Текст книги "Ревущая Тьма"

Опустив чашку на блюдце, Бревон передал их Еве. Та молча взяла.

– Кровь – самая ходовая из всех валют. Вы имперский палатин. При всех ее недостатках ваша Высокая коллегия знает фокусы, неведомые даже нашим косторезам.

Опять кровь.

Я вновь представил свои глаза на чужих лицах, свой геном – мой язык – произнесенный в новых фразах, написанный новой кровью. Части себя или даже целое, превращенное в продукт для продажи. Я взглянул на Еву, на ее отстраненное выражение и как будто впавшую в транс фигуру, на тени вокруг глаз и блестящие волосы. В самой ее конструкции таился ужас. Мне было противно даже думать о том, что такое могли с кем-то сделать, а от того, что такое могли сделать с частями меня, тошнило. Однако… у меня не было лишней сотни тысяч марок.

– Я не продаюсь, – произнес я голосом сердца, а не разума. – Ни целиком, ни по частям.

Антоний Бревон оперся руками на колени и осмотрел меня, как ювелир, оценивающий бриллиант. Спустя мгновение он снял очки. Я обомлел.

Когда я был совсем юн, Гибсон показал мне фильм о погребальных обрядах фанатиков, живших в горах над Мейдуа. Эти язычники-единобожцы клали монеты – каспумы с символом имперского солнца – на глаза умершим. Глаза Бревона были немного другими. Пустые сферы из мертвого металла того же цвета, что и те монеты. Нечеловеческие глаза. Даже представлять не хочу, что они видели.

– Все продается, господин Марло, – едко заметил Бревон. – Нужно лишь предложить правильную цену.

– Меня уже продавали, – ответил я, вспомнив Анаис Матаро и отца. – Больше это не повторится.

Быть проданным Бревону было хуже, чем быть проданным Матаро. Отдав свои гены, я стану виновником создания рабов, подобных стоявшей рядом женщине. Я буду виновен в их страданиях, и ради чего? Денег? Удобства? Времени? А то, что они отчасти будут мной, вообще сродни проституции. Я подумал о том, что́ в юности пришлось пережить Хлысту, и решительно сжал зубы.

– Жаль. – Откинувшись в кресле, Бревон взял чай у гомункула и одним глотком осушил чашку; его металлические глаза прищурились. – Ваша коллегия постоянно находит новые способы продлить человеческую жизнь. Вы бы нам пригодились, а мне бы понадобились ваши глаза. Какой цвет!

Я был рад, что так и не притронулся к чаю. Следовало вообще от него отказаться.

– Полагаю, вы не согласитесь на семьдесят пять?

– Марло, я не базарная баба, – холодно ответил Бревон. В мутных сферах, что он звал своими глазами, сверкнули холодные огоньки. – И мы не на базаре. Я назвал цену. Либо платите, либо покиньте мой кабинет.

От его внезапно резкого тона подскочил даже ворон. Птица слетела с насеста на спинку хозяйского кресла. Бревон, не обратив на ворона внимания, передал чашку Еве, и та поставила ее на поднос.

Хлыст сделал полшага вперед, но я поднял руку, останавливая его:

– Сто тысяч – слишком дорого.

– Тогда забронируйте ясли для себя и своего достопочтенного друга.

– И бросить корабль? – усмехнулся я.

Торговец протер очки тогой и, к моему облегчению, водрузил их обратно на длинный нос.

– Я думал, имперцы доверяют своим. Или они вам не подчиняются?

Ворон каркнул, но слов не последовало.

– Дело не в этом, – сухо ответил я. – Дело в грузе.

– Вы хотите увезти что-то с Воргоссоса?

– Я хочу привезти кое-что на Воргоссос. Я… – Тут я протянул нетронутый чай. – Простите, я такой не люблю.

Ева быстро подошла и забрала у меня чашку:

– Может, ваша светлость изволит чего-то другого? Воды? Вина?

– Нет, благодарю, – помотал я головой. – Извините.

– И что у вас за груз?

За толстыми стеклами очков Бревона снова мелькнули голубоватые искры.

– Простите? – переспросил я, прикидываясь, будто не понял. – Только пассажиры.

– Но вы сказали…

– Один из нас не может путешествовать в стандартных яслях для фуги… – рассеянно произнес я, внезапно озаренный идеей. – Я не готов лететь за сто тысяч.

Значительная доля средств Красного отряда осталась у Бассандера. В нашем распоряжении была лишь та небольшая часть казны, что хранилась на «Мистрале», и мои собственные скромные сбережения. Если заплатить Бревону столько, сколько он просит за перевозку на Воргоссос, казна опустеет. У нас почти ничего не останется на еду и топливо, да и деньги, в общем-то, были не мои. Подкупить Ченто – одно. Пустяк. Но сто тысяч марок? Я не имел права отбирать у Отавии последнее. Не мог так отплатить ее команде за верность.

Торговец барабанил ногтями по подлокотнику.

– Ну, тогда, господин Марло, вы впустую потратили мое время. – Он махнул рукой, приказывая мне удалиться.

Я вздернул вверх палец и, нарочито копируя слова и тон моего собеседника, сказал:

– Есть и другой вариант.

За толстыми очками сверкнули огоньки, а ворон Хротгар, по-прежнему сидевший на спинке кресла, закаркал.

– Слушаю.

– Говорите, кровь – самая ходовая валюта? У меня есть образец крови сьельсина, одного из представителей их высшей касты.

Безжизненные глаза торговца выглянули из-за стекол.

– Точнее, с вами летит сьельсин из высшей касты. Значит, вот кто ваш пассажир? Тот, кому не подходят стандартные ясли?

Я одарил Бревона кривейшей улыбкой.

Нет, я не горжусь тем, что сделал. Отдаю себе отчет в том, что это значило – и могло значить. В конце концов, я сам боялся такой участи для себя и своих генов. Но делиться тем, что тебе не принадлежит, проще. Я говорил себе, что Танаран не человек и это снимает с меня часть вины. Я решил – как нередко решают люди молодые, – что цель оправдывает средства, что мое дело правое и я иду в верном направлении. История полна примеров, когда такие умозаключения приводили людей в места куда более темные, чем кабинет Бревона, и куда к менее приятным последствиям. На Гивею, Баннатию, Рустам и прочие планеты, ставшие бесплодными в ходе войны – не важно, по вине сьельсинов или нашей. На братские могилы на безымянных астероидах. К миллиардам погибших на Атланте и других старых мериканских планетах, ставших жертвами утопических идеалов машин и карающего огня людей. На Землю. На безмятежные поля давно забытой Польши и в глубокие сибирские снега. В Пекин. Нанкин. Хиросиму. А ранее – к руинам Константинополя и Рима.

На Эмеш и, позднее, Гододин.

Но я должен был сделать выбор. Двигаться вперед или назад. Между кровью Танарана и своей. Можете считать меня трусом или злодеем, но я не был готов отдать свою кровь в руки экстрасоларианского торговца, зная, как он может ее использовать. В случае Танарана я надеялся, что подобного не случится.

Я сделал выбор.

– Вам это интересно?

– Исследования генетики сьельсинов – штука новая, – нахмурился Бревон. – Возможно, покупатели найдутся. Какая-нибудь фармацевтическая компания. Кто знает, какие препараты можно выделить из крови пришельца?

Его рассуждения застали меня врасплох.

– Вы не продадите ее наталисту?

Бревон с отвращением скривился:

– Так вот что вы обо мне думаете? О нас? – Он помотал головой. – Рынок удовлетворяет покупательский спрос, и я этому не препятствую. Но это также открывает новые возможности. Новые изобретения. Как знать, может, в крови Бледных содержится какой-то белок, способный лечить болезни или восстанавливать ткани. Может, он будет совместим с человеком, а может, нет. Марло, мы не просто торговцы мясом. Половина земных видов выжила лишь потому, что бизнесмены, такие как я, решили спасти их во время первой волны колонизации. Мы предчувствовали, что рынку от них будет польза. Вакцину от оссулума изобрели здесь. Мы, а не ваше правительство, профинансировали уничтожение СПИДа-три. Они лишь закрыли зараженные планеты на карантин и оставили людей умирать. Какое им дело до простых крестьян! Поэтому не читайте мне морали лишь потому, что я получаю от своей работы прибыль.

Я не понимал, о чем он. Про оссулум – древнюю болезнь, занесенную с далеких планет, которая бушевала в Империи несколько тысячелетий назад, – я слышал. А вот что такое СПИД-3 – понятия не имел.

– Не хотел вас оскорбить, – произнес я.

– Нет! – каркнул Хротгар. – Нет!

Мне вдруг показалось, что птица надо мной издевается.

– Я отправляю корабль на Воргоссос через месяц, – объявил Бревон, складывая руки перед собой. – Принесете, что обещали, и я пущу вас на борт.

Глава 22
Кровь и вода

– Что вы им пообещали?! – опешила Валка.

Предлагая Бревону сделку, я уже знал, что она будет против. Знал – и потому весь обратный путь на «Мистраль» провел в размышлениях над тем, что ей сказать. Спорить и искать оправдания было бессмысленно. Извиняться – тоже. Я приготовился к выволочке, вспомнив, как Гибсон сидел, пережидая буйство моего отца.

Никакой выволочки не последовало.

– Образец крови? – воскликнула Валка. – Серьезно?

Тут она сделала то, чего я меньше всего ожидал. Расхохоталась. У меня разом отшибло все мысли – схоласты могли о таком только мечтать. Я не знал, что сказать.

К счастью, капитан Корво нарушила тишину, постучав костяшками пальцев по столу:

– Неплохо придумано. Вы получили то, что нам нужно, почти за бесценок.

Это вернуло меня к реальности. Я огляделся. Вокруг были Корво, Дюран, Айлекс, Валка, Хлыст и Бандит.

– Не за бесценок, – трезво рассудил я. – Даже подумать боюсь, что эти торговцы плотью могут сделать с образцом, но выхода не было.

Я не стал упоминать, что отказался отдать свою кровь. Хлыст тоже держал язык за зубами. Валка и остальные были как будто не слишком озабочены моим решением, но я не хотел давать им лишнего повода сердиться на меня.

Мы сидели в той же маленькой каюте, где я просил Отавию помочь мне с Танараном. Низкий потолок изгибался параллельно корпусу корабля, круглая дверь была наглухо закрыта.

– Чего кукситесь? – спросила Валка.

Неужели она не видела? Не понимала?

– Разве вы не знаете, чем занимаются эти люди?

Я обвел взглядом бесстрастные лица. Даже обычно веселый Бандит был в недоумении.

– Адриан, кровь – это всего лишь кровь, – раздраженно бросила Валка. – Это не человек.

– Вам не понять.

Я вспомнил Еву, ее фигуру и походку, как у раба в кандалах. Услышал слабый идиотский смех брата и его описание гомункула, который был у моей матери на Делосе. Я неловко заерзал в кресле, но вскоре воспоминания прошли.

– Как бы то ни было, – сказал я, – мне придется лично поговорить с Танараном. Объяснить, что мы хотим сделать и почему.

– С этим будут проблемы? – спросила Отавия.

– Не думаю, – ответил я. – Но вдруг у сьельсинов табу на кровопускание. У последователей некоторых древних религий такое было.

Хлыст откашлялся:

– В крайнем случае вырубим его и все равно возьмем кровь.

– Лучше до этого не доводить. – Я потер глаза. – Танаран – наш посол и единственный козырь. Необходимо сделать все от нас зависящее, чтобы не утратить его доверие…

Вокруг стола пронесся согласный шепот.

– …И в любом случае этот торговец, этот Антоний Бревон, говорит, что корабль отбывает на Воргоссос лишь в конце месяца. У нас больше двух недель на приготовления.

Старший помощник Бастьен Дюран покопался в стопке бумаг – он всегда распечатывал данные, – но не успел открыть рот, как Айлекс спросила:

– Это корабль Возвышенных?

– Так, – ответил я, покручивая запонку на рукаве. – Бревон назвал его «Загадкой часов»[13]13
  Отсылка к известной картине «Загадка часа» итальянского художника Джорджо де Кирико (1888–1978), одного из основоположников метафизической живописи.


[Закрыть]. – Я запнулся, произнеся конец фразы шепотом, и живо представил, как Гибсон отчитывает меня за излишний драматизм. – У Возвышенных все корабли так пафосно называются?

– На то они и Возвышенные, – пробормотала Валка.

– Справедливо, – согласился я. – Но с Танараном время лучше не тянуть. Хорошо бы разобраться задолго до прибытия этой «Загадки». Если, конечно, никто не возражает.

Вряд ли мне бы стали возражать. Так и вышло. Наступила кратковременная тишина. Я решил, что неплохо бы помыться. Я не принимал душ с тех пор, как вернулся с «Марта», и чувствовал на коже маслянистый глянец города. Запах заросших водорослями рыбных ферм все еще стоял в носу, а волосы были влажными от дождя. К счастью, хотя бы одежда не промокла.

Улицы, Ченто, Ева, Бревон, а теперь еще и пробирка со сьельсинской кровью – все это мне не нравилось. Я словно с головой окунулся в грязь. Мне приходилось совершать ужасные поступки. С Гиллиамом, с Уванари, с Эмилем Борделоном и адмиралом Вентом. Но в этот раз все было иначе. На Эмеше, в Империи и даже на Фаросе и на других норманских планетах я знал свое место. Понимал, как устроен мир вокруг и какую роль в нем играю я сам и окружающие меня люди. Но здесь путь терялся.

Рыси, львы и волчицы…

– Адриан, о чем задумались? – спросил Дюран.

– Что?

Педантичный старпом изучал график заморозки, чтобы весь персонал, за исключением необходимого для управления кораблем, был погружен в фуги до истечения двухнедельного срока.

– Ах да. – Мне пришла в голову мысль, и я добавил: – Капитан Корво, если вы не против, я порекомендовал бы не отпускать команду в увольнение, пока мы здесь.

Говоря это, я вытирал руку. С нее сошел жирный, пусть и невидимый, слой грязи. Я растер ее между пальцами, не зная толком, были ли оправданны мои опасения или объяснялись банальной имперской суеверностью.

– Мне не нравится это место, – пояснил я.

* * *

– Какая муха вас укусила? – спросила Валка, нагоняя меня после визита в медику к доктору Окойо.

Ее каблуки зацепились за металлическую решетку, и ей пришлось опереться на стену, чтобы не потерять равновесие. Она еще не привыкла к центростремительной силе, которая заменяла естественную гравитацию на станции «Март». На корабле, находившемся ниже уровня земли, притяжение было сильнее, чем на улице, и ноги как будто сами несли меня. Интересно, с какой скоростью вращается станция, чтобы поддерживать такое тяготение? Наверняка это знал Дюран, но я так его и не спросил.

Я остановился с ампулой и шприцем в руке:

– Простите, что?

Ксенолог тяжело дышала, словно гналась за мной через весь корабль. Щеки покраснели, а медно-черные волосы не были привычно уложены.

– Вы странно вели себя на совещании. Как будто витали в облаках.

Не зная, что ответить, я потер глаза свободной рукой:

– Не волнуйтесь. Я просто обдумывал всю эту историю с кровью. – Я показал ей ампулу и шприц. – Мне немного не по себе.

– Почему?

Валка откинула волосы и пошла рядом со мной к карцеру. Я вкратце рассказал ей о Бревоне и гомункуле и о своих страхах относительно того, что могут сделать с кровью, которую он получит от нас.

– Он утверждает, что там занимаются медицинскими исследованиями, но… видели бы вы его рабыню. – Я сделал три шага, прежде чем понял, что Валка остановилась. – В чем дело?

Выражение ее лица было не описать словами. Замешательство? Жалость? Гнев? Все сразу, и ничего из этого. Поджатые губы, вздернутые, но в то же время сведенные вместе брови. Я не мог прочитать, что скрывалось в ее золотистых глазах и за ними. Это было невозможно.

Она так ничего и не ответила, и я переспросил:

– В чем дело?

– Странный вы человек, Адриан. – Валка хлопнула себя по бедрам и перевела взгляд на мои ноги, как будто не в силах была смотреть мне в глаза. – Вы совершали куда худшие поступки. Даже рабов держали. Но переживаете из-за этого? Из-за такого пустяка? – Она махнула рукой, как будто что-то выбрасывая. – Это всего лишь кровь. Не человек.

Не думая, я едва не ткнул пальцем ей в лицо:

– Я никогда не делал ничего подобного. Этот старик хотел продать мне женщину, расхваливая ее покорность и пригодность для разных дел. Думайте обо мне что хотите, но я не такой.

Валка впервые потеряла дар речи: уставившись на меня, молча открывала и закрывала рот.

– Простите… – прошептала она наконец.

– И я никогда не держал рабов, – перебил я. – Никогда!

– Ваша семья…

– Валка, я – не моя семья. Что я мог поделать? Приказать отцу измениться? Или бабушке? Умоляю. Я был ребенком. Но это… – Я опустил руку с ампулой. – Последствия этого будут на мне. Создания, что произведут экстрасоларианцы из этой крови, будут жить и страдать из-за меня.

– Вы слишком много на себя берете, – вздохнула Валка.

– Просто не хочу совершить ошибку, – пояснил я с натянутой улыбкой. – Хватит с меня ошибок.

– Послушайте, – сказала она с твердостью, которой я давно не слышал в ее голосе. – Прежние ошибки – это одно…

Я поймал ее взгляд. Пришла моя очередь отводить глаза.

– То, что вы совершаете сейчас, не ошибка. Вы забыли, зачем мы все это делаем?

Не забыл.

Валка улыбнулась.

– Прекратите, – сказал я, отворачиваясь.

– Что прекратить?

– Ставить меня в неловкое положение.

Я двинулся вперед, желая как можно скорее покончить с возложенной на меня задачей:

– Идемте. Нас ждет работа.

Валка поспешила за мной. Незаметно для нее я искренне, без злорадства или иронии, улыбнулся. Я и сам едва заметил, что улыбаюсь. Едва.

* * *

В карцере было, как обычно, темно, свет настроен в красном спектре, чтобы защитить чувствительные глаза ксенобита. Танаран свернулось клубком на койке под смятыми покрывалами, рядом стояли остатки обеда. Увидев нас, оно раскрыло глаза и оскалило зубы в зловещей сьельсинской улыбке.

– Адриан-до.

– Танаран, – кивнул я в сторону тарелки, – тебя хорошо кормят?

Я прекрасно знал, что на обед была только протеиновая паста с небольшими добавками по вкусу сьельсина. Жить на такой диете плотоядному существу было можно, но назвать это лакомством – нельзя.

– Сносно, – ответило существо на неуверенном, но правильном галстани.

С расчетливой медлительностью оно вытянуло ноги, пока ступни не коснулись пола. Эта предназначенная для людей каморка была для него слишком мала. Его цепкие пальцы ног поскребли по железному полу.

Наклонив голову набок, Танаран спросило на родном языке:

– Есть новости о моем народе?

Вздохнув, я убрал ампулу и шприц в карман – они могли подождать.

– Работаем над этим. Я нашел человека, который может доставить нас на Воргоссос – ту планету, о которой говорило Уванари.

Услышав имя погибшего капитана, ксенобит скорчил гримасу, которую я не смог прочесть.

– Tutai, – протянуло Танаран, согласно кивая головой. После паузы оно продолжило, по-прежнему на своем языке: – Думаете, эти yukajjimn, эти другие… – оно прервалось, переходя на галстани, – эти другие люди смогут мне помочь?

– Ваш капитан считало так, – произнесла Валка на языке ксенобитов. – Уванари говорило, что вело дела с этими людьми.

Танаран открыло рот и провело рукой по коротким рогам на голове.

– Belutoyu o-tajarin’ta, – сказало оно. «Я их не знаю». – Я никогда там не бывало. Не понимаю, какая от меня будет польза.

– От тебя ничего не понадобится, – заверил я, – пока мы не встретимся с твоим народом. Вот только… Танаран, кое-что мне все-таки нужно. Люди, что согласились нас отвезти, потребовали плату.

Я вынул ампулу и шприц и показал Танарану. Сьельсин склонил голову в другую сторону, и я задумался, нет ли у этого жеста какого-то скрытого значения.

– Biudate?

– Плату, – повторил я. – Они хотят получить ампулу с твоей кровью.

Я не смотрел на Валку, но ощущал ее присутствие. Интересно, понимала ли она, каких усилий мне стоило это сказать?

Сьельсин был в недоумении:

– Tussun… ti-koun ne? – «Моя кровь?» – Зачем?

Как объяснить? Я закусил губу.

Валка спасла меня от мучений.

– Есть люди, которые изучают кровь, – произнесла она почти на чистом сьельсинском, но вдруг задумалась, размышляя, как объяснить концепции генетики. Знали ли сьельсины такую науку? Сложно поверить, что нет, но строить догадки было опрометчиво. – Наследственность, – нашлась Валка и, усевшись на единственный стул в камере, придвинулась как можно ближе к Танарану. – Они ученые. Хотят понять вас как себя самих. Как вы устроены, – она положила руку на грудь, – изнутри.

Танаран задумалось, приоткрыв прозрачные зубы.

– Они хотят изучить нас? Чтобы делать оружие?

– Не исключено, – ответил я, подумав о Капелле. О биологическом оружии, которое инквизиторы, как дубину, держали над головами непокорных лордов. Они настолько следовали правилам, что могли истребить десятую часть населения, чтобы преподать урок бунтарям. Я слышал подобные слухи на Эмеше, когда на улицах свирепствовала серая гниль. Поговаривали, что болезнь не была занесена с далеких планет, а выпущена Капеллой в наказание за какие-то проступки дома Матаро. Что это были за проступки, никто не знал, но слухами, как мышами, земля полнится.

Существо шумно выпустило воздух всеми четырьмя ноздрями. Насмешка? Уступка?

– Мало кто готов признать такую возможность.

– Не стану тебе лгать, – солгал я, хотя мои предыдущие слова были правдой. – Они могут так поступить. Если честно, мне самому это не нравится.

Я покосился на Валку, жалея, что научил ее языку ксенобитов. Я скрыл, что отказался поделиться своей кровью. Каким-то чудом Валка меня не выдала. Все мои прошлые прегрешения висели на мне хомутом, и я не хотел взваливать на себя лишний груз.

– Но так мы сможем попасть куда хотим и вернуть тебя домой, – объяснил я.

Танаран качнуло головой к левому плечу. Нет.

– Rajithatayu, – сказало оно и добавило на галстани: – Я не продамся вашим людям. – Существо обхватило себя руками. – Они получат часть меня, и она станет их собственностью. Я стану их собственностью.

Мне внутренне захотелось повернуться к Валке, раскинуть руки и воскликнуть: «Видите! Даже оно меня понимает!» – но кичиться было некогда. В столь сложной ситуации это лишь ослабило бы мои доводы.

– Мы можем взять твою кровь силой, – сказал я, смягчая угрозу улыбкой, забыв о том, что для ксенобитов улыбки ничего не значили. – Так ты не будешь опорочено.

Танаран снова фыркнуло всеми ноздрями.

– Опорочено, – повторило оно. «Опорочено». Выставлено в неблаговидном свете. – Veih. Нет.

Валка откашлялась:

– Это лишь капля крови. Мы выкачали куда больше, когда укладывали тебя в фугу.

– Это другое, – не согласилось Танаран. – Я уже в вашей власти. Ваш пленник. Ваше… это, – оно снова кивнуло влево, – вы продадите меня новым хозяевам.

– Мы хотим вернуть тебя старым, – возразил я.

– Мы хотим вернуть тебя домой, – поправила меня Валка, смягчив мои слова.

Ксенобит положил руку на голову, за гребнем, откуда росла жесткая, как собачья шерсть, белая грива. Его руки были удивительно похожи на человеческие – и в то же время непохожи. Пальцы слишком длинные, черные, плотно давящие на плоть когти вместо ногтей. Когда эти пальцы шевелились, иллюзия их человечности рушилась и они превращались в некое подобие паучьих лап. Мышцы под молочной плотью также крепились к костям неведомым для наших анатомов способом.

– Танаран, – нарушил я затянувшееся молчание, не отрывая взгляда от этих уродливых, дрожащих рук. – Другого выхода нет. Прости.

Мне рассказывали, что охотник способен наслаждаться одиночеством в дикой природе потому, что его уединение – единство с животными – превращает его из человека в Человека. У него наше лицо, его действия – наши действия, его рука – наша рука. Мне доводилось испытывать подобное ощущение прежде, когда я оставался наедине с Уванари в клетке под бастилией Боросево. Испытывал ли сидящий передо мной ксенобит схожее чувство? Ощущало ли это существо, что оно не Танаран, а сьельсин и что сьельсин должен драться до последнего? Однако я напомнил себе, что оно, в отличие от Уванари, не было ни воином, ни офицером.

Все было бы проще, если бы оно оставалось замороженным. Или если бы в нашем распоряжении были другие сьельсины. Кровь можно было бы получить в медике, избежав всех этих неприятных диалогов. Танаран даже не узнало бы об этом. Но наше бегство с «Бальмунга» не оставило времени на раздумья, хотя я, безусловно, мог предугадать подобное развитие событий.

– Пообещай мне, – сказал пришелец, – не рассказывать об этом моему народу.

Я притворился, что обдумываю условие. Не знаю, почему предводители Танарана могли счесть это важным, но не соглашаться на предложение у меня не было причин.

– Как пожелаешь, – сказал я после паузы.

– Почему? Какое это имеет значение? – заерзала на стуле Валка.

– Я баэтан, – ответило существо. – Я принадлежу хозяину. Своему народу. Никому больше. Я принадлежу им и храню их святое прошлое.

«Баэтан». Слово вдруг приобрело новый особый оттенок. «Баэтан». Дословно это означало «корень». Не дерева – насколько мне было известно, в сьельсинском языке даже нет понятия «дерево», – а скорее корень горы. Основание. Традиции.

– То есть ты жрец? – спросила Валка, используя галстанское слово.

Мы не знали, было ли у сьельсинов слово, означающее «жрец».

Она поспешно уточнила:

– Ты служишь богам… Наблюдателям?

Мы с Танараном однажды заводили об этом разговор. Сьельсины были каким-то образом связаны с Тихими, древними строителями, оставившими после себя руины на сотнях планет. Не знаю, что это была за связь, но мне очень хотелось о ней узнать. Так можно было получить ответ на вопрос, который заставил Валку отправиться с нами в нашу удивительную экспедицию.

– Я служу своему народу, – сказало оно. – Помню, кем он был и кем они… – Танаран использовало местоимение, которое я прежде от него не слышал, – нас сделали. – Существо выпрямилось, горделиво вздернув подбородок и направив рога на меня с Валкой. – Если буду осквернен я, то будут осквернены и они.

– Это просто медицинская процедура, – произнесла Валка с тем же остервенением, с каким ранее говорила со мной.

– Множество вещей – на деле двери, – изрекло Танаран, будто цитируя пословицу. – Откроешь их – и впустишь неведомое.

– В данном случае это мир, – сухо ответила Валка.

Танаран вытянуло подбородок, потеребило воротник под серой мантией. Я не стал на него давить. Не стал спрашивать ни о крови, ни о его народе, ни о Тихих. Я сам затих, вконец умаявшись после долгого дня в незнакомом и неприветливом городе. Ксенобит беззвучно оголил шею и отвернулся. Мы застыли, словно две фигуры на шахматной доске. Валка смотрела на нас. Я даже не понял, что ксенобит сдался.

– Mnada! – произнесло Танаран. – Будь по-вашему.

Получив неожиданное разрешение действовать, я встал. Немного повозившись с иглой, подготовил шприц и подошел. Найти вену на теле сьельсина было нетрудно. Их кожа почти прозрачная, как изящный фарфор, пронизана тонкими черными жилами, под которыми видны лиловатые мышцы. Я поднес приспособление к той точке, где у существа проходило подобие сонной артерии – гораздо дальше, чем у человека, – и нажал на рычажок.

Танаран поморщилось, но не сопротивлялось.

Черная, как чернила – как вода ночью, – кровь заполнила ампулу. Сделав дело, я убрал шприц и вынул ампулу из инжектора. Она была еще горячей в том месте, где инжектор ее запечатал.

Я с осторожностью убрал склянку во внутренний карман шинели и сказал:

– Даю слово, что благодаря этому мы найдем твой народ.

По шее сьельсина стекала кровь. Валка подошла и дала ему платок приложить к ране.

Танаран уставилось на меня черными, как сам космос, глазами и, имитируя жест, которому его, должно быть, научила Валка, кивнуло:

– Я тебе верю.