Текст книги "Три секунды до"

– Что значит меня не касается?! – рявкает Том, отчего я вздрагиваю. – Белинда, ты издеваешься надо мной?! – кричит он и встряхивает меня за руку.

Я пугаюсь. Искренне и очень сильно пугаюсь. Том продолжает:

– Куда ты опять бежишь?! Во что на этот раз хочешь вляпаться?!

– Том, не кричи, прошу тебя, не надо так кричать… – шепчу я.

– Ты никуда не пойдешь, ясно? Я же сказал тебе идти спать!

Его слова поднимают во мне бурю возмущения. Я тоже повышаю голос:

– Ты не можешь запретить мне уйти! И не можешь указывать мне, что делать!

– Мне плевать, понятно? Хорошо меня слышишь? Мне плевать. Хватит бежать, Белинда! От себя ты не убежишь!

– Нет, Том… – мотаю головой, – я не могу… как я буду находиться рядом с тобой? Я не могу больше находиться рядом с тобой!

Я пытаюсь вырвать руку, но его хватка железная. Пытаюсь отступить назад, развернуться – все бесполезно. Том держит меня так сильно, что мне больно.

– Да я тут ни при чем! Ты бежишь не от меня, а от себя самой.

– Нет, Том, я не могу, отпусти меня… перестань вести себя, как моя мать!

Мой крик разрезает пространство. На секунду помещение оказывается в звенящей тишине, а после Том с рыком выхватывает у меня из рук сумку и швыряет ее в сторону. Он отступает от меня на пару шагов и проводит по лицу руками.

– Я знаю, Белинда, – говорит он, – ты привыкла убегать от боли и забываться в наркотиках. Я знаю, это приятнее и легче. Но попробуй хоть раз справиться без них… не убегай. Попробуй бороться. Ради меня. Если ты и правда меня любишь, сделай это ради меня.

Все силы и эмоции вдруг разом покидают тело. На их место приходит сумасшедшая усталость. Колени дрожат и подгибаются, но я держусь. Говорю:

– Ладно. – И это все, на что меня хватает.

Тома моментально отпускает – его лицо расслабляется, и в глазах теперь плещется не злость, а… сожаление? Он смотрит на меня с сожалением. А потом подходит и обнимает, крепко прижимая к себе. Я утыкаюсь носом ему в грудь, словно ничего и не было, никаких криков и запретов. Том что-то говорит мне. А я ничего не слышу. Я совершенно опустошена.

18

Следующее утро начинается с ужасной боли в голове и желания выпить галлон воды. Когда я отдираю себя от простыней и сажусь в кровати, то чувствую ломоту и дрожь во всем теле. Дотронувшись рукой до опухшего лица, я болезненно вздыхаю. Проходит невыносимая и бесконечная секунда перед тем, как в памяти всплывают события предыдущих дней. События вчерашнего вечера. Внутри как будто что-то ломается, а следом приходит обжигающий стыд.

Боже мой, что я наделала. Сердце начинает так бешено колотиться, что вот-вот пробьет грудную клетку. Я прислоняю к груди ладонь, будто это поможет справиться с тревогой, что накатывает на меня все сильнее и сильнее. Дура, дура, какая же я дура… Как я могла такое сотворить? Чем я думала, что на меня нашло? Я не должна была говорить Тому о своих чувствах, он никогда не должен был узнать… Если я потеряю его, я этого не переживу. Просто не переживу.

Я зажмуриваюсь от боли. От таких мыслей в глазах встают слезы. Том – самое лучшее, что есть в моей жизни, даже лучше наркотиков. Без него я умру. Осознание ставит меня на ноги и несет прочь из комнаты. В панике я начинаю искать его по квартире, ведь должна ему все объяснить, должна сказать, что это ничего не значит, что я не то имела в виду, что мы должны продолжить общаться как прежде…

Спустя несколько минут поисков я нахожу его в студии с инструментами. Он сидит перед ноутбуком в наушниках с гитарой на коленях, и когда я вижу его, сердце улетает в пол. Ноги наливаются свинцом, я встаю в двери как идиотка.

Том стягивает с головы наушники и поворачивается ко мне.

– Проснулась? – спрашивает как ни в чем не бывало.

– Эм… да. Как видишь.

Я неловко прохожу вглубь комнаты и сажусь на небольшой диванчик. Том зажимает рукой струны, глядя на меня.

– Как самочувствие?

– Менее… – подбираю слова, – истеричное. Ну а так не знаю… кажется, все болит еще сильнее.

– Я вызову тебе доктора.

– Спасибо…

Я разглядываю свои руки, не зная, куда деться. Ужасно неловко себя чувствую. Помнится, вчера Том говорил, что сегодня мы все обсудим… но я чувствую, что должна сказать о случившемся первая, потому что боюсь его слов. Подняв на него глаза, говорю:

– Том, прости меня… я такая дура, не знаю, что творю…

Он молчит в ответ, и меня это уничтожает.

– Пожалуйста, давай забудем обо всем…

Спустя невыносимую паузу он отвечает:

– Ты этого хочешь? Обо всем забыть?

Я сглатываю, глаза начинают слезиться. Нет, конечно, нет, Том. Я не хочу ни о чем забывать. Я не смогу. Любовь к тебе всегда будет со мной.

– Я просто… не собиралась всего этого делать… Я не хотела…

– Ты не хотела делать или не хотела, чтобы я знал? – перебивает он.

Мне очень больно, но я отвечаю:

– Я просто хочу оставить все как есть. Я не хочу тебя терять и ни на что не надеюсь… Хочу, чтобы ты остался частью моей жизни. Ты мне очень дорог, Том…

– Ты мне тоже очень дорога, Белинда. – Том убирает гитару на стойку и садится рядом со мной. – Но я тебе уже говорил, что не лучшая кандидатура на роль твоей любви.

Этими словами он словно бьет меня ножом в грудь.

Том отвечает на мой невысказанный вопрос «Почему?»:

– Я не смогу дать тебе то, чего ты хочешь, – едва касаясь, он берет меня за подбородок и поднимает, чтобы я посмотрела ему в глаза, – потому что ты на самом деле не знаешь, чего ты хочешь.

Мои слезы скатываются с глаз, и Том аккуратно стирает их свободной рукой.

– Белинда… не плачь… я не хочу быть причиной твоей боли.

Но это только подталкивает меня плакать сильнее. Я встряхиваю головой, убирая его ладонь.

– Я не хотела… правда… – всхлипываю я, зажмуриваясь со всей силы.

Том берет меня за руки, а потом аккуратно притягивает к себе. Нежно обнимает, кладет горячие ладони на поясницу. Даже сквозь футболку обжигает ими кожу. Я глотаю слезы и пытаюсь сдержаться. Не хочу опять плакать при нем, не хочу, чтобы он чувствовал себя плохо из-за меня. Я придвигаюсь к Тому вплотную и обнимаю за шею. Ничего не могу с собой поделать… хочу его трогать. Каждый раз, когда он так нежно касается меня, я ощущаю между нами разряды. Неужели я их придумала? Мир не черно-белый, я знаю, но в вопросе любви все именно так. Она либо есть, либо нет. Взаимная любовь – это ведь так сложно. Почти невозможно. Почему это происходит сплошь и рядом?

Том держит меня, и я успокаиваюсь. В его объятиях всегда так хорошо… Почему это не может продолжаться вечно? Он словно укрывает меня от всех проблем и опасностей. Я готова обниматься с ним всю жизнь.

Том медленно проводит руками по моей спине вверх, до лопаток, и внутри все вспыхивает. Не отстраняясь, он говорит:

– Я что-то делаю не так, и меня это волнует.

– Делаешь не так? – переспрашиваю ему в шею.

– В наших отношениях.

– Нет, Том… это я все делаю не так. Я просто дура, которой очень плохо.

– Тебе надо отдыхать и не надо плакать. – Он чуть отодвигается от меня. – Но если я скажу тебе лежать в кровати, ты меня, конечно же, не послушаешь.

Я вдруг чувствую навалившуюся усталость и понимаю, что он прав.

– Я не хочу уходить… – шепотом говорю я, – можно я лягу здесь?

– Можно, – ухмыляется Том и отпускает меня.

– Ты будешь играть? – спрашиваю.

– Буду, но тихо.

– Спасибо, – говорю я и закидываю ноги на диван.

В итоге Том приносит мне подушку и покрывало. Сквозь дремоту до меня доносятся тихие красивые мелодии, которые льются из-под его пальцев. И в этот момент мне так хорошо, как не было никогда.

* * *

Две недели подряд доктор приходит и ставит мне капельницы. Том говорит, это нужно, чтобы у меня не было ломки. Все сгибы локтей исколоты и в синяках. Каждый раз я плачу, когда доктор загоняет иглу мне под кожу. Хочется вывернуть себя наизнанку от тревоги, что я испытываю при виде иголок. Но сегодня все заканчивается. Меня ждет последняя процедура.

После того, как я полностью рассказываю Тому о случившемся дома, он дает мне один из своих старых телефонов и кредитку. Я долго отнекиваюсь, но потом все же соглашаюсь, потому что мне нужно как-то заказывать еду.

За две недели мое лицо почти прошло, остались только желтые следы на месте синяков, и когда я нажимаю на правую щеку, внутри до сих пор что-то хлюпает. Но уже почти не больно, так что меня это совсем не волнует.

Жизнь с Томом оказывается совсем не такой, какой я себе ее представляла. Его часто не бывает дома, а когда он возвращается, то почти всегда спит. Не знаю, где он пропадает, но я бы напросилась вместе с ним, если бы не разбитое лицо, из-за которого две недели пришлось просидеть в квартире.

Когда капельница остается позади, за окном уже поздний вечер. Я сразу решаю идти вниз на кухню и поесть, может, включить телевизор. Но только не оставаться наедине с собой, ведь сделать это – значит обречь себя на мысли о дозе. Да, физической ломки у меня нет, но где-то в желудке ворочается это мерзкое желание. На самом деле я смертельно хочу наркоты. Все эти две недели я думаю только о ней, и это невозможно побороть.

Но десять дней чистоты – это не только попытка избежать ужасной тяги к наркотикам. Я вспоминаю, почему начала употреблять. Разложение, подавленность, депрессия. Апатия, тоска, паника. Это и многое другое, из чего состоит мое «светлое» сознание. Я нерадостный и несчастливый человек. Я не вижу смысла в жизни. Я думаю о смерти. И такой я была всегда, с самого рождения. У меня не получилось с этим справиться, сомнительная компания с веществами заменили мне счастье. И я не знаю, как от этого отказаться.

Я заканчиваю делать тосты с арахисовой пастой, и звук от входной двери заставляет меня вздрогнуть.

– Привет, – говорит мне Том, когда я прохожу в зал и ставлю тарелку с едой на журнальный столик.

– Ты сегодня рано, – делаю заключение.

Он отмахивается. Я сразу чувствую исходящие от него напряжение и нервозность. Том стремительным шагом проходит на кухню, открывает мини-бар и достает оттуда первую попавшуюся бутылку вина. Открывает ее, а потом наполняет бокал.

– С тобой все в порядке? – спрашиваю я, наблюдая за этим.

– Все прекрасно, – сердито говорит он и выпивает вино.

Я чувствую, что если сейчас докопаюсь, то попаду под горячую руку. Так что, плюхнувшись на диван, включаю телевизор в надежде найти что-нибудь интересное. Том подходит ко мне и ставит на столик пустой бокал, наливает в него вино, а потом садится рядом.

Глядя на алкоголь, я спрашиваю:

– А мне можно?

– Почему нет? – говорит он и забирает у меня пульт.

– Я отхожу.

– Ну, я же не твой доктор и не твоя мама. Решай сама, что тебе можно, а что нет.

Вообще-то, я не планировала сегодня напиваться, но у меня никак не получается сдержаться. Так что я тянусь к бокалу и начинаю опустошать его.

– Мы будем что-то смотреть? – спрашиваю.

– Понятия не имею.

– Я хотела концерт Pink Floyd “The Wall”, – вдруг вспоминаю я. – Видел? Говорят, он очень крутой.

Том поворачивается ко мне и задерживает взгляд.

– Да, видел, – говорит он, а спустя секунду добавляет: – Но готов посмотреть еще раз.

Я смущенно улыбаюсь и прячу лицо в бокале. На голодный желудок начинаю пьянеть почти сразу.

– Это невероятное выступление, – Том принимается щелкать по кнопкам, – они будут строить стену прямо перед собой на сцене. А в конце сломают ее.

– Ты только что все проспойлерил!

– Это надо видеть.

– Окей, бумер, – насмехаюсь я и делаю глоток.

Хмурясь, Том косится на меня, а потом запускает видео. Постепенно комната начинает заполняться медленными и красивыми мелодиями. Если честно, мне не очень интересны записи выступлений каких-то старых групп, но я знаю, что Том это любит. Я физически чувствую его напряжение, оно будто бы передается мне и заставляет нервничать. Что с ним? Я бы подумала, что Том просто устал, но он с порога кинулся за бутылкой. Тут явно что-то не то.

Постепенно он расслабляется. Вино и музыка действуют на него успокаивающе. Я пытаюсь следить за экраном, но постоянно бросаю на Тома взгляды. Какой же он красивый… Сидеть в метре от него просто невыносимо. Опьянение придает мне уверенности, и я медленно придвигаюсь ближе. Как бы невзначай опускаю голову на его плечо и смотрю в телевизор, совершенно не осознавая, что происходит на экране. Закрываю глаза. Как же хорошо рядом с ним. Кто бы мог подумать, что такое вообще возможно – ощущать себя парящей над облаками просто потому, что он сидит рядом.

– Том… – сдавленно говорю я.

– М? – откликается он.

Я сглатываю и наконец-то решаю спросить:

– Сколько тебе лет?

– А ты не знаешь? – говорит.

– Сколько?

– Тридцать три.

– Жесть, – делаю паузу, – ты не выглядишь на тридцать три.

– А как должен выглядеть человек в тридцать три?

– Эм… старым? – аккуратно спрашиваю я.

– Я припомню это, когда тебе будет тридцать три.

– Когда мне будет тридцать три, тебе будет… сорок восемь! – удивляюсь я цифре. – Ты уверен, что еще сможешь говорить?

Том усмехается. Я тоже улыбаюсь. Не в силах больше себя контролировать, я обнимаю его за плечи и утыкаюсь носом в плечо. Как же я влипла. Он старше меня на пятнадцать лет. Он лучший друг моего отца. У него есть бывшая жена и ребенок. А я влюбилась так сильно, что умру, если он оставит меня.

Я схожу с ума от его запаха. Рука Тома проскальзывает между моей спиной и спинкой дивана и прижимает к себе. В животе становится горячо. Я поднимаю на него взгляд и вижу, что он тоже смотрит на меня. Наши лица совсем близко… Носом я чувствую его дыхание, глубокое и горячее. От головы и до самых ног пробегают мурашки. Все тело начинает дрожать.

В груди щекочет сладкая боль, и мне это нравится. Сердце словно перегревшийся мотор – работает на пределе и дымится. Мечась между страхом и желанием, я провожу рукой по плечу Тома, по шее и касаюсь колючей щеки. Наваливаюсь на него всем телом, ощущаю, как тяжело, рывками вздымается его грудь.

– Белинда… – словно предостерегая, говорит он.

– Что? Я ничего не делаю, – отвечаю и кладу вторую руку ему на лицо.

Том крепко держит меня и водит ладонями по спине. Я на секунду задыхаюсь, а в голове словно взрываются звезды. От воспламенившихся между нами чувств я теряю голову. Его нежные руки, упругое тело, глубокие зеленые глаза… Все гаснет, остается только Том. Только мы вдвоем, а остального мира не существует. Теперь я понимаю, что это значит.

Мы смотрим друг на друга, когда я наклоняюсь к его лицу и целую. Медленно прикасаюсь к мягким прохладным губам и не встречаю сопротивления. Том целует меня в ответ. Сразу становится главным и подчиняет своей воле. Все происходит нежно и ласково, почти невесомо, будто от любого неверного движения этот мираж рассыплется. Я настолько сильно хотела этого поцелуя, что теперь он кажется сном.

Неужели это происходит? Этого просто не может быть…

Наши языки сплетаются. От жгучего желания между ног больно пульсирует, и я слегка развожу колени в стороны. На секунду отрываюсь от его губ и издаю вздох, граничащий со стоном. Сразу тянусь за следующим поцелуем, но Том отдергивает голову назад. Пугаясь и ничего не понимая, я снова пытаюсь дотронуться до него, но и в этот раз он отдаляется.

– Нет, Том… – отчаянно шепчу я, – нет, пожалуйста, позволь, не будь жестоким, не делай так…

– Перестань это, – хрипло говорит Том, словами разбивая меня на тысячи осколков.

– Нет, – жалобно протестую я, – нет… – И кладу руку ему на шею, но он резко перехватывает ее и уводит в сторону.

– Чего ты хочешь? – спрашивает.

Я замираю, а потом говорю:

– Тебя.

– Это полная хрень, Белинда, это не ответ! – рявкает он, всем телом отстраняясь от меня и заглядывая в глаза, продолжая держать за запястье.

– Это правда, что еще мне сказать?! – вскрикиваю я и с силой выдергиваю руку.

– Ты хочешь, чтобы я тебя трахнул? Я могу. Раздевайся.

Я задыхаюсь и чувствую, что тело из горячего за секунду становится холодным.

– Что? – переспрашиваю.

– Если ты этого хочешь, тогда раздевайся.

Глаза застилает пелена, и я пытаюсь прогнать ее, несколько раз моргнув. Руки немеют. Тело будто становится не моим.

– Ну? – говорит.

– Что ты несешь…

– Ты буквально только что сказала мне, что хочешь меня! Ты вообще понимаешь, что говоришь? Ты понимаешь, что делаешь?

– А ты что-нибудь понимаешь?! – не выдерживаю я. – Ты целовал меня! Ты, не кто-то другой!

С каменным лицом Том цедит:

– И что?

– Да ничего! – кричу я и спрыгиваю с дивана. – Все, отвали от меня! Я тебя ненавижу, понятно?! Ненавижу тебя, урод!

Я всхлипываю и убегаю прочь из комнаты. Как и всегда.

19

Тот день я запомнила навсегда.

Тот день год назад, когда родители снова орали друга на друга, а я заперлась в комнате и пыталась игнорировать все, что происходило за ее пределами. Я упала на кровать, надела наушники и глупо уставилась в потолок.

Несколько минут назад я попалась им под руку, и свою злобу они сорвали на мне. Щеки до сих пор пылали от обиды и отчаяния. Папа кричал, что я не ценю того, что он мне дает. Мама шипела, что я испортила ей жизнь. Они говорили, что вместе только из-за меня. Но разве я хотела этого? Разве я вообще хотела жить на этом свете? Меня никто не спрашивал, но будь моя воля, я бы выбрала никогда не рождаться.

Тяжелое чувство вины давило на грудь столько, сколько я себя помню. Я была виновата в том, что происходило в нашей семье. Кто-то бы сказал: «Нет, это все твои родители». Но когда на протяжении всей жизни два человека страдают из-за тебя, никак иначе чувствовать себя не получается.

Я сдернула с себя наушники и прислушалась. Крики продолжались. Не выдержав, я вскочила на ноги, закрыла дверь в комнату на защелку, схватила телефон и открыла окно. Тогда мать еще не скрутила с него ручку и я могла уходить из дома незамеченной. В тот день я вылезла из комнаты в сад, зная, что мама все равно это обнаружит, и когда вернусь, я получу по полной. Мне было плевать. Я аккуратно вышла за территорию дома и из кустов достала тщательно спрятанную пачку сигарет. Закурила прямо рядом с забором и пошла прочь.

После этого охранник рассказал матери, что я курила. Не в первый раз, но прилетело мне сильно. Когда я начала употреблять наркотики, необходимость в сигаретах отпала, но тогда мне очень нужно было покурить. Я снова вставила наушники и включила Лил Пипа.

Мама называла его музыку «траурной дрянью», но она идеально подходила под состояние. Это была музыка моего сердца, и если бы души людей звучали, то моя звучала бы треками Лил Пипа.

Всегда, когда я оставалась наедине с улицей и музыкой, я думала, зачем миру нужна моя жизнь. Мама не любила меня, а отцу намного важнее были «Нитл Граспер». Я была человеком-мусором, отвергаемым двумя самыми важными людьми. Мне не хотелось жить, но я не могла покончить с собой, я была трусихой. Я пила и прогуливала школу, шаталась сутками по улицам, ничего не ела, убивала себя по чуть-чуть, ведь это было не настолько страшно.

Я чувствовала себя так, будто при рождении меня окунули в чан с кислотой, и она сожгла мне все тело, но не убила. Я выжила и теперь страдала от ужасной боли. Я не могла сказать «помогите, мне больно», ведь никому не было это интересно. Я была покалечена и должна была как-то с этим жить.

Занятая мыслями, я не заметила, как дошла до залива. Вблизи виднелся мост Бэй-Бридж. Было уже темно, но на пляже кто-то жег костер, будто специально указывая мне путь. Проваливаясь в песок, я медленно двинулась на свет. Я знала про тусовки под Бэй-Бридж, но никогда там не бывала. В школе ребята частенько рассказывали сплетни о том, что здесь происходило. Но на самом деле в Бэй-Бридж не было ничего крутого. Человек пятьдесят потерянных алкоголиков и наркоманов всех возможных полов, возрастов и цветов. Старые панки и молодые неформалы. Все в чем-то неполноценные. Отбросы общества. Они жгли костер в бочке, пили и слушали музыку. Когда я прошла мимо, никто не заметил меня, и я почувствовала себя в своей тарелке.

Подойдя к воде, я опустилась на корточки. Черная волна хлынула к берегу и намочила мне кеды. Я вглядывалась в водную гладь так долго и отчаянно, что не заметила, как рядом со мной присела девушка.

– Привет, – сказала она, заставив меня вздрогнуть и повернуться на звук.

Перед собой я увидела афроамериканку с длинными черными косами.

– Я Алиса, – продолжила она, – а ты? Первый раз тебя здесь вижу.

Мне не очень хотелось разговаривать, но зато очень хотелось не чувствовать одиночество. Так что я сказала:

– Меня зовут Белинда.

– Какое красивое имя.

Я с горечью ухмыльнулась. Сочетать в своем имени имена родителей, когда они ненавидят тебя, – действительно красиво.

– Тебе плохо? – спросила она.

– С чего ты взяла? – нахмурилась я.

– Люди не приходят под Бэй-Бридж от хорошей жизни. Это место притягивает боль. От тебя разит несчастьем.

Я сглотнула. Позже я поняла, что Алиса была удивительно проницательной. Она была наркодилером и всегда видела проблемного человека, который хотел почувствовать себя значимым и счастливым.

– Я знаю, чем тебе помочь. Пойдем. – Алиса взяла меня за руку и потащила прочь от воды. Я не сопротивлялась.

Ведь я и правда была измучена и несчастна. А когда тебя так долго мучают, боль и страх становятся ненавистью. Я ненавидела родителей. Я желала им смерти. Жгучая ярость отравляла меня день ото дня. Я хотела сжечь мать и истыкать ножом отца. Расчленить в ванне и закопать во дворе их проклятого дома. Иногда мне казалось, что еще чуть-чуть, и я не выдержу и правда убью их. Но в тот день, под мостом Бэй-Бридж, когда Алиса предложила мне кое-что запретное, я нашла успокоение. Я освободилась от плохого, жила здесь и сейчас.

Тот день я запомнила навсегда. Тот день, когда я впервые попробовала наркотики.

* * *

Быть отвергнутой – очень больно. Дважды отвергнутой – еще больнее. Несколько часов я сижу в комнате и плачу, а утром решаю уйти. Я не убегаю, нет, но сидеть на одном месте не могу. Сидеть и понимать, что где-то через стенку находится тот человек, которого люблю я, но который не любит меня.

Понадеявшись, что Том спит, я спускаюсь на первый этаж и усаживаюсь в коридоре, чтобы зашнуровать кеды. После истеричного плача тело не слушается, из-за дрожащих рук и пелены слез у меня ничего не получается.

Краем уха я слышу шаги. О нет, только не это, пожалуйста, пройди мимо, прошу…

Но Том был бы не Томом, если бы не остановился и не приблизился ко мне. Он подходит и садится на корточки, перехватывая мою ногу.

– Давай я помогу, – говорит и начинает ловко зашнуровывать кеды.

Глаза наполняются слезами. Зачем он это делает? Ну зачем?

– Ты вернешься? – тихо спрашивает.

– Не знаю… – бубню я.

Том завязывает бантик на одной моей ноге и переходит к другой.

– Завтра в восемь у меня самолет в Лос-Анджелес. Поедешь со мной?

Удивившись, я поднимаю на него влажные глаза.

– Зачем? – говорю.

– А зачем тебе оставаться здесь?

– Чтобы не видеть тебя, придурок! – вспыхиваю я и выдергиваю ногу у него из рук.

Я вскакиваю, Том поднимается следом. Он берет меня за плечи, не давая выбежать из дома.

– Что бы между нами ни происходило, Белинда, я хочу, чтобы ты поехала со мной. Я не хочу оставлять тебя одну.

– Том! – взвизгиваю. – Ты прикалываешься?! Никуда я с тобой не поеду! Я вообще тебя видеть не хочу, а находиться рядом – тем более!

Я вырываюсь и вылетаю из квартиры. Оказавшись за дверью, выбегаю на лестницу и устремляюсь на первый этаж. Конечно, я хочу. Конечно, я хочу находиться рядом с ним. Но не как сейчас. Я хочу целовать его и обнимать. Я хочу заниматься с ним сексом. Я хочу просыпаться рядом с ним. Я хочу, чтобы он любил меня.

Но он не любит. И ни одно из моих желаний не сбудется.

Оказывается, любить – это больно. Я всегда думала, что любовь станет моим спасением. Что она сможет вытащить меня со дна. Но теперь я понимаю – это так не работает. Сейчас я еще ниже, чем была до того, как влюбилась.

Оказавшись на улице, я медленно плетусь до залива. От квартиры Тома это совсем близко, так что я быстро оказываюсь на месте. Как однажды сказала Алиса, все дороги ведут под Бэй-Бридж. Я ухмыляюсь. После моего случайного и судьбоносного визита на этот пляж его накрыли. Бэй-Бридж разогнали. Копы давно наблюдали за этим местом, и вот теперь не было ни дня, чтобы поблизости не дежурила полицейская машина. С тех пор здесь пусто. Только редкие забредшие души – такие, как я сейчас.

Все повторяется. Я снова вглядываюсь в воду, снова чувствую ногами песок, снова хочу умереть от безысходности. Только на этот раз рядом не будет Алисы, которая заткнет дыру в моей душе.

Чего я хочу, спросил у меня Том. Хочу ли я бросить наркотики? Хочу ли я Тома? На этот вопрос я знаю ответ – да. А больше я ничего не знаю. Хочу не мучиться. Не страдать. И все. Это все.

Боковым зрением я вижу, как кто-то подходит ко мне и встает по правую сторону. Поначалу мне плевать, но потом человек говорит:

– Ну привет, плакса.

Я замираю. Узнаю этот голос. Медленно повернув голову, я хватаю ртом воздух и отшатываюсь. Скифф. Это чертов Скифф. Я пытаюсь отступить назад, но не успеваю.

– Ну-ка стоять! – рявкает он и цепляется за мое запястье. Сжимает его так сильно, что я вскрикиваю:

– Ай, больно! Мне больно, Скифф! Перестань!

– Это так ты здороваешься со старыми друзьями? Как грубо.

Я сжимаю челюсти и едва сдерживаюсь, чтобы не нагрубить.

– Какая удача встретить тебя здесь, – улыбается.

– Отпусти, – сквозь зубы говорю я.

– Отпусти, – передразнивает он и начинает смеяться. – Серьезно? Думаешь, это сработает?

Я тяну руку на себя, но Скифф выкручивает ее, заставляя меня взвыть.

– Нет, теперь я еще долго тебя не отпущу, – он приближается и говорит прямо в лицо, – искупать грехи будет больно, Белинда.

– Да о чем ты вообще говоришь?..

– А ты уже и забыла, да? – Скифф снова заламывает мою руку.

– Да перестань ты! – вскрикиваю. – Что я тебе сделала?!

– Тебе напомнить? Тебе напомнить, как мы с тобой оказались в участке? Как ты сдала Алису копам, а они за это скинули всю твою наркоту на меня? Как ты вышла сухой из воды и продолжила спокойно жить?

Я сглатываю. Смотрю в его красные глаза. Липкий страх ворочается в желудке и вызывает тошноту.

– Думала, все закончилось? Даже не надейся, – улыбается он, – я заставлю тебя пожалеть об этом…

– Скифф, но я… я ничего не сделала! Я просто сказала…

– Да заткнись ты! – перебивает. – Ты просто тупая, вот и все. Абсолютная тупица.

Молчу и ничего не отрицаю, ведь на самом деле он прав.

– Пойдем-ка со мной, – говорит Скифф.

Он тянет меня вперед к дороге, на краю которой я вижу старый «Форд». Осознав, что это его машина, я начинаю брыкаться.

– Нет, нет, нет… Я не сяду с тобой! – упираюсь.

– Слушай сюда, – угрожающе рычит он и разворачивает на себя. Припечатав меня к двери машины, он говорит:

– Если ты прямо сейчас не залезешь в эту долбаную тачку, я звоню Алисе и все ей рассказываю. И будет еще хуже. Ты больше никогда в жизни не достанешь наркотики в этом сраном городе. Ты ведь любишь их? Вижу, что да. Ты в ногах у меня ползать будешь, лишь бы я ничего ей не сказал. Ты спокойно живешь только потому, что я до сих пор молчал. Так что пошевеливайся.

Пару секунд я стою в оцепенении, а потом открываю машину и сажусь. Сердце бьется в голове и горле, от страха становится сложно дышать. Скифф садится за руль и поворачивается ко мне. Протягивает руку, говоря:

– Телефон.

Помедлив, я вытаскиваю мобильный из кармана и вкладываю Скиффу в ладонь. Он принимается в нем копаться, отчего чувство тревоги становится еще сильнее.

– Что ты делаешь? – спрашиваю.

– Отслеживаю твою геопозицию, – ухмыляется он, вытаскивая свой телефон тоже, – чтобы всегда знать, где ты. Только попробуй отключить. Ты знаешь, что будет.

– Чего ты хочешь? – выдавливаю я.

– Поможешь мне кое в чем. Пусть это будет сюрпризом. Тебе понравится, я уверен. Тусовки, наркотики и секс обеспечен.

Я жалобно смотрю на него, а потом отвожу взгляд в окно. Черт возьми, как же я влипла, что теперь будет… Но я не могу сказать ни слова. Не могу перечить ему. Да, сейчас я чиста, но совершенно точно знаю, что скоро вновь начнется ломка. Я не знаю, как от отказаться от наркотиков, и лишиться Алисы для меня будет словно лишиться ног.

– А сейчас… – протягивает Скифф и касается рукой моего лица, поворачивая на себя.

Не церемонясь, он перемещает ладонь на мою грудь и с силой сжимает ее. Я охаю, задыхаюсь и чувствую, как все внутри начинает зверски болеть.

– Ты не носишь лифчик? Мне нравится…

Проникнув под футболку, он касается моего обнаженного тела. Я закрываю глаза и сосредотачиваюсь на дыхании. Оно оглушает, а остальные звуки становятся какими-то вязкими.

– Перестань… – шепчу я, – пожалуйста…

– Будет приятно, я обещаю…

Он проводит рукой до моих бедер и засовывает руку между сомкнутых ног. Прежде было страшно, но сейчас… сейчас я готова впасть в кому или умереть, лишь бы не чувствовать всего этого. Подавив в горле рвотный позыв, я говорю:

– Скифф, не надо… я тебя прошу… умоляю… – С глаз срываются слезы, и в отчаянии я продолжаю: – Я девственница, правда, не надо…

Он останавливается, спрашивает:

– Что? – И кривит губами.

Почувствовав его смятение и увидев на лице брезгливость, повторяю:

– Я девственница.

– Ты гонишь.

– Нет! – взрываюсь я. – Я девственница, посмотри на меня! – Я указываю ладонями на лицо с размазанными по щекам слезами.

Скифф смотрит на меня, а потом начинает смеяться. Он убирает с меня руки, и я наконец-то могу выпустить из легких весь воздух.

– Какая же ты тупая…. – через смех выдавливает он. – Выходи. Быстрее, пока я не передумал.

Всхлипнув то ли от счастья, то ли от отпустившего ужаса, я вываливаюсь из машины и падаю коленями на обочину. Скифф говорит напоследок:

– Еще увидимся. – И уезжает.

Уставившись в землю, я не могу пошевелиться целую вечность. Словно меня огрели чем-то тяжелым по затылку и пнули ногой в живот. Перед глазами пляшут звездочки, а содержимое желудка вот-вот окажется на дороге. Мне плохо и страшно, и я знаю лишь одно решение этой проблемы.

Через силу я поднимаюсь и отправляюсь домой. Домой к Тому.

Да, между нами происходит полное дерьмо. Да, мы оба ведем себя неправильно. Но с Томом я ощущаю себя в безопасности. Просто хочу быть рядом с ним и чувствовать защиту от этого ужасного мира. Так что как только захожу в квартиру, я без раздумий отправляюсь к нему в комнату, где нахожу его, собирающего чемодан в дорогу. Не теряя ни секунды, я говорю:

– Том, я… полечу с тобой в Лос-Анджелес. Я передумала.