Текст книги "Счастливой быть не запретишь"

– Папа, мама, у них же никого нет! – твердила с отчаянием дочка. – А если бы меня бросила не только она (с появлением Тани в её жизни Дина упорно не желала называть биологическую мать тёплым словом «мама»), но и папа? Или сразу оставили бы в детдоме? Я бы тоже просила подаяние или, того хуже, воровала бы, чтобы не умереть с голоду!

– Доченька, что ты такое говоришь? – у Сергея даже голос от волнения пропал. – Как это я бы «тоже тебя бросил»? Как тебе такое только в голову могло прийти?!

– Папа, это я для примера сказала.

– Дурацкий какой-то пример, – сорвался Сергей.

– Погоди, Серёжа, – Таня попыталась остудить обе стороны. – Дина говорит о том, как именно люди могут попасть в подобную ситуацию.

– Дина, да пойми ты, это не настоящие инвалиды… – начал было Сергей.

– Папа, как ты можешь такое говорить?.. Ты же их видел!.. Они без ног, или без рук, или вовсе больные.

– Ну, я не так выразился… Они на самом деле люди с ограниченными возможностями, но просят подаяние не потому, что собирают себе на еду или лечение. Это целый бизнес такой! Он не только в Москве есть, но и в других городах. Просто здесь больше разветвлён, в нём задействовано много людей, создана целая сеть со своей структурой и иерархией.

Дина, открыв рот, слушала отца, а Сергей, по возможности мягко, пытался объяснить дочери суть происходящего. Девочка всё никак не могла поверить, что эти люди, к которым она испытывала безграничную жалость, оказались «подсадными утками».

– И что, все-все, кто просит подаяние, не себе просят, а несут хозяину?..

– Не все, конечно, доченька… Есть и такие, кто реально голодает, или те, кому на лекарство не хватает…

– А как их узнать? – Дина отчаянно цеплялась за возможность помочь хоть кому-нибудь.

– Доченька, – Таня попыталась успокоить её, мягко поглаживая по голове: Дина всегда приходила в себя в кольце материнских рук, – не рви своё сердечко. Ты не сможешь помочь всем. И понять, насколько нужна твоя помощь, тоже сложно. Давай лучше найдём в нашем городе детский дом, съездим туда и будем помогать реальным деткам.

– Мама, а можно мы не простой детский дом найдём, а тот, где больные детки живут? – голосок Дины срывался, натянутая как струна девочка ожидала ответа.

– Конечно, доченька. Договорились. Вот приедем и поищем. Добрая ты моя девочка!

– Я, как ты, мамулечка, ты же сама всех жалеешь, – сквозь слёзы улыбнулась Дина.

– Вот развели сырость, девчонки мои любимые! – Сергей обнял жену и дочку, вздохнув с облегчением. Он очень переживал за свою легкоранимую девочку и понимал, что именно у Тани получается вывести Дину из депрессии.

Каникулы подходили к концу, Трифоновы собирались в обратную дорогу.

– Мама, а ты что, правда хотела в Москве жить? И мы бы с бабушкой тоже здесь жили? – спросил Ванюшка.

– Да, сынок, очень хотела. – Таня грустно улыбнулась. – Но не сложилось… А ты что, жалеешь, что мы не переехали? Тебе так Москва понравилась?

– Москва мне понравилась… – Ваня задумался. – Но я не хочу здесь жить, – твёрдо добавил он, – здесь очень шумно, людей как селёдок в бочке, и они грубые, толкаются и ругаются. А у нас люди хорошие, добрые.

– Ванюша, но ведь ты совсем немного видел, люди все разные, везде есть хорошие и не очень.

– Всё равно, – упрямо продолжил Ваня, – я хочу жить дома. И хорошо, что мы никуда не переехали! И потом, – мальчик вдруг замер, – мама, ведь, если бы мы уехали сюда, ты бы никогда не встретилась с папой Серёжей и у нас не было бы Дины!! И вообще ничего бы не было! – отчаянно вскрикнул он и бросился на шею Тане. – Мамочка, спасибо тебе, что ты никуда не поехала! Как же хорошо, что мы встретились с нашими родными!..

– Это не мне спасибо, сыночек, это судьба так распорядилась. – Таня погрустнела, заново прокручивая в голове страшные месяцы отчаяния, маминой болезни и их общей боли.

– Всё уже хорошо, мамочка, мы вместе и никогда не расстанемся! И поехали уже скорей домой! Я соскучился.

* * *

Как и собирались, Дина с родителями нашли в Великом Новгороде специализированный коррекционный детский дом для детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей. Дина долго готовилась к поездке, настраивалась морально, репетировала речь. Таня и Сергей, хоть и понимали, что девочке будет очень больно, не отговаривали дочку, поддерживая её желание помогать другим.

Поначалу было очень тяжело видеть больных деток, которых судьба лишила не только тепла родительских рук, но и здоровья. В первые посещения Дина приносила игрушки и сладости, а потом увидела в устремлённых на неё глазках ожидание общения, которого им так не хватало. И она придумала проводить уроки лепки. Посоветовалась с директором, поговорила с воспитателями и в одно из воскресений привезла разноцветный пластилин, доски для лепки и обязательные яркие фартучки. Эти передники они с мамой пошили сами, ни один не повторялся: на каждом красовались либо картинка из мультика, либо сказочный герой. Сколько восторга вызвали у детей необычные обновки! Каждый знал, что фартучек именно его, за ним нужно следить, стараться не бросать где попало и приводить в порядок после каждого занятия. Конечно, поначалу Дине было тяжело, нужно было уделить внимание всем деткам, понять, что именно хочет слепить каждый малыш, успокоить, если не получается то, что задумано. Зато какие эмоции и тепло шли ей в ответ, как ребята обнимали Дину при встрече и прощании, как старались, чтобы юная учительница их похвалила! Да, они ходили неровно или вовсе не ходили, говорили порой невнятно, их слабые ручки иногда не удерживали пластилин, но они были искренними.

– Мамочка, – захлёбывалась Дина словами, стараясь передать свои впечатления от воскресных занятий, – они такие замечательные, такие открытые, такие настоящие! Им так часто бывает больно, – Дина сморщилась от грустных воспоминаний, – но они как стойкие оловянные солдатики – держатся и не сдаются. С ними не нужно притворяться, не нужно прятать эмоции, стараться выглядеть лучше. Они принимают меня такой, какая я есть!

– Ты у меня чудесная девочка, тебе и не нужно притворяться, ты замечательный человечек! Добрый, искренний, тёплый! – Таня понимала, что этот опыт, порой болезненный и трудный, закаляет Дину, даёт ей возможность почувствовать себя нужной и важной в жизни других людей.

– Только мне очень сложно внимание распределять: ребята начинают вопросы задавать, а я иногда не успеваю всем сразу отвечать.

– Динуля, а почему бы тебе не пригласить кого-нибудь из друзей? – предложил Сергей. – И тебе будет полегче, и ребятам больше внимания.

– Папа, ты гений! – Дина обняла отца. – Как же я сама не додумалась?!

Дина привлекла к воскресным занятиям в детском доме своего друга, Костю, тоже колясочника. Костя хорошо рисовал, окончил художественную школу, даже выставлял свои работы, несмотря на юный возраст. Ребятам очень понравился новый учитель и заниматься с ним тоже понравилось, но деткам с особенностями развития порой трудно было удержать кисточку непослушными руками, они огорчались и даже плакали. Тогда Костя придумал выход из положения. Он перелопатил весь интернет и нашёл очень увлекательное занятие, которое могло бы подарить его подопечным незабываемые ощущения творчества, при этом развивая мелкую моторику и воображение, – рисование ладошками. Конечно, юные творцы перемазывались краской и их приходилось отмывать после каждого занятия, но Дина с Костей были готовы к этому и не уходили, пока не приведут в порядок всех детей. Воспитатели приветствовали энтузиазм «шефов», как здесь стали называть ребят, и вместе с подопечными с нетерпением ждали их каждые выходные.

А ещё друзья придумали, как можно помочь учреждению материально. Задолго до Нового года Дина и Костя объявили подшефным, что все их рисунки и поделки из пластилина будут отправлены на выставку, где всякий сможет полюбоваться их творениями! Как старались ребята! Видя склонённые над рисунками и поделками головки, насупленные бровки, высунутые от усердия язычки, Дина и Костя были счастливы. Идею, как можно устроить благотворительную выставку, подкинул Сергей. Он договорился с главврачом, и тот разрешил разместить столы и стенды в фойе больницы. Выставку открыли двадцать пятого декабря. Костя нарисовал яркий плакат, на котором разместил фотографии и имена всех-всех авторов. Любой желающий мог купить приглянувшиеся рисунок или поделку, стоимость которых определял самостоятельно. Дина очень боялась, что трогательные детские работы не найдут покупателей, но напрасно. Врачи, медсёстры, даже нянечки сразу потянулись к стендам; читали плакат, разглядывали снимки, задавали вопросы. И покупали, не скупясь, порой сожалея, что не могут заплатить больше. Потом из своих палат потихоньку стали спускаться пациенты и те, кто навещал близких. Казалось, никто не проходил мимо. Начинание ребят очень поддержал главврач, он придумал также разместить отдельную стойку, куда желающие могли бы положить новогодние подарки для воспитанников детского дома. На следующий день столик буквально завалили гостинцами. Чего тут только не было: мягкие игрушки, сладости, фрукты, новая одежда и обувь, книжки и карандаши. Ваня, который с самого начала помогал сестре, занялся сортировкой, распределяя одежду по возрастам, а конфеты и мандарины по справедливости.

– Мама, папа, мы столько денежек для ребят собрали! – Дину переполняли эмоции. – Мы всё посчитали, записали, ни один рубль не потерян. Можно будет столько всего нашим мальчишкам и девчонкам купить!

– А сколько подарков принесли! – Ваня был в восторге от причастности к такому событию. – Я честно-пречестно ни одного мандарина не съел, ни одной шоколадки. Хотя очень хотелось, – засмущавшись, добавил он.

– Мой же ты справедливый сынок, – засмеялась Таня, – я горжусь твоей силой воли!

– Я же говорил, что в нашем городе живут очень добрые и хорошие люди, а ты мне не верила.

– Верила, сынок. Конечно, у нас самые хорошие люди живут.

– Неравнодушные, – добавил Сергей. – А это порой самое дефицитное качество.

Счастью подопечных из детского дома не было предела! Столько гостинцев они никогда не видели! Глаза разбегались от обилия ярких пакетов, а запах цитрусов прочно поселился во всех корпусах. На собранные от выставки средства по согласованию с директором решено было купить необходимое оборудование.

– Какие же у тебя родители классные, Динка! – восхищался Костя. – И времени им не жалко своего. А мои вот вечно заняты, только бабуля выслушает без спешки. Им главное, чтобы у меня не болело ничего. А поговорить – откладывают на потом.

– У нас с Ваньком самые лучшие мама и папа, – улыбалась в ответ Дина. – Других таких просто нет.

* * *

Жили Трифоновы дружно. Никогда не делили детей на «твоего» и «моего», считая их общими: старшая дочка и младший сынок. Таня долго раздумывала над тем, как быть с фамилией Вани. Ведь он всегда будет Семёновым, а она решила взять фамилию мужа. Ещё перед свадьбой у них состоялся такой разговор:

– Ванюшка, ты не против, если я перестану быть Семёновой? Это фамилия твоего папы, но не моя. Не совсем правильно мне её оставлять. Не обидишься?

– То есть я один буду Семёновым, а вы все Трифоновыми? – уточнил сын.

– Да, Ванечка, именно так.

Нахмурившийся мальчишка долго раздумывал, что-то анализировал про себя и вынес, наконец, решение:

– Мамулечка, я не обижусь. Я ведь не могу стать Трифоновым, хотя и хотел бы, – при этих словах Таня вздрогнула: не ожидала она таких слов от шестилетнего сына. – Так что всё в порядке, не переживай. Но папой-то я могу Серёжу называть? – робко заглянул он ей в глаза.

– Конечно, милый, он только рад будет.

Ваня, поразмыслив, решил обращаться к отчиму «папа Серёжа», а вот Дина с самого начала стала называть Таню мамой.

– У тебя, Ванёк, папа всё-таки есть, хотя бы в виде редких встреч, а тётка, которая меня родила, ну никак не тянет на маму. Я ж про неё вообще долго не знала, – разоткровенничалась как-то девочка. – Папа что-то придумал – типа в командировке длительной. А потом «добрые» люди просветили, что брошенка я. Сначала рыдала неделю, даже травилась таблетками. Думала, раз родной матери не нужна, то вообще зачем жить такой инвалидке никчёмной. Спасибо папе: домой прибежал, как почувствовал, откачал меня, дуру. Я ведь только тогда и поняла, как нужна ему, любая. И ему неважно, буду я ходить или всю жизнь просижу в этом кресле дурацком. Тогда только до меня дошло, как его люблю.

Ваня сидел сжавшись в комочек, еле сдерживая слёзы.

– Потом я её ненавидела, – продолжала Дина, – злилась жутко. А после стало всё равно, перегорело, наверное. Я ведь даже фотки её ни разу не видела. Папа все сжёг, когда она нас бросила. Так что у меня одна мама – Таня – настоящая и самая лучшая. Ты ведь не против, Вань? – робко спросила она.

– Ты что, как же я «против»?.. Я за. Она у НАС самая лучшая.

Дети обнялись, а Сергей с Таней, замершие на пороге комнаты со сцепленными руками, боялись дышать. Потом на цыпочках отступили в коридор.

– Динуля никогда и ни с кем не обсуждала ситуацию с матерью, – шёпотом выдохнул мужчина. – Я ведь тогда, грешным делом, подумал, что, если с Динкой что-то случится, найду свою бывшую и задушу.

– Бедная девочка, как она выдержала! – всхлипнула Таня.

– Нет, Танюша, она не бедная, а сильная, моя девочка.

– Наша девочка, – мягко поправила Таня.

– Теперь уже наша, – согласился Сергей.

Ваня очень редко виделся с отцом. Поначалу страдал и обижался на Пашу; после встреч ходил как в воду опущенный, даже плакал, прячась ото всех. Однажды спросил:

– Мама, а почему мой родной папа такой… холодный?

Таня опешила:

– Сынок, а он-то почему холодный? – Она и подумать не могла, что Ванюшка применил свою теорию оценки людей по шкале «тёплый / холодный» к родному отцу, да ещё с таким результатом.

– Ну, он вроде бы со мной разговаривает, спрашивает что-то, а в глазах какой-то лёд, ну вроде бы он без интереса вопросы задаёт. Дежурно как бы.

– А может быть, тебе кажется, Ванечка? – Таня попробовала сгладить впечатление.

– Да нет, мам, не кажется, – с досадой ответил мальчик, – он как по обязанности со мной встречается, я же чувствую. И о себе почти не говорит, отделывается какими-то фразами типа «всё нормально, работаю». Он что, меня не любит? – задал Ваня давно мучивший его вопрос.

– Ну что ты, сынок, любит, конечно! Он же твой папа.

– Так это не значит ничего. Вон, нашу Динку её мамаша бросила насовсем. А ты, хоть и неродная, её любишь. И папа Серёжа меня любит. Вот он тёплый, – Ваня улыбнулся. – У меня такое ощущение, что он меня любит больше, чем мой настоящий папа.

Таня постаралась увести разговор в безопасное русло, хотя и понимала, что эта заноза ещё долго будет мучить её ненаглядного сыночка. Она даже хотела позвонить бывшему мужу и попросить его быть помягче с ребёнком. А потом вспомнила свою былую семейную жизнь, обиды и безучастность Паши и решила, пусть сам думает, как ему вести себя с единственным сыном.

* * *

На семейном совете Таня с Сергеем и детьми приняли важное решение: продать обе квартиры и купить домик. Сложно было определиться только с местом, ведь школа для Дины должна была быть непременно поблизости. Сколько вечеров провели они столкнувшись лбами и выбирая район для проживания! А сколько часов спорили до хрипоты, какого цвета будут обои и ламинат! Но всё это с шутками, перекусами за компьютером и весёлой вознёй детей. Конечно, при переезде забрали с собой и Динину няню, Полину Ивановну, по-другому и быть не могло. Вот только квартиру её продавать не стали: дети растут, отдельное жильё всегда пригодится. Тем более что завещание на Дину давным-давно было написано и заверено у нотариуса – Полина Ивановна так решила и никаких возражений не принимала. Её сын тоже согласился с решением матери, он понимал, что без Трифоновых она бы уже давно пропала или, в лучшем случае, оказалась бы в доме престарелых. Полину Ивановну, кстати, с лёгкой руки Дины все стали называть «баба Поля» – и Ванечка, сразу же перешедший в разряд любимых внучков, и Олеся, и даже её дети: Танюшка, Андрюшка и Тимошка. Баба Поля млела от удовольствия, когда маленькие шалунишки забирались к ней на коленки и спорили, кого она больше любит.

Сергей души не чаял в тёще. Он с самого начала старался, чтобы Ирина ни в чём не знала нужды, привозил ей в Ручейки продукты, доставал лекарства. Тёща отвечала ему взаимностью: пекла пироги именно с капустой, как любил Сергей, готовила оливье тазиками, потому что зять его обожал, связала ему тёплый шарф.

– Серёжа, – как-то между делом сказал она, – да называй меня уже по-простому, мамой. А то всё мнёшься, то «тёщенька» я у тебя, то «Ирина Степановна». Как не родные, право.

– Как же вы догадались, что мне до ужаса хочется называть вас именно так? – Взрослый, сильный, состоявшийся мужчина, отец и муж, срывавшимся голосом произнёс заветное слово, и глаза его заблестели. – Не обращайте внимания на мою реакцию… – начал он было оправдываться, – я ведь последний раз в детстве…

– Не объясняй ничего, сынок! – Ирина прижала голову Сергея к своей груди, гладила по плечам, приговаривая: – Мой золотой, мой хороший…

Таня ревела в три ручья, Дина всхлипывала. В комнату, как обычно, вихрем влетел Ваня, быстренько оценил непривычную ситуацию и, облапив бабушку и папу Серёжу, заявил:

– Хватит сырость разводить! Скоро хлюпать под ногами начнёт.

– И то дело говоришь, – Ирина поддержала внука. – Пойдёмте-ка лучше обедать.

Каждый раз, когда Таня катила инвалидную коляску, ни у неё, ни у Дины не было того затравленного выражения лица, какое обычно бывает у людей, сломленных болезнью или уходом за больным. Девочка, как правило, активно жестикулировала, что-то рассказывая, а Таня с улыбкой поддерживала разговор. Ванюшка кругами носился вокруг них и с гордостью сообщал всем, что Дина – самая лучшая в мире сестра. И никому из своих друзей не позволял бросать на неё косые взгляды.

Однажды мальчик пришёл из школы домой с огромным фингалом и разорванной курткой. В ответ на вопрос, что случилось, разразился гневной тирадой, суть которой сводилась к тому, что некоторые люди, видимо, глупеют от того, что у них ноги ходят.

– Но я им показал, где раки зимуют!

Сергей сразу понял, о чём речь, и приобнял Ваню:

– Я рад, что у меня такой смелый сын. Горжусь тобой! Вместе мы точно защитим наших девчонок.

– Не сомневайся, папа Серёжа! Они же у нас слабые, а мы у них сильные. Наша задача – их спасать и защищать.

Однажды воскресным днём все были дома на кухне. Сергей колол орехи, Ванька то и дело подбегал к нему и между делом таскал ядрышки из тарелки. Отец шутливо шлёпал его по рукам, приговаривая, что с такой белкой, как Ванёк, орехов точно никому не достанется. Дина играла с котом, а Таня занималась очень прозаическим домашним делом – лепила котлеты. И вдруг женщину осенила очень простая по сути и такая прекрасная по значению мысль: «А ведь я очень счастливая женщина! Как же это мне в голову раньше не приходило?» – недоумённо подумала она. Таня всегда скептически относилась к пожеланиям простого человеческого или женского счастья и т. д. А теперь вдруг осознала, что именно оно и есть в её жизни – пришло и ненавязчиво поселилось в их доме. Таня подошла к мужу, чмокнула в намечающуюся лысину и крепко прижалась к нему. Сергей, ничего не спрашивая, усадил жену на колени и тихонько покачал, как ребёнка.

– Обнимаетесь – и без меня? – Ванька тут же оказался рядом и кинулся обниматься.

– И без меня? – тут же присоединилась Дина.

– Как же я вас всех люблю! – прошептала Таня.

– И мы тебя очень любим! – дружно ответили родные.

– Как хорошо, что мы в конце концов нашлись, – добавила девочка, покрепче прижимаясь к маме.

– И больше никто не потеряется, уж я-то прослежу! – не задержался с ответом Ванька.

* * *

Таня совсем не походила на тех взмыленных и обременённых домом, детьми и работой женщин средних лет, которых сотнями можно увидеть вокруг. Секрет её состоял в том, что она всё делала с любовью. С любовью готовила завтрак на всё семейство, провожала мужа на работу, обязательно целуя перед уходом, с любовью гоняла Ваньку, вечно застревающего в туалете с мобильником и из-за этого опаздывающего в школу. С нежностью она поторапливала Дину, проводящую у зеркала, как казалось Сергею, слишком много времени, и терпеливо останавливала мужа, недоумевающего, зачем так долго смотреть на своё отражение.

– Ну что ты хочешь, Серёжа? Девочка влюбилась. Привыкай!

– Так она ж маленькая ещё! Рано влюбляться!

– Ну ты сказал – «маленькая»! Она у нас уже вон какая выросла, а красавица – глаз не оторвать.

– То-то что глаз не оторвать, лишь бы женихов не пришлось поганой метлой гонять, ружья-то у меня нет, – шумел вслух Сергей, а про себя думал: «Пусть влюбляется, пусть красится, лишь бы никогда не возвращалась к тому забитому состоянию, которое было до Тани с Ванюшкой, в прошлой жизни…» – и крепко прижимал к себе жену.

А Дина и правда влюбилась – в парнишку, тоже колясочника, с которым вместе играла в шахматы в секции.

Таня не вернулась в вуз, не стала продолжать работать над почти готовой докторской диссертацией и ни капельки не жалела об этом. Женщина устроилась частным юристом, сама себе устанавливала график, подстраивая его под интересы семьи, и бралась в основном за дела, связанные с интересами детей и молодых женщин, оставляя в стороне уголовные процессы.

– Серёж, я часто вспоминаю ту «скорую помощь», ну, я тебе рассказывала, которая через пять полос на МКАДе вырулила. Я ещё подумала, что это олицетворение моей новой московской жизни. А теперь поняла, что это к тебе и Динке через пять полос спешила и успела.

– Фантазёрка ты моя любимая! – с нежностью ответил муж. – Но лучше ездить по своей полосе.

– А я и езжу по своей, вот вырулила на неё и еду, – улыбнулась Таня. – И без навигатора.

* * *

Единственным человеком, перед которым Татьяне было неловко из-за того, что она сменила сферу деятельности, была Елена Семёновна Кравцова. Таня долго собиралась с духом, прежде чем сообщить ей о том, что не будет продолжать заниматься научной работой и преподавать тоже не собирается. Женщина подбирала нужные аргументы, выстраивала и репетировала речь, продумывала интонацию. Но на деле всё оказалось гораздо легче.

– Я хорошо тебя понимаю, Татьяна, – сказала в телефонном разговоре бывшая руководительница. – Семья гораздо важнее, вообще нет ничего более ценного, чем близкие люди. Правда, я это поняла поздно, когда уже ничего нельзя было исправить и изменить. Всю молодость работала – сначала в суде, потом в науку ушла с головой, карьеру делала, как сейчас модно говорить, – усмехнулась она. – А доченька моя росла практически в одиночестве, меня только поздно вечером порой и видела. Мне казалось, что жизнь вся впереди, а оно вон как вышло… Ну да ладно, что о моих печалях… Ты всё правильно делаешь, Татьяна, по уму! Береги своих близких, будь рядом с ними, ты хороший человечек, семейный, пусть твои детки маму не только по выходным видят. Если нужна будет помощь, всегда обращайся, а надумаешь в науку вернуться, милости просим.

– Спасибо за понимание и поддержку, Елена Семёновна! Я думала, что вы не одобрите мой выбор.

– Да кто я такая, чтобы в твою жизнь вмешиваться – одобрять или возражать против твоих решений?

– Но ведь вы меня в науку привели, старт дали, поддерживали…

– Ты тоже меня в своё время здорово поддержала, не дала в депрессию окончательно свалиться. Да, кстати, Таня, просьба у меня к тебе есть, раз уж заговорили. На твоей кафедре вредная тётка работала, Тамара Васильевна Ивахненко, помнишь такую?

– Забудешь её, как же! Она мне столько крови попортила, столько слёз я из-за неё пролила! Как вспомню её вредный голос, так аж мурашки по коже…

– Да знаю я, Татьяна, про её скверный характер даже больше, чем ты думаешь. Сама её останавливала в своё время. Но при мне-то она рот не сильно открывала, а при тебе распоясалась. Но это дело прошлое. А суть вот в чём. Тамара сейчас совсем одна осталась. Муж у неё лет пять как умер, а полгода назад и сына похоронила. Хороший такой паренёк был, воспитанный, я всегда удивлялась, как у нашей ехидны мог такой добрый отпрыск получиться. Его в подъезде жестоко убили, то ли ограбили, то ли кто-то злобу вымещал. Убийцу не нашли, хотя Тамара тогда все свои связи старые подняла. Она, пока убийцу искали, ещё держалась, а как надежду потеряла – слегла.

– Да уж, бедная женщина… Никому такого не пожелаешь.

– А поскольку характер у неё сложный, я бы сказала – скверный даже, то и желающих её сейчас поддержать не оказалось. Мне моя приятельница из нашей юридической тусовки в Новгороде позвонила и всё доложила. Я стала искать кого-то, кто с ней дружит, ну, или хотя бы общается, но, увы, никого не нашла. Всех она из своей жизни выгнала, замкнулась, из дома почти не выходит. Чем питается, как живёт – непонятно. И вот отсюда у меня к тебе просьба, Таня… Не отказывайся сразу, пожалуйста.

– Говорите, Елена Семёновна, я слушаю.

– Съезди ты к ней, поговори, попробуй растормошить, если получится. Хотя бы узнай, может быть, ей доставку продуктов организовать, ну, чтобы она двери открывала курьерам.

– Ну и задачка, не из лёгких! – протянула Таня. – Даже не представляю, как к ней подступиться. Боюсь, Тамара Васильевна меня и на порог не пустит… Но я попробую.

– Попробуй, Таня! Ты тёплая, тебе хочется поплакаться, рассказать, зная, что выслушаешь и поймёшь.

Услышав знакомую терминологию, Таня улыбнулась:

– Вы прямо как мой сынок людей оцениваете: «тёплый» или «холодный».

– Молодец мальчишка, правильно мыслит! Ну, в общем, на тебя одна надежда. Жду весточки. Удачи тебе в новой жизни! И счастья побольше!

– Спасибо вам огромное за понимание, Елена Семёновна!

На том и распрощались.

– Даже не знаю, с какой стороны к ней подступиться, – делилась Таня вечером с мужем. – Тамара Васильевна – это ж даже не ёжик, это дикобраз какой-то! Всё ей всегда не так, всем недовольна, всё в чёрных красках.

– Танюш, ты заранее не накручивай себя. Сделаешь всё, что в твоих силах. А результат уже не только от тебя зависит.

Решив не откладывать визит к бывшей коллеге в долгий ящик, Таня узнала адрес Ивахненко и без звонка отправилась её навестить. В последний момент женщине пришлось взять сына: Ванюшка был на тренировке, немного задержался, и нужно было либо везти его домой и терять время, либо захватить с собой. Таня выбрала второй вариант.

– Ты только не встревай в разговор, сынок, – подходя к двери, предостерегла она ребёнка. – Тётя, к которой мы едем, очень сложный человек, ей скорей всего не понравится, если мальчишка будет болтать.

– Мама, ну когда я «болтал» без дела? – немного слукавил Ванька.

Потрепав сына по макушке, Татьяна, вздохнув, нажала на дверной звонок. Подождав пару минут, повторила попытку.

– Мам, там кто-то ходит, – прислонившись ухом к дерматиновой обивке, прошептал Ванька. – Звони ещё раз.

После очередной трели дверь открылась и на пороге появилась старуха. Таня даже сначала подумала, что они с Ваньком не туда попали. Голос Ивахненко было не узнать, и только в следующей реплике после неприветливого «Что надо?» женщина с трудом расслышала знакомые интонации.

– Ты, что ли, Татьяна?.. Что забыла здесь? Заблудилась, что ли? – тускло произнесла Ивахненко.

– Я к вам пришла, Тамара Васильевна. Вернее, мы с Ванюшкой к вам пришли. Пустите или на пороге будем разговаривать?

Если б не внимательные глазёнки Ванюшки, наверное, бывшая коллега, не пустила бы Татьяну в квартиру, но присутствие мальчишки поколебало её первоначальное намерение.

– Заходите, гости незваные, – буркнула она. – Можете не разуваться, не убрано здесь.

«Да уж, "не убрано" – это ещё мягко сказано… Бардак полнейший и запустение», – подумала Таня, проходя в комнату.

– Зачем пришла? – едко поинтересовалась Ивахненко, улёгшись в неубранную кровать. – Жалеть или так, посмотреть на меня?

Тамара Васильевна выглядела плачевно. Худенькая, сгорбленная, ставшая как будто меньше ростом, с седыми нечёсаными волосами, она совсем не походила на себя прежнюю: прямая спина, выкрашенные в естественный русый цвет волосы, причёска волосок к волоску, безупречный маникюр, лёгкие духи – были её визитной карточкой. Таня не видела бывшую коллегу около года, и за это время разительные перемены превратили её в развалину.

Таня помолчала немного, собираясь с духом.

– Не буду ходить вокруг да около. Меня попросила зайти к вам Елена Семёновна.

– А, Ленка… Этой-то что надо от меня?

– Ей ничего не нужно, она беспокоится за вас, переживает, что вы на звонки не отвечаете, на улицу не выходите.

– «Беспокоится за меня»?! – Тамара Васильевна даже опешила. – Ей какая печаль, что я тихо сдохну в своей конуре? – Женщина откинулась на несвежую подушку и устало прикрыла глаза.

– Вы ведь не едите ничего, – полуутвердительно сказала Таня, – я принесла вам котлетки домашние и бульон.

– Ты?! Мне? Бульон?.. – карканье Ивахненко с трудом походило на смех. – Вот уж от кого не ожидала! Ни к чему это… Не хочу я есть… И жить тоже не хочу, – вырвалось у неё, и неожиданно для самой себя Тамара Васильевна начала говорить: сначала медленно, потом взахлёб, со слезами, сморканиями в грязный платок и перерывами на отдых. Она рассказала всё, начиная со смерти мужа, – об увольнении с кафедры, о своей невостребованности в профессии и, наконец, о гибели единственного сыночка Мишеньки.

– Понимаешь, он ведь безобидный был… Я его до последнего дня защищала, сам он даже в очереди не мог за себя постоять, все его оттесняли. Миша наукой занимался, биологией, кандидатскую писал, в библиотеке днями просиживал. Он такой рассеянный был: мог в разных ботинках на улицу выйти, я уж не говорю про носки. Поесть забывал, я ему всегда горяченькое оставляла на плите и записочки, – захлебнулась слезами Тамара Васильевна. – Какой же сволочью нужно быть, чтобы такого парня жизни лишить?! И ради чего?.. У него же денег никогда не бывало в карманах, он их вечно терял и потому не носил с собой! – горько плакала она. – Он никого никогда не обижал, девушек ни у кого не отбивал, у него и времени на любовь не было! А я так о внуках мечтала… всё говорила ему: «Женись, Мишенька». А он отмахивался: «Успею ещё, мамулечка». Не успел, ничего не успел… – Тамара Васильевна горько разрыдалась.

Ванечка тихонько подошёл к оказавшейся не такой уж страшной старушке и осторожно погладил её по руке:

– Не плачьте, бабушка Тамара Васильевна, – смешно обратился он к пожилой женщине, – слезами горю не поможешь, лучше поешьте. Моя мама очень вкусно готовит. Вам понравится. – Мальчик протягивал тарелку и выжидающе смотрел на Ивахненко.