Текст книги "Рецепт Мастера. Спасти Императора! Книга 1"

Глава шестая,
в которой Даша взлетает очень высоко

– Лучше скажи, зачем я тебя тогда в Петербург отпустила?!

Даша Чуб посмотрела на своего главного детского Кумира…

Человека, получившего официальный диплом авиатора уже после того, как поставил с десяток воздушных рекордов. Получившего диплом инженера уже после того, как он стал всемирно известным конструктором, переломив пополам историю мировой авиации. Киевлянина, чьим именем в ее веке была названа целая сеть крупнейших авиастроительных заводов Америки…

И демонстративно сморщила нос.

Ответ на ее вопрос красовался сейчас перед ней – ради «Ильи»!

Еще в десять лет из зачитанной до дыр детской книжки с картинками Даша знала: самый первый в мире большой самолет – родоначальник всех монументальных самолетов ХХ века – Игорь Сикорский сконструирует в Санкт-Петербурге на Русско-Балтийском заводе.

Чуб и сама могла бы построить завод (стараниями предприимчивой Катерины Михайловны Трое начали жизнь в Прошлом отнюдь не с пустыми руками). И построила б, кабы знала, как скоро ее увлеченье полетами превратится в настоящую страсть.

А может, и убоялась бы…

Ради того, чтобы защитить честь «Ильи», от чьих богатырских услуг едва не отказались в начале войны, глава Руссо-Балта, помянутый Владимирович Шидловский, лично возглавил эскадру тяжелых машин, став первым русским генерал-майором авиации. Весь его огромный завод стал мастерской, обслуживающей боевые потребности «Муромцев»… Но предприниматель сознательно шел на убытки ради того, чтоб «Илюши» били врага!

Ощущая в горле не слишком приятный позыв к восхищению, Чуб коротко вздохнула – на середине вздоха расстраиваться она передумала:

– А помнишь, как я первый раз в ангар к вам пришла?

– Разве такое забудешь? – улыбнулся воспоминанью земляк. – Я аж молоток уронил…

В кажущемся нереально далеким 1912, когда страна только-только перестала считать самолеты цирковым балаганом, а 22-летний студент-недоучка, бросивший престижный Политехнический институт и уже поднявший в воздух второй в России отечественный аэроплан и самый первый в Империи аэроплан с пассажирами на борту, трудился в куреневском сарае во главе таких же влюбленных в мечту, как и он, присоединиться к ним был вправе любой. Ради счастья быть приближенными к небесным телам кораблей, многие были готовы выполнять даже самую черную работу. Но дам, включая и наипрогрессивнейших, в их мастерской еще не было, тем паче таких.

И когда зимой новорожденного года в дверях обрисовалась экстравагантнейшая блондинка в шальварах и с порога заявила:

– Привет. Я – Изида. Ты – Игорь Сикорский? Ну здравствуй, гений!

Впервые нареченный гением от неожиданности упустил из рук инструмент.

Представляться гостье было без надобности. В Киеве обитала всего одна дама, фланировавшая по Городу в мужских шароварах и произвевшая минувшим летом бо́льший фурор, чем последовавший за сим сентябрьский визит царя и премьер-министра Столыпина и октябрьская неделя авиации в Киеве.

Беловолосая причина фурора подошла к переоборудываемому аэроплану С-6 и с любопытством осмотрела открытую трехместную кабину с двумя пассажирскими сиденьями впереди и кресло пилота сзади, в то время как десять молодых людей, онемев, стояли и лицезрели ее саму.

– Вы Инфернальная Изида… та самая? – осторожно спросил нареченный гений.

– А-а, был в кабаре на моих выступлениях! – певица-танцовщица беспардонно подергала крепления между верхним и нижним крылом, видимо проверяя их на прочность. – Но все, я круто сменила имидж. Теперь я стихи пишу типа. А еще хочу с вами летать.

– А не боишься? – хмыкнул кто-то, взяв ее легкомысленный тон.

– Чего мне бояться? Я классно летаю.

– На чем?

– На метле…

Десятеро пионеров воздухоплавания закисли от смеха. Изида же, засучив рукава, деловито ощупала оживлявший аэроплан автомобильный мотор, прищурилась на радиатор из алюминиевых трубок, постучала по хлипкому фанерному фюзеляжу, отошла на пару шагов и тыкнула гению:

– Слушай, ты скоро это в цельный вид приведешь? А то у тебя все пока как-то отдельно друг от друга…

– Однако! – окриком оборвал всеобщее веселье гений. – Это ж отменная мысль. – с уважением посмотрел он на Изиду. – Если машина будет целостным созданием, чтобы каждая часть как бы вытекала одна из другой… И как вам в голову такое пришло? – удивленно выкнул он гостье.

– Да я просто картинку… То есть ты же это сам и сказал! – закивала она. – Когда читал доклад в Политехе о причинах катастроф и о том, что не каждый может летать.

– Я сказал такое? Не помню, – захлопал глазами студент.

– Но я-то помню, – решительно соврала Даша Чуб. – Я сама это слышала! – убедительно улыбнулась она. – Так вот, о том, что не каждый может летать. Ты говорил, для этого нужен птичий инстинкт. У меня есть. Спорим на пять тысяч рублей? Если я – не птицелетка, ты выиграл. Если нет, на эти деньги ты сделаешь мне самолет. Но не такой, а как на картинке. Идет?

– Я сооружу вам истинную картинку! – понял даму по-своему гений.

До сего дня непреодолимое стремление к небу всего раз обернулось для гения звонкой монетой, – минувшей осенью, когда на неделе авиации в Киеве он получил первый приз – 500 рублей. Да и в намерении знаменитой певицы-танцовщицы-поэтессы стать авиатриссой не было ничего необычного. Первыми на модный аэроспорт отреагировали первые модницы и дамы от искусства. Первой в мире женщиной, поднявшейся в воздух, стала французская актриса Элиза де Ларош, которая заняла в 1910 году четвертое место на воздушных соревнованиях в Санкт-Петербурге и удостоилась личной беседы с Николаем ІІ, восхищенным ее храбростью. А не далее чем в прошлом году «Вестник воздухоплавания» опубликовал изящную новость: «Любимица петербургской публики певица Молли Море сдала пилотский и окончательно бросает сцену, решив полностью посвятить себя авиации».

Но в тот нереально далекий зимний день Даша Чуб еще не помышляла о перемене участи. Отложив очередное интервью певички Море, лжепоэтесса лишь понимающе хмыкнула: «Ясное дело. Здесь эстрадные певцы не то, что у нас. Они – третьесортные звезды. Вот она в самолет и полезла». По той же причине бывшая в ХХІ веке талантливой певицей-неудачницей Чуб зарубила начатую в Прошлом удачную певческую карьеру и полезла в седло Пегаса.

О первых сестрах Икара, покорительницах пятого океана, корреспонденты писали с куда большим экстазом, чем об эстрадных певуньях. Их фото в лиловых бархатных брюках и экстравагантных шальварах публиковали на обложках журналов. Но оседлавшей крылатого коня Даше удалось воспарить выше летающей Молли – до олимпийских небес! Как только на ее первой (украденной у Ахматовой) книге просохла типографская краска, она стала властительницей дум и душ и забыла свои соловьиные мечты. И на Куреневский аэродром Дашу Чуб привела не столько детская мечта о полетах, сколько продиктованный породившим ее веком нервный закон шоу-бизнеса: «постоянно пиарить».

Первым делом, пользуясь пушистой зимой, лжепоэтесса заказала Сикорскому аэросани с винтом, изобретенные им в двадцать лет, и принялась разъезжать по Городу в самоходной коляске к радости ребятишек и репортеров, немедленно испестривших ее именем передовицы газет. Неменьший восторг вызвала у борзописцев дружба «нашей прелестной богини» с «нашим талантливым изобретателем первого оригинального русского аэроплана, не скопированного ни с чьей иностранной конструкции» и заявление Изиды: «Игорь собирает для меня новейший самолет. Скоро я буду летать…».

Затем Изида стала первою в Киеве женщиной, поднявшейся в воздух в качестве пассажира. Затем…

Но все это сталось весной. А до весны вроде бы неуместная в мужской мастерской самозваная ведьма стала неотъемлемой частью дружной компании. На удивление быстро разобравшись в недоступных дамскому уму технических тонкостях, она помогала им собирать аппарат С-6А. Она окрыляла их необъяснимо убедительной верой в будущее воздухоплавания. И, слушая фантастические прожекты их лидера о создании идеального воздушного корабля нового типа, приспособленного для длинных перелетов, способного поднять аж 61 пуд («Причем пассажиры, – уверял их Сикорский, – смогут свободно перемещаться в гондоле, не изменяя этим равновесие аэроплана, и управлять им будут одновременно два пилота!»), Изида не давала соратникам вставить ни одного ироничного слова, возбужденно восклицая в ответ: «Так и будет! Всего лет через сто самолеты будут огромными и будут перевозить сотни людей. Но самый первый большой самолет придумаешь ты. Ты – стопроцентный гений!» – добавляла она так страстно… что ближе к весне прочие обитатели куреневского сарая уже не сомневались: у «стопроцентного гения» и страстной Изиды роман.

И были правы.

Они не стали любовниками. («Мне 25 лет. Ты для меня еще маленький», – с ходу заявила Чуб 22-летнему недоучке-студенту). Но их накрыла любовь. Они говорили о лонжеронах, консолях, проволочных расчалках и профильных планках С-6А со страстью Ромео и Джульетты, расхваливающих тонкий стан и прелестные ланиты друг друга. Они спорили об увеличении удлинения верхнего крыла аппарата с энтузиазмом молодоженов в процессе обустройства своего первого семейного гнездышка, неутомимо передвигающих из угла в угол подаренный фикус. Они воспевали особенное место Города Киева и его несомненный вклад в развитие воздухоплавания с фанатизмом родителей, стоящих над колыбелью их первенца и сулящих ему вскорости пост премьер-министра, и прорицали великое будущее национальной авиации с восторгом влюбленных, провозглашающих, что их любовь бессмертна и не пройдет никогда!

Два месяца Изида Киевская, поэтическая слава которой уже прогремела на всю страну, и подающий надежды киевский авиаконструктор были не разлей вода. И когда в апреле их пути разошлись по разным руслам, разъединить их было уже невозможно.

* * *

В марте Игорь Сикорский представил киевской публике новый аппарат и после пробных полетов взял на борт двух пассажиров, включая первую поэтессу Империи.

Две недели спустя в Москве на Второй Международной Выставке воздухоплавания биплан Сикорского С-6А получил первый приз – Большую золотую медаль – а его создатель, 22 летний студент-недоучка, получил предложение занять должность главного конструктора авиационного отдела Русско-Балтийского завода. И когда Даша совершила свой первый публичный полет, в кармане ее друга уже лежал пятилетний контракт и газета «Голос Москвы», пропечатавшая интервью дерзкого гения, уверяющего уважаемую публику:

«В самом скором будущем авиация будет успешно конкурировать с такими способами сообщения, как поезд и пароход. Даже скорее, чем это принято думать!»

– А помнишь, – еще шире улыбнулся Дашин земляк, – как все тогда над моими словами смеялись? Считали их фантастикой. Особенно, когда я сказал: дайте большой тяжелой машине скорость, и вы пустите в воздух вагон! Все ученые авторитеты отвергали мою безумную идею. Говорили, что природа сама опровергает возможность создания подобного аппарата – не зря такие большие птицы, как страус, не могут летать. Когда «Илья Муромец» появился на фронте, немцы обозвали сообщенья о нем газетной уткой… Ты одна всегда в меня верила. И до сих пор веришь. Ты одна веришь в мой вертолет.

– Я – не считается, – честно призналась Даша. – Вот ты… Мы же с тобой с самых азов начали! Ты все нюансики мне рассказал, все примочки…

– Примочки? – Недоумение, смявшее лицо ее земляка, дало ей понять: он тщетно пытается вспомнить, о каких лечебных примочках у них шла тогда речь.

– Сколько же мы не виделись! – осознала лже-Изида. – Год? Два? Ты совсем отвык от меня.

– Я писал тебе письма, – сказал он.

– Я не люблю отвечать, – недовольно буркнула Чуб. – Да и письма – не то! Помнишь, как мы зависали?

– В воздухе?

– У меня дома. И трындели, трындели! Лучшее время в моей жизни, наверное, – печально сказала она и сама удивилась нахлынувшей грусти.

Ворвавшись в его биографию с беспардонностью обаятельного танка, Изида стала для 22-летнего гения, истово верившего в идеи, отвергаемые всеми учеными мира, в летательные аппараты, существовавшие тогда лишь в романах Жюля Верна, воплощенной в женскую плоть сверкающеглазой верой в себя. Но он – некрасивый мальчик, ее детский кумир, об изобретеньях которого она читала в книжке с картинками – стал для нее много большим… Ее лучшим «я»!

В глазах недоучки, решительно отказавшегося от хорошего жалования и изрядной, но спокойной и скучной должности дипломированного инженера, мальчишки, бесстрашно поставившего свою жизнь на кон ради веры в признанной невозможной мечту, Даша Чуб обнаружила все свои лучшие качества: самозабвенное бескорыстие, полное бесстрашие, страстный патриотизм.

В грешном мире существовало не так уж много вещей, которые Даша любила больше себя…

Он подарил ей целых две – Землю и Небо.

* * *

1 апреля трибуны Куреневского аэродрома были переполнены людьми.

Изида Киевская появилась на поле в экстравагантном летчицком шлеме из ярко-красной кожи и алых шароварах под стать. Все еще думая, что совершает этот полет ради пиара, под громогласные аплодисменты «звезда» забралась в самолет. Отрицательно покачала головой, отбив молящий взгляд друга, полночи убеждавшего ее, что совершать первый полет без инструктора непростительное сумасбродство, и так и не уразумевшего ее объяснений: «В этом вся фишка! Мне надо как-то отличиться от прочих летающих баб». Взлетела…

И понеслась!!!

Она не собиралась этого делать, просто кинувшееся ей навстречу небо оказалось таким непреодолимо родным, что она не могла не броситься ему в объятия. Просто ведьма знала: Небо любит ее и никогда не причинит зла.

Однако стоящие на земле об этом, конечно же, знать не могли.

С-6А стремительно набирал высоту: 500, 600, 700 метров.

– Что она делает? – хрипло сказал первый из обитателей их сарая механик-моторист Панасюк.

– 800 метров, – сказал второй. – Она поднялась выше, чем ты на С-5… – повернулся он к авиаконструктору.

– Что она делает? – испуганно повторил Панасюк. – Это безумие!

Авиаконструктор не сказал ничего – он неотрывно смотрел в небо, на казавшуюся такой незащищенной сейчас темную точку и его губы беззвучно шептали, умоляя того, кто властвовал над пятым океаном:

«Отче наш, сущий на небесах…»

А Даша летела.

«Метла – это я», – сказала она когда-то. Не подозревая о том, как точно – на лету! – ей удалось схватить суть всего сущего. Не подозревая, что это осознание и позволит ей стать прирожденной труболеткой и легендарной авиатриссой.

Она не пошла в своих умственных рассуждениях дальше, она полетела, не думая, подчиняясь порыву. Метла стала не просто частью ее естества – ее лучшим «я». Метле досталась быстрота ее реакций и чуткость ее интуиции, метла реагировала на опасность быстрее, чем Даша, и оказывалась у нее под задом еще до того, как Чуб формулировала: «Пора отсюда валить».

И хотя, оказавшись в теле «летающей этажерки», в первый момент ведьма ощутила, как далеко ему до подружки-метлы, сам аппарат испытал прямо противоположные чувства – даже его создателю было далеко до нее! Отец никогда не доверял ему до конца, прислушивался, ждал подвоха… Но маленькая авиатрисса вошла в него, как душа входит в тело: отдала ему свою силу и мозг, веру, быстроту и бесстрашие и, став с ним единым целым, отпустила в полет.

Взревев от восторга, аэроплан рванул вверх – туда, куда стремилась душа, осознав, как много он может. И у души не было нужды отдавать ему приказания. Он повиновался Чуб так же легко, как ее ноги во время ходьбы.

– Это немыслимо. Она летает на твоем аппарате лучше тебя! – сказал второй, плохо веря в свои собственные слова.

– Высота 1500 метров, – сказал Панасюк. – Скорость не меньше 125 км/ч.

– Ветер изменил направление. Словно нарочно… – испуганно пояснил феномен третий.

Ветер стал попутным и понес их вперед, и Даша улыбнулась ему как давнему другу.

Когда-то, заполучив браслет амазонок с отпечатанной на нем четырехструнной лирой, она получила возможность управлять четырьмя стихиями: воздухом, огнем, землей и водой. Браслет тот остался у Маши, а Маша исчезла. Но в тот ослепительный миг пилотесса не сомневалась – подруга вернется. Хотя бы на том основании, что не тот она человек, чтоб просто присвоить чужую ценную вещь. Хотя бы на том основании, что ветер верен Даше, как и раньше…

«Быстрее, приятель», – попросила она. И ветер понес ее крылатое тело, и не отметив страха в душе, аэроплан понесся еще быстрее.

– Высота 5 000 метров, – сказал Панасюк. В его взгляде застыл черный страх.

– Но это ж рекорд… всемирный. Никто еще не поднимался так высоко, – выдохнул второй с недоверчивым восторгом.

– Она не сможет сесть, – безнадежно сказал третий.

Авиаконструктор не сказал ничего.

Но внезапно Чуб ощутила беспокойство фанерного тела. «Папа волнуется за нас», – начал переживать самолет. «Игоря сейчас схватит инфаркт», – подумала Даша и нехотя пошла на снижение.

– Садится, она садится! – закричал моторист.

Остальные затаили дыхание.

«Да будет воля твоя, как на небе так и на земле…»

С-6А благополучно коснулся земли и покатился по полю.

Трибуны взорвались аплодисментами. Ей хлопали стоя. Даша выскочила из кабины и оглохла от торжествующего крика, ослепла от стремительных вспышек. Окружив поэтессу-пилотессу, репортеры защелкали затворами фотокамер. Десятки людей бросились к ней. «Браво! Браво!» – неслось со всех сторон.

– Игорь, где Игорь? – завертела она головой.

– Позвольте поздравить вас от имени Киевского общества воздухоплавания, – навалился на нее господин в котелке. – Я, как председатель научно-технической…

– Это рекорд! – оттеснил его спортивный комиссар с остроконечными усами. – Нами зафиксирован всемирный рекорд. Мы запротоколировали ваш небывалый полет для отправки в бюро Международной воздухоплавательной федерации в Париже. Вы – первый в мире пилот, поставивший всемирный рекорд в первом же пробном полете! Первая из женщин!!! Первая из мужчин!!! Первая в России!!! Первая в мире достигли скорости и высоты…

– Да? – заморгала Даша, запутавшись в количестве «первых».

– Вы летали раньше? – выглянул из-за плеча комиссара корреспондент «Киевлянина».

– Ну… Считайте, что типа только во сне. Просто я с детства мечтала летчицей стать. – наскоро пояснила Чуб. – Но самолеты – такая сложная вещь… Не то, что эти – почти как на велосипеде.

– О каких более сложных аппаратах вы говорите? – втиснул вопрос репортер «Вестника воздухоплавания».

– О тех, – немедленно нашлась Даша Чуб, – которые скоро изобретет мой друг, авиаконструктор Игорь Сикорский! И я заявляю, что буду летать только на его аппаратах. И буду поддерживать наш национальный продукт. И нашего национального производителя, и…

– Господа, – завел свое комиссар, – нам, киевлянам, впервые выпала честь стать свидетелями достижения мирового масштаба. Изида – первая в России… Первая из женщин… Первая из мужчин…

– Как долго вы готовились к своему рекорду? – немедленно отреагировал бойкий «Киевлянин».

– О чем вы?! Я просто летала!

* * *

С тех самых пор словосочетанья «национальный продукт» и «поддержим национального производителя» прочно вошли в дореволюционный обиход. В отличие от Кати, послушно перенявшей старорежимную речь, Чуб и не подумала отказываться от прежнего лексикона – она предпочла подстраивать мир под себя. И мир ничего, не сопротивлялся, подстраивался.

С тех пор имена двух киевлян с завидным постоянством выстраивались в одну кричащую газетную строчку. Газетчики окрестили Изиду «Небесной музой Сикорского». Сама же она, смеясь, назвала себя его пиар-агентом.

С тех самых пор, как пилотесса уселась в самолет, помеченный славной буковкой «С», она поставила десятки рекордов. И ни разу не ставила себе цель их поставить…

Она просто летала!

Ради пронзительного чувства полета… И уже на С-10, взявшем новый мировой рекорд высоты, она перестала быть самолетом. Она стала небом. А в 1913, повторяя «петлю» своего друга Пети на С-12 своего лучшего друга Игоря во славу своего самого лучшего в мире Города Киева, она была сразу всеми: Петей, Игорем, Киевом, отечественной авиацией…

Ей аплодировали. Ее снимали для газет и журналов. Ее воспевали в заграничной прессе. Ее называли «Королевой мировой авиации». Но в тот, самый счастливый, последний, мирный, 1913 год Чуб не заморачивалась чье имя поставят в строке первым. Не отделяла себя от Игоря, Пети, их – от их самолетов, самолеты – от неба, небо – от земли, именуемой родиной, о славе которой мечущиеся между двумя городами авиатрисса и гений по-прежнему говорили часы напролет.

А потом мир рухнул. Чертова мировая война обошлась с Дашей по-свински.

Война отобрала у них с Игорем долгожданный фурор. В июне 1914 года Изида стала участницей легендарного перелета на «Илье Муромце». Пролетев всего за 14 часов из Петербурга в Киев самый большой в мире самолет «Илья» принес на Куреневский аэродром сразу целых шесть пассажиров. Кто-то из встречающих обмолвился вскользь, что в Сараево убит австрийский эрцгерцог… И миру стало не до их перелета.

Война отобрала у нее самолет – однофамилец Изиды, нареченный в честь перелета «Илья Муромец Киевский», отправился не к ней в ангар, а на фронт.

Война отобрала у нее двух лучших друзей. Петю, погибшего в первый месяц войны и Игоря, уехавшего в эскадру вслед за «Ильей».

Война отобрала у нее звание первой…

Первые сражались нынче в первых рядах. И гибли первыми. А в 1915 Дашу настиг последний удар: первой военной летчицей стала княгиня Шаховская. А стать второй было как-то обидно…

В пику Чуб продемонстрировала миру свой первый смертельный трюк. За ним последовал и второй. А за ним – упоительная мысль: «Конечно, она пойдет на войну и вновь будет первой, как только получит подходящий боевой самолет – настоящего «Муромца»!»

Но сделать это оказалось не так-то и просто. Все боеспособные машины атаковали врага, их не хватало. Бывшая певичка Молли Море даже отдала военным свой «Вуазен», став безлошадной. Лишь в 1916 Даше удалось заполучить недоделанный С-0, от разработки которого Игорь отказался, и С-20, от услуг коего отказалась их армия.

К осени экспериментальный «Илья» был собран в ее мастерской, но богатырь, на которого она сделала главную ставку – стать первой женщиной, управляющей большим самолетом, первой русской бомбардировщицей, первым летчиком, сделавшим на гиганте «петлю», «бочку», «штопор» и все три смертельных трюка – стал ее первым сокрушительным позором.

* * *

– Я думала, – созналась другу Изида, – мы с «Ильей» и выиграем эту войну.

Она помолчала, недоброжелательно изучая свою колоссальную ошибку весом в 5 тонн, длинною в полгода, ценой в 150 тысяч рублей!

Как ни странно, при падении «Илья» пострадал очень мало и теперь стоял перед ней восстановленный, сверкающий, готовый к полету и… совершенно ненужный!

– Сколько бабок я выкинула! Сколько времени на него извела. А он! – Чуб со злобой ударила ногой по колесам шасси.

– Не бей его, – сказал создатель «Ильи».

– А ему меня можно? – обиделась Даша. – Знаешь, как он меня о землю грохнул? Он… слишком большой для меня. И бомбы бросать одной почти невозможно. Он с самого начала не хотел меня слушаться, – наябедничала она его творцу. – Знаешь, он словно не захотел быть мной.

– Тебе известно лучше других, – сдержанно ответил друг, – «Илья Муромец» был предназначен для экипажа.

– Мне никто не нужен! – визгливо огрызнулась авиатрисса. – Я хочу одна!

– Что ты хочешь сделать одна? Выиграть мировую войну? – вопрос сверкнул недоброжелательной сталью. – Вспомни, – смягчил продолжение друг, – даже богатырей было трое. Вспомни про нас. Помнишь, как я вызывал тебя в Петроград по три раза на месяц? Просил послушать мой новый корабль. Ты как никто умела слышать машины. Ты научила меня…

– Ничему я тебя не научила! – обиженно отбила Чуб. – Ты все сам! Все, что ты сделал, ты сделал бы и без меня. Я просто делала тебе презентации.

– Что с тобой, Ветер? – угасше спросил ее друг. – Ты изменилась. Ты словно перестала видеть мир вокруг.

– Я? – ощетинилась Киевица. – Да я такое вижу, такое знаю, что ты… Ты даже не знаешь, кто я! Одна фигня, – поскучнела всезнающая. – Как теперь идти воевать? У меня самолета нормального нету. Есть еще твой С-20… Но его надо месяца два собирать. Ты мне поможешь? – распорядилась она и добавила, не дожидаясь ответа. – А после сразу начнешь изобретать вертолет. Это срочно. Нельзя тянуть столько!

– Сколько? – недоуменно спросил ее друг.

«Сколько-сколько…» – передразнила Чуб про себя.

Она не собиралась открывать земляку, что вертолет он изобретет только в Америке и на историческую родину его изобретение попадет только тогда, когда еще один их земляк – Никита Хрущев – приобретет американскую модель.

С самой первой встречи с Сикорским Даша была преисполнена твердой решимости повторить подвиг Кати, корысти ради изволившей восстановить историческую справедливость: запатентовать киноаппарат механика Тимченко, изобретенный раньше творения братьев Люмьер и обратить Киев в столицу мирового кинематографа. Точнее доказать, его родина тут, на Украине.

Причем, надо признать, в отличие от Кати, Даша Чуб была совершенно бескорыстна!

И все же сейчас, посмотрев в лицо своего земляка и лучшего друга, она устыдилась, еще сама не зная чего.

– Ветер, как ты не видишь… не понимаешь, – ее друг стал мрачен лицом, – война уже проиграна. Мы больше не в силах ничего изменить, – он говорил, как о своем личном поражении, которое не может простить себе.

– Ты сделал достаточно, чтоб ее выиграть.

– Я сделал «Илью». Но его так по-настоящему и не бросили в бой…

– Не уезжай, – вдруг жалобно попросила она. – Мне так тебя не хватает… Ладно, забудь. Я знаю, ты упрямый. Ты вернешься в эскадру. Обещай мне одно… Нет, не обещай, поклянись. Когда у вас там все окончательно развалится, ты вернешься ко мне. Ты не уедешь за рубеж, – завершила она на звонкой от страха ноте.

– Неужели ты думала, что я способен вот так вдруг уехать за границу? Без тебя? – удивился он.

– Но я никуда не поеду.

– Значит, и я не поеду, – спокойно сказал он.

Друг подошел к ней, положил левую успокоительную руку ей на плечо, осторожно убрал правой белую прядь с ее упрямого лба.

– Все, что мне дорого, находится здесь, – сказал он незыблемо.

И нечто, разбуженное его правой рукой, внезапно заставило Чуб задуматься. Он говорит о Родине… Или о любви?

А еще Даша подумала, что в мае ему 28. Теперь он старше ее.

Но эту мимолетную мысль спугнули, как многие мысли, способные перевернуть нашу жизнь. Чуб отвернулась от его взгляда резким, очень женским движением…

И ойкнула:

– Уй! Здрасьте, приехали! А ты кто такой?

* * *

Саня застыл, не зная какой из частей тела отдать предпочтение.

Ноги, готовые стремительно унести сыщика прочь, находились за дверью, а вовлеченные в тайну Изиды плечи и голова уж давно пребывали в ангаре.

Изида Киевская решила вопрос за него:

– Ну-ка иди сюда…

Ругать его пилотесса, похоже, не собиралась – напротив, она улыбалась. И гимназист осторожно приблизился.

– Я тебя не первый раз вроде вижу, – подмигнула авиаторша. – Торчишь на трибунах. Ты мой поклонник что ли? Или влюблен в меня?

– Я не поклонник. И люблю я не вас! – обиделся Саня.

В кого он влюблен, в красавицу Катю или в нежнолицую Ольгу, Саня сам пока не решил окончательно. А кроме того, делать подобные предположения на его счет в присутствии жениха – самого господина Сикорского – было оскорбительно.

– Просто я видел… – исключительно из желания восстановить свое доброе имя в глазах прославленного изобретателя Саня и выпалил правду. – Как вы к нам приезжали. То есть не к нам. В дом напротив, на Малоподвальной, 13.

– Я приезжала туда? – Изида Киевская изумилась весьма натурально. – Когда же?

– Зимой еще… в декабре, – занервничал от искренности ее непонимания Саня. – И не одна. С Екатериной Михайловной.

– С Катей? – А вот наличие прекрасной компаньонки летчицу явно не удивило: она сразу поняла, о ком речь. Героиню поразило другое: – Зимой? Вот этой самой зимой, которая на днях была?

– Ну да… – хмуро сказал Саня. И помедлив, решился. – А после к вам еще императрица подъехала. Вдовствующая. Мария Федоровна.

– Императрица? К нам? На Малоподвальную? Правда?!

Изида страшно обрадовалась. Но как-то очень уж странно, точно сама не знала, что делала минувшей зимой, а Саня преподнес ей расчудесную новость.

– Дай парень я тебя расцелую! Это же Вертум! Вертум!

– Что-что? Что ты затеяла? – взволнованно спросил ее друг.

В то время как Саня спросить ничего не мог – его целовали.