожил Норин, на том мы и закончили первый день нашего путешествия.

Мне казалось, что я легла в кровать всего лишь несколько минут назад, и уже нужно было вставать. Мой будильник показывал семь утра, и как всегда у меня бывает по утрам, а особенно по воскресным утрам, первое, что пришло мне в голову, было предательское: «Зачем мне все это надо?» Спала бы сейчас дома в знакомой кровати, зная, что скоро будет готов мамин питательный и полезный для здоровья завтрак, стакан молока и выкладка новостей и расписания на сегодняшний день. Но именно на этой мысли мое сознание окончательно проснулось. Не было сегодня никаких обязательств перед обществом. Не нужно было ехать на очередной светский обед. И сегодня я окунусь в мир настоящих маори. Я резко поднялась на кровати, чувствуя прилив нетерпения. Наспех одевшись и умывшись, я бросилась к соседней двери и едва сдержала себя, чтобы по ней не колотить:

– Норин! Норин! Но…

– Не разговаривай со мной через дверь. Входи.

Я буквально вломилась в его номер, должно быть, сияющая от счастья, потому что он усмехнулся. Он стоял в дверях ванной с пеной на лице и бритвой в левой руке. Такие бытовые детали, как писать рефераты по учебе, или бриться, или надевать походную шляпу в случае с Норином выглядели не то чтобы нелепо, просто несовместимо с ним. Я настолько привыкла, что Норин – это просто Норин, а не парень, неизвестно, правда, скольких лет, и что ему тоже нужно и учиться, и приводить себя в порядок и все остальное, что меня его вид в ванной слегка сбил с мысли, и я, оторопевши, застыла посреди комнаты. И тут же чувствуя, что краснею, опустила взгляд в пол.

– Дай мне три секунды, – донесся его голос из ванной.

– Хоть пять, – неслышно ответила я и посмотрела на его холщовый рюкзак, из которого помимо одежды выглядывали книги и блокноты. На кровати тоже лежали какие-то исписанные листы бумаги, и в необоримом любопытстве, предчувствуя новые стихи Норина, возможно, написанные этой самой ночью, я подошла ближе к кровати и провела пальцами по листам. Я изо всех сил боролась с собственным эгоизмом, призывая к пробуждению все правила приличия, которым я когда-либо училась, лишь бы не нарушать частной жизни Норина. Это оказалось совсем не просто, и, хотя я и не взяла в руки ни один листок, мой взгляд все же сам скользнул по надписям на одном из них. Я не поняла, что это было. Весь лист, с самого верха донизу был исписан одним и тем же повторяющимся словом: различия, различия, различия. А на полях сбоку было подписано кривым подчерком: уникальность каждого человека и равенство всех людей.

Он вышел из ванны, вытирая лицо полотенцем, и я поспешила спрятать руку в кармане своего кардигана. Я закусила нижнюю губу, выискивая в нем перемены в настроении: он выглядел сегодня иначе.

– У тебя немножко пены на подбородке.

Он спиной облокотился о комод и со своей нориновской плавающей улыбкой провел полотенцем по лицу еще раз, смахнув остатки пены для бритья, изучал некоторое время мое лицо и после сказал:

– Нам нужно позвонить твоим родителям перед тем, как ехать, – этим он вернул меня к реальности, и я вспомнила, как много еще нужно всего сделать до приезда Вирему. Мы решили не завтракать в отеле, а купить продуктов и наделать сэндвичей в дорогу для себя и Вирему. На улице было прохладно и облачно, но своим нутром я чувствовала, что еще до полудня небо разъяснит и будет даже жарко. Город уже проснулся, и мальчишки бежали на свои места на перекрестках улиц со стопкой «Гардиан Восточного побережья», магазинчики открывали свои двери, а церкви повсюду созывали на воскресную службу. Я удивилась, как много в этом городе церквей. Пока мы жили в Опотики все эти дни, я насчитала порядка пяти или семи церквей: церковь святого Стефана, церковь святого Иоанна, Пресвитерианская церковь, Методистская церковь, Римско-католическая церковь, маорийское миссионерство и мне кажется, было что-то еще в более неформальной организационной форме. Либо в этом городе ценили духовность, либо было так много различий в религиозных взглядах, что пришлось обеспечивать церквами всех всевозможных направлений, чтобы удовлетворить потребности абсолютно каждого жителя. В Окленде мы нашей семьей иногда ходим на утренние собрания в англиканской церкви по воскресеньям, но часто из-за наших ритуальных светских встреч, отцовских поездок и из-за маминых благотворительных собраний мы пропускаем службу разок-другой. Здесь же посещение воскресной службы, судя по всему, считается самим собой разумеющимся и входит в обязательный моцион жизненного быта.

Первым делом мы отправились на улицу Черч на круглосуточную почту. Позвонить в другие города оттуда можно было либо после полуночи, либо по воскресеньям, так что нам повезло оказаться в почтовом отделении как раз сегодня. Норин ждал снаружи, сидя на бетонных ступенях и наблюдая за прохожими с равнодушно-мечтательным видом. Родители еще спали, и я разбудила их своим звонком, но днем позвонить у меня бы не было возможности. Отчитавшись в своем благополучии и заверив, что ни в какие неприятности под чутким присмотром мистера Махи попадать не собираюсь, я поспешила закончить разговор, хотя по голосу мамы чувствовала, что у нее вертелось безумное количество вопросов ко мне. Когда я вышла из здания почты, Норин все еще сидел на ступенях, но теперь уже полулежа, облокотившись на локти и изредка посматривая на яркое небо, разбавленное белизной облаков. Я почувствовала внутренний толчок лести, когда, как только он заметил меня, его взгляд вмиг переменился с равнодушного на внимательный и даже сосредоточенный. Я вдруг поняла, что только таким взглядом он меня одаривал, при этом за окружающим миром наблюдая плавающим, почти опьяненным взглядом. Я подошла ближе, но он не двинулся, а продолжал следить за мной снизу-вверх с легкой улыбкой, и я села рядом на ступень и тоже принялась смотреть на улицу города, куда он смотрел еще минуту назад. Я думаю, мы оба в тот момент могли прочувствовать в полной мере важность нашего временного перерыва в действиях. Что я хочу сказать, так это то, что у нас было полно дел: узнать, где можно найти машину на случай, если мы все-таки надумаем вернуться домой, как планировали, завтрашним утром; также нужно было найти магазин, чтобы купить еды на завтрак для нас троих, и видимо там же наделать бутерброды. И времени до приезда Вирему почти не оставалось, а мы сидели с Норином на ступенях городской почты и смотрели на утренний Опотики. Но это было важно. Это была не просто поездка в селение маори. Это было посещение другого мира. И если уж говорить о побеге от своего окружения, то, возможно, поиск нового дома – кто знает? Все произошло слишком быстро, чтобы я успела пропустить через себя этот опыт. Я до сих пор не могла опомниться, что нахожусь в другом городе, у меня не было возможности подумать над всем, что происходит в данную минуту, и, думаю, Норин все это понимал без слов. Он мне дал столько времени, сколько мы могли себе позволить, а потом так же молча встал и протянул мне руку, давая понять, что пора идти. Хватило ли мне времени подумать над всем происходящим и поверить, что оно действительно происходит? Это вряд ли. Но зато я смогла выровнять свое дыхание и успокоить колотящееся сердце, чтобы встретить новизну с более здравым и холодным рассудком. Как же мне не хватало иногда объективности и способности здраво мыслить! Норин научил меня брать себя в руки и контролировать если не ситуацию, то хотя бы себя саму.

Нам пришлось дойти до улицы Келли, чтобы найти продуктовый магазин. Он был небольшой, но там можно было найти все самое необходимое. Так что мы купили себе батон, шестьдесят грамм масла и столько же – ветчины. Женщина, пакеха, работающая в магазине и, судя по всему, владеющая им, оказалась очень великодушной и одолжила нам нож и даже позволила наделать бутербродов прямо за ее прилавком. Норин принялся делать три сдвоенных бутерброда, чтобы потом завернуть каждый в отдельности в бумагу из-под ветчины и масла, а последний положить в пакет из-под батона. Пока он был занят приготовлением завтрака для нас, я прохаживалась по полкам магазина. Женщина была занята с другим покупателем. Точнее, он ничего не покупал, но и хорошим приятелем продавщицы его тоже нельзя было назвать.