Текст книги "Счастливой быть не запретишь"

В марте маму очередной раз положили на вытяжку. Таня оставалась в палате через ночь, отвозя Ванечку к Нине: на полноценную сиделку денег не было, а просить у Вадима не хотелось (он и так оплачивал все мамины операции и процедуры). Виновник аварии оказался студентом, суд обязал его выплачивать сумму на лечение пострадавшей, но процесс растягивался на несколько лет ввиду его якобы плачевного материального положения.

В одну из ночей Тане пришлось спать на кушетке в коридоре, так как в палате были послеоперационная больная и ухаживающая за ней сиделка. Ирина упрашивала Таню пойти домой:

– Танюша, я сама справлюсь. Нянечку попрошу судно мне дать. Не нужно меня караулить. Езжай, тебе на работу завтра.

Но женщине было спокойней, когда она могла сама ухаживать за мамой. Лёжа на жёсткой кушетке, она долго не могла уснуть, а когда задремала, очнулась от чьего-то лёгкого прикосновения. Над ней склонился дежурный врач.

– Девушка, почему вы здесь? Ухаживаете за больной и в палате нет места? – мягко уточнил он. – Пойдёмте со мной.

И Таня, не спрашивая ни о чём, пошла в ординаторскую.

– Я дежурный врач, зовут меня Сергей Николаевич Трифонов. Ложитесь на кровать и спите. Я вас утром разбужу.

Татьяна попыталась возразить, но доктор пресёк все её попытки и вышел. На удивление, женщина сразу провалилась в сон, а проснувшись без будильника через три часа, почувствовала себя отдохнувшей и бодрой. Поблагодарить Сергея Николаевича получилось только через несколько дней: он был неуловим, застать его сидящим на месте было невозможно. Таня поспрашивала о нём медсестричек и пациентов и услышала очень много хорошего:

– Врач от Бога!

– Хирург с золотым сердцем!

– Сердечный очень!

– Всегда выслушает, не отмахивается от пациентов.

– Грубого слова не скажет, хотя и может быть жёстким, если видит халатное отношение к своим обязанностям.

Как-то, выходя после очередной ночной смены у мамы, Таня столкнулась с Трифоновым в дверях.

– Сергей Николаевич, – начала было она, – хотела вас поблагодарить…

Но врач остановил поток признательности неожиданным предложением:

– Вас, если не ошибаюсь, Татьяна зовут? А пойдёмте выпьем кофе, Таня? Вы же ещё не завтракали, так? У нас внизу чудная кофейня, не пожалеете.

– А пойдёмте, – согласилась она. – От кофе точно не откажусь.

То ли завтрак с вкуснейшими пирожными, то ли располагающая атмосфера кафе способствовали общению, но Таня с Сергеем проговорили полтора часа, пока женщина не спохватилась, что опаздывает на работу. Такие встречи продолжались до выписки Ирины из больницы, и с каждым разом Таню всё больше тянуло к этому мужчине, такому надёжному, сильному и спокойному и в то же время мягкому и доброму. Когда формальные поводы для бесед закончилась, Сергей пригласил женщину прогуляться по городскому парку.

– Таня, если ты ещё не поняла, – начал он с места в карьер, – я за тобой собираюсь ухаживать. Ты мне очень нравишься, у меня серьёзные намерения. Я вижу, что тоже небезразличен тебе. Поэтому хочу сразу предупредить: у меня есть дочь.

– А у меня сын, – вклинилась Таня.

– Погоди… Мне сложно вот так сразу вываливать тебе всю подноготную своего прошлого, но иначе мы только причиним друг другу боль. Мою дочь зовут Дина. Матери у неё нет, – Сергей немного помедлил, – живёт она со мной. Ей двенадцать. И самое сложное, Дина – инвалид. Она не ходит и никогда не будет ходить. Но она самое дорогое, что есть у меня в жизни. Всё, теперь говори. А если захочешь, можешь сразу уйти.

– А почему я должна «уйти»? – удивилась Татьяна.

– Обычно всех пугает перспектива находиться рядом с больным ребёнком.

Пропустив мимо ушей слово «всех», Таня мягко коснулась его руки:

– Меня не пугает. Это твоя дочь, ты её любишь. Этого достаточно. Познакомишь с девочкой?

– А поехали прямо сейчас, что тянуть? – пригласил мужчина.

– Хорошо. Только заедем за фруктами. Что ещё любит твоя дочка?

– Вообще она «Наполеон» обожает. Сладкоежка.

Сначала Дина немного дичилась, увидев незнакомую женщину. Но во взгляде Татьяны не было ни любопытства, ни жалости, так часто подмечаемых девочкой со стороны, а только искренний интерес к новому человеку. И Дина стала вести себя как радушная хозяйка, к которой пришли гости. Она накрыла стол для чаепития, отказавшись от помощи, и отец с удивлением смотрел, как легко его замкнутая девочка общается с незнакомой женщиной, как открыто смеётся и не стесняется своих ограниченных возможностей. Наблюдая за Таней исподтишка, Сергей отметил, что она не играет в искренность, а просто ведёт себя естественно. И ей действительно понравилась Дина.

Так же легко Сергей познакомился с Ванюшкой. И быстро прошёл тест, который мальчишка придумал для всех новых в своей жизни людей. Маркером «плохой / хороший» подрабатывал Клёпа. Если гость отворачивался от кота или морщился от одного его вида, то автоматически переставал существовать для Вани. А Сергей, только войдя в квартиру, подхватил на руки рыжее чудо, и Клёпа абсолютно не возражал против такого панибратства.

Таня и Сергей сразу же перезнакомили детей, и те, на удивление легко и быстро, нашли общий язык. Непосредственный Ванёк только осторожно спросил, глядя на неподвижные ноги Дины:

– Тебе не больно?

И, получив отрицательный ответ, успокоился и стал вести себя с ней как с обычной девочкой постарше. Он забросал её вопросами о школе, о рисунках, которыми были увешаны стены в квартире Трифоновых, и громко восхищался Диниными талантами. Дине тоже очень понравился любопытный вихрастый мальчишка, сразу же предложивший дружить.

* * *

Ещё в начале отношений Сергей как-то попросил Татьяну сходить с дочкой за покупками – обновить гардероб.

– Понимаешь, Танюш, деньги у меня есть, а каждый поход по магазинам – пытка. Динка зажимается в своём кресле, шепчет что-то невразумительное. В итоге мы хватаем первую попавшуюся вещь, зачастую неподходящую, а потом ещё приходим в себя неделю. Может, у тебя получится по-другому, по-женски? – в голосе Сергея появились просительные нотки.

– Я попробую, Серёжа.

Для начала Таня спросила у Дины, что конкретно ей хочется купить. Услышав в ответ «какой-нибудь серый свитерок», она решительно поменяла тактику:

– Дина, посмотри на меня, видишь, какая я толстая?

– Ты не толстая, а полненькая и мягкая. С тобой так хорошо обниматься!

– Ну хорошо, пусть «полненькая». Замечаешь, какие цвета я обычно ношу?

– Красный, терракотовый, синий, – послушно перечисляла девочка.

– Яркие цвета, – подытожила Таня. – А ведь могла прятаться за тусклой и бесформенной одеждой, чтобы не привлекать к себе внимания. Я когда-то давно так и пыталась сделать – спрятаться и не выделяться, чтобы ни у кого не возникло мысли смеяться надо мной. А потом мне мой папа всё по полочкам разложил. Он у меня был замечательный и очень умный. Сказал, что нельзя себя уродовать, что мы такие, какие есть. И каждый из нас – уникален! Нужно с гордостью принимать собственную внешность, а не прятаться за ширмами. Женщина, девушка, девочка всегда может быть красивой, независимо от объёма талии и физических особенностей.

– И я? – робко спросила Дина. – Я же ин-ва-лид, – по слогам протянула она.

– Забудь это слово, Динка! Ты не инвалид, ты симпатичная девочка. У тебя красивые волосы, глазки хитрющие вон как блестят, когда ты смеёшься. Тебя как папа называет?

– Лисичкой.

– А лисички серенькими не бывают, они яркие. Вот мы и попробуем сделать тебя весёлой лисонькой.

– А если на улице или в школе будут смеяться?

– И что? Дураков полно, и смеются они независимо от того, на своих ногах ты передвигаешься или в кресле.

Так незаметно Татьяне удалось убедить девочку попробовать новые образы. Когда они заехали в магазин одежды, Дина по привычке втянула голову в плечи и постаралась стать незаметной. Но Татьяна не дала девочке отсидеться. Она привлекла её к выбору фасонов и цветов, мало того, заразила своим энтузиазмом молоденьких продавщиц, и они наперебой предлагали яркую подростковую одежду, спрашивая у Дины, что ей больше нравится. Постепенно девочка увлеклась процессом и сама не заметила, как выбрала несколько классных стильных вещей вместо одного серенького свитера.

– Может быть, сразу переоденешься? – спросила одна из продавщиц.

– А можно?

– Нужно!

Через несколько минут сияющая Дина гордо выехала из примерочной.

– Ух ты! – искренне восхитилась девушка-консультант. – Ты, оказывается, такая яркая, а пряталась! Так всегда теперь и одевайся. И приходите к нам ещё за обновками, – обратилась она уже к Татьяне.

Сергей обомлел, увидев дочку в красивом наряде и с сияющими глазками.

– Моя ли это лисичка?! Глазам своим не верю!..

– Твоя, папка, и теперь я так всегда буду одеваться. Это всё Таня, она меня убедила, что так лучше.

Татьяна засмущалась, а Сергей по очереди обнял своих девчонок и вздохнул с облегчением.

* * *

Как-то очень быстро Сергей с Таней стали родными людьми. Они подолгу говорили обо всём, каждый раз заново открывая друг друга. Однажды вечером, гуляя по парку, мужчина неожиданно спросил:

– Хочешь, я расскажу тебе о том, как остался один с Динкой?

Не дожидаясь ответа, сцепив ладони в замок, он начал свой нелёгкий рассказ.

– Я сам у тётки вырос – родители на машине разбились, когда я совсем мальцом был, три годика всего. Поздним ребёнком у них получился: они геологи, всю молодость в командировках провели, не до детей было. Мама меня в сорок лет родила. А тётка – мамина сестра, уже тогда пожилая была, на пятнадцать лет старше мамы. Тяжело ей с малышом приходилось, своих вырастила без мужа, а тут я нарисовался. Спасибо, что в детдом не сдала, хотя могла бы – они с мамой не ладили, уж не знаю, из-за чего. В общем, в детстве я старался тётку не огорчать, просиживал целыми днями в своём уголке, с книжкой чаще всего. После девятого класса в медучилище пошёл, тётка Варя прибаливала, думал – вырасту, буду её лечить, отплачу за заботу. Но не успел: умерла она, когда я на третьем курсе медицинского института был. И я остался совсем один, никому не нужный. Дети её меня быстренько из квартиры попросили, родительский домик в деревне давно в негодность пришёл. Так что даже жилья своего не было. Хорошо – комнату в общаге сразу дали. Я, как один остался, подрабатывать пошёл санитаром в больницу, платили мало, конечно, но опыт колоссальный получил. На старших курсах вовсю медсестёр подменял, рука, говорят, у меня лёгкая, пациенты Серёгу требовали для уколов. До смешного доходило: три медсестры на отделение, а ко мне очередь на внутримышечный выстраивалась. Потом ординатуру окончил, на «скорой» работал, пахал до темноты в глазах, чтобы на своё жильё заработать. А как только купил, так и женился сразу. Случайно вообще вышло. Приехал на вызов в общежитие кулинарного техникума: девчонка спиртным отравилась, еле откачали. Она в благодарность стала мне пирожки носить на дежурства, котлетки горячие. Я ж на сухомятке тогда жил, некогда готовить было, да и не умел я. А Кристина, она из топора умела кашу сварить, вот я и попался.

Поначалу мы хорошо жили, я отогрелся, стало куда приходить, всегда горячий ужин и жена улыбается. Она лёгкая по характеру оказалась, не нудела, не капризничала, даже не просила ничего. Только намекала… На шубку, на колечко, потом на машину. А я, дурак, вёлся и думал, что сам решения принимаю. Как у неё это выходило, до сих пор не понимаю… Всё с лаской, без нажима. Я работал в реанимации, на «скорой», домой попадал нечасто, падал от усталости, на кино и театры сил не оставалось. А Кристинка работала в парикмахерской на ресепшн два через два, времени свободного вагон, по магазинам ходила, как она говорила, «чтобы уют дома создать». Она и правда покупала всякие шторки, статуэтки, картинки. Скоро вешать некуда стало. Лет через пять я о ребёнке заговорил, мне уже почти тридцать было, хотелось, чтобы в доме детские голоса звучали, чтобы семья полной была. Вот тут жена и показала впервые свой характер. Отказалась рожать наотрез, заявила, что не нажилась ещё для себя, что дома вынянчила пятерых младших сестёр и братьев и ей надоели пелёнки, детские крики и бесконечные сопли. А я уже созрел для малыша, да и понятно стало, что скучно нам вдвоём, поговорить не о чем: я работой жил, она шмотками. Но думал, малыш появится, всё наладится… Кристина ни в какую. Долго спорили, договорились пару лет пожить без детей, а потом рожать. Водила она меня за нос ещё пять лет, говорила, что забеременеть не может, жаловалась на здоровье. Правда, ко мне в больницу не хотела ложиться на обследование, вроде как у своих знакомых медиков наблюдалась. Я и верил, как дурак, ещё и сопереживал ей. Потом, как в кино показывают, в мусорном ведре коробку от таблеток противозачаточных углядел, наорал на неё, не сдержался, пригрозил развестись. Ну она и сдалась. Сразу почти забеременела, начала сильно поправляться, истерить по этому поводу, говорила, что всю красоту растеряет из-за «этого детёныша». Как выяснилось потом, она таблетки какие-то для похудения пила, когда Дину носила. Китайские…

А потом родилась моя девочка. Моё солнышко, моя радость. Сначала всё хорошо было, Динуля агукала, улыбалась, развивалась как все детки в её возрасте. Я целыми днями на работе был, пахал как проклятый для семьи. Кристина потребовала няню нанять: якобы она в депрессии и не может днями и ночами заниматься ребёнком. Она так и говорила – «ребёнок», а не «доченька» или «дочурка» – и вообще не придумывала ласковых прозвищ. Я домой попадал только ночью, малышка уже спала. Я её сонную целовал, пеленал, кормил (Кристина через месяц перестала грудью кормить – вроде бы молоко пропало), смотрел, как она спит… А потом заметил, что Дина не пытается перевернуться на животик, ножками еле-еле шевелит, забил тревогу и узнал, что у неё врождённая патология. Созвал лучших педиатров, собрали консилиум у нас в больнице, возил в Москву, но все сошлись на одном мнении: девочка никогда не будет ходить.

Когда Кристина узнала, что диагноз окончательный, она почти сразу ушла. Я как-то вечером вернулся с работы, а в прихожей чемоданы собраны. Жена мне спокойно так заявила, что не может посвятить себя больному ребёнку, что дочка нужна была мне, а она подчинилась и родила, чтобы я отстал. И добавила, что, раз я врач, должен возиться с больной. Сказала, что подала на развод и ушла. Насовсем. Я впал в ступор, никак не мог понять, что женщина, которую я знал больше десяти лет, с которой делил постель, строил планы на будущее, вот так, одним решением, отказалась от собственного ребёнка. К тому времени я уже много брошенных деток повидал в реанимации, и роды приходилось на вызовах принимать, и в мусорном баке находил полузадушенного младенца. Но это всё было чужим и далёким… К домашнему предательству я оказался не готов.

Первое время совсем не знал, что делать, бросало меня из стороны в сторону. Сначала фиктивный брак с няней хотел оформить: ей – прописку, мне – круглосуточную помощь с доченькой. Вовремя друзья остановили. Потом искал женщину бездетную, которая бы к Дине как к дочке отнеслась. Не нашлась такая. Потом обозлился на весь белый свет. В общем, тяжёлый период был. Только Динулька и спасала. Приду домой, а она, как солнышко, теплом меня согреет, обнимет, поцелует, я и оттаиваю, в человека превращаюсь.

Я почти сразу квартиру поменял, купил нынешнюю, в пяти минутах ходьбы от больницы, на первом этаже, чтобы с коляской удобно было. Да и от старых соседей подальше, они ж как вороны каркали и так активно сочувствовали и жалели «бедную, несчастную сиротку», что иной раз задушить хотелось! Коллеги-друзья тогда меня очень поддержали: я ипотеку взял, а они, когда узнали, собрали необходимую сумму и погасили мой кредит, не раскрывая, кто сколько внёс. Когда я заикнулся, что долги отдавать нужно, запретили мне даже говорить об этом, сказали, что для Диночки старались, а не для меня. Вот такие у меня друзья оказались.

Потом няню хорошую нашёл, нашу Полину Ивановну. Она нас тогда в прямом смысле спасла. Динке как бабушка стала, возилась с ней, пока я на работе был, и по выходным, если нужно, приходила. Кушать не только Дине, но и мне готовила, хотя я не просил. У нашей Полины Ивановны своя трагедия. Сын с первой женой разошёлся, невестка бывшая внучку увезла в Америку, вышла снова замуж и запретила дочке общаться с отцом и бабушкой. Сын второй раз женился, на Севере сейчас живёт, внук у Полины Ивановны растёт, только они в гости очень редко приезжают. Деньги, правда, сын исправно присылает. Вот она к Дине и прикипела, а через неё – и ко мне. Стала настоящей бабушкой для моей дочки, для меня – кем-то вроде тётушки. Сейчас старенькая она уже стала, мы ей квартиру поменяли, теперь в соседнем подъезде живёт. Динка к ней каждый день заглядывает, мы все праздники вместе отмечаем. Вот и вся моя семья. Маленькая, но дружная. Загрузил я тебя? – Сергей приобнял Таню.

– Да нет, что ты… – Татьяна прижалась к Серёже. – Ты такой сильный – редко мужчины так себя ведут!

– Тань, – вдруг почти сердито сказал он, – ты никогда не интересовалась, почему я Дину не отдал в интернат или в детдом. Меня всегда все женщины об этом спрашивали.

– Как «в детдом»? – Таня вздрогнула. – Своего ребёнка отдать?

– Так инвалид же, – жёстко ответил Сергей и отстранился.

– Серёж, – мягко ответила Таня, – я, когда Ванькой беременная на сохранении лежала – почти семь месяцев, такого насмотрелась и наслушалась. И что возрастная – в тридцать пять первого ребёнка рожаю, и что риск родить больного с каждым годом повышается, и что лекарствами меня травили в первом триместре, чтобы малыша сохранить. В общем, я тогда для себя раз и навсегда решила: какой родится, такой и будет мой, самый желанный и самый любимый. Так что для меня вопрос с отказом от малыша где-то за гранью.

– Спасибо за эти слова! Я просто привык обороняться, вот по привычке и ляпнул. Не обижайся, Танюша.

* * *

Когда Таня пригласила маму, чтобы познакомить с Сергеем и Диной, она ни минуты не сомневалась, что Ирина Степановна одобрит её выбор. И не ошиблась. Мама, конечно, уже знала, что девочка не ходит, понимала, что её Танюшке придётся нелегко, но не собиралась отговаривать или убеждать подумать. А когда увидела выражение глаз девочки – выжидающее, с недетской горечью в глазах и готовностью к неприятию – сразу прикипела душой. Потерявшая родных детей, боль от потери которых лишь притупилась со временем, Ирина просто обняла Дину так искренне и тепло, что ни у кого не осталось сомнений: у девочки появилась настоящая и родная бабушка.

Сергей и вовсе покорил её. Увидев, как мужчина смотрит на Танюшку, как невзначай касается её волос губами, как укрывает пледом без всякой просьбы, Ирина приняла его сразу и безоговорочно.

– Береги её, Серёжа! Она на самом деле очень ранимая, хотя и может со стороны показаться сильной и независимой.

– Этим я и собираюсь заниматься, – улыбнулся он. И вдруг, что-то вспомнив, добавил: – Я на десять минут отлучусь, не скучайте без меня.

Пока Таня с Диной собирали на стол, отстранив гостью от кухонных дел, Ванечка от избытка чувств носился по квартире кругами, чуть не сшиб вазу, уронил кресло, пока наконец бабушка не усадила его рядом и не стала расспрашивать о делах в детском саду. Сергей вернулся с двумя букетами цветов: один вручил Ирине, второй – Тане и, как показывают в мелодрамах, встал на одно колено с заветной бархатной коробочкой, попросив у любимой женщины руки и сердца. Вот так просто, в городской квартире, известный в городе врач стоял на коленях, а все окружающие замерли в ожидании ответа, стараясь не дышать.

– Серёжа, да, конечно, я выйду за тебя замуж, – растерянная и одновременно сияющая Таня беспомощно оглядывалась в поисках подтверждения того, что ей всё это не снится.

– Танюша, ты будущего мужа-то с коленок подними, а то простудится, зима на дворе, – сквозь слёзы разрядила обстановку Ирина.

– Ой, Серёженька, вставай, – наклонилась к любимому Таня, а он, бесконечно довольный, схватил её в охапку и закружил по комнате.

– Уронишь, я ж не Дюймовочка! – только и сказала она, прижавшись к милому.

– Не уроню, никогда не уроню, не сомневайся во мне, – шепнул ей на ухо Сергей.

– А мы праздновать будем? – почти в один голос спросили дети. – И свадьба будет?

– Будет, – решительно сказал он, – всё будет: и свадьба, и платье, и гости.

– Серёж, какое «платье»? Я ж не девочка уже, чего людей смешить?

– А у нас будут те гости, которые будут радоваться за нас, а не смеяться, – припечатал будущий муж. – Правильно я говорю, Ирина Степановна?

– Верно, Серёжа, говоришь. Поддерживаю. А Диночка будет подружкой невесты. Ты не против, Дина?

Девочка зарделась от повышенного внимания к своей персоне, но не задумываясь выпалила:

– Круто, я – подружка невесты! Конечно буду!

* * *

И была свадьба. И светлое длинное платье на Тане, и утренняя суматоха с причёсками и макияжем для невесты, её мамы и дочки. И мандраж жениха, и выкуп, мастерски проведённый Ваней. И гости, включая многочисленное семейство Ивановых. Кстати, Марине очень понравились Сергей и Дина.

– Ты с Серёжей будешь как за каменной стеной, подруга, я вижу. Он на тебя смотрит так, что ежу понятно, как выражается мой старший сынок, что это твой человек. А Диночка – вообще прелесть и так льнёт к тебе и Ванечке! Девочка истосковалась по материнской ласке, по нормальной семье. Будет у тебя не только сынок, но и лапочка-дочка. Я очень рада за тебя, подружка моя дорогая! И тётя Ира наконец успокоилась: она за тебя переживала, кажется, больше, чем ты сама. Будь счастлива, моя милая! И в гости теперь уже полным составом приезжайте! – добавила она громко, чтобы слышали новобрачные и их детки.

А потом был первый совместный праздник – Восьмое марта. Утром, открыв глаза, Таня ахнула – везде, куда только падал взгляд, стояли цветы: в вазах, трёхлитровых банках, пластиковых бутылках с обрезанным горлышком. Каких только не было среди них: пахучие мимозы, ярко-жёлтые нарциссы, пёстрый ворох разноцветных тюльпанов!

– Мама, ты тоже это видишь? – раздался восторженный голосок Дины из соседней комнаты.

– Вижу, доченька, и не могу налюбоваться!

Их довольные мужчины выглядывали из-за двери, наслаждаясь произведённым эффектом.

– Это вы ещё на кухне не были, – не выдержал Ваня.

– Дорогие наши девочки, праздничный завтрак подан, прошу всех к столу! – торжественно объявил Сергей.

Таня и Дина поспешили в кухню. Их ожидал не дежурный завтрак несчастных мужчин, в обязанности которых входит накрыть праздничный стол один раз в году. Не было привычной колбасно-сырной нарезки и купленных пирожных. Всё было накрыто с любовью и желанием доставить удовольствие любимым жене, маме, дочери и сестре. Маленькие бутербродики поражали своим разнообразием: с расплавленным сыром и оливкой сверху, с красной рыбкой и огурчиком, с ветчиной и помидором; тарталетки с фруктами и приготовленный из вафельных листов тортик – мужчины проявили незаурядную фантазию, и глаза разбегались от обилия вкусностей.

– Любимые наши! – только и смогла вымолвить Таня, обняв мужа и сына.

– Самые лучшие папа и братик! – добавила, присоединившись к объятиям, Дина.

– Мы старались, – скромно ответили те.

– А теперь все к столу, а я быстренько схожу за Полиной Ивановной, – заспешил Сергей.

– Давайте уже поскорей садиться завтракать. Сил больше нет терпеть, так хочется попробовать, – торопил Ванюшка.

Праздничный завтрак удался на славу, а днём поехали в Ручейки поздравлять Ирину и ещё раз всей семьёй отметили замечательный день.

* * *

Отдав дочь в хорошие руки, Ирина Степановна с чистой совестью уехала в Санкт-Петербург. Так вышло, что у внучки Олеси вслед за первой дочкой Танечкой через два года родились мальчишки-близнецы. В семье всё работали: и Вадим, и Наташа, и Олесин муж Илья. Вот и получилось, что Иринина помощь оказалась позарез необходимой. Да и сама она с радостью поехала нянчить правнуков. К близнецам Ирина Степановна прикипела всем сердцем. Вадим поначалу побаивался, как его мама воспримет рождение мальчишек, ведь рана на сердце женщины так и не заросла и память о Ванечке и Коленьке жила по сей день; но Ирина ни словом, ни делом не показывала, что эти два вихрастеньких, лупоглазеньких малыша, Андрюшка и Тимошка, бередят её раны; она просто любила их, как и старшую правнучку Танечку.

– У нас теперь есть ещё одна Танюшка-хохотушка! – улыбался Вадим, глядя на внучку. – Она уже сейчас без улыбки на мир не смотрит, как и её тётушка в детстве, в честь которой Олеся назвала доченьку.

Тётушка Таня вырывалась в гости к родственникам как только могла – и конечно же, со всем семейством. Их шумный приезд будоражил и без того весёлую компанию. Дина сразу включалась в процесс и становилась самой лучшей няней; с маленькой Танюшкой вообще была готова возиться часами, а к мальчишкам её, как ни странно, немного ревновал Ванечка.

– Я же у тебя всё равно самый любимый брат? – заглядывал он Дине в глаза. – Они просто маленькие, поэтому ты с ними занимаешься?

– Конечно, ты – самый лучший брат! – успокаивала его Дина. – Но тебя ж на руки не возьмёшь, а они вот какие крошечные.

– Я сам тебя скоро на руки возьму, вот только ещё немного подрасту, – успокоившись, отвечал Ванёк и, чмокнув Дину в нос, бежал по своим мальчишеским делам.

Мальчик старался радовать сестру по любому поводу. Он, можно сказать, взял над ней шефство. Задолго до дня рождения Дины Ваня что-то мастерил, закрывшись у себя в комнате, шептался о чём-то с Сергеем, советовался с Таней. Утром праздничного дня он первым пробрался в комнату и положил подарки возле кровати. Когда Дина открыла глаза, первым, что она увидела, был букетик подснежников, о которых она грезила ещё с прошлой весны. Уж как Ваня их достал в конце марта в холодном Великом Новгороде – это отдельная история, известная только ему и Сергею. А на столе стоял маленький вырезанный из дерева корабль, сделанный мальчиком собственноручно. Дина грезила морем, обожала волны и паруса. И такой подарок растрогал её до слёз.

– Ванечка, братик мой любимый! – обняла именинница застеснявшегося Ванюшку. – Как же ты угадал с подарком! Спасибо тебе! – Девочка расплакалась от нахлынувших чувств, а Таня с Сергеем, улыбаясь, смотрели на своих детей и тихонько радовались, чтобы не спугнуть поселившееся в их доме счастье.

Когда Дина вернулась из школы, её ждал ещё один сюрприз. За накрытым столом собрались все-все близкие: родители, Ванюшка, баба Поля, бабушка Ира, даже дядя Вадим приехал. Целая куча подарков ожидала именинницу, а от тёплых слов девочка раскраснелась и то и дело сдерживала подступающие слёзы радости.

* * *

Ирина Степановна выполнила своё обещание и показала Ванюшке Москву. Пусть не сразу, а через два года, когда Ванечка уже ходил в первый класс, но это совсем неважно. На весенних каникулах Таня с детьми, мужем и мамой поехали в столицу. Культурная программа впечатляла. Обязательное посещение Красной площади с монетками на нулевом километре, смотровая площадка на Воробьёвых горах, поход в цирк Никулина, автобусная экскурсия по столице. Ваня и Дина с открытыми ртами смотрели на залитую огнями Москву, с восторгом впитывали всё, что успевало помещаться в их переполненные новой информацией головы. По вечерам они делились впечатлениями, взахлёб пересказывая то, что не успели «переварить» днём. Дину особенно впечатлило московское метро. На Площади Революции девочка долго и вдумчиво тёрла блестящий нос собаки, загадывая желание; мозаики Новокузнецкой станции, рассказывающие о некоторых исторических событиях разных веков, заворожили, а средневековый готический стиль Таганки вообще покорил её. А Ваня всё сравнивал питерское и московское метро, находя сотню различий.

Будучи в столице, Таня познакомила мужа и дочь со своей старенькой бабушкой Верой. Ей исполнилось девяносто два года, она уже ничего не видела, но сохранила острый ум и любила пошутить. Познакомившись с Сергеем, старушка в первую очередь ощупала его подбородок и руки.

– Выбрит чисто, молодец, не люблю ленивых мужчин! А то взяли моду, раз в три дня бреются, щетина, видите ли, мужественности придаёт. Поступки мужика мужиком делают, а не щетина! А руки сильные и тёплые, ты ж хирург, так и должно быть. Подходишь, – подвела она итог.

Потом перешла к знакомству с Диной. Ощупав лицо и руки девочки, Вера Петровна дошла до неподвижных ног и помолчала.

– Не ноешь? – вдруг спросила она.

– В смысле «не ноешь»? – Дина растерялась. Перед ней сидела сухонькая слепая старушка, и девочка никак не ожидала такой поворота событий.

– Что тут непонятного, – казалось, бабушка немного сердилась, – по жизни не ноешь? Не жалеешь себя ежеминутно, что уродилась не такая, как все?

– Не жалею! – почти с вызовом ответила Дина.

– Вот и умница! – улыбнулась старушка. – Наш человек! У нас в роду никто не ноет, не принято. Ни мамка твоя, Танюшка, ни дочка моя, Ирочка, ни я, старая карга, не плачемся и не ропщем на судьбу. Ну, только если в подушку повыть – это пожалуйста, если помогает. Или уж самым близким выплакаться. А чужим – ни-ни. И называй меня баба Вера, меня так и внуки, и правнуки, и праправнуки зовут. Я на них богатая. Теперь вот ещё одна правнучка появилась – ты.

Таня и Сергей не вмешивались в разговор-знакомство. Сергей сначала напрягся от старушкиного напора, но потом, увидев улыбку на лице дочери, облегчённо выдохнул и шепнул жене:

– Боевая у тебя бабушка, совсем не божий одуванчик, как я думал.

– Да она ещё ого-го! Если б не глаза, дала б она всем жару, – улыбнулась Таня. – Ты бы слышал, как она дядю Петю моего строит. А он как миленький слушается.

* * *

Именно в Москве Дина столкнулась с «правдой жизни» некоторых инвалидов. Трифоновы, конечно, больше передвигались на машине, но в метро всё равно приходилось спускаться, хотя бы затем, чтобы посмотреть на интерьер станций. Когда в вагон вкатился молодой парень лет восемнадцати, без ног, на инвалидной коляске, в старой одежде, худой, измученный, с просьбой «помочь, кто чем может», Дина с мольбой посмотрела на Таню:

– Мамочка, давай дадим ему денег, он такой несчастный и одинокий!

Таня не смогла отказать дочери, хотя и понимала, что это всего лишь хорошо налаженный бизнес, а не просьба отдельно взятого человека. Дина весь день ходила под впечатлением от увиденного, не радовалась экскурсии, плохо спала ночью. А на следующий день, как назло, ещё дважды столкнулась в вагоне метро с просьбой о помощи. Первой была девушка, ведущая за руку якобы сестру с ДЦП, а второй – женщина с мужем-колясочником. И это не считая попрошаек на улицах и в переходах, каждого со своей судьбой и историей. Девочка никогда не видела такого скопления человеческого несчастья. Она тяжело переживала чужую боль, хотела всем помочь и посочувствовать.