Текст книги "Анна – королева франков. Том 2"

Будем надеяться, что больше никогда не услышим имя графа Рауля Амьенского в политической и военной борьбе королевства. Надеюсь, что он смирился и будет тихо доживать свой век. Если жив, конечно. Но, увы, это не в его природе. До меня долетали слухи, что его люди бесчинствуют на соседних землях. Вряд ли они занимаются этим сами по себе.

Вот, пожалуй, и все, что я знаю об этой семье. Да, слышал еще, что в начале прошлой осени граф Валуа похоронил свою мать Аделу.

– А чем Каролинги отличались от Капетингов? Только тем, что они создали династию, которая вела свой род от Карла Великого?

– Не только. Каролингские короли не имели ничего помимо своего титула, тогда как короли из дома Капетингов в довесок к титулу владели своими княжескими вотчинами. Капетинги, в некотором смысле, имели двойственный статус короля и принца: как короли они носили корону Карла Великого, а как Парижские герцоги владели личным доменом Иль-де-Франс. Это относится и к вашему венценосному супругу.

– Корону Карла Великого? – удивилась Анна. – Но ведь Капетинги не являются его наследниками.

– По крови – нет, а как короли Королевства франков имели и имеют на эту корону полное право.

Вообще с Капетингами не все так уж и однозначно. Тот факт, что они наравне с королевским титулом являлись ещё и землевладельцами, даровал им неоднозначное положение, из-за которого и Гуго Капет, и его сын Роберт, и король Генрих оказались вовлечены в борьбу за власть внутри королевства, обладая при этом как короли религиозной властью над римской Церковью в нём. Поэтому всех герцогов, графов, баронов и виконтов Франкии Капетинги воспринимали не столько как своих подданных, а как противников и союзников. На основе этого строилась и их политика внутри королевства. Это, в свою очередь, стало причиной того, что их королевский титул, хотя на первый взгляд и признавался вассалами, но зачастую не уважался ими.

Анна обескураженно посмотрела на епископа и какое-то время молчала, обдумывая услышанное. А потом, поняв, что молчание затянулось несколько больше, чем допускали приличия, предложила ему спуститься вниз, где он мог пообщаться с другими придворными.

Епископ Вальтер, поблагодарив королеву за приём, угощение и приятную беседу, ушел, а Анна направилась в детскую. Филипп безмятежно спал, посасывая большой палец, и она впервые задумалась о том, какова судьба ожидает его как очередного короля франков. Кто из тех, которые приняты сейчас при королевском дворе и обласканы монархом, будет плести против него интриги и заговоры, пытаясь свергнуть с престола?

Жаль, она не знала и не могла знать ответов на эти вопросы…

Глава 30

Анна уже готовилась лечь спать, как в ее опочивальню вошел супруг. Он был в приличном подпитии и, несмотря на поздний час, плюхнулся в кресло, посмотрев на неё блестевшими карими глазами, в которых застыли усталость и обреченность.

– Ты выпьешь со мной, ma chérie? – спросил он.

– Разве только чуть-чуть.

– Тогда садись рядом и поговорим немного. Мы так редко позволяем себе подобную роскошь.

Анна налила в кубки немного вина и села в кресло, придвинувшись ближе к камину, в котором, озорно потрескивая, горел огонь.

– Как прошла твоя встреча с графом Блуа?

– Прекрасно. Можно сказать, я вернул Теобальда ко двору после многих лет его демонстративного пребывания в графстве Блуа.

– Это было тебе нужно? – поинтересовалась она.

– Знаешь, когда я, потерпевший поражение в борьбе за королевский престол, нашел приют во дворце Роберта Дьявола, он, отправляя меня со своими рыцарями – викингами на повторное его завоевание, дал мне очень дельный совет, сказав на прощание: «Держи своих друзей рядом. А врагов еще ближе».

Так что, если Тибо вздумает плести против меня какие-то новые интриги, что весьма вероятно, я быстро об этом узнаю, поскольку он будет при дворе: ведь во дворце стены имеют и глаза, и уши.

– Что ж, весьма мудрый совет. А по какому поводу приехал к тебе граф Блуа?

– Ты очень удивишься, если узнаешь, что он просил моего разрешения жениться на младшей дочери Рауля.

– Де Крепи?

– Да, на Аделаиде.

– И сколько ей лет?

– Семь, – сказал Генрих, хохотнув. – А Тибо сорок два.

Анна, не скрывая недоумения, посмотрела на супруга, спросив:

– И как отреагировал граф Валуа?

– Сначала оторопел, а потом дал согласие, так как Тибо не попросил большого приданого.

– Так ведь я наслышана, что Рауль де Крепи очень богат. Тогда почему он согласился на столь неравный брак?

– Политически выгодно иметь такого союзника, как граф Блуа. К тому же сговорились отдать за невестой всего часть одного графства.

– Ты не мог бы мне рассказать о Тибо? Раз он будет среди нас, мне не помешало бы познакомиться с ним получше, чтобы знать, чего от него ждать. Как я поняла, он способен на неожиданные поступки.

– Без проблем, mon soleil. Начну несколько издалека, чтобы ты сложила о графе Блуа полное мнение. Итак, после того как мой отец Роберт Благочестивый скончался, оставив меня королем, взбесилась мать, оставшаяся крайне недовольной таким раскладом.

На тот момент она считала более достойным для этого Роберта, поэтому сразу же начала плести интриги и организовывать заговор, чтобы сместить меня и посадить на трон своего любимчика. Брат, естественно, поддался на ее планы и под четким руководством матери стал собирать войска своих сторонников. Самым могущественным из них был граф Эд II де Блуа, который был сыном Берты от первого брака.

– Берта – это вторая жена твоего отца, из-за которой его отлучили от церкви?

– Да. Она родила своему первому мужу восьмерых детей – две дочери и шесть сыновей, из которых трое умерли в детстве. Всех остальных отец взял к себе во дворец под свою опеку.

После того, как умер старый Эд I, его обширное наследство получил его второй сын – Тибо II де Блуа, поскольку первый до этого уже покинул этот бренный мир. Но так как Тибо было всего лишь одиннадцать лет, мой отец как опекун стал управлять его землями, сохраняя их независимость до самого его совершеннолетия.

Однако судьбе было угодно, чтобы он умер совсем молодым в возрасте девятнадцати лет. Естественно, по этой причине он не успел жениться и завести детей.

Мне же было всего шесть лет, когда следующим графом де Блуа стал третий сын Берты – Эд II.

Именно он стал под штандарт Роберта, когда пытался свергнуть меня с королевского престола.

– А чем Эд руководствовался? – недоумевая, поинтересовалась Анна.

– Точно сказать не могу. Не знаю. Могу только предположить, что из-за ненависти к нашей семье. Думаю, любой конфликт между нами был ему на руку.

– Как же так? Ты ведь только сказал, что твой отец воспитал всех оставшихся в живых детей графа Блуа.

– Несмотря на это, Эд боготворил своего покойного отца. Я однажды слышал, как он, озлобленный, с ненавистью обвинял свою мать в предательстве, упрекая ее в том, что она вторично вышла замуж, не дождавшись конца траура по почившему в Боге мужу.

– Выходит, вся эта ненависть скопилась в его душе на мать? Тогда не понимаю, причем здесь твой отец Роберт.

– Ты ведь уже знаешь о том, что, прожив с Бертой четыре года, отец так и не дождался сына. Он старел, а наследника все не было. И тогда он решился на крайнюю меру: сильно любя Берту, он всё же развёлся с ней, поскольку в силу своего возраста она уже не могла родить, и взял в жены Констанцию Арльскую, то есть мою мать. И Эд еще больше обозлился, но уже на моего отца.

– Почему?

– Тоже усмотрел в его действиях предательство. Во-первых, в отношении матери, которую мой отец бросил, оставив её уже в немолодом возрасте в одиночестве. Во-вторых, если бы отец не женился в третий раз и у него не родились Гуго, я и Роберт, короновать могли бы юного Эда II де Блуа. А новый брак короля перечеркнул эту реальную возможность. Тем не менее, ему не осталось ничего другого, как смириться с таким раскладом судьбы.

Пока его мать Берта была жива, Эд находился в Туре, занимаясь исключительно делами своего графства. Поэтому, если честно, его участие в заговоре привело меня в полнейший шок. А все потому, что я ошибся, предположив, что Эд не примет ни мою сторону, ни Роберта, так как истекал, словно слюной, ненавистью к нам обоим.

– Может, твоя мать Констанция подкупила его обещаниями расширения его владений и укрепления власти, если он поддержит притязания Роберта на престол?

– Возможно, и так, но точно не знаю. С уверенностью могу сказать другое: Эд II де Блуа был самым влиятельным и могущественным союзником моего брата. Он рьяно помогал собирать не только войска против меня, но и деньги. Помимо этого, заключал выгодные сделки и очень талантливо вел все сражения. И я сейчас могу с полной откровенностью сказать, что проиграл эту войну исключительно из-за него, поскольку у меня не было никакого военного опыта и достаточного количества войск.

– И ты вынужден был бежать в Нормандию в Фекан, – закончила вместо супруга его мысль Анна.

– Да, потому что герцог Нормандский, будучи моим, хоть и дальним, но всё же родственником, согласился мне помочь. Он дал мне своих бесстрашных, опытных викингов, и я, возглавив их, уже более уверенным в себе вернулся в Иль-де-Франс и разбил армию своих врагов.

– И ты все-таки сумел сохранить трон, сосредоточив в своих руках королевскую власть.

– Все верно, но заплатил за них слишком дорогую цену.

– Фактически потеряв мать?

– Нет, мы с ней никогда не были близки. Поэтому, когда она умерла через год, находясь в ссылке в Мелёне, ни в моем сердце, ни в душе ничего не дрогнуло. Наоборот, я испытал облегчение.

– Но ты ведь сохранил королевство франков за собой!

– Конечно, это была победа. Пусть не такая, на которую я рассчитывал, но все же… Какое-то время я жил спокойно. Мои вассалы, несмотря на то что среди них были и мои сторонники, и противники, свои головы открыто поднимать даже не пытались.

– Наконец признали твое право на престол?

– Вряд ли. Быстрее всего потому, что меня открыто поддерживали нормандцы. Однако три года спустя умер во время паломничества Роберт Дьявол и власть в Нормандии сосредоточилась в руках его семилетнего бастарда. По-видимому, Роберт предчувствовал свою скорую кончину, поэтому взял с меня обещание не только помогать его сыну, но и оберегать его.

– Да, мне рассказывали, что именно тогда взбунтовались бароны Нормандии, которых подстрекали дяди юного герцога.

– И, выполняя данное обещание, мне пришлось приложить много усилий и потратить большое количество денег, чтобы сохранить мальчишке его жизнь и трон.

И в этот весьма непростой период Эд II де Блуа решил, что наступил благоприятный момент и поднял против меня новый мятеж. Его расчет был прост: я значительно ослаб, поскольку лишился мощной поддержки Роберта Нормандского.

Что ж, в чем-то он был прав. И хотя у меня с Эдом связаны не лучшие воспоминания, кривить душой не хочу, а потому откровенно признаю, что он был лидером, имевшим сильную харизму, к тому же талантливым военачальником, дальновидным стратегом и отличным воином. И не удивительно, что за ним пошли люди. Всем им вместе удалось собрать против меня внушительное количество противников. И вновь мне пришлось терять десятки тысяч рыцарей на полях сражений, отвоевывая своё право на королевскую власть.

Но, вероятно, Бог был на моей стороне, и мне всё же удалось разбить их многотысячную армию в битве при Бар-де-Люк. И, как в награду мне за победу, в решающем сражении погиб сам Эд.

– И, лишившись своего лидера, мятежники сдались на милость короля, – с улыбкой сказала Анна.

– Что-то в этом роде, – подтвердил Генрих. – Наступило время вершить правосудие над мятежниками, которые нарушили вассальные клятвы и присяги. Я старался проявлять милосердие, поскольку в своей душе никогда не был злым и ни к кому не испытывал жестокости, за что не раз расплачивался.

Взять хотя бы Тибо III де Блуа. Я сохранил ему не только жизнь, но и отдал имущество погибшего отца, хотя знал, что он дьявольски хитёр и унаследовал воинские таланты родителя, амбициозность и лютую ненависть ко мне.

– И Теобальд, как показала жизнь, оказался неблагодарным?

– К сожалению. Вскоре после гибели отца Эда он тоже поднял восстание, виртуозно и непонятно откуда собрав новое войско. В этот раз с ним пришлось бороться долго. Причин этому было много, основная из которых – обширные владения графа Блуа. Поскольку земель у него гораздо больше, чем в моём домене, его армия тоже превосходила мою почти в три раза. К тому же к нему присоединились другие, из которых таким же могущественным был граф Валуа.

– Валуа?

– Да, отец Рауля де Крепи – Рауль старший, который стал на сторону Тибо де Блуа вместе со своим сыном. Кто его знает, как бы повернулись события, если бы мне на помощь не пришли Бодуэн Фландрсикй и граф Анжуйский и не перешел на мою строну Рауль де Крепи. Я смог одержать победу, но до нее еще прошло пять лет.

– И после этого Тибо пришлось расплатиться с тобой за свой мятеж графством Тур?

– Да, но оно долго у меня не задержалось, поскольку я передал его в руки Жоффруа Мартела как благодарность за оказанную помощь. Понятно, что после этого на любовь Тибо мне рассчитывать не приходилось. А если к потере владения прибавить еще его собственный позор поражения и ненависть отца, которая перешла к нему по наследству, все становилось и вовсе печально. К тому же вассальная зависимость противоречит его свободолюбивой и хитрой натуре.

И опять я его пожалел, отдав ему вместо утраченного графства Тур титул его отца – графа Блуа, которого тот был лишен. Но он не оценил этого, закрывшись в своем Блуа и пренебрегая королевским двором.

Как видишь, mon soleil, вся моя жизнь – одна сплошная битва. Причем, со всеми и против всех. К сожалению, никто и никогда не хотел видеть меня на троне: ни двадцать лет назад, ни сейчас. Мои вассалы бесконечно бунтуют против меня, плетут интриги и заговоры. Когда по одиночке, а когда все разом.

– И нет никакой возможности заставить их повиноваться? – спросила Анна, испытывая сочувствие к супругу.

– Я слишком слаб, моя армия недостаточно велика, домен, где я безраздельный хозяин, ничтожно мал. Поэтому не удивительно, что Блуа, Анжу и другие только и ждут, когда я оступлюсь и сделаю ошибку. Можно даже не сомневаться, ma chérie, в том, что, лишь только я упаду, они набросятся на меня как стая голодных и свирепых волков и растащат по частям все то, что я создавал с таким трудом все эти годы.

– А граф Валуа? – как бы между прочим поинтересовалась Анна.

– Рауль тут не при чем. Той опасности, о которой я говорю сейчас, он не представляет.

– Выходит, тебе некому доверять, – с сожалением произнесла она, взяв сочувствующе его за руку.

Генрих какое-то время молча смотрел на ее изящные пальцы, а потом сказал:

– Я никому не доверяю, Анна. – Никому.

А потом мрачно добавил:

– Даже моим самым могущественным вассалам, которые в важный момент поддержали меня, заняв мою сторону, и до сих пор демонстрируют свою лояльность ко мне. Бодуэн граф Фландрский, как ты знаешь, мой шурин. Его поддержку для меня купил еще мой отец, выдав мою младшую сестру Адель за него замуж. Так что вряд ли о наших отношениях можно говорить, как о дружеских. Что касается графа Рауля… вряд ли нас связывает дружба. Особенно сейчас, когда он влюблен в тебя.

И горькая усмешка искривила губы Генриха.

– Но, наверное, – продолжил он, – де Крепи все же в какой-то степени мой друг, хотя в прошлом изрядно попортил мне нервы. Как бы там ни было, в Рауле сильны понятия чести и долга. Но полностью, ma chérie, я не доверяю никому.

Анна шепотом спросила:

– И мне?

Генрих долго не отвечал, пристально глядя ей в глаза, но она продолжала смотреть на супруга, не дрогнув и не отведя взгляда в сторону. А потом, тряхнув головой, он потер пальцами лоб и сказал, прямо так и не ответив на ее вопрос:

– Жизнь меня еще в юности научила, что верить можно только себе.

– Генрих… – произнесла Анна и замолчала.

Она видела, что он зверски устал, а искренние откровения, на которые неожиданно решился, и вовсе выбыли его из наезженной жизнью колеи. Поэтому она решила прекратить этот трудный для супруга разговор.

– Тебе пора лечь спать. Надо хорошо отдохнуть: ведь завтра тебе предстоит поездка в Санлис, да и вообще будет трудный день.

– Можно я лягу к тебе? – вдруг спросил он.

От неожиданности Анна несколько растерялась, а потом собрала все свои мысли и эмоции вместе.

– Конечно, – ответила она. – Но мне еще нельзя…

– Я знаю, – сказал Генрих. – Но за понимание спасибо. Мне с тобой всегда спокойно. И очень нравится обнимать тебя и чувствовать твое дыхание у себя на плече. Я люблю тебя, Анна. Не думал, что это случится со мной, но случилось. Может, она не такая, как тебе бы хотелось, но я по-своему тебя очень люблю.

Анна ничего не сказала ему в ответ, почувствовав при этом угрызение совести, но, глянув на супруга, она поняла, что он не ждал от нее такого признания, и благодарно улыбнулась ему в ответ.

Утром она встала довольно поздно. Генриха уже рядом не было, а потому, повалявшись немного в постели, встала довольно отдохнувшей. Приведя себя в порядок с помощью Марьяны, Анна сразу направилась в детскую, чувствуя, что груди переполнились молоком.

Покормив Филиппа, поиграла немного с ним и направилась в зал, где должна была все еще продолжаться утренняя трапеза. Поскольку супруг с ней не простился, в душе оставалась надежда, что он и граф Валуа все еще во дворце.

Она спускалась по крутой лестнице вниз, погруженная в свои думы, и не сразу заметила, что на втором этаже ее поджидал Рауль. Он уже был полностью одет для верховой езды. Его синий плащ – накидка был скреплен золотой фабулой в виде волка на левом плече. Весь его внешний вид выдавал готовность к поездке.

– Ну наконец-то! – облегченно выдохнул он. – Я думал, что мне придётся уехать, так и не увидев вас, моя Анна. Вы прекрасно выглядите. Ваши бездонные голубые глаза неудержимо манят меня окунуться в их глубину. Я буду скучать по вам, моя королева. И каждый день, прожитый вдали от вас, будет для меня пыткой.

Анна смотрела на его мужественное худощавое лицо и не могла отвести глаз. Она пыталась запечатлеть в своей памяти каждую морщинку на нем, каждую из эмоций, которых Рауль даже не пытался скрыть.

– Вы не должны говорить мне этого, граф, – все же сказала она, понимая, что молча внимать его признаниям нельзя.

– Да отбросьте вы эти ханжеские условности, моя королева! – воскликнул нетерпеливо Рауль. – У нас не так много времени, чтобы тратить его на неискренние слова. Я как мальчишка тайно поджидал вас, чтобы увидеть и сказать то, чем переполнена моя душа.

– Вы ставите меня в неловкое положение, – продолжала настаивать Анна. – Моя честь может быть скомпрометирована.

– Если вы ставите свою честь выше своих и моих чувств, тогда уходите. Я не буду вас держать.

Однако Анна не сдвинулась с места, продолжая смотреть на этого безрассудно настойчивого мужчину.

– Боже мой, – глухо простонала она, – что же мне с вами делать?

– Любить, Анна… любить. Нам любовь даровал Господь… Так зачем ей противиться!

– Эта любовь грешна, и за нее нам придется расплачиваться в аду.

– Не бойтесь этого, моя Анна. Разве мы с вами сейчас не в аду, любя друг друга и находясь в разлуке?

– Возможно, вы и правы, но… я не вижу другого выхода, как вырвать из сердца с корнем это греховное чувство.

– Зачем? – не скрывая грусти, спросил граф. – Благодаря ему, даже несмотря на душевные муки, жизнь стала прекрасной, наполненной надеждой и ожиданием.

– Вы измучили меня, Рауль, мыслями о вас, желанием видеть вас, слышать ваш голос… Не знаю, как долго я смогу выдержать эту пытку.

Граф Валуа счастливо рассмеялся.

– Вы не представляете, какую радость я испытал, услышав это ваше признание! Однако нам нужно прощаться. Не ровен час, сюда может подняться кто-нибудь из придворных…

Анна уже было открыла рот, чтобы сказать прощальные слова, как Рауль де Крепи неожиданно подхватил ее на руки и прижал к себе. Его требовательный рот так внезапно захватил в плен ее губы, что она едва не задохнулась, а потом волна удовольствия разлилась по всему телу – и Анна сомкнула руки на его шее, упиваясь неизведанными ранее ощущениями.

Пришла в себя, когда почувствовала твердый пол под ногами. Словно бы издалека до ее слуха донесся бархатный баритон графа, сказавшего: «До встречи, моя любовь!»

Анна не сразу открыла глаза, а когда к ней снова вернулась способность видеть, Рауля де Крепи рядом с ней не было. Тем не менее, она все же прошептала в тишину: «До встречи, любимый…»

Придя окончательно в себя, она спустилась вниз и в дверях столкнулась с супругом. Он тоже был уже в плаще, и весь его вид указывал на нетерпение.

– Слава богу ты проснулась! Я думал, что придется уехать, не попрощавшись с тобой. И так тянул время, сколько мог.

– Извини, Генрих. Я подумала, что ты давно в пути, не дождавшись меня, поэтому после пробуждения не спешила спускаться вниз. Ты уже готов к поездке?

– Как видишь. Рауля забираю с собой, так что больше будет некому нарушать твой покой. С нами поедет и Теобальд де Блуа. Он присягнет мне на верность, дав вассальную клятву. Впрочем, как я убедился, грош ей цена, но, как бы там ни было, все же приносит с собой некое успокоение.

– Надолго ты уезжаешь?

– Думаю, дней на семь-восемь. Но ты не скучай в мое отсутствие.

Анна искренне рассмеялась, сказав:

– Да и в твое присутствие я вижу тебя мало, так что особой разницы в моём времяпровождении не будет. И прошу тебя не увлекаться вином и обильной пищей. Они идут тебе во вред: ты выглядишь нездоровым.

– Я подумаю об этом, ma chérie.

И, поцеловав супругу в лоб, Генрих резко развернулся и направился к выходу из зала.

После того, как утренняя трапеза закончилась, Анна предложила проехаться по Парижу и зайти в одну из его церквей. Её предложение встретило поддержку, и королева вместе с герцогиней Аквитанской и графиней Понтье в сопровождении десяти рыцарей из дворцовой стражи покинули дворец и, проехав по деревянному мосту через Сену, оказались на узких улочках города.

Они проезжали по ним, почти не разговаривая. Горожане сновали туда-сюда, занимаясь своими делами. Некоторые из них останавливались и, открыв рот от удивления, наблюдали за необычным для их обыденной жизни явлением.

– Королева! – восторженно выкрикивали они друг другу, и это слово исторгали из своих уст сотни людей, не веря своему счастью видеть собственными глазами заморскую супругу короля.

Другие, бросив быстрый взгляд на богато одетых дам, отворачивались и продолжали заниматься своими делами.

Анне важно было увидеть королевство за пределами стен дворца, чтобы понять, ради чего ее венценосный супруг превратил свою жизнь в постоянную борьбу.

Но с каждым метром, оставленным позади, настроение ее падало. Бедность и грязь сочились из всех щелей нищих ободранных зданий. Мрачность улиц, покосившихся домов из грубо обтесанных бревен и уродливо сложенных серых камней внушали ей бесконечную тоску.

Не добавили красок в окружающий мир и настроения в душе множество часовен и церквей, таких же серых, темных и унылых.

Доехав до набережной, Анна остановилась, глядя вдаль на потемневшие воды Сены. Ее спутницы придержали своих коней позади нее, не мешая королеве лицезреть красоту реки, на легких волнах которой то поднимались вверх, то опускались вниз разноцветные листья, опавшие и принесенные ветром с деревьев, высившихся, словно стражи, по обоим берегам, покрытым пожухлой травой.

Трудно сказать, сколько прошло минут в этом молчаливом созерцании вод Сены. И если другие просто выжидали, когда королеве надоест смотреть на ничем непримечательный пейзаж, то Анна в это время позволила душе напомнить ей до боли родные переливы колокольного звона Собора Святой Софии; мысленно окунуться в уютную атмосферу Десятинной церкви на территории княжьего двора, сплошь отделанную внутри дорогим мрамором; вновь почувствовать запах утреннего Киева: березовых веников, без которых не обходилась ни одна баня, свежего дрожжевого хлеба, гладко обструганных дубовых бревен, из которых были построены почти все дома в городе…

Но вот то, что ее сейчас окружало, было совсем другим и чужим… Чужим настолько, что ей хотелось тотчас убежать из этого грязного города… и как можно дальше.

Наконец Анна развернула свою Пламенную и коротко бросила:

– Во дворец!

Только за его стенами она чувствовала себя в относительном покое.

Несмотря на то что королеву до самого вечера окружало множество придворных, она остро чувствовала свое одиночество и ненужность. Если дома, в родительской горнице, она была постоянно чем-то занята, то здесь дни сменяли друг друга в праздности. А потому, наверное, и длились долго.

В Киеве Анна каждый день спешила в свою маленькую каморку под крышей Софийского собора, где читала, переводила и переписывала книги, не замечая течения времени. Погруженная в любимую работу, она не скучала и не маялась от безделья. А потом зачитывала отрывки матушке и обсуждала прочитанное с ней… Прошло не так много дней с той поры, а кажется, что минула вечность.

А сейчас даже книгу спокойно почитать, когда ей этого хотелось, удавалось не всегда. Почему -то книги наводили ужас на придворных девушек и женщин, поэтому, чтобы избавить их от страха, Анна читала их вечерами в своей опочивальне под треск горящих поленьев в камине, которые напоминали ей об отчем доме, оставшемся в прошлом. Там тоже большей частью в году горели очаги…

В дни, последовавшие за отъездом супруга в Санлис, Анна размышляла о том, как ему помочь. Его рассказ, пронизанный грустью и печалью, пробудил в ее душе желание облегчить ему тяжесть королевской власти и ответственности за порядок в королевстве. Поэтому каждую свободную минуту она думала о том, как это сделать, чтобы не оставаться в стороне от тягот и тревог короля. Ей хотелось быть не только причастной к его жизни, но и полезной.

И наконец неплохие мысли посетили ее голову. Жаль, что ими нельзя было ни с кем поделиться, кроме Генриха. Наверное, поэтому она с большим нетерпением ждала его возвращения. И этот долгожданный час наступил.

Король вернулся в парижский дворец в сопровождении тех вассалов, которые предпочли веселое времяпровождение при дворе скучному пребыванию в своих холодных и мрачных замках. Поэтому их приезд затянулся до глубокой ночи с вином, льющемся рекой, и обильной едой, которую не успевали подавать слуги.

Анна поняла, что поговорить с супругом не удастся, и решила перенести разговор на утро, когда он по заведенной привычке посетит ее опочивальню, чтобы узнать, как у нее прошла ночь. Бывало, Генрих задерживался, и они вели неспешные беседы на различные темы. Эти минуты были дороги для нее, так как способствовали их сближению, без которого ее жизнь превратилась бы в моральную пытку. Несмотря на то что она уже полтора года была женой Генриха и стала матерью их сына, супруг продолжал оставаться для нее таким же чужим, как и то, что ее окружало. Но Анна старалась изменить это, меняя не только обычаи и нравы при дворе, но и привычки придворных.

Многое ей уже удалось сделать. Анне доставляло удовольствие проходить по чистым помещениям дворца, из которых исчезла вонь немытых тел и собачьей мочи, смотреть на новые шпалеры и картины, радующие взгляд своими яркими красками взамен прежних унылых, любоваться вымытыми витражами окон…

Анна вспомнила, как она удивилась во дворце Санлиса тому, что пищу во время трапез все клали вместо тренчера на большие куски очень твердого хлеба, которые к окончанию еды пропитывались маслом, имея неприятный вид. Она не понимала того, что после каждого приема пищи слуги собирали этот хлеб и кормили им собак или выбрасывали, поскольку в родительском доме к хлебу относились бережно.

В парижском дворце куски засохшего хлеба сменились дощечками с выдолбленным посередине углублением. Анне не нравилось с них есть, так как еда имела горький привкус из-за впитавшегося в дерево прогорклого масла.

Жидкие блюда она старалась за столом и вовсе не есть, так как все ели из одной большой миски или нескольких поменьше, но всегда по нескольку человек из одной, из-за чего скатерть на столе всегда была заляпана пятнами. А поскольку скатерти отстирать не удавалось, после каждой трапезы их выкидывали или использовали для других нужд. Такое расточительство было Анне не по нраву, так как ткань для скатертей, хоть и производилась местными мастерицами, обходилась для королевской казны дорого.

Когда она росла, в их семье уже каждый имел свою мелкую и глубокую миски сначала из дерева, а потом из глины, но в Королевстве франков они почему-то не использовались, и Анна решила изменить это.

Генрих не сразу понял, что она от него хочет, требуя выделить из королевской казны деньги на закупку в восточных странах разных мисок. Даже уяснив, для чего они нужны, он не посчитал эти предметы необходимыми для жизни, но отказать молодой супруге не посмел.

Наконец парижские купцы привезли королеве долгожданные миски. Взяв из них несколько разных, она позвала сенешаля и распорядилась найти гончаров, которые смогли бы сделать подобные. И он выполнил ее приказ. Миски получились не такими красивыми и без рисунков, но они позволили приучить придворных к культуре приема пищи за общим столом.

Поначалу отучить их от прежних привычек оказалось делом трудным, но постепенно придворные привыкли есть с одной миски и пить с одного кубка. Да и жирные руки вытирать о край скатерти и свою одежду Анна отучила, приказав ставить между ними по одной небольшой глиняной чаше с водой на двоих и класть одно полотенце.

И если после новых правил ей приходилось слышать недовольные речи, произносимые за ее спиной, то сейчас поведение ее подданных за столом и в минуты отдыха было вполне приличным и не вызывало в её душе раздражения.

Как и предполагала Анна, после ночной трапезы супруг сразу же отправился в свою опочивальню, но утром пришел к ней и, как обычно, сел в свое кресло за столом.

Она уже была одета и незадолго до прихода Генриха вернулась из детской, где покормила сына. Они обменялись обычными для этого времени фразами, и Анна решила воспользоваться моментом, когда супруг был свободен и в настроении.

– Кажется, мне в голову пришла хорошая мысль, как помочь тебе держать вассалов, способных к мятежу, в повиновении, что, несомненно, может пойти на пользу королевству, – сказала она, усаживаясь рядом с супругом.

– Даже так? – с интересом спросил он и посмотрел на нее. Затем, плеснув в кубки немного вина, откинулся на спинку, приготовившись слушать.

– Полагаю, у твоих непокорных вассалов, помимо сыновей, есть жены и дочери, – начала Анна.