Текст книги "Пушкин и Романовы. Великие династии в зеркале эпох"

«Никто не постигает», – заключал император о причинах роковой дуэли, а потому и не мог осознать всю глубину национальной катастрофы, считая «Дантеса правым».

И всё же судьба была милостива к поэту: его выстрел – по Божьей милости! – не достиг цели. Пушкин умер не убийцей: светлое имя не омрачилось тяжестью великого греха! Более того, он просил не мстить за него Дантесу! Как это важно для всей долгой и необычайно высокой посмертной судьбы поэта.

Ему было даровано три дня, чтобы проститься с женой и детьми, друзьями, исповедаться перед кончиной и уйти в мир иной христианином.

Россия до пушкинской дуэли и после нее. Выстрел Дантеса словно обозначил смену эпох в России.

Из донесений Чрезвычайного посланника Королевства Неаполя и обеих Сицилий в Петербурге князя ди Бутера:

«…Едва только он (Николай I) был извещен воспитателем наследника цесаревича, другом г. Пушкина, что последний смертельно ранен и просит прощения за нарушение закона, сейчас же написал ему по-русски собственноручное письмо с обещанием прощения, если останется жив, и с просьбой быть спокойным, если не придется увидеться, за жену и детей, о которых он позаботится, как о своих собственных. И действительно, не прошло трёх дней после смерти Пушкина, как будущее двух мальчиков, двух девочек и вдовы было обеспечено».

Как знать, какой горькой отрадой стали для умирающего Пушкина последние царские слова: «Если Бог не велит уже нам увидеться на этом свете, то прими моё прощение и совет умереть по-христиански и причаститься, а о жене и детях не беспокойся. Они будут моими детьми, и я беру их на своё попечение».

 
Он втайне милости творит.
 

Положение осиротевшей семьи было поистине бедственным: в доме вдовы поэта Наталии Пушкиной, как явствовало из отчёта, «нашлось всего-навсего 300 рублей».

«Супруг мой Двора Вашего Императорского Величества камер-юнкер Александр Сергеевич Пушкин волею Божиею скончался 29 минувшего генваря, оставя по кончине своей малолетних детей: сыновей Александра 3-х и Григория 2-х лет и дочерей Марью четырех лет, Наталью восьми месяцев…» – горестная весть адресована в Зимний дворец, Государю.

Обещание, данное Пушкину на смертном одре, Николай I исполнил – взял под свою опеку его семейство. И высочайше повелел:

«1. Заплатить долги.

2. Заложенное имение отца очистить от долга.

3. Вдове пенсион и дочерям по замужество.

4. Сыновей в пажи и по 1500 р. на воспитание каждого по вступление в службу.

5. Сочинение издать на казенный счет в пользу вдовы и детей.

6. Единовременно 10 т.».

Жуковский пометил: «Своеручная записка, данная мне Государем Императором 30 генваря 1837». А на прошении Василия Андреевича об издании пушкинских сочинений Государь оставил краткую резолюцию: «Нет затруднений».

Кто ныне помнит о том, что пушкинское Михайловское, поэтическая Мекка России, сохранено для потомков благодаря царскому слову? В ряду хранителей родового сельца поэта первым стал действительно Николай Первый! А уж затем, в грядущих веках появились и другие имена, в числе коих и славный «домовой» заповедной усадьбы Семён Гейченко, и нынешний её директор Георгий Василевич.

«Россия была бы обрадована памятником, достойным и её первого поэта и её великого Государя», – полагал Василий Жуковский. Государь, освободив псковское имение от долгов, передал его семье Пушкина. И то, что Михайловское не исчезло с карты современной России, – бесспорная и ныне забытая заслуга Николая I.

…Император Николай I скончался 18 февраля (по необъяснимому совпадению, – в счастливейший для поэта день свадьбы!) 1855 года, похоронен в Петропавловском соборе.

Стихи, обращённые к Николаю I

 
Стансы
 
 
В надежде славы и добра
Гляжу вперед я без боязни:
Начало славных дел Петра
Мрачили мятежи и казни.
 
 
Но правдой он привлек сердца,
Но нравы укротил наукой,
И был от буйного стрельца
Пред ним отличен Долгорукой.
 
 
Самодержавною рукой
Он смело сеял просвещенье,
Не презирал страны родной:
Он знал ее предназначенье.
 
 
То академик, то герой,
То мореплаватель, то плотник,
Он всеобъемлющей душой
На троне вечный был работник.
 
 
Семейным сходством будь же горд;
Во всем будь пращуру подобен:
Как он, неутомим и тверд,
И памятью, как он, незлобен.
1826
 

Пушкин словно предначертал политический план для молодого Государя, желавшего во всём подражать своему кумиру и державному предку Петру Великому. В последней строке – скрытая просьба к Николаю I о смягчении участи декабристов.

 
Друзьям
 
 
Нет, я не льстец, когда царю
Хвалу свободную слагаю:
Я смело чувства выражаю,
Языком сердца говорю.
 
 
Его я просто полюбил:
Он бодро, честно правит нами;
Россию вдруг он оживил
Войной, надеждою, трудами.
 
 
О нет! хоть юность в нем кипит,
Но не жесток в нем дух державный:
Тому, кого карает явно,
Он втайне милости творит.
 
 
Текла в изгнаньи жизнь моя;
Влачил я с милыми разлуку,
Но он мне царственную руку
Простер – и с вами снова я.
 
 
Во мне почтил он вдохновенье,
Освободил он мысль мою,
И я ль в сердечном умиленьи
Ему хвалы не воспою?
Я льстец! Нет, братья, льстец лукав:
Он горе на царя накличет,
Он из его державных прав
Одну лишь милость ограничит.
 
 
Он скажет: презирай народ,
Глуши природы голос нежный,
Он скажет: просвещенья плод –
Разврат и некий дух мятежный!
 
 
Беда стране, где раб и льстец
Одни приближены к престолу,
А небом избранный певец
Молчит, потупя очи долу.
1828
 
 
Друзьям
(Из черновой рукописи)
 
 
Я правды рабски не скрываю
Языком сердца говорю
 
 
Мне ль не любить его
 
 
Люблю царя он с высоты
Простер мне царственную руку
Когда я жертвой клеветы
 
 
Мою он мысль освободил
 
 
Он добр, он мудро правит нами
Он добр, он честно правит нами
1828
 
 
Герой
(фрагмент)
 
 
Поэт.
 
 
Нет, не у Счастия на лоне
Его я вижу, не в бою,
Не зятем кесаря на троне;
Не там, где на скалу свою
Сев, мучим казнию покоя,
Осмеян прозвищем героя,
Он угасает недвижим,
Плащом закрывшись боевым.
Не та картина предо мною!
Одров я вижу длинный строй,
Лежит на каждом труп живой,
Клейменный мощною чумою,
Царицею болезней… он,
Не бранной смертью окружен,
Нахмурясь, ходит меж одрами
И хладно руку жмет чуме,
И в погибающем уме
Рождает бодрость… Небесами
Клянусь: кто жизнию своей
Играл пред сумрачным недугом,
Чтоб ободрить угасший взор,
Клянусь, тот будет небу другом,
Каков бы ни был приговор
Земли слепой…
29 сентября 1830. Москва
 

Дата, проставленная Пушкиным в рукописи «Героя», современникам была хорошо известна – день въезда Государя в холерную Москву. В ней – ключ к стихам: в 1799 году Наполеон, посетив в Яффе чумной госпиталь, дабы ободрить умирающих и подарить надежду живым, не побоялся пожать руку зараженному чумой. Спустя тридцать лет подвиг французского императора повторил русский царь. Святитель Филарет, митрополит Московский, назвал приезд Николая I в холерный город «жертвой сердца».

«Ныне царствующий Император чаще других удостаивает Москву своим посещением. Неожиданный приезд его в конце 1830 г. во время заразы принадлежит будущему историку…» (Из черновика статьи Пушкина о Радищеве).

Уже после кончины поэта историк Погодин опубликовал адресованное ему письмо Пушкина: «Напечатайте, где хотите, хоть в Ведомостях, но прошу вас и требую, именем нашей дружбы, не объявлять никому моего имени…»

Михаил Погодин – князю Петру Вяземскому:

«В этом стихотворении самая тонкая и великая похвала нашему славному Царю. Клеветники увидят, какие чувства питал к нему Пушкин, не хотевший, однако ж, продираться со льстецами».

Николай Васильевич Гоголь, единственный, кто сумеет найти точные, всё объясняющие слова: «Только по смерти Пушкина обнаружились его истинные отношения к Государю и тайны двух его лучших сочинений («Герой» и «К Н.»). Никому не говорил он при жизни о чувствах его наполнявших, и поступал умно… Пушкин высоко слишком ценил всякое стремление воздвигнуть падшего. Вот отчего так гордо затрепетало его сердце, когда услышал он о приезде Государя в Москву во время ужасов холеры, – черта, которую едва ли показал кто-либо из венценосцев и которая вызвала у него эти замечательные стихи».

Необъяснимо, – Николай I трепетно относился к посмертной славе поэта, стараясь оградить имя его от злых наветов. Забытое свидетельство: когда императора пытались уверить о принадлежности неких стихов, ходивших в списках, перу Пушкина, Николай I весьма остроумно заметил: «Это премило, но невозможно, чтобы это было Пушкина, потому что слишком глупо: многие украшаются его именем… как будто нельзя уже оставить его прах в покое».

«Я ужасно люблю Царицу»

Императрица Александра Фёдоровна (1798–1860)

Принцесса Прусская Фредерика-Луиза-Шарлотта-Вильгельмина. Родилась в Берлине в июле 1798 г. Прибыла в Петербург в июне 1817 г., приняла крещение и новое имя – великая княгиня Александра Фёдоровна. Венчалась с великим князем Николаем Павловичем в июле того же года в придворной церкви Зимнего дворца.

По восшествии Николая I на престол коронована с супругом в августе 1826 г. в Москве.

После смерти свекрови, вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны, возглавила все благотворительные учреждения, бывшие прежде под её опекой. Покровительница женских учебных заведений в России; снискала добрую славу своими благими делами.

Дети – великие князья и великие княжны: Александр, Мария, Ольга, Александра, Константин, Николай, Михаил.

Великая княгиня Александра Фёдоровна. 1821 г. Художник П.Ф. Соколов

Принцесса Фредерика-Луиза-Шарлотта-Вильгельмина, дочь прусского короля Фридриха-Вильгельма III, вернейшего союзника русского царя Александра I.

Младший брат императора, великий князь Николай Павлович, познакомился с будущей избранницей в 1814 году, в Берлине. Там же влюбленные обручились в королевской часовне, и романтически настроенная юная принцесса (её символом была белая роза) поклялась жениху в любви и верности на всю жизнь: «Я чувствовала себя очень, очень счастливой, когда наши руки соединились; с полным доверием отдала я свою жизнь в руки моего Николая, и он никогда не обманул этой надежды».

Впервые увидев Москву в сентябре 1817-го, великая княгиня пришла в восторг: «Сердце моё забилось: я поняла Россию, я гордилась тем, что принадлежу ей!»

Александра Фёдоровна почти ровесница поэта, старше его лишь на год. Одарённая личность, она прекрасно рисовала, её пейзажи написаны рукой тонкого мастера; любила поэзию и литературу (моральным кодексом императрицы, по словам Анны Тютчевой, стала «лира поэта»); разбиралась в русской истории – сохранились конспекты и начертанное ей родословное древо династии Рюриковичей. Её наставником стал один из умнейших людей своего времени – поэт-мудрец, поэт-романтик Василий Жуковский, относившийся к августейшей ученице с безмерным уважением.

Из записок императрицы Александры Фёдоровны:

«Я принялась серьёзно за уроки русского языка; в учителя мне был дан Василий Андреевич Жуковский, в то время уже известный поэт, но человек он был слишком поэтичный, чтобы оказаться хорошим учителем. Вместо того, чтобы корпеть над изучением грамматики, какое-нибудь отдельное слово рождало идею, идея заставляла искать поэму, а поэма служила предметом для беседы; таким образом проходили уроки».

Всё же страстное желание великой княгини постичь тонкости русского языка принесло в будущем благие плоды. В жизни государыня всегда следовала правилам, достойным удивления и подражания.

Из записок императрицы Александры Фёдоровны:

«Мне немного требовалось, чтобы быть довольной: раз я могла быть с моим мужем, мне не нужно было ни празднеств, ни развлечения; я любила жизнь тихую и однообразную, даже уединённую; по моим вкусам я любила простоту…»

«Всю жизнь жила во мне склонность к меланхолии и мечтательности. После развлечений светской жизни я любила углубляться в себя, и в такие минуты природа оказывалась для меня столь же необходимой, как хорошая проповедь, и более всех проповедей в мире вещала мне о Боге…»

Впервые Пушкин встретился с императрицей летом 1831 года в Царском Селе. Встреча, вероятно, произошла в саду Александровского дворца, где Пушкин имел обыкновение прогуливаться с красавицей-супругой. Александра Фёдоровна в то время была на последнем месяце беременности…

Пушкин – П.А. Плетневу (16 июля 1831):

«У нас в Царском Селе всё суетится, ликует, ждут разрешения царицы…»

Вскоре Александра Фёдоровна родила сына, о чём поэт сообщил московскому приятелю Павлу Нащокину: «Государыня третьего дня родила великого князя Николая Николаевича».

Несмотря на рождение младенца и связанные с этим событием материнские заботы, Александра Фёдоровна проявляет интерес к творчеству поэта. Вот любопытная записка, что отправил Жуковский Пушкину в августе того же года: «Сей час Государь присылал у меня просить твоих стихов; у меня их не случилось. Но он велел у твоей жены просить их экземпляр. Не худо, когда и для Государя и для императрицы перепишешь по экземпляру и скорее им доставишь…»

…В воскресный апрельский день 1834 года Пушкин представлялся императрице, чему подтверждением две записи: в камер-фурьерском журнале и в дневнике самого поэта.

Из камер-фурьерского журнала (8 апреля 1834):

«Камер-юнкер Пушкин – благодарил за пожалование в сие звание».

Известно, как негодовал поэт, узнав о присвоении ему младшего придворного звания! Друзья чуть ли не отливали Пушкина водой, – боялись, как бы не случился с ним удар.

Из дневника Пушкина (8 апреля 1834):

«Представлялся. Ждали Царицу часа три. Нас было человек 20. Брат Паскевича, Шереметев, Болховской, два Корфа, Вольховский и другие. Я по списку был последним».

В той же записи поэт передает и любопытный разговор, что произошел между ним и императрицей: «Царица подошла ко мне смеясь: “Нет, это беспримерно!.. Я ломала себе голову, стараясь узнать, что за Пушкин будет мне представлен. Оказывается, это вы! Как поживает ваша жена? Её тётушка (фрейлина и кавалерственная дама Екатерина Ивановна Загряжская. – Л. Ч.) горит нетерпением увидеть её в добром здравии – дочь её сердца, её приемную дочь…” (фр.)»

Императрица Александра Фёдоровна. 1840-е гг. Художник К. Робертсон

Странно, что Её Величеству пришлось «ломать себе голову» (хотя у Александра Сергеевича были однофамильцы, в их числе и Мусины-Пушкины), ведь Пушкин был хорошо знаком ей. Но не менее удивительно, с каким живым интересом и как подробно в тот вечер расспрашивала императрица своего собеседника о его жене, о Натали.

И завершает свои заметки о памятной беседе поэт весьма необычно: «Я ужасно люблю Царицу, несмотря на то, что ей уже 35 лет и даже 36».

Не мог бы Пушкин написать тех слов признания в любви к царице (в дневнике – для себя, не для публики, и тут уж никто не смог бы обвинить поэта в придворной лести или проявлении верноподданнических чувств), если бы не испытал вдруг такого восторженного состояния!

«Третьего дня был я наконец в Аничковом, – записывает поэт в декабре того же 1834-го. ‹…› Гостей было уже довольно; бал начался контрдансами. Государыня была вся в белом, с бирюзовым головным убором… Государыня очень похорошела».

Из дневника графини Д.Ф. Фикельмон:

«В обществе много красивых женщин, но одна, которая бесспорно превосходит всех остальных грацией и красотой – Императрица! Перед ней блекнет даже самая большая красавица; никто из нас не может сравниться с ней в танцах, не умеет ступать так грациозно, как она, и при этом она в той же степени Владычица красоты, как и Императрица и Царица!»

Словесный портрет Александры Фёдоровны оставил маркиз де Кюстин в своей книге «Россия в 1839 году»: «Императрица обладает изящной фигурой и, несмотря на её чрезмерную худобу, исполнена неописуемой грации… Она пленяет своею наружностью, звук её голоса мягок и нежен». Современники неизменно восхищались величественной и стройной фигурой императрицы, представлявшей собой «законченный тип немецкой красоты». Утверждали также, что она являла собой «идеал русской царицы, соединяя в себе царственность осанки с бесконечной приветливостью и добротой».

Но, пожалуй, самая образная и достоверная характеристика императрицы принадлежит перу фрейлины Анны Фёдоровны Тютчевой: «О ней не раз высказывались очень строгие суждения, и её часто обвиняли в том, что она была главной виновницей деморализации русского общества, благодаря той безграничной роскоши и легкомыслию, которым она способствовала своим примером. Тем, кто видел эту нежную детскую душу, не хотелось бы возлагать столь тяжёлую ответственность на эту изящную и воздушную тень. Дочь прусского короля, она была воспитана в то время, когда вся немецкая молодежь зачитывалась поэзией Шиллера и его последователей. Под влиянием этой поэзии всё тогдашнее поколение было проникнуто мистической чувствительностью, мечтательной и идеалистической, которая для нежных натур и слегка ограниченных умов вполне заменяла религию, добродетель и принципы. Александра Фёдоровна принадлежала к числу таковых; её моральный кодекс и катехизис – это была лира поэта. Добрейший Жуковский… вдохновенный и милый переводчик немецких поэтов, поддерживал в ней те же умственные и нравственные вкусы. ‹…›

Императрица Александра Фёдоровна. 1836 г. Художник В.И. Гау

Александра Фёдоровна была добра, у неё всегда была улыбка и доброе слово для всех, кто к ней подходил, но эта улыбка и это доброе слово никогда не выходили за пределы небольшого круга тех, кого судьба к ней приблизила».

Можно полагать, что Пушкин посчитал бы такую оценку душевных качеств императрицы справедливой.

Не единожды поэт упоминает об Александре Фёдоровне на страницах дневника:

«Государыня пишет свои записки… Дойдут ли они до потомства?» (3 декабря 1833).

«Вчера не было обыкновенного бала при Дворе; императрица была не здорова» (15 декабря 1833).

«Государыня спросила у меня, куда я ездил летом. Узнав, что в Оренбург, осведомилась о Перовском с большим добродушием» (17 января 1834).

«Государыня была больна, и около двух недель не выезжала» (28 февраля 1834).

…Александр Сергеевич с супругой был в числе избранных гостей, приглашенных на праздник в Петергоф, первого июля 1835 года, – день рождения императрицы, совпавший с днем её свадьбы!

Была ли Александра Фёдоровна поклонницей пушкинского гения? Русская царица, не ведая того, оставила свой след в пушкиноведении. Каждая строка из её скупых дневниковых записей, вобравшая в себя отзвуки тех споров, кривотолков и сплетен, чем был напоён воздух в великосветских салонах и царских гостиных в январе 1837-го, необычайно емка и эмоциональна.

Вот дневниковые записи императрицы, сделанные ею в трагические январские дни:

«27 января. Мне Н. (Николай I) сказал о дуэли между Пушкиным и Дантесом, бросило в дрожь».

«28 января… Разговор с Бенкендорфом, целиком за Дантеса, который вел себя как благородный рыцарь, Пушкин как грубый мужик».

«29 января… Выехали на прогулку. Загряжская, Пушкин еще жив…»

Кажется, симпатии Александры Фёдоровны были тогда всецело на стороне «благородного рыцаря» Дантеса. Но Пушкин умер, и русская императрица, бывшая немецкая принцесса, горько плачет, узнав о кончине поэта. «Пушкин умер настоящим христианином… Мамá плакала», – вспоминала много позже её дочь Ольга, королева Вюртембергская.

Верно, совсем непросто под изящной, но такой тяжелой короной Российской империи сохранить чувства, дарованные простым смертным.

…Со дня кончины венценосного супруга Александра Фёдоровна облечена была новым, печальным для неё титулом вдовствующей императрицы.

Из воспоминаний фрейлины Анны Тютчевой:

«Сегодня вечером мне в первый раз удалось подойти к императрице-матери после смерти её супруга и поцеловать у неё руку. Бедная хрупкая женщина пережила того сильного человека, на которого она всю жизнь всецело опиралась. Увы! Каким отчаянием одиночества должна быть исполнена её бедная душа, и тем не менее в минуту самой смерти императора она сказала: “Я горячо молилась всю свою жизнь, чтобы мы могли умереть вместе, но, если один должен был пережить другого, лучше мне испытать это горе. Что бы сталось с ним без меня?”

Император, говорят, написал в своем завещании, что Россия никогда не узнает, чем она обязана императрице вследствие того влияния, которое она имела на него…»

В последние годы Александра Фёдоровна много болела, но от поездки в Ниццу отказалась, несмотря на увещевания докторов и сына-императора. Она заявила, что желает провести отпущенные ей Всевышним дни в Зимнем дворце, из окон коего видна «красивая Нева и золотой шпиц Петропавловского собора, где покоятся останки того, кого она любила и который дал ей так много счастья».

Русская церковь во имя Святой Александры и Святителя Николая, покровителей венценосной четы. Ницца. 2002 г. Фотография автора

Незадолго до кончины вдовствующая императрица изъявила последнюю волю: «Желаю, чтобы мои комнаты в Зимнем не стояли долгое время пустые и чтобы через год после моей смерти они были предназначены для кого-либо из новобрачных в царской фамилии, которые, поселившись в них, будут пользоваться, надеюсь, тем же семейным счастьем, каким пользовалась в них я».

Скончалась Александра Фёдоровна в Царскосельском Александровском дворце в октябре 1860 года, в светлый день Лицея… Похоронена в Петропавловском соборе.

…В память государыни была издана брошюра: вырученные от её продажи средства предназначались православной церкви во имя Св. Александры и Св. Николая в Ницце. Ещё при жизни она подарила русскому храму, именованному в честь святых покровителей августейшей четы, великолепный резной иконостас.

Из книги «A la mémoire de l impératrice Alexandra Féodorovna»[17]17
  «В память императрицы Александры Фёдоровны» – фр.


[Закрыть]:

«Память о ней на этом прелестном побережье Средиземного моря увековечена также сооружением превосходной православной церкви, которая своим белым куполом, сверкающим на этом далеком от России берегу, навсегда будет напоминать императрицу Александру Фёдоровну».

Стихи, обращенные к императрице Александре Фёдоровне

 
«Евгений Онегин»
(из черновой рукописи)
 
 
И в зале яркой и богатой,
Когда в умолкший, тесный круг,
Подобна лилии крылатой
Колеблясь входит Лалла-Рук
И над поникшею толпою
Сияет царственной главою
И тихо вьется и скользит
Звезда-Харита меж Харит,
И взор смешенных поколений
Стремится, ревностью горя,
То на нее, то на царя…
1830
 

Эти пушкинские строки, посвящённые царице, представлявшей на маскараде индийскую принцессу Лалла-Рук (под этим именем Василий Жуковский воспел свою августейшую ученицу), так и остались в черновиках восьмой главы «Евгения Онегина». Но как точно они согласуются со свидетельствами очевидцев!

Из мемуаров Марии Каменской, урожденной графини Толстой:

«Императрица Александра Фёдоровна танцевала как-то совсем особенно: ни одного прыжка или неровного движения у неё нельзя было заметить. Все говорили, что она скользит по паркету, как плавает в небе облачко, гонимое легким ветерком».

Но и сама Александра Фёдоровна вспоминала о давнем своём успехе на маскараде: «Мы устроили там (в Аничковом дворце. – Л. Ч.) маскированный (sik!) вечер для нашего всегдашнего павловского общества; все были замаскированы с головы до ног. Maman – волшебницей, императрица Елизавета Алексеевна – летучею мышью, я – индийским принцем, с чалмой из шали, в длинном ниспадающем верхнем платье и широких шароварах из восточной ткани. Когда я сняла маску, мне наговорили массу комплиментов. Талия у меня тогда оставалась ещё довольно тонкая, хотя я пополнела и особенно похорошела в начале беременности».

 
Звезда-Харита меж Харит…
 

Уже после смерти поэта задушевный его приятель Павел Нащокин уверял пушкиниста Петра Бартенева: «Императрица удивительно как нравилась Пушкину; он благоговел перед нею, даже имел к ней какое-то чувственное влечение».