Текст книги "Знак"

Сжала уши, крича подобно им:

– Хватит!

Все замолчали, развернувшись ко мне. Я нервно сглотнула, смотря на Кристин:

– С чего ты взяла, что Люк – это Птица?

– Знаешь, как переводится фамилия твоего парня?

Я отрицательно качнула, подняв глаза на Люка. Он стоял очень напряженный.

– Эвем на латыни означает Птица.

Люк удивленно вскинул брови.

– Ты в своем уме? – Люк выставил руку, указав на Кристин, – Ты понимаешь, в чем ты меня сейчас обвиняешь?

– Я говорю правду, – прохрипела она, – помнишь листок, который подкинули тебе под дверь? – заглянула в мои глаза, – Там было написано «Marcus», что переводится как Знак. Переводится оно тоже с латыни. Это не совпадение. Знак на латыни и «Птица» на том же языке.

– Это п-правда? – заикнулась я, посмотрев на Люка.

– Алекс, – начал, делая шаги в мою сторону.

– Это правда?! –  я выставила ладонь. На глазах опять появились слезы. Люк остановился, убирая руки от лица:

– Конечно же, не правда! Я даже латынь не изучал никогда. Только Кристин её знает и по её логике, скорее всего Птица она, а не я.

– Хочешь сказать, я сама себя сбила и оставила в лесу умирать?

Люк замолчал, кусая губу.

Из его взгляда тут же пропала злость и он, словно ищейка, задумался. Складки на его лбу стали видны отчетливее.

– Ты был со мной, когда произошло нападение, – уперлась взглядом в затылок подруги, – он не может быть Птицей, Кристин. Что-то не сходится.

Кристин развернулась ко мне, поджав губы:

– Я не знаю, как он это сделал, но Люку нужна смерть именно в этом здании, именно сегодня, – с жалостью посмотрела в мои глаза, – никто не гуляет на окраине города в выходной день, поэтому он сказал, что идет сюда. Он знал, что ты пойдешь за ним. Ты должна была быть его жертвой.

Качнула головой:

– Нет-нет, он же предупредил отца об убийстве, он не мог…

Посмотрела на Люка, лицо которого выражало такую безнадежность, что мне захотелось спрятаться в угол и биться головой об стену, лишь бы избавиться от роя мыслей в голове.

– Думаешь, отец бы поверил ему? – голос подруги звучал как мой собственный, – Ты же знаешь их отношения.

Люк сдавил глаза ладонями и вскинул руки, смотря на Кристин:

– Я не Птица, я же рассказал о своем плане тебе, Алекс. Вам обоим, – обвел нас взглядом, – думаешь, будь я Птицей, я бы говорил о своих планах при свидетелях?

Кристин мгновенно замялась, не зная, что ответить.

Я опустилась на грязный пол, широко раскрывая рот и глотая пыльный воздух. Начала плакать:

– Как меня всё это достало, все эти подозрения. Я устала.

5:36

Эфемерные лучи солнца проникали в комнату через окно. В воздухе витала пыль и оседала в моих легких, заставляя изредка кашлять. Я сидела, поджав ноги, на том самом кресле-качалке. Оно все было покрыто толстым слоем пыли, которая въелась в мою куртку.

Сейчас рассвет.

Повернула голову, зевая.

Кристин стояла у окна, вырисовывая фигурки на стекле, что также покрыто пылью. Её розовые спальные штаны превратились в серый, местами разорванный, мешок.

Единственное, что казалось чистым, так это её свитер, который, вряд ли спасал от холода. Люк предлагал ей взять свою куртку, но та отказалась, уверяя, что ей тепло.

Люк.

Почувствовала, как чесались мои щеки от слез, которые я пролила сегодня утром, и морщусь, подняв руку к лицу. Зачесала ногтями.

Люк сидел в углу, подложив под пятую точку свой рюкзак, и задумчиво глядел на меня. Под глазом красовался синяк, а на скуле все так же была маленькая царапина. Кристин закричала, когда Люк подошёл к ней этой ночью, и начала защищаться. Учитывая то, с какой злостью вышел Люк после нашей ссоры, то я понимаю, почему Кристин испугалась.

Вздохнула, повернув голову. Белая стена с подтеками. Закрыла глаза, обняв себя руками.

Легкое касание.

Вздрогнула, раскрыв глаза и заметив Кристин.

– Я пошла.

– Будь осторожна и напиши, как доберешься домой.

Кристин выгнула бровь:

– А смысл?

– То-очно, – протянула, вспомнив, что здесь нет сети, и телефон не ловит.

– Тебя проводить? – спросил Люк, поднявшись, и отряхнул штаны.

– Не нужно, – Кристин замялась, опуская глаза, – но спасибо.

Она дожидалась рассвета, чтобы идти домой, не боясь темноты.

6 месяцев назад

Вхожу в квартиру, чувствуя себя не совсем уверенно. По дороге, выяснилось, что у Дилана есть своя квартира, в которой он чаще всего проводит время в одиночестве, и большой дом, в котором они живут вместе с отцом и домработницей.

Дилан закрывает за собой дверь, оборачиваясь:

– Ну вот… здесь я люблю посидеть в тишине, когда все достало, поэтому…

– Я буду тихой, как ниндзя, – щурю глаза, догадываясь, чего от меня просят.

Дилан быстро облизнул губы, улыбнувшись:

– Не нужно, – с какой-то с надеждой звучит его голос, – будь собой.

Я прохожу за Диланом в комнату к кровати и снимаю туфли. Отставляю каблуки в сторону.

– С чего начнем? – сажусь на пол, опираясь на кровать. Дилан снимает портфель, падая рядом:

– А с чего хочешь ты?

И я окончательно краснею. Вся. От макушки до кончиков пальцев на ногах.

[…]

Время близится к ночи, но мы не собираемся расходиться. Никогда не могла подумать, что сидя рядом с О’Коннеллом, меня будет согревать его общение, взгляды, которые, он думал, я не замечаю, но ошибался. Атмосфера в комнате приятная и я позволяю себе рассказать Дилану много личных историй, совсем не опасаясь, что он их кому-то перескажет.

– Так, – неожиданно вспыхиваю я, – почему ты не рассказываешь о своей семье? – спрашиваю, а внутри поражаюсь своей наглости

Дилан выдыхает:

– До пятнадцати лет я жил с матерью и отчимом. Он, – сглатывает, – часто пил, распускал руки. Не знаю, любила ли его мать, возможно, ей просто не хотелось быть одной.

– Он тебя бил? – я наклоняю голову на бок, наблюдая за реакциями на мои расспросы, чтобы вовремя остановиться. Не успеваю заметить, когда на задаваемые вопросы я начала получать ответы.

– Нет, но он бил мать на моих глазах. Он бил, а я ничего не мог. Это ужасное чувство беспомощности, – усмехается, качая головой, и подносит уже остывший чай к губам, – Ненавижу это.

– Не кори себя, – моргаю, сжимая плечо парня.

Дилан поднимает на меня глаза, хмурясь:

– Помнишь, ты спрашивала, почему я переехал?

Киваю. Это была одна из наших первых встреч, когда О’Коннелл вел себя словно полный придурок.

– В один из дней отчим был в школе, он был трезв, но, – напрягается, вспоминая, – он вел себя как урод. Зашел в кабинет и начал кричать на меня, всё как обычно, но на этот раз при одноклассниках.

Сглатываю, ведь Дилан сжимает челюсть, скрипя зубами.

– Тогда я не выдержал. Меня ослепила ярость, и я не мог контролировать свои действия. Пелена перед глазами.

– Как тогда в раздевалке? – догадываюсь.

– Тогда я сломал ему челюсть и битой разбил окна машины, – вздыхает и кажется, не договаривает, – я просил его уйти, но он не послушался.

– Где были учителя в этот момент? – хмурюсь, выпрямляясь, – Почему они позволили какому-то левому человеку срывать урок?

– Он и был учителем. После этого меня отвезли на обследование и выяснили, – Дилан облизывает губы, растрепав волосы, – что у меня расстройство прерывистой вспыльчивости.

Не знаю даже как реагировать. Во мне бушует столько эмоций, но по делу я ничего не могу сказать.

Хрущу пальцами, смотря на рабочий стол перед собой:

– У тебя РПВ? Боже, – сглатываю, – так тебя исключили?

– Кто-то снял на видео, как я разбиваю лобовое стекло и выложил в интернет. Естественно я портил рейтинг школы и меня исключили.

– А почему тогда в нашу школу приняли?

– Отец заплатил кому-то, за услуги, – разворачивается ко мне, заглядывая в глаза, – и через два дня видео не стало. Его не было ни у кого, кроме моего отца и меня.

В воздухе повисает молчание. Напряженная атмосфера. Тишина давит на меня, но что я могу сказать? Он только что открылся мне, и меня радует его доверие. Но, кажется, я запуталась. Боюсь, что причиной моего внутреннего дискомфорта является рассказ Дилана.

Я не ожидала, что правда будет такой… пугающей.

Прочищаю горло, шепча:

– Тебе удалось отвлечь меня от Алгебры, – улыбаюсь, искренне, – но больше я на это не куплюсь.

Опираюсь рукой о кровать и встаю, проходя к столу, на котором стоял мой остывший чай. Провожу пальцами по поверхности, будто проверяю на наличие пыли, но на самом деле пытаюсь расслабиться, чувствуя пристальный взгляд Дилана на своей спине.

Он молчит.

Отодвигаю стул, садясь за стол, и начинаю писать. Это должно меня отвлечь.

Скрип. Теплая ладонь опускается на плечо. Мое сердце сжимается. Боюсь поднять голову, как вдруг Дилан утыкается лбом мне в шею, словно прячась в моих волосах.

– Что ты… делаешь?

О’Коннелл выдыхает горячий воздух, щекоча кожу, ничего не отвечает, но подходит ближе, сгибая ноги, а руки упирает по обе стороны от меня. Касается бедер. Я чувствую себя странно, но не могу убрать с лица легкую улыбку.

Сидеть так – приятно.

Это наша 27 встреча. Я влюбляюсь?

XV

. Глава

От лица Кристин

7:34

Убрала влажные волосы, расправив второй рукой воротник, и уложила обратно, больше не ощущая обжигающе холодные пряди. Так было легче. Ведь я не любила чувствовать чьи-то касания. Не хотела, что бы меня кто-то трогал, даже если он просто смахивал крошки от печенья, которые я не заметила.

Посмотрела на ладонь и потерла запястье. Немного разодрала кожу, когда пыталась ухватиться за стену. В том здании. Когда, забыв про все доводы разума, импульсивно обвинила Люка и пошла на поводу страха.

Зачерпнула ложкой молоко с хлопьями и положила все это в рот. Мой завтрак встал у меня поперек горла, ведь всё рушилось, и я устала умолять, чтобы произошло хоть что-то хорошее.

«Её будет любить кто угодно, но точно не я»

Сжала ложку. Я облажалась. Как всегда.

5 месяцев назад

Закрываю за собой двери столовой, не скрывая улыбки. Быстрыми шагами нагоняю Алекс. Коридор как всегда полон.

– Тебе самой не смешно? – спрашиваю, возобновив недавнюю тему.

– А тебе отнекиваться не надоело? У тебя впервые появился парень, Кристин!

– Он не мой парень, – замолкаю, разводя руками, – мы просто друзья.

Алекс язвительно кивает, явно не поверив мне:

– Дилан просто друг, который, – демонстративно выставляет перед собой руку, начиная загибать пальцы, – может обнимать, прижимать к себе, обжигать дыханием и изливать душу.

Опускаю глаза в пол, невольно ощутив, как по телу проходит приятная дрожь. Самое пугающее это то, что я не могу сопротивляться. Я хочу, чтобы он не останавливался. Нет. Никакой пошлости. Просто хочу сидеть в его объятиях и касаться кончиком носа его шеи. Ощущать тепло. Понимание. Чувствовать себя защищенной, будучи полностью открытой.

– В любом случае, – продолжает Алекс, – вы смотрите друг на друга слишком долго. То не похоже на дружбу.

Фыркаю, но сама прячу улыбку, потому как мы действительно смотрим друг на друга по-особенному. По крайней мере, я. На счет чувств Дилана я не уверена.

Поднимаю голову, заглядывая в довольные глаза подруги:

– Скажи это Дилану и всем тем, кто за ним бегает.

– Да брось, – Алекс обнимает меня за плечи, продолжая идти, – он этим Сесилиям говорит, почему его не будет в школе? Нет? – спрашивает, но тут же утверждает, – Нет. Но тебе говорит и… а кстати, где он?

– Уехал с Люком по делам, после едет сразу домой.

Поджимаю губы, замолкая. Почему мне даже не приходится задумываться или вспоминать, куда делся Дилан? Почему я знаю его местонахождение так же, как и номер экстренной службы? Такое чувство, что в опасной ситуации первым делом я прибегу к парню, крича его имя, а только потом наберу 911.

Мы движемся дальше, поднимаясь по лестнице. Стук моих каблуков тонет в гуле толпы, когда я бросаю беглый, но наполненный такой теплотой, взгляд на окно. Это наше место. Дилан часто находил меня у этого окна.

– В любом случае, – Алекс выходит из транса, останавливаясь, – стоит поговорить с Диланом о ваших чувствах. Признаться ему.

– Я не знаю, – улыбаюсь, уверенная, что первая точно не сделаю шаг. Слишком боюсь услышать от Дилана что-то плохое. Я буду куда счастливее, если между нами останутся призрачные, но такие чувственные отношения.

– Он тоже испытывает к тебе что-то, Кристин.

– Ну, – щурюсь подобно подруге, – хорошо, – поднимаю руки вверх, – я сдаюсь, ты победила.

Алекс смеется, пытаясь подмигнуть мне, но оглушающий звук прерывает ее.

Радиорубка.

Гудки разносятся по всей школе, из-за чего ученики останавливаются, готовясь прослушать очередное объявление. Но я не могу спокойно стоять и слушать, тереблю края пальцами, нервно сминая ткань. Мысли роем ос, жужжат и жаждут свободы. Ловлю себя на мысли, что действительно хочу признаться Дилану. Рассказать, как сжимается мое сердце, глухим треском отдаваясь в голове. Как дрожат коленки, при одном только его виде. Как мне хочется упасть в его объятия и больше никуда не уходить и это… даже пугает меня. Пугает, насколько мои чувства сильны.

Моргаю, обратив внимание на учеников. Осматриваюсь, заметив кое-что странное. Все застыли. Никто не шевелится, с каким-то напряжением вглядываясь в стены. Они чего-то ждут, даже Алекс. Неужели я что-то пропустила?

Неожиданно по школе проносится треск, словно что-то подключают через провода. Знакомый голос заполняет коридор.

– До пятнадцати лет, я жил с матерью и отчимом. Он часто пил, распускал руки. Не знаю, любила ли его мать, возможно, ей просто не хотелось быть одной.

Спина тут же покрывается холодным потом. Позвоночник словно разрезает разряд тока, ведь это голос Дилана.

Вздрагиваю, словно получив звонкую пощечину, когда по всей школе проносится мой голос:

– Он тебя бил?

Испуганно смотрю на Алекс. Она хмурится. Указывает пальцем куда на стену, раскрыв рот в немом вопросе.

– Это твой голос? – все же спрашивает подруга, но я не успеваю даже кивнуть, как голос из динамика продолжает:

– Нет, но, он бил мою мать на моих глазах. Он бил, а я ничего не мог. Это ужасное чувство беспомощности. Ненавижу его, – а затем мое тихое, – Не кори себя.

– Кристин, – выдыхает Алекс, растерянно заморгав, – что происходит?

Она сжимает мои плечи, заглядывая в глаза. Но я не смотрю … не могу перестать слушать.

– Кристин, помнишь, ты спрашивала, почему я переехал? В один из дней отчим был в школе, он был трезв, но вел себя как урод. Зашел в кабинет и начал кричать на меня…

Тяжело сглатываю, ведь меня прожигают десятки взглядов. Косятся на меня.

А я не ощущаю своего тела. Не понимаю, что происходит. Только слышу хриплый голос и начинаю дрожать, убеждаясь, что это голос Дилана. Хрущу пальцами, а нервная, полу-истерическая улыбка озаряет мое лицо.

– Всё как обычно, но на этот раз при моих одноклассниках. Тогда я не выдержал. Меня как будто ослепила ярость, и я не мог контролировать свои действия, – и опять мой полушепот, – Как тогда в раздевалке?

– Кристин, – Алекс тут же встряхнула меня за плечи, – что было в раздевалке? Что происходит?!

– В общем я сломал ему челюсть и битой разбил окна его, я просил его уйти, но он не послушался.

Поднимаю глаза на подругу, которая раскрывает рот, что-то спрашивая, но кажется я оглохла. В ушах шум. Перед глазами все плывет. Дыхание спирает. И только голоса из радио доходят до меня.

Наши голоса.

– Где был учитель в этот момент? Почему они позволили какому-то левому человеку сорвать урок? – и наполненный болью голос Дилана, – Он и был учителем.

Внезапно. Это происходит внезапно.

Крики и смешки настигают меня, почти сбивая с ног. Почему и над кем смеются, я не понимаю. Даже не хочу осознавать. Плевать, даже если это все направленно на меня. Плевать, ведь в животе зарождается животный страх. За Дилана и его секрет.

Кручу головой, наконец натыкаясь на обеспокоенную Алекс. Она стоит совсем близко, обеспокоенно смотря на меня. А я моргаю, понимая, что за слова последуют дальше.

В груди что-то трещит и… рвется. Откидываю руки подруги, тут же закрутившись вокруг себя:

– Хватит! Остановите чертову запись! Прекратите!

Быстрыми шагами пробегаю между учениками и размахиваю руками, привлекая внимание. Хлопки. Двери раскрываются, а из них с интересом высовываются преподаватели. Многие выходят в коридор.

– Не слушайте это! – разрываю горло из последних сил, повторяя – не слушайте, не слу…

– После этого меня отвезли на обследование и выяснили, что у меня расстройство прерывистой вспыльчивости.

– Не надо… – почти молю я, замерев.

По коридору ползут вздохи и ошеломленные возгласы. А я стою. И чувствую, что вот еще чуть-чуть и на меня налетит разгневанная толпа, чтобы затоптать под собственным весом. Сломать мои кости и меня.

В животе что-то сжимается, заставляя чувствовать боль… уже не физическую.

– Кристин, – Алекс надрывает горло, пытаясь перекричать толпу, и подходит ближе, – что сейчас произошло?!

– Я…

– Объясни мне, – она вновь настигает, неожиданно утаскивая к лестничному пролету и переходя на крик, – что все это было?! Объясни!

И тогда я срываюсь:

– Что тебе объяснить? Что? Как Дилан доверился мне и рассказал о своей семье? Или объяснить как получилось, что наш разговор, попал на школьное радио?! Тебе объяснить, что чувствует Дилан? Это объяснить? – прикусываю губу, уже поддавшись истерике, – Так я сама ничего не понимаю! Не знаю, как так получилось. Ничего не понимаю! Как я могла облажаться!

Я и в правду облажалась. Но высказав все это, чувствую откат. Опустошение.

Тяжело дышу, медленно отходя к стене. Взгляд направлен в прострацию. Что скажет Дилан? Для него это станет ударом. Все плывет перед глазами, но я чувствую на себе взгляд Алекс. Черты её лица слабеют, а из голоса пропадает гнев:

– Кристин я…

Настоящее время

7:40

С горем пополам проглотила хлопья. Не будь я такой дурой, то сразу бы побежала в радиорубку и разнесла всё к чертям, а не стояла посреди людей ничего не делая.

– Доброе утро.

Вздрогнула, подняв глаза. Мама в бежевом халате до пола шла в мою сторону, зевая.

– Доброе, – кивнула и уткнулась обратно в тарелку.

– А чего без телевизора?

– Что?

Мама посмотрела на меня, держа в руках пульт, и улыбнулась:

– Спрашиваю, почему без телевизора завтракаешь?

– А-а, – протянула, особо не заморачиваясь, – я про него забыла.

Щелчок. Размеренный шум. Мужской голос разрезал тишину на кухне и начал рассказывать о погоде на ближайшие дни.

– Как Алекс?

Подавилась хлопьями, закашляв.

– Господи, ты чего такая неуклюжая, – мама подбежала и начала стучать по спине, – не в то горло пошло?

Заглянула мне в покрасневшие глаза, и я кивнула.

– Ох, аккуратнее надо быть, – пригладила мои волосы и пошла к холодильнику, повторив вопрос, – ну так, как поживает Алекс?

– Хорошо, а что за интерес? Что-то случилось?

– Ты знаешь, где она сегодня была? – в лоб спросила мама, и я подавилась молоком. Оно начало стекать по моему подбородку. Закашляла, ударяя себя по спине. Выставила ладонь вперед, когда мама подбежала ко мне, причитая.

Откашлялась спустя пару секунд и вытерла лицо полотенцем.

– Что сегодня с тобой? – мама опустилась рядом, держа в руках горячий напиток, – И почему ты рано встала? Обычно до обеда спишь.

– Все хорошо. Так с чего ты вдруг интересуешься Алекс?

– Я? – невинно переспросила она, и я выгнула бровь, – Ладно, я интересуюсь, потому что мне звонила Дженис и кое-что рассказала. Представляешь, она приехала с работы, а дочери нет. Телефон не отвечает.

Я уже хотела ответить, как мужской механический голос стал громче:

– Страшная история произошла сегодня, ранним утром на перекрестке Уолл и Эдшер стрит. Двое полицейских, патрулирующих территорию, нашли тело подростка. Подробности вы узнаете у моей коллеги Мэри Вайлэн…

Переглянулись с мамой. В её глазах вспыхнул неподдельный ужас. Она уже успела похоронить Алекс минимум три раза.

– Здравствуй Кори. Я нахожусь на месте преступления и, как вы можете видеть, территория ограждена. Убитой оказалась семнадцатилетняя Ханна Джонс. По данным, что предоставили нам сотрудниками полиции, Ханна была убита холодным оружием. На теле обнаружены пять ножевых ранений, три из которых смертельны и… – репортерша замялась, и камера неожиданно переместилась за ее взглядом, – Оу… подождите… Шериф! – камера затряслась, следуя за убегающей женщиной, – Здравствуйте, не могли бы вы рассказать, как полиция нашла тело у себя же под носом? Ведь место преступления совсем недалеко от вашего участка.

Нахмурилась, грызя ложку. Мужчина в кадре сжимал губы в тонкую линию, которой пытался скрыть свой гнев. Он так похож на Люка.

– Эта девушка находилась в квартале от полицейского участка, – произнес шериф, и это прозвучало как оправдание, – Но, пожалуй, вы правы… за день до произошедшего нам поступил звонок, где сообщили о запланированном убийстве. Звонок был сделан анонимно, вычислить личность звонившего не удалось.

Так вот как ты отца предупредил, Люк. Анонимный звонок. Ничего не скажешь, молодец.

– Почему вы ничего не предприняли, чтобы предотвратить ситуацию? – спросила репортерша и поднесла микрофон к лицу шерифа, позволяя ему высказаться, – За последний месяц нам поступило не менее трехсот звонков, где сообщалось о планировании убийства. Чаще всего это был розыгрыш, ведь убийства не происходили…

– Какой кошмар, – мама покачала головой, когда камера переместилась на зеленую полянку. Там лежало тело девушки в разодранном платье. Хоть картинку специально сделали не четкой, все равно стало жутко. И я задумалась, что на месте этой девушки, могла быть Алекс.

От представленного я даже прослушала остальную речь шерифа, вернувшись в реальность только под конец.

– С вами была Мэри Вайлен, берегите своих детей. В Агригент Стилл происходит что-то страшное.

Щелчок. Экран телевизора стал черным.

– Звони Алекс и веди её домой, пока Дженис не сошла с ума. – серьёзно сказала мама.

От лица Алекс

7:23

Я вышла из машины и прошла по тропинке к дому. Грязно-желтые листья спиралью прокатились перед моими ногами, уносясь с ветром вдаль. Погибшие, но свободные.

С тяжелым сердцем я вошла в дом, тут же нахмурив брови. В коридоре горел свет, что было странным, ведь я всё выключала. Снимая обувь, я услышала щебетание текущей воды на кухне. Что-то сжало мои органы, и я осторожно заглянула на кухню, оглядываясь.

Мама стояла у раковины. Она выключила воду, заметив меня, и оперлась бедром о раковину:

– Мне начать, или ты и так все понимаешь?

Я приоткрыла рот, чтобы сказать, но она перебила меня:

– Где ты была?! – вспыхнула, повысив голос. Мама сложила руки, строго смотря на меня, – Я тебе доверяла, разрешала приводить друзей, гулять и что в итоге? Почему я прихожу домой, а тебя и след простыл. Боже, – она взялась за лоб, качнув головой, и осмотрела меня, – Что произошло с твоей курткой? Почему ты так выглядишь, будто на земле каталась? Где ты была?

– Мам, я забыла предупредить тебя, – начала я, – просто я поехала с Люком на пикник и…

– Пикник? – усмехнулась она, – Какой может быть пикник ночью? Чем вы могли заниматься ночью вдвоем… не-ет, – протянула, и взгляд стал тяжелее, – моя дочь не такая.

– Какая не такая?! – сорвалась я.

– Она не спит с парнями в каком-то лесу. И не смотри на меня так, да, по твоей куртке я делаю вывод, что ты была в лесу. Но, если ты была в другом месте, то хватит с меня, я тебе не проверю. Моя дочь всегда делилась со мной всем! Она никогда не убегала ночью, чтобы удовлетворить подростковые гормоны.

– Серьёзно?! Мы не спали с ним сегодня!

– Да что ты говоришь, – язвительно начала мама, но поперхнулась, – Сегодня? Только сегодня?!

– Не придирайся к словам.

– Что с тобой? – её голос ослаб. Руки опустились вдоль тела, а разочарование скользило во взгляде.

Я проглотила большой ком в горле, отвернувшись. Пальцы рук дрожали.

– Твоя успеваемость снизилась, Алекс, ты прогуливаешь уроки, ходишь ночью на пикники…

– Я ходила не ради своего удовольствия, – мой голос также дрожал толи от злости, толи от обиды. Все желание рассказать правду за эти месяцы скопилось в моем животе, словно бочонок с яблоками и, так и не выйдя наружу, превратилось в гниющий ком. Медленно изнывающий, покрытый язвами, но тщательно мною охраняющийся ком.

– Мне от этого не спокойней. Ты знаешь, что нужно отпроситься у меня или предупредить. Хотя бы из уважения. А не шататься неизвестно где, пока на улице убивают девушек. Таких же, как и ты.

– Со мной был Люк, – слабо возразила я, – у него проблемы. Он пытался помочь всем, исправить ситуацию, но… – я замолчала, и правда все же вышла из меня, но, как и соответствует сгнившему яблоку, она больше не была такой желанной. – но тебе плевать, мам. Когда умер папа, я вылила тебе все чувства, но ты молчала. Все что ты хотела, это поглощать чужие эмоции и молчать о своих. Ты всегда скрываешь от меня все, но я обязана говорить правду? Да ты эгоистка.

Глаза матери расширились. Я понемногу начала осознавать, что сказала, но гордость и обида не позволяли взять слова обратно.

Мама отвернулась к раковине. Она начала протирать стол тряпкой, с каждой секундой делая это интенсивнее. Её плечи дрожали, голова опустилась. Мама откинула тряпку, и тяжело выдохнула. Её голос сотряс тишину:

– Раз на тебя не действуют обычные уговоры, то перейдем к крайним мерам. Больше ты не будешь подвергаться дурному влиянию. Я не желаю видеть в своем доме и рядом со своей дочерью этого Люка. Ты не будешь с ним видеться и тем более уходить в лес.

– Ты запрещаешь мне общаться с Люком? – мой голос ослаб.

– Именно, так будет лучше для тебя и…

– Откуда тебе знать, что лучше для меня, – я почти прошипела это и выбежала из кухни.

Руки тряслись, горло сжималось, а глаза горели от сухости. Я закрылась в комнате, хлопнув дверцей. Прислонилась к ней спиной, старательно контролируя дыхание.

Тут было тихо и прохладно. Комната казалась серой, хоть сквозь открытое окно и сочился свет. Он не дарил теплоты, а только ухудшал мое состояние. Я подошла к нему, чтобы опустить жалюзи, но мой взгляд остановился на небе.

От чего-то я пропиталась такой тяжелой и отчаянной жалостью к самой себе, что слезы сами полились из глаз. Грусть обхватила меня сильнее, зажав в тиски.

Мы не остановили убийство, хоть и узнали о нем одни из первых. Рация, которую захватил Люк, была настроена на полицейскую волну. Примерно час назад дрожащий голос сообщил об убийстве девушки.

А мы так и не помогли.

5 месяцев назад

– Все будет хорошо, он никуда не уедет. Слышишь? Его не исключат.

Алекс тяжело дышит от бега, но продолжает успокаивать меня. Она злится, что я многое от нее утаила, но не говорит мне об этом. Она просто бежит рядом, держа мою руку в своей, пока мы не останавливаемся у металлических, уходящих ввысь, ворот.

Перевожу дыхание, подняв взгляд на окна холодного здания, которые удается разглядеть. Они веют холодом.

– Это его дом, – шепчу, передернув плечами.

– Тогда иди, – Алек кладет ладонь на мое плечо. Я оборачиваюсь к подруге, уделяя все внимание ей и признаюсь:

– Мне страшно… он не отвечает на звонки, наверное, не хочет меня видеть.

– Все будет хорошо, – ободряюще гладит по плечам, – вы вместе выясните, кто записал разговор. Разберетесь со всем, обговорите чувства и забудете этот день как страшный сон. У всех есть проблемы со здоровьем и Дилан большой молодец, что продолжает жить полноценной жизнью, продолжает бороться. Но сейчас, он не справится один, поэтому иди и помоги ему. Спаси Дилана.

Растягиваю губы в слабую улыбку, а холодок в груди постепенно испаряется. Шепчу «Спасибо» и с громыхающим в ушах сердцем прохожу в железные ворота. Неуверенно ступаю по дорожке, выложенной из темного камня. Небольшие фигурки из кустов сопровождают меня неприветливым взглядом, а расстояние до дверей быстро сокращается. Я оборачиваюсь.

Алекс демонстративно сжимает кулачки, оставшись за резными воротами, и улыбается мне.

Выдыхаю, отворачиваясь, и с уверенностью останавливаюсь у дверей. Надавливаю на них всем своим весом, чтобы точно не было возможности сбежать, и они поддаются, почти без скрипа раскрываясь. Я вхожу в особняк, вдыхая родной, но притом такой чужой, аромат хвои.

Большая гостиная, что больше похожа на зал ожиданий высокопоставленных чиновников, встречает меня своим холодным сиянием. Здесь же вверх, на второй этаж, уходит мраморная лестница, уставленная растениями в горшках.

Все блестит и сверкает. Но выглядит холодно и одиноко.

– Извините, здесь есть кто-нибудь? Дилан? – зову.

Прохожу вперед, с замиранием сердца боясь встретить кого-нибудь кроме парня. Миную дверной проем, и стук моих каблуков звучит как раскат грома.

– Простите? – это не мой голос.

Вздрагиваю, оборачиваясь.

Мужчина в черных штанах и заправленной рубахе с интересом разглядывает меня. Он стоит рядом с большим столом, рядом расположена и барная стойка. Видимо это кухня. В руках он сжимает документы, и я узнаю его, расслабленно выдыхая.

– Мистер О’Коннелл, – с облегчением произношу я, сжав ткань платья, – извините. Что вторглась к вам. Вы скорее всего не помните меня, но мы встречались в школьном коридоре, когда с Диланом собирались подготовиться к тесту и он отказался от вашего предложения поужинать.

На лице мужчины тут же вырисовываются еле заметные морщинки и плотно сжатые губы смягчаются. Он улыбается:

– Помню, как же не помнить, – манит пальцем, произнося, – девушка моего сына, такую как вы не забыть.

Слабо улыбаюсь, пытаясь скрыть смущение.

– Дилана пока нет, – продолжает мистер О’Коннелл, опустив руку с документами, – но ты можешь присоединиться к обеду, и мы вместе его подождем.

– Я не знаю, – подхожу ближе, ведь он продолжает подзывать, уже махая ладонью, – не хочу казать не вежливой, просто так врываясь в ваш дом, но у меня важное…

– Ты покажешься не вежливой, если уйдешь, поэтому пройдем за стол, – уверяет, ставя меня в неловкое положение, а затем произносит, – Ко всему прочему, я тебя ждал.

Ничего не отвечаю, но делаю шаги к отцу Дилана. Как бы мне не хотелось избежать в своем состоянии общения с чужими людьми, но я пришла сюда ради Дилана, и поэтому дождусь его.

Прохожу на середину огромной кухни, обращая внимание на пустой стол.

– Присаживайся, – просит отец Дилан, галантно отодвигая для меня стул. Я хмурюсь, но опускаюсь на предложенное место, и меня пододвигают к столу.

– Так вы… – начинаю, наблюдая за тем, как размеренно и уверенно движется Мистер О’Коннелл к своем месту, что прямо напротив меня. Он садится, внимательно посмотрев в мою сторону, – так… вы сказали, что ждали меня.

– Ждал, – кивает он, упираясь локтями о стол, – Расскажи, как ты относишься к Дилану?

– Эм, хорошо, он очень добрый человек, – мой голос слабнет, а в голове всплывают отдельные картинки, отрезки недавнего прошлого, от которых кожа покрывается гуськом: Дилан. Раздевалка. Страх. Разговоры. Чувства. Прикосновения. Прикосновения. Прикосновения. Чувства.