Текст книги "Ревущая Тьма"

Глава 18
На другом краю

В варпе космос выглядит калейдоскопом из оттенков фиолетового. Стремительно приближающиеся звезды переливаются лазурным и индиго, превращаясь то в тонкие пальцы света, то, благодаря искажению пространства-времени, в безымянные геометрические фигуры. Я стоял на мостике «Мистраля», завернутый в толстое одеяло, дрожа и едва сдерживая тошноту после фуги, и наблюдал, как причудливая ткань Вселенной вьется вокруг нас на скорости, в восемь раз превышающей световую. Конечно, это был лишь обман зрения. На самом деле мы не двигались, а находились в космическом пузыре, и нас несло, как чайку на волнах.

Отавия стояла у центральной панели управления, на платформе, откуда хорошо были видны работающие внизу офицеры. Она отдавала команды и отвечала на вопросы с отточенной за многие годы четкостью. Меня никто не беспокоил, и я мог блаженно стоять босиком, скрючившись, и наблюдать, как ионизированные частицы оседают на мембране искривленного пространства на краю варп-конверта. Как же они сияли! Как феи из лесов Луина, о которых рассказывала Кэт.

– Тридцать секунд до перехода на субсветовую скорость, мэм, – сообщил младший офицер. Не помню его имени.

– Приготовить поглотители к переходу на субсветовую скорость. Не хочу, чтобы след выдал нас при выходе из варпа. – Отавия схватилась за края панели, напрягая мускулистые руки. – Теплоотводы готовы?

– Так точно, мэм.

– Думаете, нас атакуют? – спросил я и тут же сжал челюсти, чтобы не клацать зубами.

– Не хочу рисковать кораблем, – бросила капитан.

– Пятнадцать секунд.

Шаркая по полу, я перебрался поближе. Отавия отдала еще несколько кратких приказов. Я молча наблюдал. В отличие от мостиков «Фараона» и соларианского «Бальмунга», где вместо иллюминаторов были информационные экраны и голографические панели, по бокам и сверху конусовидного носа «Мистраля» располагались полноценные окна. В них я и смотрел, кутаясь в одеяло, словно в тогу.

– Пять секунд, – произнес младший офицер.

Сквозь окна полился фиолетовый свет, продираясь, как солнечные лучи сквозь толщу воды.

– Граница.

Тьма.

Свет вдруг померк; его сменила усыпанная звездами бесконечность космоса. Вдали – впереди и под нами – виднелся холодный голубой сверхгигант. Иллюминаторы успешно сдерживали солнечное излучение, и сквозь сияние я заметил яркий нимб околозвездного диска. В звездной пыли вращались еще не сформировавшиеся планеты. Пылинки размером со спутники вились вокруг, увеличиваясь в размерах и разбиваясь. За всю жизнь я ни разу не видел ничего подобного. Рождение миров. Пройдет еще немало времени, прежде чем эта звезда, этот титан вылепит своих глиняных детей, но спустя миллиард или три миллиарда лет из этого хаоса могут образоваться полноценные планеты, горячие и неукротимые.

Мы нашли частоту для связи с экстрасоларианцами. Она была отмечена на терминале Крашеного вместе с координатами станции «Март». Отавия приготовилась подать сигнал – точное сообщение, которое я написал прежде, чем мы были заморожены после побега с «Бальмунга». С тех пор прошло почти семь лет.

Я не слышал, что она говорила.

Прислонившись к иллюминатору у правого борта, я вглядывался в алую пену и диск, в этот космический инкубатор.

«Рождение миров», – подумал я вновь, чувствуя тот же трепет, что в темных тоннелях Калагаха.

В галактической Тьме плыло четыреста миллиардов солнц. Империя занимала существенную часть пространства – миллионы систем, – но мы покрывали Галактику лишь подобно паутине в углу окна. Мы были ничтожны.

Случайно я заметил у диска какую-то синеватую вспышку. Если бы вместо окна была голографическая панель, я мог бы приблизить изображение, а так пришлось щуриться.

– Что-то вижу, – бросил я, не отводя взгляда.

Я не понимал, что именно увидел. Расстояние было слишком большим – все равно что пытаться разглядеть мошку на далеком холме. Вспышка повторилась, озарив тьму. Излучение термоядерного двигателя. Корабль.

– Множественные сигналы с диска! – крикнул младший офицер.

– Перехват? – настороженно спросила Отавия.

Я покосился на нее, на этого бронзового голиафа с волнистыми выбеленными волосами, склонившегося над панелью управления кораблем.

– Нет, – сказал я.

– Нет, – произнес в унисон со мной офицер и добавил: – Они не обращают на нас внимания. Движутся по своим траекториям.

– Это шахтеры, – догадался я, вспомнив голограммы шахтерских кораблей в поясе Делоса, которые показывал мне отец. – Выкачивают из диска тяжелые элементы. Должно быть, это проще, чем бурить планеты.

На моих глазах посреди диска и в тени освещаемых холодным солнцем планетоидов возникли новые вспышки.

Отавия вызвала с консоли несколько изображений, переданных внешними корабельными камерами:

– Похоже на то. А что станция? Дала ответ?

– Нет, мэм, – отчеканил связист. – Просигналить повторно?

– Да, – распорядилась Отавия. – Держимся прежнего курса.

Отходя от иллюминатора, я едва не споткнулся об одеяло.

– Пойду навещу остальных. По словам Окойо, все должны были проснуться.

* * *

Сиран и Паллино все еще ежились от холода в медике, укутанные согревающими одеялами. Оба пили обязательный после пробуждения апельсиновый сок. С ними были Айлекс и Бандит.

– Где Хлыст? – спросил я, приглаживая воротник.

С распадом Красного отряда я снова стал носить простые черные рубашки с брюками. Верхние пуговицы рубашки были расстегнуты, приоткрывая оторочку с орнаментом «бута».

Паллино вперил в меня единственный голубой глаз. Он еще не надел повязку на другой, и покрытая шрамами глазница зияла передо мной.

– Размораживается.

– А сьельсин?

– Где-то, – пожал плечами старый мирмидонец.

– Его уже две недели как разбудили, – объяснила Айлекс, помогая Сиран встать. – Оно с доктором Ондеррой. Общаются.

– Что-что? – переспросил я, не до конца понимая. Должно быть, еще не отошел от фуги.

Дриада тряхнула головой:

– Отавия обустроила для него камеру как полноценную каюту. Они там.

Придерживая одеяло, она отвела Сиран к душевой. Гомункулы всегда восстанавливались после фуги быстрее нас, млекопитающих. Наверняка в биохимическом составе крови содержалось что-то, что им помогало.

Опустив руки, я кивнул и двинулся к выходу.

– Адр, – заставил меня развернуться голос Паллино. – Ты в порядке?

Я потупил взгляд, не зная, что сложнее – смотреть Паллино в пустую глазницу или в проницательный глаз. Я до сих пор прекрасно помнил, как кричала на меня Джинан, когда я поднимался по трапу, видел слезы в ее глазах, чувствовал ее гнев. Мы провели в заморозке семь лет, но, по сути, все это случилось лишь вчера.

«Мимолетное время, прости нас…» – подумал я. Это был не афоризм схоласта, а молитва, которую я помнил с детства[9]9
  Молитва, о которой идет речь, родом из компьютерной ролевой игры «Baten Kaitos», разработанной компаниями «Monolith Soft» и «tri-Crescendo» и выпущенной компанией «Namco» для игровой платформы «Nintendo GameCube» в 2003 году.


[Закрыть].

Сделав резкий глубокий вдох, я расправил плечи, перестал сутулиться.

– Да, Паллино. Я… Со мной все будет хорошо.

И голубой глаз, и пустая глазница одинаково подозрительно прищурились, но Паллино улыбнулся, показав пожелтевшие зубы:

– Ну ладно. Ступай. Я скажу парнишке, где тебя искать.

Я отдал честь старому центуриону, прижав кулак к груди, и поспешно покинул медику. Прошел под боевыми знаменами, вяло болтавшимися под массивной переборкой. Никто меня не беспокоил, включая двух норманцев-часовых, оставленных Отавией у двери в карцер.

– Комендант, – пробубнили они с поклоном.

Я хотел было поправить их, сказать, что мечтам пришел конец, но не стал. По моей просьбе они открыли дверь, хотя я был без телохранителя, и я шагнул через порог.

В камере, несмотря на все разговоры о том, что это клетка, оказалось весьма уютно. Стены были белыми, проклепанными, как и в коридорах, потолок – слишком низким для ксенобита, а кровать – слишком короткой. Но по крайней мере, она там была. Как и туалет, и ультразвуковой душ. Свет был приглушен и настроен в красном спектре, чтобы защитить деликатное зрение сьельсина. Танаран сидело на краю кровати, склонив голову. Его белая грива постепенно отрастала и свешивалась на плечо. Темная мантия выглядела чистой, как новая, – я даже подумал, что кто-то напечатал ее, пока мы спали. Заметив меня, оно повернулось, прерывая разговор с…

– Валка! – с притворным удивлением воскликнул я.

Тавросианка-ксенолог улыбнулась.

– Адриан! Рада видеть вас в добром здравии, – произнесла она на чистом сьельсинском. – Мы как раз о вас говорили.

Танаран молча показало глянцевые зубы. Среди его сородичей это сошло бы за улыбку.

Когда дверь за мной закрылась, Валка снова заулыбалась, но перестала, заметив меч у меня на поясе.

– Только проснулись?

Сама она вовсе не испытывала симптомов недавно вышедших из фуги пациентов.

– Я… да, – ответил я на галстани, заведя руки за спину. – А вы?

Она помотала головой.

– Мы с Танараном уже две недели бодрствуем. Я практиковалась в сьельсинском, – ответила она на языке ксенобита для его удобства.

– Она хорошо говорит, – сказало Танаран. – Лучше тебя.

– Не сомневаюсь. – У меня не было сил улыбнуться. – Надо понимать, вторая заморозка прошла лучше первой?

Танаран гулко выдохнуло, и я не сразу понял, что это «да» на его языке. Нам пришлось импровизировать, переоборудовать реанимационный резервуар медики в ясли для фуги. Это было рискованно, но другого выхода не оставалось. Обычные ясли были слишком малы для высокого сьельсина.

– Okun’ta naddimn, – произнесло оно наконец.

«Ты сумасшедший».

Я ухмыльнулся.

– Видимо, твои корабли медленнее наших, – добавило Танаран.

Возражение было готово сорваться у меня с языка, подталкиваемое двумя десятилетиями аристократического воспитания, человеческой природой и имперской гордостью, что довлела надо мной, словно меч. Но я промолчал.

– Мы нашли… – спросила вместо этого Валка, переходя на галстани, – экстрасоларианцев?

– Да, – ответил я на том же языке. – По крайней мере, Отавия так считает. Кого-то мы нашли.

Я вкратце рассказал о шахтерских кораблях, которые мы заметили вдалеке.

– Это они. Похоже на них, – кивнула Валка.

– Но ничего похожего на станцию.

– Стан…цию? – переспросило Танаран на сбивчивом галстани. – Что такое стан…ция?

Я ошеломленно моргнул.

– Вы его учите? – покосился я на Валку.

– Честный бартер, – пожала она плечами. – Мы обсуждали их богов.

Тихих. Нельзя было ее винить. Валка путешествовала с нами десятки лет и большую часть времени бодрствовала, дожидаясь возможности поговорить с инопланетным баэтаном. Танаран было кем-то вроде жреца и… историка. Если его народ поклонялся Тихим – а это, судя по всему, так и было, – то Валка не могла упустить возможности стать первым человеком, расспросившим сьельсинского нобиля об их религии и богах. Это было ее мечтой – и большой честью.

Не зная, как отреагировать, я произнес:

– Oscianduru.

Этим словом сьельсины обозначали свои огромные корабли-государства. Была ли на них похожа экстрасоларианская станция, я не знал. Судя по операм моей матери, я ожидал какую-то мрачную индустриальную дыру, место, где всегда темно и кругом работают машины. В других легендах говорилось о хрустальных дворцах, подобных джаддианским. Сам Воргоссос представлялся дворцом изо льда и алмазов, сказочным городом, населенным демонами вроде тех, что подчинил себе мифический Кхарн Сагара, когда изгнал Возвышенных.

Мой терминал засигналил. Отвернувшись от доктора и ксенобита, я включил рацию под правым ухом:

– Марло слушает.

Голос Отавии резонировал у меня в черепе, как будто она была совсем рядом:

– Есть ответ.

– Со станции? – спросил я.

– Да. Приходите.

– Отлично. Буду сию минуту. – Я повернулся к Валке и сьельсину. – Предупредите персонал на мостике, что со мной будет наш гость.

Не желая показаться грубым и в то же время избегая спора, я отключил связь.

* * *

Когда мы вошли, на мостике воцарилась гробовая тишина. Все – даже летные офицеры оперативного штаба под центральной панелью управления – прекратили работать и болтать. Не важно. Пусть я этого и не знал, но мы уже вышли на вектор приближения, и «Мистраль» был под контролем портового управления… ну, или что там заменяло портовое управление в этих дебрях. В тишине можно было расслышать, как капельки пота выступают над верхней губой Бастьена Дюрана.

Он утер губы и, скрывая таким образом страх, поправил косметические очки. Мог бы этого не делать. Несмотря на темную кожу, он был бледен, как привидение. И не он один. Все норманские офицеры с опаской глядели на восьмифутового ксенобита, вошедшего в сопровождении двух стражников со станнерами, которые выглядели скорее ликторами, чем конвоирами.

Единственная, кто не боялся, – это Отавия. Сомневаюсь, что ей доводилось прежде встречаться с Бледными, но она ничем этого не выдала. Капитан держалась прямо, скрестив руки, вздернув подбородок и покусывая изнутри щеку. В полный рост она была почти с Танарана, особенно если учесть, что ксенобит привык пригибаться под низкими переборками.

– Так вот ты какое, – произнесла она.

– Raka ichaktan, – объяснил я.

– Капи…тан? – повторило Танаран на ломаном галстани. – Ты капитан?

Корво не удивилась. Полагаю, она следила за беседами сьельсина и Валки с самого начала. Записывала их. В отличие от офицеров, она привыкла к пришельцу на борту. Боги, характер у этой женщины был стальным. Даже крепче стали.

– Корво, – представилась она. – Отавия Корво.

Клянусь Землей, она протянула ему руку.

– Я Касантора Танаран Иакато, баэтан в… Баэтан итани Отиоло, аэты Аранаты, – с запинками ответило существо по-человечески.

Оно не подало руку в ответ. Не могу сказать, оттого ли, что не поняло жеста – я и сам, будучи палатином, был непривычен к рукопожатиям, – или из пренебрежения.

Отавия опустила руку и, не желая уступать в титулах, добавила:

– Я капитан корабля «Мистраль», – она покосилась на меня, – и коммодор Мейдуанского Красного отряда.

Я едва сдержал улыбку. Пожалуй, теперь она фактически была коммодором. Красный отряд был лишь прикрытием, но имел реальный статус на Монмаре, Фаросе и других норманских фригольдах. Оставался признанной организацией. Если Отавии был нужен титул, я не возражал.

Валка тихо перевела Танарану, чьи познания в человеческом языке были по-прежнему ограниченны.

Я чувствовал, как присутствующие обращают взгляды на меня, и выступил вперед, придерживая на поясе меч Олорина:

– Как ситуация?

Отавия Корво оправила мундир и махнула рукой, вызывая голограмму с центральной консоли:

– Вот станция.

Она посторонилась, чтобы я мог разглядеть сильно увеличенное, искаженное по цвету изображение пространства перед кораблем. Позади околозвездного диска, прямо над плоскостью эклиптики, виднелось кольцо. По голограмме нельзя было судить, какого оно диаметра – в милю или в десять тысяч миль, – и безымянная синяя звезда также не позволяла невооруженным глазом сопоставить масштабы. Даже многократно увеличенное изображение станции было нечетким, заметным лишь благодаря слабому инфракрасному и ультрафиолетовому излучению.

Я посмотрел в окно сквозь голограмму. Впереди не было ничего, кроме Тьмы.

– Удалось с ними связаться? – спросил я.

Отавия кивнула:

– Мы на автопилоте. Они ведут нас дистанционно.

– С помощью деймона? – не удержался я.

Валка фыркнула.

– Не знаю, – пожала плечами Корво. – Возможно.

– Сколько до стыковки?

– Девять часов, – ответила капитан. – Хватит, чтобы поспать. Вам бы после разморозки не помешало.

Я медленно кивнул в знак согласия и снова принялся разглядывать голограмму. Должно быть, лицо выдавало мои мысли, потому что Отавия пояснила:

– Это экстрасоларианский город-кольцо.

Валка подошла к нам. Танаран следом.

– Никогда таких не видела, – звонко сказала ксенолог. – Он большой?

– Шестьсот миль, – ответила норманка, не сверяясь с дисплеем.

– В диаметре?

– Да.

Валка издала вздох удовлетворения:

– Должно быть, они строили его веками.

И что за века это были! Я смутно представлял, как экстрасоларианцы трудятся во мгле, надеясь, что ни Империя, ни мандарийские исследователи не обнаружат их работу. Сколько таких станций было запрятано в щелях Империи? Сколько городов? Сколько миллионов жителей там обитало? Большим искушением было предполагать, что Империя плотно раскинулась над звездами. Я снова подумал о паутине, о том, что наша Империя пронизывает обитаемую Вселенную золочеными нитями. Тонкими, которые легко можно оборвать.

Древние рисовали вокруг карт чудовищ. Левиафанов и морских змеев. Мир был неизведан, и чем дальше человек удалялся от застенков цивилизации, тем удивительнее этот мир становился. Но у карт были и другие края. Сгибы. Трещины.

Перед нами простиралась такая трещина.

И там обитали драконы.

Глава 19
Врата Вавилона

Туман, стелившийся между зубьями ворот ангара, напоминал дым из драконьей пасти, и я поднял воротник длинной шинели. Хлыст перетаптывался позади, в полушаге от меня, вместе с Сиран. Я держал руки в карманах, сжимая правую на рукояти меча. Когда ворота открылись, я осторожно шагнул вперед, не сводя глаз с синеватого огонька впереди и не забывая о том, что назад, к «Мистралю», вел длинный рукав.

Не зная, чего ожидать, я воображал себе всяких чудовищ. Помня сюжеты материнских опер, я готовился к появлению из тумана какой-нибудь твари. Грозного существа, которое когда-то, возможно, было человеком, с железными ногами и слюнявым хоботом. Кошмарного чудовища вроде СОПов, с которыми мы несколько недель – или лет – назад дрались на Рустаме. Синий огонек стал розовым, дымку пронзили золотистые лучи, и мне послышались тихие голоса.

А затем – крики птиц.

Туман рассеялся, осел, как мне показалось, росой на металлических стенах. В ангар ворвался городской воздух, воздух окружающего мира. Бандит шагнул вперед мимо меня, я последовал за ним без цели и без плана, вспоминая собственные слова.

– Отавия, – сказал я, – если ничего не выйдет, если мы ничего не найдем, то бросьте меня здесь.

Я решил так во время долгого ожидания, пока мы приближались к городу-кольцу. Станция «Март» возникла из тьмы, скрученная, подобно порожденному хаосом уроборосу. Пути домой отсюда не было. Даже Райне не спасла бы меня, вернись я побежденным.

Но я не мог потерпеть поражение.

– Что? – Отавия поглядела на меня так, будто я был психом или идиотом. – С чего бы это?

– Бассандер. Империя. За вами они гоняться не станут. – Я смотрел на огни, искусственными звездами рассыпавшиеся по поверхности огромного кольца. – Я позволю всем своим людям перейти к вам на службу, если они захотят. Их ничто не удерживает. Но я не отправлюсь отсюда никуда, кроме Воргоссоса.

После Фароса у меня оставалось достаточно денег, чтобы оплатить полет… куда-нибудь. Внезапно я осознал абсурдность всего, что делаю. Сумасшествие. Я перешел через край света в погоне за легендой, услышанной от кошмарного существа. Подобно пиратам Старой Земли, опьяненным рассказами о золотых городах и источниках вечной молодости, я многое потерял на пути к цели: титул, положение при дворе Матаро, место в легионах и… Джинан. Как и те пираты, я верил, что ищу нечто реальное, в то время как весь мир убеждал меня в обратном. Интересно, верил ли до последнего старый де Леон[10]10
  Хуан Понсе де Леон (1474–1521) – испанский исследователь и конкистадор, основавший первое европейское поселение на Пуэрто-Рико и открывший Флориду, как утверждается, в поисках источника вечной молодости. Погиб от ранения отравленной стрелой в результате конфликта с местными индейцами.


[Закрыть], умирая от яда в своей земле обетованной, что высшие силы непременно спасут его? Надеюсь, что да.

– Ваши люди даже под дулом пистолета вас не бросят, – заметила Отавия. – И я тоже не собираюсь.

Я попытался возразить, но она повторила:

– В войне пылают мои планеты. Гибнет мой народ.

Пылают.

Мы вышли из ангара под проливной дождь. Дождь. На космической станции.

Я застыл на месте.

Повсюду высились смутные серые силуэты зданий – одни пониже, другие до самых облаков, подобные колоннам какого-то унылого и пугающего зала. Не знаю, как высоко был потолок, но я не сомневался, что он есть. Чувствовал, как человек чувствует приближение грозы. Крыша мира, дамокловым мечом нависшая над головой. Услышав, как выругался Хлыст, я заставил себя поднять лицо к маслянистому дождю. Как и на Рустаме, здания были окружены голографическими рекламными щитами с текстом на галстани и ниппонском, на лотрианской кириллице и джаддианской вязи. В каплях дождя сверкало изображение пророка в шафрановых робах теравадского бхикку. Ветер доносил громкое гудение бура. Пророка сменила женщина с накрашенной белилами кожей. Она улыбалась; рядом появлялись и исчезали в дожде ниппонские слова.

Город и бело-голубое сияние из-за облаков над крышей так поразили меня, что я не сразу заметил людей на улице. Они появились из ультрамаринового сумрака, сутулясь под зонтиками и кутаясь в дождевики, не обращая внимания на голографическую рекламу. Среди них ковылял человек ростом со сьельсина; из массивного устройства на его руке вырывались клубы пара. Только когда он приблизился, я понял, что устройство и было его рукой. Мы слились с толпой. Никто не обращал на нас внимания. Я видел, что под кожей прохожих горят световые индикаторы, фарфорово-белые устройства сверкают за ушами и на руках. У многих руки были искусственными, керамическими, стальными или поликарбоновыми. На одной женщине был бронированный костюм с воротником до подбородка, и, лишь когда она поравнялась со мной, я заметил черно-синие провода и кабели, заменявшие ей связки и сухожилия.

Тут даже у меня, человека вовсе не религиозного, вырвалась молитва.

«Святая Мать-Земля, храни нас во Тьме и в стране чужой, – произнес я про себя. – Береги нас, о Мать, от машин».

Куда подевался Хлыст? А Сиран с Бандитом?

«Защити нас, о Мать, от извращения плоти».

Я не видел лица, лишь шесть ярких, похожих на объективы камер отверстий на черной стеклянной пластине. Шлем? А вот другой, с блестящей стальной челюстью и хромированными зубами.

«Защити нас, о Мать, от разрушения плоти.

Защити нас, о Мать, от владычества стали.

Защити нас, о Мать, от тирании кремния.

Защити нас, о Мать, от духа в машине».

Я подумал о Валке, о приборе, встроенном в основании ее черепа, и напомнил себе, что вокруг меня не было чудовищ. Только люди. Изуродованные и преображенные машинами, но все равно – люди. Шумел обычный, пусть и полный секретов, город. Шел обычный дождь. Но мне никак не удавалось успокоить сердцебиение. Оставалось лишь смириться. Я не мог убедить себя в том, что силуэты вокруг – люди, но в конце концов свыкся с кошмаром, и мой пульс пришел в норму.

Никто нам не мешал, не преграждал путь и не осыпал нас вопросами. Нас не встретили ни портовые службы, ни охрана. Тем не менее я не сомневался, что за нами наблюдают. Я рос в Обители Дьявола под неусыпным взором множества камер и кожей чувствовал, когда на меня смотрят. По улице, плюясь белым паром, прогромыхала вагонетка, не притормаживая перед переходившими улицу мужчинами и женщинами в прозрачных пластиковых дождевиках.

Не имея четкой цели, я решил стать ведомым и позволил Бандиту вести. В ярком красно-белом кафтане нормано-джаддианец выглядел среди повсеместной серости как бельмо на глазу.

– Ты держишься так уверенно, как будто бывал здесь прежде, – заметил я.

– Это, ваша светлость, потому, – ответил он с улыбкой, – что я умелый обманщик. – Постучав по носу, он приблизился ко мне. – Но мне доводилось бывать среди экстрасоларианцев. Я не боюсь их так, как вы.

Мне хотелось возразить, но я промолчал, поймав взгляд ярких красных глаз какого-то юнца.

– Пожалуй, лучше меня здесь так не называть, – сменил я тему.

– Вашей светлостью? – переспросил Бандит, качая головой. – Не выйдет. У вас это на лбу написано.

– Это точно! – согласился Хлыст, ничем мне не помогая.

– Ничего-ничего, не волнуйтесь! – Бандит похлопал меня по плечу. – Здесь никому до этого нет дела. Эти люди ценят свободу, Марло. Не кровопролитие. Свободные люди, свободный рынок. Почти как норманцы.

– Почти? – повторил я, глядя на женщину с пучком сверкающих проводов под кожей.

Бандит проводил ее одобрительным взглядом:

– Капелла ошибается. Человеческую кровь так просто не выцедишь. Машины лишь помогают этим людям быть теми, кем они хотят.

Я оставил это без комментариев. Неподходящее время и место. Звук бура вернулся, и я предположил, что с ним вернулась и голограмма бхикку, рекламировавшая черт знает что. Сквозь облака пробивались лучи, подобные звездным, и я видел там и сям тусклые фонари, подсвечивавшие лазурный городской сумрак и люки в потолке. Сколько здесь жило народу? Сколько тысяч человек? Радар «Мистраля» зафиксировал, что в длину кольцо было шестьсот миль, в ширину – пятьдесят, в высоту – пять. Десятилетия спустя, когда я был гостем Алдии, князя Джадда, он показал мне Небесные сады Альказ ду Бадра. Там, в парящих в воздухе хрустальных сферах, диаметром три метра каждая, были заключены маленькие миры. В них, похожих на детские снежные шары, поддерживался идеальный микроклимат. Росли деревья бонсай, живые цветы, и жили крошечные звери, выведенные косторезами и хиромантами этой удивительной страны. Прекрасные маленькие миры. Мне вспомнились муравьиные фермы крестьянских детей и корабли в бутылках, созданные энтузиастами от избытка свободного времени.

Станция «Март» была таким миром в небывалых пропорциях.

– Однако, – сказал я, – не уверен, что в наших интересах на каждом углу трубить мое имя.

– Напротив, – возразил мой спутник. – Вы, палатины, постоянно гоняете на задворки Вселенной, чтобы повидаться с косторезами или купить ген-тоника.

Наша четверка остановилась перед одним зданием, укрывшись от дождя. Хлыст и Сиран молчали, оглядывая толпу с тем же религиозным предубеждением, что и я. Слова Бандита всколыхнули воспоминания об услышанном в вагоне канатной дороги над улицами Арслана.

– Крашеный говорил, что палатины прилетают сюда в поисках… – я чуть не усмехнулся, вновь вспомнив о древних пиратах и источнике вечной молодости, – способа продлить жизнь. Методов, запрещенных Капеллой.

Тем, кто готов был пойти против Капеллы, такие методы действительно были доступны. Процедуры, выходящие за рамки точного генетического моделирования, которому подвергались палатины. Операции, за которые человек мог предстать перед инквизицией и Белым мечом.

Я хотел отвергнуть предложение Бандита, но, подумав, ответил:

– Предположим, что мне тоже это интересно.

Не глядя, я почувствовал, как помрачнел Хлыст. Мой друг и ликтор хорошо знал, как проводят время палатины-декаденты. Еще ребенком его продали на мандарийский корабль-бордель, где он стал катамитом и обслуживал мужчин и женщин, что вели дела с хозяевами. Он с презрением относился к аристократам, прекрасно понимая, какими мерзавцами те могут быть. Многие из них получали выгоду из бед других людей, продавали или проливали их кровь, как вино. Безусловно, не все аристократы такие, но в целом я разделял мнение Хлыста.

– Может, лучше притворимся, что хотим продать Бледного? – предложила Сиран, имея в виду Танарана. – Экстрасоларианцы ведь промышляют работорговлей?

– Покупатели найдутся прямо здесь, – ответил я, мрачно обводя взглядом унылый город. – Не пойдет.

– Можно поспрашивать, – сказал Хлыст, складывая руки так, чтобы ладонь была прямо под рукоятью дисраптора, прицепленного под курткой. – Кто-нибудь наверняка летает на Воргоссос.

– Можно, – кивнула Сиран.

Стиснув зубы, я помотал головой:

– Вряд ли это будет легко. Иначе о Воргоссосе не ходили бы легенды.

Я старался не думать о словах Крашеного о том, что Воргоссос могут найти лишь те, кого пригласит правитель. Было в этом что-то от заклинания или молитвы. Звучало как обет. Отряхнув шинель от капель, оставшихся на водонепроницаемой ткани, я вдруг почувствовал, что продрог.

– С чего-то надо начинать, – заметил Бандит.