Текст книги "Прах человеческий"

Глава 17
Потревоженные боги

Я проследовал за марсианами и гофмейстером по разбитой заснеженной лестнице, через покосившиеся двери, в фойе некогда роскошного отеля. Все окна были выбиты, и под ними насыпало кучи снега.

Диваны и крыльчатые кресла были перевернуты и сломаны, у конторки консьержей валялись осколки мозаичных абажуров. Громадная картина, изображающая отдыхающих у бассейна мужчин и женщин, была исполосована и заляпана засохшей кровью. Глубокие следы когтей остались на обоях, деревянных панелях и столешницах.

Мы не остановились, чтобы поглазеть на разруху, а сразу направились в задний коридор, мимо туалетных комнат с испорченными фресками и опустошенными диспенсерами. Из двери справа от нас появился еще один марсианин и поприветствовал нас с Никифором.

Пара других открыли двойные двери в конце коридора, и мы поднялись по короткой лестнице в большой обеденный зал. Над роскошным помещением нависали два яруса балконов, их поддерживали черные мраморные колонны. Некогда великолепная люстра – созвездие из десяти тысяч хрустальных слез – ныне лежала в ледяных осколках среди банкетных столов в самом центре круглого зала. Увидев дальнюю стену, я сразу понял, почему для тайной встречи было выбрано именно это место: окна здесь были из алюмостекла, а не из обычного, как в фойе, и таким образом зал был защищен от стихии и выстрелов снаружи.

Вот только от холода окна не защищали.

Вогнутые ниши, в которых располагались окна, доминировали над пространством напротив входа. Еще одна небольшая лестница вела к возвышению, где прежде, вероятно, богатых гостей развлекал оркестр. Уцелевшие рамы были отделены друг от дружки латунными панелями. Выглянув в окно, можно было увидеть масштабы разрушений, причиненных некогда величественному Ротсмуру. Город превратился в океан из черного камня и пепла, наполовину припорошенный снегом, ниспосланным милосердной зимой. Прямо посреди оркестровой площадки сидела мраморная скульптура, которой снесли голову.

Человек, которого я ожидал здесь встретить, стоял у скульптуры лицом к окну, почти прижимая к стеклу нос. Он выглядел алой тенью, отброшенной безголовым изваянием его самого.

– Лорд Марло, – произнес кесарь Вильгельм, не оборачиваясь, и рукой в красной перчатке указал рядом с собой: – Будьте любезны, подойдите.

Я замешкался лишь на миг и поднялся на две ступеньки к оркестровой площадке. Зачем императору понадобилась такая секретность? Он мог бы просто вызвать меня в свои покои или в тайный кабинет на борту «Лучезарного рассвета». Подойдя к нему, я невольно нахмурился.

На нас глядели наши отражения – призраки, затерявшиеся в руинах мертвого города.

– Семнадцать миллионов триста двенадцать тысяч девятьсот семь человек, – проговорил император. – Население города согласно последней переписи, проведенной погибшим домом Бампасис.

Я промолчал, чувствуя, что отвечать будет невежливо.

– Нам неизвестно, сколько погибло в ходе бомбардировок, а сколько было угнано Бледными. Также неизвестно, скольким удалось скрыться. – Император поежился, вероятно, от холода. – Скорее всего, мы никогда этого не узнаем.

– Никогда, – повторил я, поняв, что теперь можно говорить. – Приблизительные цифры удастся установить, но я всегда задумываюсь о том, сколько мы упускаем.

Я вспомнил высокие скалы Фессы и погребальные курганы, возведенные мной в честь моих бойцов, чьих имен я даже не помнил.

– Лорд Марло, я терзаюсь из-за каждой жертвы, – произнес император, не сводя глаз с развалин Ротсмура. – За два года, что мы здесь, я приходил сюда полсотни раз. И до этого, на Сираганоне, Баланроте и других планетах. Я заставлял себя смотреть.

Я услышал четыре коротких резких вдоха – прием схоластической дыхательной техники – и подумал, что знаю, какие слова произнес про себя кесарь.

«Горе – глубокая вода».

«Ярость ослепляет».

– Я знаю, что вам знакомо это чувство, – продолжил он, не глядя на меня. – Я читал ваши рапорты. Нет слов, нет столь черных проклятий, чтобы описать злодеяние, совершенное с вашим отрядом. Знайте: я был с вами честен. Я скорблю вместе с вами. О каждом из ваших соратников.

Он по-прежнему не оборачивался и вообще почти не шевелился, но по его тону я почувствовал, что это правда. Каждый слог срывался с его языка, как капля крови, падающая на алтарь. Один за другим.

– Если бы я мог предугадать, что ждет вас на Падмураке, если бы предчувствовал предательство лотрианцев… я бы не послал вас туда. Их кровь на моих руках.

Я в изумлении смотрел на кесаря, не отваживаясь произнести ни слова. Со мной говорил человек – не корона. Не олицетворение престола. Никаких «мы», только честное «я» – столь малое, но гораздо более великое.

– Они были вашими слугами, ваше сиятельное величество, – запинаясь, выдавил я.

– Были, – ответил Вильгельм, не сводя глаз с обгорелых руин в снегу. – Но я, в свою очередь, был их слугой и не справился с обязанностями.

Он растопырил ноздри и кивнул в сторону развалин:

– Это был прекрасный город. Здесь жило семнадцать миллионов человек. Теперь никого не осталось. Все потому, что я их подвел.

Следовало ли мне утешить его? Сказать, что он сделал все, что мог, и продолжал делать все, что мог?

Я промолчал.

– Ответьте мне, как можно надеяться на победу над такими демонами?

– Нужно самим стать демонами, господин, – сказал я.

Мое праздное замечание вызвало у императора усмешку, но он только сжал губы.

– Вы лучше меня знаете историю, – сказал я в тишину. – Ангелы – это демоны, сдержавшие клятву и продолжающие служить добру и истине.

– Добру и истине, – повторил император. – Верно говорите, милорд. Совершенно верно…

Он слегка, как бы про себя, кивнул и вдруг повысил голос:

– Оставьте нас!

Из зала и с балконов послышалась тяжелая поступь бронированных стражей. Оглянувшись, я увидел, как десяток гоплитов-марсиан отключили камуфляж, а справа словно из ниоткуда возник зеркальный силуэт экскувитора в белом плаще. Все они отступили и скрылись за двойными входными дверями и в коридорах верхних этажей.

В мгновение ока с нами остался только Никифор. Андрогин откинул капюшон и, выдыхая облачка пара, сел в одинокое уцелевшее кресло рядом с разбитым обеденным столом.

Император Вильгельм Двадцать Третий прислушался и, когда двери закрылись, отвернулся от окна. На нем была алая накидка с горностаевым воротником, как у Никифора. Он отбросил ее назад, открыв белые доспехи.

– Ушли? – спросил он.

– Ушли, – ответил гофмейстер, убирая палец из-за уха.

– Хорошо, – кивнул император и приблизился ко мне.

Бурные эмоции улетучились из его голоса, человек скрылся под короной. Он превратился обратно в императора, и во взгляде и душе его теперь пылала лишь озабоченность делами Империи.

– Лорд Марло, скажите, вы их нашли?

– Кого? – непонимающе моргнул я.

– Ваших Тихих, – сказал император. – Вы искали их на Колхиде. Успешно?

Я снова удивленно моргнул и мысленно вернулся в прошлое, вспоминая тот разговор, на который ссылался кесарь. Это было еще до Береники, до Анитьи. До нашего первого путешествия на Колхиду, сразу после неудачного покушения в Большом колизее, организованного принцами Филиппом и Рикардом. Давным-давно. Император спрашивал, откуда я знал о Тихих и действительно ли у меня бывают видения…

– Успешно, – ответил я, глядя ему в глаза.

Лицо императора превратилось в маску из слоновой кости. Он держался как схоласт, не выдавая эмоций, являясь образцом спокойствия.

– Рассказывайте, – потребовал он, сложив за спиной руки в перчатках и блестящих перстнях.

– Я…

Мой голос сразу же сорвался. С чего начать? С чего можно было начать? Я покосился на Никифора, перевел взгляд снова на его величество, чувствуя в груди тягучую неуверенность.

– В прошлый раз, на Форуме, мы обсуждали Братство, мериканского деймона, порабощенного правителем Воргоссоса, – сказал я, напрасно предположив, что Вильгельм перебьет меня. – Нечто в его природе… в его программе… позволяет ему видеть время так, как мы с вами видим этот зал. Тогда я рассказал вам, как заглянул в будущее и встретился там со взглядом Тихого, и о том, что Тихий вмешивался в человеческую историю со времен Бога-Императора, а то и раньше. Братство, как и я, считало, что Тихие – это народ, населявший Вселенную в конце времен. Это оказалось лишь отчасти правдой.

– Отчасти? – переспросил Никифор.

Вмешательство гофмейстера отвлекло меня, и я облизнул губы, считая в уме.

– Ваше сиятельное величество, – спросил я, переведя дух, – когда вы согласились отправить меня на Колхиду, вам было известно, что под Имперской библиотекой на Колхиде содержится другой мериканский деймон?

К моему изумлению, император резко, хрипло усмехнулся.

– Черная Земля, что вы! – воскликнул он и усмехнулся еще раз. – Лорд Марло, у вас особый талант наступать во всякое… Нет, я не знал о машине, будьте уверены! Если бы знал, то ни за что не позволил бы вам побывать на Колхиде.

Он помрачнел и спросил:

– Вы поэтому вернулись туда, прежде чем доложить мне? Агенты сообщали, что вы посещали атенеум, но были отосланы приматом. Хотели увидеть деймона?

– Что? – Я даже не постарался скрыть удивление. – Нет! Я полетел на Колхиду, чтобы похоронить и оплакать погибших. Там уже была похоронена одна из моих боевых подруг, а в атенеуме жил мой старый учитель…

Я не назвал Тора Гибсона из Сиракуз по имени, чтобы не давать повода императору и особому отделу разведки подозревать принца Филиппа Бурбона в некоем несуществующем заговоре. Я напомнил себе, что, прежде чем стать моим учителем, Гибсон был предателем.

– Я хотел найти там утешение, но мой учитель уже давно умер.

Император почти незаметно прищурился. От человека, несколько минут назад выражавшего мне соболезнования, не осталось и следа.

– О деймоне можете больше не волноваться, – сказал он. – Капелла приставила к нему часовых. Он под надежной охраной.

– Это хорошо! – без тени промедления воскликнул я, вспомнив старый корабль и больное сознание Горизонта, слабоумную реликвию древней варварской эпохи. – Так безопаснее для всей галактики, – сказал я, ощущая, что во рту пересохло, а язык едва ворочается. – Я надеялся найти там какие-нибудь документы, относящиеся ко временам Бога-Императора. Не религиозные тексты, а реальные подтверждения его особых талантов.

– Зачем? – спросил Никифор.

Я посмотрел на него свысока и сказал, не отводя взгляда от его зеленых глаз:

– Потому что узнал от Кхарна Сагары, что у Бога-Императора были видения.

Повернувшись к императору, я продолжил:

– Ваше сиятельное величество, я уже рассказывал вам об этом на Форуме. Кхарн Сагара утверждал, что Вильгельм Первый видел будущее и благодаря этим видениям избавил людей из-под гнета машин.

– Говорят, что и вы видите будущее. – Император связал воедино мысли, которые я не озвучил.

– Не вижу, – ответил я, ведь мы условились говорить правду. – Это не совсем так работает. Мне показывают будущее. Иногда… иногда я запоминаю отдельные фрагменты.

– Мать-Земля, спаси и сохрани, – выдохнул император, начертив в воздухе солнечный диск. – Вы это не отрицаете?

– Не теперь и не здесь.

Я обвел взглядом остатки былой роскоши и руины вокруг нас и склонил голову, ожидая увидеть на груди красные точки лазерных прицелов марсианских стражей.

Император долго молчал, затем проговорил очень тихо, почти шепотом:

– Значит, это правда.

Он прикрыл рот рукой, взглянув на Никифора.

– Вы действительно… тот самый.

Как я должен был ответить на такое обвинение?

– Вы отрицали это, когда мы последний раз встречались на Нессе, – сказал император, отступив на шаг; его маска фараона дала трещину. – Мудро с вашей стороны. Но теперь мы одни. Я поэтому и распорядился привезти вас сюда. Здесь никто не подслушивает, никто не пройдет мимо моей стражи.

Он опустил украшенную перстнями руку и выдохнул облачко пара. Его удивление и радость сошли на нет, и он стал прежним императором, степенным и твердым, как камень.

– Все, что мы будем обсуждать, должно держаться в тайне от других людей, даже от вашей тавросианки. Ясно?

– Да, достопочтенный кесарь, – ответил я.

– Поклянитесь.

– Клянусь.

– Поклянитесь той же клятвой, что дали мне, – почти прорычал император.

Я отступил на полшага, пораженный его внезапным напряжением.

– Даю слово, – сказал я, поднимая правую руку. – Клянусь своим именем и этим. – Левой рукой я вытащил из-под одежды серебряную цепочку со скорлупой Тихого и филактерией Валки.

Кажется, императора это удовлетворило. Он поджал губы и покосился на Никифора, но андрогин был безмолвен, как обезглавленная скульптура рядом с нами.

– Значит… вы искали документы, сохранившиеся со времен Бога-Императора? – уточнил Вильгельм Двадцать Третий. – Вам известно о «Деяниях»? Она же «Книга Сына Солнечного»?

Глаза кесаря сверкали изумрудными звездами. В его облике вдруг проявилась невиданная прежде страсть, ревностный пыл, свойственный проповедникам конца света.

Я лишь тупо смотрел на него.

Император втянул воздух и дотронулся до рубина у себя на лбу, будто камень был каплей кровавого пота. Он принялся качать головой, собираясь с духом.

– То, что я сейчас вам расскажу, известно лишь немногим, – произнес он наконец. – Мне, Никифору, избранным служителям Капеллы и Высокой коллегии. Всех можно пересчитать по пальцам.

– Ваше величество, я дал вам слово.

– Тогда слушайте под страхом смерти, – сказал император. – Существует лишь три копии. Остальные были уничтожены Капеллой еще в пятом тысячелетии. Одна копия хранится под замком в Вечном Городе. Другая – в Кенотафе на Авалоне. Третья – в бункере на Старой Земле.

– На Старой Земле?! – воскликнул я.

Меня потрясло, что о нашей родине говорили как о простой планете, а не о богине или рае.

– Но… что это за книга?

– Биография. – Вильгельм подавил веселую улыбку. – Точнее, дневник, написанный… женщиной Бога-Императора.

– Его женщиной? – переспросил я.

До меня стало доходить, почему этот текст был запрещен Капеллой. Имперским лордам и леди позволялось держать наложниц и наложников, но нельзя было даже предполагать, что Первородный Сын Земли, сам Бог-Император был не чужд подобных слабостей.

– Не его женой?

– Жену он не любил, – ответил император. – Она не делила с ним постель, не была его советницей. Нет, «Деяния» были написаны Екатериной Белой, его ближайшей соратницей и матерью его сына. Настоящей матерью.

– Виктора Севаста? – произнес я имя второго императора, начиная соображать, что к чему.

– Виктора Бастарда, – с нажимом уточнил император. – Боюсь, истории Импатиана по большей части недостоверны. Происхождение Виктора не скрывалось в годы его жизни, но в последующие века престол и Капелла предали факты забвению.

Одно дело – предполагать, что Богу-Императору были присущи слабости простых смертных. Другое – утверждать, что императорский наследник был незаконнорожденным. В те времена дети лордов и леди дома Авентов рождались старым способом, как до сих пор рождаются отпрыски плебеев и зверей. Я был потрясен.

– Тогда, на Форуме… вы не спрашивали, правдивы ли рассказы о видениях Вильгельма, – сказал император, снова отвернувшись от меня, словно ему было легче говорить собственному отражению в пуленепробиваемом стекле. – Екатерина писала о Вильгельме. О человеке, не о боге. В первую очередь поэтому ее труд и предали забвению. На то, чтобы окончательно похоронить ее наследие, ушли столетия. Теперь ее помнят разве что культисты-язычники на задворках древнейших планет, а ее биография за тысячелетия исказилась до неузнаваемости… Но книга осталась. – Он ссутулил плечи. – Она – та, что так часто просыпалась рядом с ним среди ночи, – писала о его сновидениях. Она писала, что он часто просыпался с криком, дрожа в холодном поту. Марло, она называла это припадками. Припадками, понимаете? Ее рассказ совпадает с тем, что вам поведал ваш приятель Сагара. По ночам к нему обращался какой-то голос. Легенды по большей части правдивы. Порой ему являлись во сне координаты, и он тут же отправлялся к генералам с четким планом действий. Он предугадывал, куда и когда нанесут удар мерикани, где будут их колонии. Он посылал корабли в варп к новым системам, где они находили свежие плацдармы. Благодаря этим видениям он перехитрил машины. Это правда.

– А он описывал того, кто с ним говорил? – срываясь, спросил я.

Нам ответил ясный холодный голос:

– «Он почувствовал, как будто некий друг, который всегда был с ним рядом, спустя сотни лет молчания вдруг обнял его за плечи и заговорил».

Я оглянулся, по-прежнему под впечатлением от услышанного, и увидел, что Никифор с закрытыми глазами цитирует книгу ровным, безэмоциональным тоном схоласта. Цитирует на классическом английском.

– «Он общался с ним не словами, а образами, звуками и чувствами, которые для него были равноценны словам. Он показывал Вильгельму множество удивительных вещей. Звездный океан, раскинувшийся под ногами. Землю в огне. Разрушенные города и пирамиды Америки и павших вместе с ними детей Земли и железа, дым от погребальных костров которых навеки очернил небеса.

Тогда он увидел, как с небес опускается новый город, сияющий, словно солнце. Ангелы взяли его под руки и отнесли наверх, и перед ним склонились не только звезды, но и века. Лишь тогда дружеский голос заговорил с ним на языке людей: „О Князь-воевода, Отец триллионов, так должно быть“».

У меня застыла кровь в жилах. Я повернулся к окну, пряча лицо от императора и андрогина. Никифор процитировал еще пару абзацев, но я уже перестал слушать.

«…так должно быть».

Слова были не словами, а образами и чувствами. Неслышный голос того, кто показал мне видения на Эмеше, кто на вершине горы заставил все время пронестись сквозь мои глаза, кто вернул меня из Ревущей Тьмы за гранью Смерти. Утаннаш-лжец.

Тихий.

– Лорд Марло? – Император положил руку мне на плечо. – Что с вами?

– Ничего, – ответил я. – Просто в голове не укладывается.

– По словам Екатерины… – Он убрал руку. – Вильгельм называл этого «друга» Скрытым.

– Скрытым? – переспросил я, оглянувшись на императора, и прислонился к стеклу.

– Он считал его своим ангелом-хранителем. – Кесарь сложил руки и почесал подбородок. – Бог-Император признался святой Екатерине, что все откровения ему ниспослал Скрытый, и отрицал, что у него самого был какой-либо особый дар. Как и вы.

Я жестом попросил его замолчать, осознавая, что затыкаю самого императора. Мои мысли не поспевали за новой информацией. Подозрения были у меня десятилетиями, столетиями. Но получить подтверждение этим подозрениям, этим опасениям, да еще из уст самого императора, было равносильно удару молнии.

«Так должно быть».

Те же слова. Тот же голос. Со мной говорило то же существо, что и с Богом-Императором.

– Ты – кратчайший путь… – прошептал я.

Как и Бог-Император. Еще одно звено цепи, на которой висел крючок, способный подцепить Тихого и вытащить из глубин еще не открытого времени. Сколько нас таких было с момента зарождения человечества? Сколько еще будет?

– Что?

– Ничего, – ответил я, тряхнув головой, как будто желая прогнать из нее туман. – Не важно.

Изумленным взглядом я окинул Никифора, императора и некогда роскошный обеденный зал, ныне полный разбитых столов и стекла.

Император и Никифор – будто двойники в одинаковых алых накидках – глазели на меня. В тишине почти можно было услышать, как за алюмостеклом падает снег.

Тишина.

Тихий…

– Лорд Марло, – нарушил эту тяжелую тишину император, – лучше бы вам все рассказать.

Я поймал себя на том, что присматриваюсь к императору и Никифору, оцениваю расстояние до двойных дверей, словно человек, приготовившийся к бегству. Что я мог рассказать? Хватит ли мне смелости рассказать обо всем? Я вспомнил запись с комбинезона Паллино, сделанную в битве на «Демиурге», на которой была запечатлена моя гибель и воскрешение в схватке с Аранатой Отиоло. Когда меня подвергли стязанию, Бандит спрятал ее, но после отбытия с Форума запись вернулась в потайной сейф на «Тамерлане». Капелла не конфисковала ее, когда арестовала меня на Сибарисе, не нашла ее за все двенадцать лет суда на Фермоне.

Что с ней случилось?

Вероятно, она лежала в развалинах линкора на черных песках Эуэ. Могли солдаты Пророка обнаружить ее, разбирая «Тамерлан»? Или Шиому Элуша бросил искореженный остов ржаветь до конца времен под бдительным взором Миуданара? Мне едва не стало его жаль. Дораяика так жаждал правды. Если бы он знал, где искать, то нашел бы гладкую кристальную сферу, а в ней – правду, которую никогда не смог бы принять. Правду Утаннаша.

Я вдруг отчетливо ощутил, как буравят меня изумрудные глаза императора и Никифора. Неужели я слишком долго молчал?

«Страх отравляет», – прошептал в ухо голос Гибсона.

Я машинально кивнул, собираясь с духом.

– Это тот же голос, – произнес я наконец. – Мой Тихий и Скрытый Бога-Императора. «Так должно быть. Так должно быть». Это те же слова. Он говорил их мне.

– Какое совпадение, – скептически бросил Никифор.

– На Эмеше! – воскликнул я. – Он показал мне, как Дораяика идет по звездам! Ваше величество, вы должны помнить. После Гермонассы вы принимали выживших в сражении. С вами говорил легионер по имени Каракс. Он рассказывал о встрече с Бичом Земным. Я перебил его, спросил, была ли на ксенобите корона. Я описал Дораяику, потому что видел его прежде. В видениях. Помните?

Император нахмурился и посмотрел в сторону, вспоминая.

– На Эмеше, – повторил я, – и в видениях, которые Тихий передал для меня Братству Воргоссоса. Позднее я видел, как горящие корабли сьельсинов падают с неба. Видел наши разоренные планеты, и голос – тот же самый, что описывала Екатерина, – говорил со мной не словами, а образами, чувствами и звуками. Он сказал мне, что все, виденное мной, должно быть. Клянусь, это правда.

С каждым моим словом император как будто уменьшался в размерах. Сияние в его глазах померкло, словно закрылось невидимыми ставнями. Как еще это описать? Он смотрел на меня, как Бассандер Лин после битвы на «Демиурге». Лишь малые искорки до сих пор поблескивали во взгляде. Не слезы. В маленьких, хрупких мерцающих глазах императора Вильгельма искрила вера.

– Чепуха, – бросил скептик Никифор. – Вздор. Бред.

Император встрепенулся. Я повернул голову и увидел, что андрогин поднялся на ноги. Взгляд гофмейстера был суров.

– Мне надоело это слушать. Вильгельм, хватит тратить время на этого шарлатана, – с вызовом произнес Никифор. – Лорд Марло, мы показали вам хрустальный башмачок, и вы тут же осмелились утверждать, что он вам по размеру. «Тихий»! Нет никакого Тихого, сколько бы вы ни утверждали, что это он посылает вам видения.

Я еще не отошел от предыдущего потрясения и не смог внятно ответить. Как боксер, которому сбили дыхание ударом под ребра, я пошатнулся, опустил руки и пропустил еще хук в голову, от которого мозг и душа зазвенели, будто колокола.

– Что? – тупо спросил я.

– Вам известно, откуда взялось это имя? «Тихий»? – спросил Никифор.

Я вспомнил о жарких эмешских ночах, полных докучливых насекомых. Тесную квартирку Валки в дипломатическом корпусе дома Балиана Матаро.

Она дала им имя на своем родном языке. «Ke kuchya mnousseir» – Тихие.

– Никому не удавалось расшифровать надписи в их… в их руинах, – произнес я, – потому что не осталось других артефактов, кроме самих руин.

– Именно так! – Никифор подобрал полы накидки. – Это мы их так назвали. Вы заявляете, что сущность, говорящая с вами, называет себя Тихим. Но Тихих не существует! Это фикция, выдуманная древними ксенологами, чтобы объяснить необъяснимое! Выдумка, которой мы с Капеллой позволили существовать! – Разгоряченный Никифор потряс лысой головой. – Что дальше? Может, с вами и Зевс разговаривает? Или Ульмо? Милорд, какие еще сказки вы приготовили нам?

– Ник, довольно!

Император не кричал, но поднял руку, призывая к молчанию.

Камнем упала тишина. Никифор скрежетал зубами, то ли желая разгрызть этот камень, то ли стереть зубы в порошок. Я смотрел на гофмейстера сверху вниз, так и не понимая сути его претензий.

«Я не говорил, что он сам звал себя „Тихим“, – подумал я, опасаясь неосторожным словом нарушить спокойствие императора. – Тихий никогда не называл себя по имени».

– «Отчасти правда», – произнес император, отворачиваясь от слуги. – Ранее вы сказали, что теория о том, что Тихие – это народ, населявший Вселенную в конце времен, лишь отчасти правда. Что вы имели в виду?

– Во-первых, я ни разу не сказал, что он сам называл себя Тихим, – произнес я громко, обращаясь прежде всего к Никифору, после чего ответил его величеству. – Мы, и я в том числе, звали его так до того, как я по-настоящему его узнал.

– Его? – Император наконец обратил внимание на главное слово. – Что значит «его»?

– А что значит «выдумка»? – спросил я одновременно императора и гофмейстера. – Выдумка, которой вы и Капелла позволили существовать?

Глаза императора вновь загорелись; ставни, закрывшиеся перед выходкой Никифора, распахнулись.

– Я первый спросил, – сказал он.

Я сглотнул и пристально посмотрел в глаза императору. Никто из нас не шелохнулся. Дружественный и конфиденциальный характер нашей беседы не отрицал того, что я шел по лезвию ножа, по дорожке более узкой, чем тропа над бездной у тайного трона Дораяики. Кем бы он еще ни был, сколько бы он ни знал, Вильгельм оставался кесарем, сиятельным императором всего человечества. Я должен был быть крайне осторожен, потому что от этого зависела не только моя жизнь, но и жизни Валки и Лориана.

– Тихий – не народ. Если у него и есть сородичи, мне о них неизвестно. – Я вскинул и опустил палец. – Он… личность. Разум. Воля.

Я почувствовал, что у Никифора уже чешется язык что-нибудь вставить, и поэтому не стал останавливаться.

– Бог-Император понял его суть. Звал его Скрытым – в единственном числе. Ваше величество, со мной говорит один голос. И его время не прошло, оно еще впереди! Это правда. – Ощутив важность момента, я преклонил колено. – На Форуме я признался, что служу ему. Тихому, Скрытому, как угодно. Я служу ему. Он попросил меня спасти человечество. Исполнить свою роль. Но ради этого я не оставил свою службу вам, ведь вы правитель всего человечества.

– Поднимитесь, лорд Марло. – На меня упала царственная тень. – Не нужно пресмыкаться.

Подняв голову, я вдруг почувствовал себя глупо и поднялся.

– Сириани Дораяика верит, что Вселенная была создана Тихим. Вы ведь читали мой отчет?

– Читал, – посмотрел мне в глаза император. – Там такого не говорилось.

– Верно, – сказал я. – Не говорилось.

– Бог! – не сдержался Никифор. – Вы хотите, чтобы мы поверили, будто с вами говорит Бог?

– Ник, мы же верим, что он говорил с Вильгельмом, – прошептал император, к моему удивлению. – Почему Божий император должен быть первым и последним?

«Божий император». Я выпрямился и навострил уши. Не «Бог-Император».

Разговор вновь прервался неуклюжей тишиной. Никифор по-прежнему не сходил с места внизу лестницы перед оркестровой площадкой. Император буравил взглядом одну точку на ковре между мной и андрогином. Я не позволял себе даже шелохнуться.

– Что вы имели в виду, – отважился я повторить вопрос, – когда утверждали, что Тихий – выдумка?

От этого простого вопроса император пришел в себя и укутался в накидку.

– Человек начал искать внеземную жизнь прежде, чем научился летать, – ответил он. – Еще живя на Земле, мы надеялись, что не одни во Вселенной. Ходили слухи, что машины Фелсенбурга приняли некий сигнал из космоса, что дало старт мериканской колонизации других планет. Сам не знаю, стоит ли в это верить, но… поиски всегда велись. Мы долгое время прислушивались к космосу – безрезультатно. Маги того времени – схоластов тогда еще не было – выдвинули теорию, что мы ранняя, древнейшая галактическая раса. Лишь тысячи лет спустя эта теория была опровергнута. Продвигаясь вглубь Вселенной, мы находили руины по всей нынешней территории Империи. Мудрецы были убеждены, что это останки одной цивилизации. Неких «Тихих людей», а позднее – просто «Тихих». Такое имя они получили не потому, что оставили после себя только постройки, а потому, что не оставили никаких знаков. Никаких радиосигналов в пустоте, как у нас в древности. Нужно отметить, что все это было еще до появления квантового телеграфа и инфосферы. Чтобы собрать вместе все находки, понадобилось не одно столетие, в то время как слухи разлетелись по космическим дорогам и космопортам гораздо быстрее. И знаете, что выяснилось, когда находки наконец были собраны?

У меня пересохло во рту. Это должна услышать Валка. Ей необходимо об этом знать.

– Что?

– Не было никакой единой цивилизации. Тихих людей не существовало. Все теории были ложны. Народ – или сущность, если верить вам, – что оставил руины на Эмеше, Иудекке и в других подобных местах, был не одинок. Кроме него, существовало еще две или даже три древних цивилизации, после которых сохранились руины. Это известно уже тысячи лет.

Когда император договорил, в зале повисла тишина. Нарушил ее Никифор.

– Чтобы прийти к такому выводу, понадобилось несколько тысяч лет, – сказал он тише, спокойнее, чем прежде. – Но к тому времени идея о великой и могущественной древней цивилизации крепко проникла в научные круги и в народ. От нее не желали так просто отказываться. Поэтому мы переписали историю.

– С помощью Капеллы?

– С помощью Капеллы, – подтвердил Никифор.

– Из вашего отчета я сделал вывод, что вы и сами это знаете, – сказал император. – Ваша тавросианка… она ведь ксенолог?

Несмотря на шокирующие новости, на необычность обстоятельств и моего положения, на откровенность беседы с кесарем посреди руин планетарной столицы, вдали от посторонних глаз, меня все равно уязвили его слова.

– Ее зовут Валка, – сказал я. – Да, она ксенолог.

Валка верила в старую историю, в гипотезу о Тихих. Она не распознала – а может, вовсе не видела – руины других цивилизаций. Осознав, что я довольно грубо поправил императора, я затараторил дальше, надеясь, что так он пропустит обиду мимо ушей.

– В своем отчете я рассказывал о священной земле сьельсинов и расположенных там руинах.

– Да, Эуэ, – сказал император.

– Актеруму, – уточнил я и почувствовал, что невольно щурюсь. – То есть вы знали об энар? О Глубинных? О Наблюдателях?

Император тоже прищурил глаза:

– Милорд, следите за тоном. Мы с вами беседуем по душам, но я все-таки император.

Я рефлекторно поклонился и отвел взгляд.

Очевидно, кесаря это удовлетворило. Он отошел на полдесятка шагов, облокотился на латунные перила, отделявшие оркестр от обеденного зала.

– Около трех тысяч лет назад Экспедиционным корпусом были обнаружены руины поселения на Наири – сейчас это малоизвестная планета во Внешнем Персее.