Текст книги "Счастливой быть не запретишь"

По уже сложившейся традиции Нина с дочкой Сонечкой отмечали Новый год у Тани. Дети под руководством бабушки Иры готовили праздничный концерт, а Таня с Ниной придумывали конкурсы. Веселились от души. Чего стоила маленькая толстая хрюшка, которую изображала хрупкая Нина, и поющий ёжик, выпавший в фантах Тане, абсолютно лишённой слуха. Срезая с завязанными глазами бананы, конфеты и плюшевые игрушки с верёвки, протянутой между дверями, и хозяева, и гости нахохотались до слёз. Уставшие дети уснули, едва коснувшись подушки, Ирина Степановна ушла отдыхать, а Нина с Таней за бокалом вина вспоминали прошедший год и делились планами на новый. Нина была на пороге открытия собственного парикмахерского салона, пока маленького, но очень уютного, а Таня планировала вплотную заняться докторской диссертацией. И конечно же, поделилась впечатлениями от встречи с подругой.

– Знаешь, Нинок, – говорила она, – я-то поначалу думала, что всё это великолепие даёт Светке счастье, ведь она так настойчиво говорила о своём благополучии и сытой жизни. А на деле оказалось, что главное для неё не тепло в доме, а лейблы на вещах и продуктах! То есть, если тебе завидуют, это классно. В голове не укладывается такой подход! И ёлка эта искусственная… зачем она тогда вообще нужна?.. Мне показалось, что Светке от неё никакого праздничного настроения нет, ни радости, ни ощущения волшебства. Только осознание суммы, потраченной на модного дизайнера.

– Тань, – задумчиво протянула Нина, – и под искусственной ёлкой можно праздновать, главное настрой правильный. А про предвкушение праздника – так мы сами себе его создаём, разве нет?

– Конечно, Нинок, только запах настоящей хвои и мандаринов, шелест фантиков от конфет и завёрнутые в блестящую бумагу подарки – вот оно, настоящее счастье!

После праздничных выходных Татьяна утвердила тему диссертации на учёном совете университета, написала две серьёзные статьи, сделала обзор литературы. У неё словно открылось второе дыхание, вся энергия была направлена на работу и воспитание ребёнка. Личные переживания больше не душили и не отвлекали. Цель была поставлена, и Таня шла к ней уверенно и бодро.

* * *

Однако налаженная жизнь рухнула в одночасье. Политика укрупнения добралась и до вузов; по всей стране сокращали врачей, работников банков, увеличивая подразделения и убирая «лишнее» начальство среднего звена. Танина кафедра одной из первых попала под наковальню. Её просто влили в кафедру экономической теории, где была деловая, довольно беспринципная заведующая Софья Петровна, вовремя подсуетившаяся и заручившаяся поддержкой руководства. Таня, конечно, ожидала чего-то подобного, когда начались разговоры о слиянии, но всё равно обидно до слёз было отдавать своё детище в чужие руки. Софья Петровна быстренько «приватизировала» компьютерный класс, с таким трудом организованный Татьяной, и со скрипом пускала туда правоведов для проведения лекций и практических занятий.

Таня к тому времени наладила свою жизнь вдвоём с Ванечкой, мама приезжала к ней на неделю-другую, но дом в Ручейках без присмотра бросать было опасно, поэтому женщина не злоупотребляла маминой помощью. Да и Ванюшка рос на редкость здоровым мальчишкой, болел редко, в сад ходил охотно и на вопрос «Как дела?» с неизменным воодушевлением отвечал: «Отлично!»

– Вот уж ребёнок восторженный растёт, – удивлялась Ирина, – и в кого такой? Всё у него всегда замечательно и прекрасно. И ведь не жалуется никогда, как другие детки. Упадёт, потрёт коленку и даже не скажет, что больно. Кстати, Танюш, ты такая же была, – вспомнила Ирина, – если уж очень больно было, к папе прижмёшься, лбом в его плечо упрёшься, он тебя жалеет, а ты стоишь и морщишься, но не плачешь.

– А сейчас, если стукнусь обо что-то, Ванечка тут же бежит и жалеет, целует меня, причитает: «Мамочка, не плачь, всё пройдёт».

– Мужчина растёт, защитник.

– Моё счастье и опора.

Таня нарадоваться не могла на сынишку, а вот Паша крайне редко виделся с ребёнком. После развода он довольно быстро уехал из города и по знакомству нашёл работу в Санкт-Петербурге. Кстати, с женщиной, ради которой мужчина разрушил семейную жизнь, он так и не стал жить, нашёл очередную свободную девушку, с которой встречался, не обременяя себя совместным бытом. За два года Паша видел сына от силы раз пять. И каждую встречу намекал на то, что у него нет своего жилья и неплохо было бы поторопиться с выплатой долга. А ещё он жаловался бывшей жене, что теперь ему самому приходится заботиться о бытовых мелочах, намекая, что именно она лишила его привычного комфорта. Таня только диву давалась, слушая его причитания. Павел исправно платил алименты, но, судя по сумме, жил на шестнадцать тысяч рублей в месяц, так как перечислял ребёнку четыре тысячи.

– Стоило в Питер ехать, чтобы так «шикарно» жить, – делилась Таня с Ниной.

– Да крысит он от тебя деньги, Танюха, что тут думать! Зачем платить, если можно отделаться маленькой суммой? Ты ж не будешь выяснять, сколько он на самом деле получает?

– Конечно не буду, зачем унижаться? Мы и сами с Ваньком справимся. Нам бы долг выплатить за квартиру, и тогда вообще всё будет замечательно.

– Мог бы и обойтись без этой выплаты, жлоб он самый настоящий! – огорчалась Нина за подругу. – Ишь ты, расписочку взял, денег ждёт. А ты, Танюха, оптимистка, не ноешь, не жалуешься. Поговоришь с тобой – и жить веселее.

– Да ты сама такая, Нинок.

– Вот мы и сошлись на почве дикого оптимизма, – смеялись они над собой.

* * *

Кстати, первое, что сделали Таня с сыном после того, как стали жить вдвоём, – завели кота – шикарного рыжего котищу. Но это потом он стал таким откормленным и пушистым. Когда Таня с сыном приехали на птичий рынок, глаза разбежались от обилия разноцветных мяукающих комочков. Каких тут только не было: Ваня сновал от одного к другому, не в силах выбрать. И вдруг остановился как вкопанный. В мятой коробке лежал заморыш грязно-рыжего цвета с неожиданно большими глазами и неотрывно смотрел на мальчишку. Он не мяукал, не ластился, а дрожал и, казалось, вот-вот был готов заплакать.

– Мам, я выбрал, – твёрдо сказал Ваня.

– Сынок, смотри, сколько вокруг красивых и здоровых котят. А этот, похоже, больной.

– Мамочка, здоровых и без нас возьмут, а этого кто лечить будет? Только мы. – Ваня протянул руку, и котёнок неуверенно потёрся об неё головой. Мальчик молча посмотрел на маму полными слёз глазами.

– Я его бесплатно отдам, – сказала продавщица. – Он один из помета остался, остальных раскупили. А этот и правда больной, ест плохо, дрожит. Его никто не хочет брать.

– Мы берём, – твёрдо сказала Таня. У неё самой сердце сжималось при виде несчастного, никому не нужного котейки с умными глазками-пуговками.

Ваня взял котёнка на руки и не отпускал до самого дома. Назвали приобретение Клёпой. Он ходил за мальчиком как привязанный, спал с ним, ел рядом с ним, жалобно мяукал, если Вани не было дома. Первый месяц Таня таскала его в ветлечебницу два раза в неделю. То ли лечение помогло, то ли безграничная привязанность Ванюшки сделала своё дело, но тщедушный заморыш превратился в красавца кота с густой рыжей шерстью и умильной мордой. Он не драл обои, не портил мебель, не делал ничего из того, что мешало раньше завести животное.

– Мама, а почему папа не разрешал нам раньше купить котёнка? – недоумевал Ванечка.

– Он боялся, что кот испортит квартиру после ремонта, – усмехалась Таня.

– Но он же не портит! – возмущался сын. – И вообще, как мы без него жили?

– Ждали, пока он родится, Ванечка. И сразу его нашли.

Лишь однажды Клёпа показал свой нрав. Паша приехал по делам в Великий Новгород и зашёл в гости к сыну. Увидев кота, по привычке вышедшего в коридор встречать гостя, мужчина скривился:

– Завели всё-таки! И как, ободрал вам уже всё? – с издёвкой спросил он. – Шерсть по всему дому, наверное?

– Папа, не наговаривай на Клёпу! – заступился за любимца Ванюшка. – Он воспитанный и очень умный. Он вообще самый лучший в мире кот!

– Да ладно, дело ваше. Будете потом мучиться.

И воспитанный кот, обиженный таким к нему пренебрежением, демонстративно напи_́ сал в ботинки неприятного гостя, высказав таким образом своё кошачье «фу». Как же ругался Паша! Даже соседи слышали его вопли и оскорбления. Клёпа предусмотрительно спрятался, а Таня, сдерживая смех, достала из кладовки случайно не выброшенные старые Пашины кроссовки.

Клёпа больше никогда и никому не показывал свой характер, но ещё долго Таня и Ванюшка рассказывали смешную историю о маленькой мести их рыжего любимца.

* * *

Перейдя из заведующих в разряд обычных преподавателей, Таня поначалу нашла даже массу плюсов: нет такой ответственности, больше свободного времени, можно взять больше подработки, что на тот момент было весьма актуально. Она продолжала заниматься докторской, не афишируя, но и не скрывая своих планов, и не заметила, как Софья Петровна стала понемногу придираться.

От Таниной прошлой кафедры осталось всего четыре человека: она и три молодые аспирантки. Остальным не продлили контракт и сократили. Осталась ещё лаборантка Светочка, девочка с Украины, которую Таня в своё время пригрела, выбила для неё общежитие, помогла поступить на заочный факультет и подкидывала дополнительный заработок в виде контрольных для заочников. Света уехала из Краснодона, окончив училище и не найдя работы. Дома остались родители и младший брат. Возвращаться девушка не собиралась, всеми силами стараясь закрепиться в России. Она была очень благодарна Татьяне Сергеевне, гораздо больше, чем Таня предполагала. После расформирования кафедры правоведения девушка должна была остаться не у дел, но на новой кафедре без предупреждения уволилась лаборантка, и Свете предложили занять её место. Она, конечно, согласилась. Софья Петровна откровенно не любила новенькую, но придраться к ней не могла: Света знала свою работу, справлялась со всеми задачками и даже налаживала климат в коллективе, находя со всеми общий язык. Заведующая, зная, что Татьяна Сергеевна занимается докторской, увидела в ней потенциальную соперницу и стала делать пакости. Сначала по мелочам, например составив неудобное расписание, потом – больше, сократив количество дипломников и, соответственно, увеличив звонковые часы. Апофеозом стал скандал с магистерскими диссертациями.

По закону для завершения работы на соискание учёной степени доктора наук Татьяне был положен отпуск с сохранением заработной платы продолжительностью три месяца в порядке, установленном положениями об аспирантах, докторантах и соискателях. Оценив ситуацию на кафедре, женщина воспользовалась этим правом и ушла в творческий отпуск. Софья Петровна рвала и метала:

– В самый разгар учебного года! Отпуск ей, видите ли, положен! Я вот ни в какой отпуск не ходила и благополучно защитилась. А она, фифа какая, отдохнуть решила! Вот выйдет, я ей такую нагрузку дам, что узнает, как коллег подводить.

На самом деле Татьяна никого не подводила. Её предмет читался во втором семестре, все дипломники тоже выходили на защиту в июне-июле, просто руководительнице нужно было привлечь внимание к Таниной персоне. До неё доходили слухи о бурном недовольстве заведующей, и она старалась не думать о возвращении, в душе понимая, что работать в такой атмосфере будет очень сложно. Но время пролетело незаметно. Кроме того, что Таня многое успела по научному исследованию, она ещё и собрала почти всю необходимую сумму для выплаты долга бывшему мужу. Немного помог брат Вадим, и с тяжёлой ношей, давившей на Таню три последних года, было покончено. Она вздохнула с облегчением.

– Ну всё, теперь мы с Ванюшкой заживём, – делилась она планами с мамой. – На море поедем, к Маришке, они уже обижаются, всё зовут к себе, а мы никак не соберёмся. До лета немного осталось, дотерплю этот учебный год, а там посмотрим, может быть, буду другую работу искать. Не даст мне эта противная Софья спокойно жить.

Таня как в воду глядела. В зимнем семестре у неё оказалось пять магистрантов, причём все второго года обучения, а это означало, что с ними нужно подготовить магистерские диссертации. Институт только перешёл на двухуровневую систему образования, и преподаватели и студенты осваивали бакалавриат и магистратуру. Магистерские работы писались второй раз, пока толком никто не знал, что они из себя должны представлять; учились, как говорится, по ходу пьесы.

Полгода Татьяна занималась со своими магистрами. Они мало того что почти не ходили на занятия, так ещё и не очень вникали в предмет. Ох и намучилась женщина с ними: сама написала половину текста, всё вычитала, сто раз переправила. Выдохнув в июне, она немного расслабилась и стала ждать отпуска. Но не тут-то было. На защите магистерских диссертаций четверо из пяти магистрантов получили «двойки» и были отправлены на доработку. Им, как выразилась Софья Петровна, «даётся ещё один шанс написать что-нибудь стоящее, а не заниматься болтологией на сорока страницах». Светочка, услышав в кулуарах, что заведующая кафедрой твёрдо решила выжить неугодного преподавателя любой ценой, прибежала к Татьяне Сергеевне поделиться этой неприятной новостью. Она пылала негодованием:

– Вы понимаете, так и сказала: «Нечего ей делать у меня на кафедре! И не таких ломали, сдуется как миленькая».

– Света, не горячись, ничего нового. Неприятно только, что студенты попали в такую передрягу… Ну ничего, справимся. А тебе спасибо, что пришла. Ты единственная, кто поддержал. Остальные спрятались и носа не кажут.

– Да боятся они, что им за дружбу с вами будет несладко.

– А ты?

– А я не боюсь. Что с лаборантки взять? Уволить она меня не уволит – не за что. А кусать без толку, я сама неплохо кусаюсь, – смеялась девушка.

Срочно созванное заседание кафедры обсуждалось всем вузом. Софья Петровна откровенно обвинила Татьяну в некомпетентности и практически профнепригодности, во всеуслышание заявив, что «никогда не видела таких слабых работ даже у студентов-троечников».

– Вы можете сказать, что не так в этих магистерских работах? К чему вы придираетесь? Написаны они по стандарту, все части соблюдены, где нужно – проведены исследования, выводы получены, – защищалась Таня.

– Где вы видите исследования? Это ж за уши притянуто всё! Там нет ни одного результата! Где цифры? Графики?.. – перебивала оппонентка.

– Софья Петровна, из четырёх – три работы вообще теоретические, там сплошной обзор. Какие «цифры»? Это работы не по экономической теории, а по праву.

Скандал разгорелся нешуточный. Татьяна была вынуждена пойти к проректору по учебной работе, чтобы отстаивать свою репутацию. Хорошо, что большой начальник не отмахнулся, а попробовал разобраться. Он честно просмотрел все зарубленные исследования и пришёл к выводу, что только одна из них требует небольшой корректировки, а все остальные вообще заслуживают положительной оценки.

Вызванная в кабинет Софья Петровна сразу присмирела, поняв, что переборщила. Скандал замяли, магистры получили свои дипломы и разъехались.

* * *

А Татьяна уволилась. Сразу. Приходить на кафедру и видеть там перекошенную при её появлении физиономию заведующей она больше не могла. Да и не хотела. Первой, кому она позвонила после увольнения, была Елена Семёновна Кравцова. Таня так привыкла советоваться с ней по всем кафедрально-институтским вопросам, что не задумываясь рассказала о неприятной ситуации.

– Правильно, Татьяна, нечего им хамство спускать! Пусть сами разгребают своё… как бы это помягче выразиться… дерьмо. Давай приезжай в Москву, я тебе с работой помогу. Ты девка головастая, работы не боишься, такие на вес золота здесь, так что впишешься, не переживай. А потом маму с сыном перевезёшь, им понравится.

И Таня, оставив Ванюшку на бабушку, поехала в новую жизнь. Остановилась у родственников – у маминого брата Петра в Москве была квартира (вернее, квартира бабушки Веры), в которой с мая по сентябрь никто не жил, все уезжали на дачу. Тане разрешили перекантоваться там до конца лета. Летом в вуз, конечно, было не попасть: шло распределение нагрузки на новый учебный год, а она напрямую зависела от набора. Но Елена Семёновна обещала посодействовать: она работала в коммерческом институте и планировала взять Таню к себе на кафедру.

– Зарплата вполне приличная, да и юристом всегда можно устроиться в вечернее время. Так что прорвёмся! – заявила Кравцова, как всегда энергичная и прямолинейная.

Татьяна пока занялась поисками временной работы и решением жилищного вопроса. Обложившись газетами с объявлениями, она принялась обзванивать работодателей. Понимая, что ищет работу на время, она не надеялась быстро отыскать вакансию юриста, поэтому откликалась на всё, что казалось приемлемым.

Первым местом, куда её пригласили на собеседование, был медицинский колл-центр. Работа, на первый взгляд, несложная. И платить обещали хорошо. Тане предстояло работать в формате горячей линии, отвечать на поступающие в организацию звонки, быстро реагировать и при необходимости переключать звонившего на специалиста. Через месяц Татьяна поняла, что больше не выдержит. Такого негатива, такой человеческой боли, раздражения и хамства она не в силах была принимать на себя. Приползая после рабочего дня домой, женщина ничего не хотела: ни разговаривать, ни смотреть телевизор, ни читать – только тишины и темноты. Получив зарплату за месяц, она начала искать другую вакансию.

Вторая попытка привела Таню в риэлтерское агентство. Милая женщина объяснила ей суть дела, в котором, с её слов, не было ничего сложного. Работать предстояло за проценты от совершённых сделок. И это, по словам работодателя, могло принести очень неплохие деньги. Целый месяц Таня пробегала по Москве с потенциальными покупателями. Где она только ни была, сколько километров отходила на своих двоих в поисках нужных адресов, каких только людей ни насмотрелась! Ей казалось, что она попала в какой-то другой мир, где люди злые, требовательные, циничные и нетерпимые. «Ну, хоть Москву узнаю…», – пыталась найти плюсы в этой круговерти неунывающая Татьяна. Добираясь на метро по очередному адресу, она коллекционировала человеческие типажи. Редко что-либо сочинявшая, женщина написала однажды под стук колёс:

 
Просто изучаю типажи,
С интересом вглядываюсь в лица.
Новых персонажей покажи,
Шумная подземная столица.
 

Читать в подземке Таня не любила: в грохоте не могла сосредоточиться на содержании книжки или журнала, а слушать музыку в наушниках не привыкла. Оставалось только наблюдать. Ездить ей часто приходилось в час пик, когда хозяева квартир оказывались дома, а потенциальные покупатели заканчивали работу и могли посмотреть предлагаемые метры. Разглядывая замученных бесконечными поездками людей, Таня придумывала им биографии. Вот эта дамочка в мехах явно недавно пересела из машины в метро, с такой брезгливостью она отодвигается от плотно прижатых к ней соседей по вагону и поджимает губы, когда приходится двигаться, освобождая проход. Вот этот мужчина средних лет с нелепо зачёсанными через ярко блестящую лысину волосами явно спешит на свидание, нервничает, боясь опоздать, и прижимает к себе чахлый букетик их трёх розочек. А эта усталая молодая женщина, так отчаянно рванувшая к освободившемуся месту и замершая, бессильно опустив голову и свесив натруженные руки между коленями, – кто она? Домработница, няня, сестра-хозяйка в больнице? Таня гадала, вглядываясь в её лицо. Ещё любопытнее оказалось наблюдать за пассажирами сверху, ведь по большей части в метро ей приходилось стоять: не умела она намётанным взглядом выхватывать свободные сиденья и занимать их у кого-то под носом. Кроме того, ей казалось, что всегда есть люди, кому сесть нужнее: пожилые, беременные, просто усталые.

Сверху все они казались какой-то непрерывно колышущейся массой, отличаясь лишь цветом и густотой волос, причёсками и запахами. Чем только ни занимались пассажиры: кто-то дремал, отгородившись капюшоном; молодёжь, как правило, вела активную переписку или не менее активно играла в компьютерные игры; парочки целовались у всех на виду, ни мало не стесняясь полусотни зрителей. А у Татьяны вновь рождались слова:

 
Снова толпа и заложены уши,
В грохоте сложно читать,
Кто-то пытается музыку слушать,
Кто-то журналы листать.
Снова чужие преследуют лица,
Негде от грязи спастись,
Будет толпа в новый поезд ломиться,
На эскалатор нестись.
 

Кстати, Таня поначалу совсем не понимала, зачем люди бегут по этой движущейся лестнице, причём и вниз и вверх. «Ведь сэкономить получается всего одну-две минуты, не больше, – недоумевала она. – Стоит ли ради этого рисковать споткнуться или упасть, толкать и злить окружающих? Зачем?»

По телефону Нине Таня в красках описывала именно контингент московского подземелья, а не жителей столицы. Подруга была единственной, кому женщина изливала душу в этот нелёгкий период. Маму она огорчать не хотела: Ирина Степановна и так места себе не находила оттого, что дочка скитается далеко от дома. А Нина умела выслушать и поддержать, с юмором помогая пережить московские сложности. Танин дядя Петя, его жена и сыновья – все отговаривали Таню от переезда в столицу.

– Ну что ты здесь будешь делать? Здесь другой ритм жизни, люди другие. Ты сломаешься, да ещё и маму с сыном сорвёшь с насиженного места. Здесь чужих не любят, – в таком духе каждый раз заводился разговор, как только кто-то из родственников приезжал в городскую квартиру. И только старенькая бабушка Вера, почти слепая и потому привязанная к подмосковному дому, но ещё бодрая и не потерявшая вкуса жизни, однозначно заявила внучке, когда та вырвалась в редкий выходной за город:

– Ты, Танюша, никого не слушай! Бери пример с матери своей. Она как в семнадцать лет решила, что будет с твоим отцом, так и не свернула со своего пути. И Москву бросила, и мне наперекор пойти не побоялась. И счастлива была со своим Серёжей! А послушайся меня – неизвестно ещё, что было бы. У каждого своя дорога. И каждый сам выбирает, идти по ней или свернуть куда.

Возвращаясь с дачи в город на машине с двоюродным братом, женщина увидела картину, привычную для москвичей и удивительную для неё, жительницы русской провинции. Они попали в глухую пробку на МКАДе: машины еле двигались, асфальт плавился, водители привычно ворчали, пассажиры спасались кондиционерами. И вдруг с сиреной и мигалками через пять полос, протискиваясь сквозь тесно стоящие автомобили, проехала «скорая помощь». Машины словно нехотя раздвигались, принимали то вправо, то влево, пропуская медиков. «Вот так и я, – подумала Таня, – через пять полос, со сложностями и мигалками, протискиваюсь на новую, свободную для меня дорогу. А свободна ли она?.. Узнаю в процессе».

Проработав месяц риэлтором, Таня получила сущие копейки, так как хорошие клиенты к ней не попадали, а плохие не доходили до заключения сделки. В начале августа позвонила Елена Семёновна с хорошей новостью: женщину берут на ставку и в сентябре нужно выходить на работу. Обрадованная Таня стала подыскивать жильё для себя, мамы и Ванюшки. Задачка, как и для тысяч приезжающих в столицу, оказалась достаточно сложной. Всё, что было в пешей доступности от метро, финансово не подходило. А ещё нужен садик, а потом – школа, и чтобы кислород был, что для Москвы вообще проблематично. И желательно потом не переезжать, чтобы не срываться с насиженного места…

Тане повезло, она в итоге нашла неплохой вариант: подмосковный Реутов, где с одной стороны Носовихинского шоссе – Москва, с другой – Ближнее Подмосковье. Метро в пятнадцати минутах ходьбы, музыкальная школа, бассейн. И цена на двушку очень приемлемая. Единственным условием хозяйки была оплата на год вперёд. Она официально оформляла договор с квартиросъёмщиком, минимизируя риски с обеих сторон. Сумма получалась внушительная, около трёхсот тысяч рублей. Таких денег у Татьяны не было, но она точно знала, что с сентября начнёт неплохо зарабатывать и сможет легко оплачивать жильё.

* * *

Деньги можно было попробовать занять у кого-нибудь. И Таня остановилась на Светке Серёгиной. По приезду в столицу они общались пару раз – сидели в кафе и гуляли по Красной площади, однако подруга больше не приглашала Татьяну в гости в свою шикарную квартиру, да и Таня не рвалась в её холодные апартаменты. Света по-прежнему не работала, занималась домом, проводила время в салонах красоты и ходила на все театральные премьеры.

– Живу полной жизнью! А гробиться на работе – не хочу даже пробовать. Вовка настаивает, чтобы я не напрягалась. Так всей семье лучше.

Зная, что для Серёгиных сумма в триста тысяч не является критичной, тем более что Таня подготовила расписку и намеревалась оформить её официально, женщина обратилась к подруге:

– Свет, попроси у Вовки одолжить мне эти деньги. Я в течение года точно отдам, может быть, раньше получится. Мне бы сейчас решить квартирный вопрос и уехать за своими. Они уже практически на чемоданах.

Светка, обычно прямолинейная, заюлила:

– Тань… ну я не знаю… сумма всё же большая. И риски есть. Вовка может не согласиться.

– Свет, ну какие «риски»? Я уже взяла заказ на дисер, независимо от основной работы. И расписку оставлю.

– Ну ты же понимаешь, это живые деньги, Вовка всё вкладывает в дело! Да и я в Милан на распродажу собиралась, а это опять же расходы.

– Ты хотя бы спроси у него. – Таня рассчитывала на то, что мужчина всё же пойдёт навстречу. – Когда мне позвонить?

– Я сама позвоню. На днях, – Светка быстро свернула разговор.

Прошла неделя, но от неё не было ни слуху ни духу. Никаких других вариантов у Татьяны не предвиделось, и она набрала телефон Серёгиной.

– Тань, тут такое дело… мы с Вовкой поссорились, не могу я сейчас у него просить. Это ж получится, что я первая мириться начну… Давай ты как-нибудь сама решишь этот вопрос, ладно? Ну поспрашивай ещё у знакомых… А я тебе позвоню, как у нас всё наладится.

Ощущение чего-то липкого и мерзкого преследовало Татьяну ещё долгое время после этой телефонной беседы с так называемой подругой. Она никак не могла понять, что же такое случилось со Светкой, но чем больше думала, тем гаже становилось на душе. И Таня решила, что это тоже опыт, пусть горький и обидный, но зато сейчас, а не позже. Хозяйка понравившейся квартиры не хотела больше ждать, и вариант в Реутове отпал. Неунывающая Таня решила вернуться на месяц домой, попробовать собрать нужную сумму и в августе приехать ещё раз на поиски съёмного жилья.

* * *

Вернувшись в Великий Новгород, Таня развела бурную деятельность: собирала документы сыну, отправила маму на диспансеризацию, решала вопрос с перевозкой вещей. Были куплены билеты. Решили, что поедут в августе все сразу. Поживут пока в Подмосковье с бабушкой Верой; Ванёк – если и пропустит месяц-другой садика – не страшно, а Таня пока найдёт квартиру… Но человек предполагает, а Бог располагает.

Ирина Степановна переходила дорогу на светофоре на зелёный свет и попала под машину. Нёсшийся на большой скорости юнец сбил пожилую женщину и остановился только потому, что свидетелей было слишком много. Вёл он себя развязно и нагло, пытался хамить, пока не приехала полиция и не забрала виновника наезда.

Тане позвонили, когда Ирина уже была на операции. Телефон матери был раздавлен, женщина получила черепно-мозговую травму и не приходила в сознание. Кто-то из персонала больницы узнал пострадавшую и дозвонился дочери. Начался ад. Ирине Степановне сделали две операции на голове и одну на сломанной ноге. Предстояла долгая реабилитация, переломы оказались сложными, впереди была вытяжка и долгие месяцы разработки ноги; мучили дикие головные боли.

Ванечку сразу забрала в Петербург Наташа. Вадим приехал на две недели, помогал деньгами, но оставаться дольше не мог. Таня практически поселилась в больнице, кормила маму с ложечки, купала и переодевала.

Когда Ирина Степановна пришла в себя, больше всего её тяготила мысль, что из-за неё Таня отказалась от новой жизни. Конечно, в такой ситуации о переезде в Москву не могло быть и речи.

– Доченька, ну прости ты меня, что я тебя так подвела, – плакала мама. – И Ване я Красную площадь обещала показать, и в цирк Никулина сводить.

– Мамочка, что ты такое говоришь?.. Главное, что ты осталась жива! А остальное – дело наживное. Всё ещё будет. И в Москву поедем, и Ване цирк покажем.

В этот нелёгкий момент Таню очень поддержала Нина. Она не причитала, не плакала вместе с подругой, не нагнетала ситуацию – просто привозила еду и лекарства, силой вытаскивала на улицу подышать, подменяла в палате, чтобы Таня могла съездить домой, принять душ и просто поспать по-человечески.

Марина, узнав от Вадима о трагедии, перевела Тане деньги на карточку, не спрашивая, нужна ли ей финансовая помощь или нет. На слабое сопротивление даже не отреагировала, пообещав вырваться на недельку, как только позволит младшенький. Она к тому времени родила ещё одного мальчишку и кормила его грудью.

Когда Таня лежала с мамой на вытяжке, неожиданно позвонила Светка. Очень долго, в подробностях и лицах, рассказывала о своих отношениях с Вовкой – как он просил прощения, как замаливал грехи.

– Прикинь, он мне машинку подарил, мерсик белый! Я давно мечтала, а тут такой подарок! Суперская машина, я в восторге! Все мои подружки московские от зависти позеленели. – И без перехода: – Да, Тань, кстати, как твои дела-то? Пропала совсем, не звонишь подруге. Ты вообще где, в Москве? Всё получилось с денежкой? В инете тебя нет, зазналась совсем, что ли? – тараторила она.

– Свет, у нас сейчас всё уже нормально. Я не в Москве, в Новгороде. Мама под машину попала два месяца назад. Так что мы пока не переезжаем, – вклинилась Таня в Светкин монолог.

– А что ты не написала, не позвонила? – вроде бы даже обиделась подруга. – Такие у тебя новости, а я не знаю. Маринке-то небось сообщила!

Таня опешила:

– Свет, какие «новости»? У нас беда большая, мама пока не ходит, мы из больниц не вылезаем. Не до социальных сетей мне как-то.

– Ну ладно, ладно. Хорошо, что уже лучше маме, привет ей передавай. Будешь в Москве, звони, встретимся, поболтаем. Я тебя на мерсе по Москве покатаю. Удачи, подруга, всё будет замечательно! – дежурно закончила она разговор.

На этот раз Таня даже не удивилась, не было даже сил ворошить прошлое и раздумывать, почему так меняются люди: были дела поважнее. Только подумала: «К сожалению, так иногда и заканчивается самая крепкая юношеская дружба…»

* * *

Прошло полгода после аварии. Таня вышла на работу юристом в маленькой фирмочке. Платили не много, но свободный рабочий график позволял ухаживать за мамой и вовремя забирать Ванечку из садика. Когда опасность для жизни и здоровья Ирины Степановны миновала, на Таню навалилась депрессия. Она вновь и вновь прокручивала в голове свои нереализованные мечты, мысленно возвращаясь в конец августа, когда впереди были новая жизнь и грандиозные планы. Вместе с депрессией начало пошаливать давление, болела голова, появились проблемы со щитовидкой. Пару недель походив по врачам, Таня обнаружила, что у неё куча болячек, и совсем раскисла. Однако на руках оставались маленький сын и больная мама, нужно было срочно брать себя в руки, вот только ресурс жизненных сил был почти исчерпан.