Текст книги "Стихи о главном"

ЖЗЛ

 
Жизни есть и наши, и чужие.
Наших и прекрасней, и лютей.
Временем замечены – Большие Жизни
Замечательных Людей.
 
 
Человек, характером – старатель.
Так решил у смерти на краю:
Подвести под общий знаменатель
Жизни – и чужие, и – свою.
 
 
Числился в числителе на полке
Славных биографий книгоряд:
Человек за годы жизни долгой
Собирал на крохи из зарплат.
 
 
В стеллажах с бездонностью копилки —
Отпечатки судеб и времён:
Прошлых жизней тёплые затылки.
Вздохи неба в шелесте знамён.
 
 
Вечной жизни тайны первородства
Так и не разгаданный секрет…
Человек искал с другими сходства.
На века оставившими след.
 
 
Высшей пробы общности нетленной —
Жертвенностью правой и святой.
Держится Земля – цветок Вселенной
Стебельком под каменной пятой.
 
 
Жертвенность во славу и во имя
Ложных или истинных идей…
Каждого с деяньями своими
Ждёт Голгофа неба и людей.
 
 
Человек, расставшись с жизнью этой.
Всё увидев с новой стороны.
Упадёт истёршейся монетой
В необъятный жертвенник страны.
 

Петропавловская крепость

1

 
Фатально – и в праздник, и в будни.
Тревожа замшелый гранит,
В двенадцать часов пополудни
Над крепостью пушка гремит.
 
 
Устав караульный не руша
Под строгим контролем часов.
Протянется долгое «Слу-у-шай!..»
И скрежетом всхлипнет засов.
 
 
Я снова у времени оно
Живу в безраздельном плену
И в чреве глухом бастиона
И Бога, и черта кляну.
 
 
Рассвета неспешного пылок.
Привет обжигает меня.
Но выстрелит пушка в затылок
Беспечно летящего дня.
 

2

 
Звезда померкла и пропала…
И не заметил звёздный мир
Утраты-звёздам дела мало
До соплеменников.
Эфир
 
 
Не потрясён волной тревожной.
Не видно плачущих навзрыд.
И внове, также непреложно
Подспудно зреет новый взрыв.
 
 
Лишь смертник, сжатый одиночкой.
Судьбы утративший бразды.
Всё говорит с холодной точкой
Давно угаснувшей звёзды…
 

Последний герой

 
Что на судьбу копить обиды…
В сужденьях – только в них! – вольны,
Катят в колясках инвалиды
Давно оконченной войны.
 
 
Блестит на солнце никель спицы
И ярким всплеском бьёт в глаза
Ему, которому не спится
Уже который бой назад…
 
 
Ушли в предания сраженья.
Но тянет вновь на пересуд
Проклятый вирус пораженья —
Переосмысливанья зуд.
 
 
Кто победил, а кто повержен —
Уже и сам не разберёт
Когда-то бывший громовержен
В порыве праведном народ.
 
 
Кто в рукопашной первым ранен.
Кто в первый час попал в полон.
Кто первым пал на поле брани
В непримиримости сторон —
 
 
О них теперь не понаслышке
Историк – старец и юнец —
Отыщет справки в толстой книжке
Иль в тонком «Деле», наконец.
 
 
Былой войны первопроходцы.
На острие слепой стрелы
Их выпускали полководцы
Громить полки чужой страны.
 
 
Но те, последние, которым
Война всё шлёт за счётом счёт…
К каким неведомым конторам
Их прикрепили на учёт?!.
 
 
Кто Он, последний – саном тронным
При жизни будет окрылён.
Иль канет в жертвенник бездомным
Постперестроечных времён?..
 
 
Его судьба – товар на вынос.
Последний памятник волны.
Которой всемогущий Гиннес
Замкнёт историю войны…
 

Мы

 
Когда-нибудь рассудит нас Фемида
Но тела безобразная хламида
Уже спадёт, как лишний реквизит
В театре, где безвременье сквозит
 
 
Прошедших жизней эхом безутешным
И приговора нам не слышать, грешным.
Да если бы его и услыхали —
Понять его смогли бы мы едва ли…
 

Кривое зеркало

 
Устойчив сложный почерк
Шаблонов и лекал;
Толпе веселье прочат
Ряды кривых зеркал.
 
 
Бьют хохота сполохи
В серебряный проём
И лишь лицо эпохи
Не исказится в нём.
 

«Мы останемся текстом…»

 
Мы останемся текстом
На грешной Земле —
На кресте, на стене.
На подводной скале —
Мы останемся текстом.
 
 
Шевеля плавниками.
Друг к другу прильнём,
И друг друга поймём,
И века обоймём.
Шевеля плавниками.
 
 
Возопит птеродактиль
Над долиной речной.
Над пустыней ночной…
Вспомнит запах свечной,
И анапест, и дактиль.
 
 
Новолиственным детством
Зародится душа И чиста, и свежа.
Первобытно греша
Новолиственным детством.
 

«Чем дальше от идолов, свергнутых с круч…»

 
Чем дальше от идолов, свергнутых с круч
В немые днепровские воды, —
Тускней и бессильнее солнечный луч
Как символ духовной свободы:
 
 
Уже не сыскать на планете угла.
Где, волен воистину, мог бы
Шаман и священник, раввин и мулла
Отринуть замшелые догмы.
 
 
Всяк богом своим и пророком своим
Поверит родные приделы.
Но пристально взглянет – и словно над ним
Стволов дальнострельных прицелы…
 
 
Под яблочко каждую душу стрелок
Невидимый держит на мушке:
Так в тире, где бьют на пари, под залог —
Не души, не люди – игрушки.
 
 
Я так на судьбу положиться хотел.
Но что для неё новый Овен?..
Приметив меня среди крошечных тел.
Сказала: – И этот виновен.
 
 
Наступит момент – и под знаком Вины,
Проулками мира кочуя,
В других измереньях, к просторам иным,
К звезде неизвестной взлечу я.
 

Меж хлебом и огнем

1

 
На себя взглянуть издалека.
На себя сегодняшнего, вдруг
Призрачность блокадного пайка
Вспомнить полукружиями губ.
 
 
На себя взглянуть со стороны
И услышать сердцем позывной
Вечно нестареюшей страны —
Детства, опалённого войной.
 
 
На себя взглянуть из той ночи —
В комнате с зашторенным окном
Ты обогревался у свечи
С мыслями о хлебе об одном.
 
 
Помолчать у каменной плиты,
У которой меркнет белый свет.
Чистым снегом – белые цветы.
Чёрной тенью – даль блокадных лет.
 

2

 
Холоден камень… Осенняя тишь
Может ли ранить?
Время, куда ты так быстро летишь.
Мучая память?
 
 
Город, припавший к плечу моему —
Друг и товарищ.
Вижу его распростёртым в дыму
Жадных пожарищ.
 
 
Слышу отчётливо в сердце своём
Стук метронома.
Общая доля – крещенье огнём
Отчего дома.
 
 
Как через щель смотровую в броне
Вижу дороги.
Город единственный, вечен во мне
Голос тревоги.
 
 
Нас укрывает от снайперских пуль
Дней уходящих
Памяти вечный и строгий патруль
В дне настоящем.
 

3

 
Горят Бадаевские склады…
Теперь яснее с каждым днём:
И жизнь, и смерть в кольце блокады
Легли меж хлебом и огнём.
 
 
Вполнеба зарево. Гуляет
Огня и дыма грозный смерч.
Гудит неистово и знает:
Где он прошёл – всё прах и смерть.
 
 
Его не рвись утихомирить.
Не подходи к нему, не тронь!
Он – Властелин, в его крови ведь
Вселенский буйствует Огонь.
 
 
Всё злей безжалостные вспышки
Неукротимого огня…
На крыши, чердаки и вышки
Дежурить на исходе дня
 
 
Выходит, небо наблюдая,
Ещё без горечи утрат.
Готовность к бою обретая.
Притихший строго Ленинград.
 

4

 
Я пройду у разбитого дома
По остывшим осколкам снаряда.
По листам обгоревшего тома.
Вдоль безрядья гостиного ряда…
 
 
Вот он, памятный тот переулок —
Горы наледи в снежных сугробах.
Метроном насторожённо гулок
И на саночках – тело без гроба.
 
 
В этом городе храмов и рынков,
Площадей и квартир коммунальных
Дар последний – простая простынка
И заряд на шурфах погребальных.
 

5

 
Когда приказ поднимет нас
По громкой связи, и тотчас
Взревут моторы —
Поймём без слов, что где-то зло
С огнём и дымом подползло —
и разговоры
Отставим в сторону – и в путь,
И вновь стучит тревога в грудь
И в сердце – пламя;
Сирен несдержанный язык
Уже срывается на крик,
И – пыль за нами.
Ещё спокойны до поры
Багры, стволы и топоры —
Но скоро, скоро
Стуча, скрежеща и звеня
Проникнут в логово огня
Сквозь все запоры.
Моих друзей суровый вид
Без слов о многом говорит:
Они видали.
Какой ценой кончают бой
В огонь летящие с тобой
Не за медали.
 

6

 
Слог высокий подобен курантам.
Но, предвидя улыбку косую.
Проведу я к пожарным гидрантам.
Словно деву, поэму босую.
 
 
Там сигналом к извечной надежде
В добровольном и тягостном бденьи
Шум воды слышу снова, как прежде.
Разбивающейся при паденьи.
 
 
Это – дерзкий, решительный вызов.
Под напором из стендера[1]1
  Стендер – пожарный гидрант, устанавливался на улицах Ленинграда зимой в годы блокады для обеспечения населения водой. (прим. автора).


[Закрыть] бьющий,
В хрупких сводах хрустальных карнизов
Нити жизни пропасть не дающий.
 
 
Не дойдут ослабевшие ноги
До реки, где кипящая прорубь.
До угла бы дойти без подмоги.
Да назад ещё столько – попробуй.
 
 
Ты – спаситель мой, стендер пожарный.
Часовой, не меняющий позы.
Ты один на округу, пожалуй.
Работящ и в такие морозы.
 
 
Подозрительно что-то затишье
От налёта живём до обстрела.
Одинокий, упорно стоишь ты
Безбоязненно, гордо и смело.
 
 
Я к тебе подхожу осторожно —
Сколько, падая здесь, не вставало!
Без воды мне уйти невозможно.
Лишь бы сил возвратиться достало.
 
 
Сколько нам предстоит испытаний
В леденящих оковах блокады?
Бродит смерть, очумев от скитаний.
Людям – выстоять, вытерпеть надо.
 

7

 
Вчера, послушные приказу,
К домам, охваченным огнём.
Не подбегали мы ни разу
В горящем городе своём.
 
 
Чернея окнами пустыми.
Дома корили нас с тобой:
Другие шли в дымы густые.
Шли в пекло, жертвуя собой.
 
 
Нас укорять отыщет повод
Не представляющий беды:
Что значит, если в лютый голод
Хлебозаводы без воды.
 
 
Когда коптилка еле светит.
Ни кошки в доме, хоть убей…
Сто двадцать пять… Но граммы эти
Получим мы из отрубей:
 
 
Во тьме притихшему заводу
Найдём – обязаны найти! —
Для продолженья жизни воду.
Иного нет у нас пути.
 
 
Давно пожар привычен глазу.
Но мы сражение с огнём
Отложим, чтобы по приказу
Хлеб выпекали завтра днём.
 

8

 
Когда привычным взглядом
Окинешь мир вокруг
И дом знакомый с садом
Увидишь внове вдруг.
 
 
Заметишь украшений
Убористую вязь
Уловишь разрушений
И возрождений связь.
 
 
Наверное, однажды
Поймёшь, что муравей.
Карабкаясь отважно.
Ждёт помощи твоей,
 
 
И на деревьях птахи
Глядят с надеждой вниз…
Но ты им – о рубахе
Предложишь свой каприс:
 
 
О той, что ближе к телу —
Родному, твоему,
А потому и делу
Ты верен одному:
 
 
Оно – твоя забота.
Бальзам от маеты,
А что там гибнет кто-то
Так это ведь не ты;
 
 
Ты – сам себе начальник,
И маклер, и купец,
Болтающий молчальник,
Гуляющий скопец.
 
 
Но если воедино
Таких, как ты, собрать —
Светильник Аладдина
Задует ваша рать.
 
 
Померкнет светоч веры
Куда, зачем плывём
В метаньях ноосферы
Меж хлебом и огнём…
 

9

 
Всё сказано… И сказано – не всё,
А многое из сказанного – ложно.
Истории слепое колесо
Иным путём направить невозможно.
 
 
И чья вина, и объясненья чьи
Зачтутся там, в неведомых приделах.
Где прошлых жизней тонкие лучи —
Немое эхо помыслов и дела?
 
 
И там лучом когда-нибудь и я
Кружиться буду в сумрачной воронке.
А тайный смысл земного бытия
За гулом жизни спрячется в сторонке.
 

Победа – за нами, а мы – впереди

 
Победа – за нами, а мы – впереди.
Её утеряли из виду.
Мы жизни свои не жалели: – Приди!..—
Пришла – и не скроет обиду.
 
 
За громким застольем, за блеском
наград.
За верным – по сути – реченьем
Она угадала: великий парад —
Сигнал для её отреченья.
 
 
Не грезила царственным троном она.
Но слишком гремели литавры…
Победа – за нами, и значит, война
Чужие присвоила лавры…
 

Медаль «За победу над фашистской Германией»

 
Наше дело правое.
Победа будет за нами —
И, вторя шагам:
Нами… нам… ам..!
 
 
Профиль усатый клацает
На габардиновом лацкане
В такт шагам:
Нами… нам… ам!..
 
 
Народов вождь и учитель
Знает цену словам;
Громче, медали, стучите:
Нами… нам… ам!..
 
 
Клацает профиль усатый.
Как бы не сбиться с ноги —
Разве не видишь и сам ты:
Всюду – враги!
 
 
Но – наше дело правое.
Победа будет за нами —
И, вторя шагам:
Нами… ами… ам!..
 

«Пришёл, пропахший порохом и дымом…»

 
Пришёл, пропахший порохом и дымом..
На пепелище отчей стороны
Лишь стояки, взметнувшиеся дыбом.
Встречали победителя с войны.
 
 
Шептали травы горестно и нежно:
– Мы долго ждали, ты не приходил…
Последняя опора и надежда.
На всё село остался ты один…
 
 
Солдат ответил:
– К отчему порогу
Стремились мы сквозь пламя этих лет.
Да многим на обратную дорогу
Победа не оставила билет…
 

Победа KNAUF

До недавнего времени существовал в Колпино комбинат, выпускавший строительные материалы. Носил комбинат гордое и великое имя «Победа» и успешной работой вполне оправдывал его.

Но вот и до Колпино докатилась перестройка и задела своим чёрным колесом «Победу». Новые хозяева – из Германии вместе с нашими назвали предприятие по-новому, а именно – ПОБЕДА KNAUF. Приставленное к «ПОБЕДЕ» немецкое KNAUF прилепилось справа и чуть ниже, давая понять, что оно здесь не главное, как бы в гостях и встать вровень с ПОБЕДОЙ не собирается. По-видимому, г-н КНАУФ (новый со владелец) – человек, не до конца распростившийся со скромностью. А может быть, голос предка, поливавшего огнём кварталы Колпино семьдесят лет тому назад, воззвал к совести своего потомка – трудно сказать. Но что думают по этому поводу сами работники комбината – и рабочие, и служащие – доподлинно известно. Известно также, что думают по этому поводу ветераны Великой Отечественной войны…

Победа г-на КНАУФ над «ПОБЕДОЙ» и нашей общей Победой близка. И не только г-на КНАУФ.

 
Не кирпичной пылью красной
Здесь упитана земля,
Речью гневной, речью страстной
Расшумелись тополя,
 
 
Прислонившись кроной к кроне,
Словно в сговоре каком,
Или в тайной обороне
Ожидая бой с врагом.
 
 
У божественной святыни
Взор свободней и смелей,
Чем у выступившей ныне
Строчке блуда на стене.
 
 
Как в насмешку дням кровавым.
Отлетевшим в даль времён.
На стене ПОБЕДА KNAUF
Голубым горит огнём.
 
 
Не зелёным и не красным.
Никаким другим-иным:
Мирно-ласковым, прекрасным.
Безмятежно-голубым…
 
 
Я – и KNAUF. Третий – лишний..
Я – и надпись на стене…
Говорят, сегодня Ницше
Поднимается в цене…
 
 
Одичало ржавым ворсом
Травы с небом не в ладу.
Атакуемый вопросом.
Безответен, я иду.
 
 
А вопрос толкает драться
Или – в лестничный проём:
Как же так паскудно, братцы.
Мы Победу продаём?
 
 
Звуки траурного марша
Над могилами звучат.
Кирпичи, как пачки фарша,
В штабелях кровоточат.
 
 
Над Ижорой, по-над речкой
До сих пор руин не счесть…
Речь немецкая овечкой
Ходит нашу травку есть.
 
 
Щиплет травку вроде боком.
Сознавая, что в гостях —
Но пощипывает током
Дом, стоящий на костях:
 
 
В двадцати шагах отсюда
Спит Ижорский батальон,
И сигналит, словно зуммер,
Неистлевший медальон.
 
 
Медальонам счёт неведом?
Похоронкам счёт забыт?
В сочетании с Победой
Вводит KNAUF новый быт?..
 
 
В подворотне лает Жучка.
По реке плывёт топор.
В переводе KNAUF – «ручка»
Означало с давних пор…
 
 
Помнит горькое Победа,
Не укроет никуда —
Расстреляли людоеда
Здесь, на улице Труда…
 
 
Исстрадались в горе вдовы.
Смотрят в прошлое, назад.
Где ни дня без крови новой
Не держался сущий ад.
 
 
В царстве скверны и бедлама
Лишь осталось – позови! —
Стать прислугой в храме Хама
Храма KNAUF-на-Крови…
 
 
Не случайно веет кровью
С наступающей грозой…
Ветеран поводит бровью —
Совладать бы со слезой…
 
 
Кто печаль его измерит.
Кто узнаёт по глазам?
Эх, Москва слезам не верит.
Питер верит ли слезам?!.
 

Сосны

 
Так быстро дни летят за днями,
А всё забыть я не могу:
Стихией вырванный с корнями.
Лежал сосняк на берегу.
 
 
Горел закат над полем брани —
Событий горестных причал
Весь искорёжен, весь изранен.
Неузнаваемый, молчал.
 
 
А там, за мёртвыми стволами.
Не отводя от павших взор.
Стоял, не сломленный ветрами.
Спасённый бор.
 

Колыбельная

 
Баю-баюшки-баю,
Твой отец убит в бою
И не ведает о том.
Как от горя чёрен дом.
 
 
Как на мир глядит едва
Неутешная вдова.
Как ей тошно всё вокруг.
Дело валится из рук.
 
 
Не даёт житья малец:
– Что не едет наш отец?
И ответить не легко.
Что он слишком далеко:
 
 
Ближе Солнце и Луна,
Чем отцовская страна —
Во чужом лежит краю,
А душа его в раю.
 
 
Твёрд и холоден гранит
И звезда над ним горит:
– Ты меня не забывай…
Баю-баюшки-бай-бай.
 
 
Знать, за то и мне дана
Ледяная седина.
Что сынок убит в бою…
Баю-баюшки-баю.
 

«Эти взгляды скорбные пойму …»

 
Эти взгляды скорбные пойму —
Каждый взгляд в душе тревогу множит:
Поколенье вынесших войну
На коленях славный путь итожит;
 
 
И, взывая к милости Христа,
Всё поклон творит неутомимо.
Осенив знамением креста
Толпы, проносящиеся мимо.
 
 
Помнит свет победного огня —
Пела жизнь, вином алела скатерть…
Скорбным духом обдаёт меня
Эта нескончаемая паперть.
 
 
Не под грузом боевых наград
Поколение свои сгибает спины;
Дней позора Родины парад —
Действия замедленного мины.
 

Быдло

 
Я – быдло, ты – быдло, мы – быдло..
Куда бы ни глянули – стойло…
За долгие годы обрыдло
Информационное пойло
 
 
Усердное – в наших кормушках.
Навязчивое – по сусекам
Затем, чтоб ходить в побирушках
Могли по царям и генсекам,
 
 
В привычном жевании жвачки.
Склоняя покорные выи.
Стыдливо тая, как подачки.
Награды свои боевые:
 
 
А вдруг да и вскинутся разом.
Магическим вспыхнут сияньем,
Смущая разбуженный разум.
Прикормленный подаяньем?
 
 
За Родину гнили в траншее.
Штыками ломали границы…
Звенит колокольчик на шее.
Не даст никому заблудиться.
 

Эхо блокады

 
Всё бы он убегал, всё бы ехал.
Всё бы мысленно мчался вперёд.
Только детства блокадного эхо
Убежать от себя не даёт:
 
 
Вместе с летним раскатистым громом
Пробуждаясь, стремится за ним —
За каким оно прячется домом.
За подъездом притихло каким?
 
 
Подгоняющий белые ночи
В тёмный морок осенних дождей.
Он голодную зиму пророчит
Вопреки завереньям вождей.
 
 
Верный памяти злой, безотрадной.
Выбираясь на Невский порой.
Повинуясь привычке блокадной.
Безопасной бредёт стороной…
 

«По своей Петроградской родной стороне…»

 
По своей Петроградской родной стороне
Я нередко бреду иностранцем:
Здесь так многое внове, как будто во вне
Жил я, выброшен протуберанцем.
 
 
Но своей Петроградской родной стороне
Буду верен до крайнего срока:
Наши связаны судьбы родством
по войне.
Мы едины единым истоком.
 
 
Тот исток – как зарок, как закон, как порог.
От него в наше завтра дороги:
«До» – истоку название. Русский
предлог —
До войны… До беды… До тревоги…
 
 
Вот ещё незнакомый я вижу фасад.
Появившийся старого возле.
Память к «До» меня тянет упорно назад,
А фасад снова тянет к «После»…
 

Читая Юрия Воронова

 
Сердцем отойти давно бы надо
От блокадной стужи и тоски.
Только слово хлёсткое «блокада»
Вновь сжимает сердце как тиски.
 
 
Сколько в жизни новых впечатлений
Впору всё прошедшее забыть,
В толчее средь новых поколений
Постараться современным быть.
 
 
Но опять идём, не зная броду.
Мы – своих невольники преград:
Горожанин рвётся к огороду.
Каждой грядке, как находке, рад.
 
 
И блокадным горожанам старым
Памятнее той поры слова.
Что всего с одной восьмой гектара
Хватит овощей семье сполна.
 

«Я замёрз… Не могу отогреться…»

 
Я замёрз… Не могу отогреться…
Я прогреться никак не могу…
Холодами блокадного детства
Я оставлен на том берегу.
 
 
Где метели, по-прежнему воя.
Обречённую жертву ведут
На голодную смерть – без конвоя.
Обходя за редутом редут.
 
 
Я на том берегу, на блокадном.
Где по-прежнему лютый мороз…
На пространстве пустом, неоглядном
Льдом и инеем город оброс.
 
 
Я на том берегу, на котором
По живому метель голосит
И угаснувшей жизни повтором
Ни в аду, ни в раю не грозит.
 
 
Я замёрз… Не могу отогреться.
Хоть тепло и листва молода…
Ледниковым периодом сердца
Отзываются те холода.
 

Цветы на камне

Светлой памяти моей матери —

Милицы Владимировны Тржцинской

1

 
Над тобой уже не властно время —
Ни сединок новых, ни морщин.
Мне ж нести несуетное бремя
Истомивших сердце годовщин.
 
 
Для тебя всё в прошлом… Я листаю
Жизнь твою как том календаря,
И событий пестрокрылых стаю
Высветляет памяти заря.
 
 
И, незримой связанные нитью.
За пределом видимости, мы
Вновь спешим друг к другу по наитью
Через вёрсты непроглядной тьмы.
 
 
Пребываем в разных измереньях.
На частотах разных говорим,
И над миром вечного забвенья
Каждый – по раздельности – парим.
 

2

 
Жгу костёр в этот памятный час —
Пусть он станет огнём ритуала:
В этот час ты покинула нас,
В этот час тебя с нами не стало.
 
 
Так с языческих давних времён
Поминали костром уходящих.
Только я буду с этим огнём
Не в прошедшем с тобой – в настоящем.
 
 
Будем мы этой ночью одни,
и души твоей белая птица
На мои отзовётся огни
И вблизи от меня приземлится.
 
 
Синий дым, чёрный год, серый свет.
Задремавших садов многоцветье…
В кровь изранена в терниях лет
Безотчётная вера в бессмертье.
 

3

 
Когда на дальних перекрёстках
Внегалактических дорог
В обличье новом, в звёздных блёстках
Земной забывшие порог.
 
 
Друг друга мы однажды встретим
В ушедшем сонмище людском —
Как нашу встречу мы отметим
В пространстве вечном и пустом?
 
 
Быть может, в новые сосуды
Мы души наши перельём
И новый круг житейских буден
Прочертим заново вдвоём?
 
 
И, как уже бывало с нами,
В какой-то перекрёстный час.
Перемежая явь со снами.
Пронзят воспоминанья нас.
 
 
И станут сердце рвать истошно.
Как ястреб жертву на куски,
И наше будущее в прошлом
Зайдётся в крике от тоски.
 

4

 
Я голову в молчаньи преклонил
Пред образом единственной на свете.
Которую сильнее всех любил…
Лик материнский и без нимба светел.
 
 
До Господа не дорасти вовек.
Не досмотреть картину ожиданий.
Не дооткрыть усталых наших век
До мига подтверждения преданий.
 
 
И вновь момент критичен и велик,
и вновь опасность взмыла над кормою.
Соломинка моя – твой светлый лик.
Который и на дно пойдёт со мною.
 

Марш Шопена

 
Этих звуков мост разъёмный.
Мост подъёмный, мост цепной
Горькой скорби неуёмной
И печали неземной.
 
 
Мост нестойкий, ломкий, зыбкий
Слабым следом на песке.
Дальним отблеском улыбки.
Нервной жилкой на виске.
 
 
Ниоткуда мост летящий.
Мост, зовущий в никуда —
Знак прощания щемящий
Сквозь прозрачные года.
 

«В соборе старого альбома…»

 
В соборе старого альбома.
Где полусумрак, полутишь
Полупокинутого дома.
Там ты стоишь.
 
 
Тревожны гулкие страницы
Собора канувших времён.
Неулетающие птицы
Родных имён.
 
 
И переходят изначально
Простые лица в образа.
И потому глядят печально
Твои глаза…
 

«He спрашивай, о чём под звуки скрипки…»

 
He спрашивай, о чём под звуки скрипки
соло.
Несущиеся в сад из дальнего окна,
Я думаю, когда вокруг осенне голо
И горькая во всём потерянность видна.
 
 
И сердце вдруг замрёт, комок застрянет
в горле —
Вот-вот последний лист с берёзы упадёт…
Что этих звуков может быть нерукотворней
 
 
Пусть даже скрипача рука смычок ведёт…
Небесных звуков нить летит туда,
где купы
Почти обнажены, где – знаю – ни души;
Не спрашивай, о чём… Слова на чувства
скупы…
Гармонию потерь нарушить не спеши.