Текст книги "Анна – королева франков. Том 2"

Генрих, пока еще не понимая, к чему она клонит, остановил на ней свой пристальный взгляд.

– Скорее всего, что так, – наконец сказал он. – Но, возможно, не у всех.

– Ну или малолетние сестры, живущие на их попечение, – добавила Анна.

– Наверняка у многих есть. Но зачем тебе это? – все еще не разгадав хода ее мыслей, поинтересовался Генрих у супруги.

– С вашего позволения, мой король, – продолжила Анна, скромно опустив глаза, чтобы Генрих преждевременно не увидел в них озорства, которое рвалось наружу, – я бы хотела набрать для себя новых придворных дам.

– Потому что прежние уже надоели? – уточнил он.

– Отнюдь. Многие из них мне пришлись по душе.

– Так в чем же тогда причина? – нетерпеливо спросил супруг.

– В том, что сейчас все придворные дамы являются дочерями или женами вассалов, от которых вы не ждете явной угрозы или заговора.

Генрих насупил по привычке свои густые брови, пытаясь вникнуть в суть того, что хочет от него супруга.

– А нельзя ли побыстрее поставить меня в известность о том, что ты задумала? – с легким раздражением в голосе сказал он.

Анна лукаво взглянула на него и терпеливо пояснила:

– Мне нужны имена всех вассалов, которые вызывают твою тревогу. Ты можешь уже прямо сегодня объявить тем из них, кто находится сейчас при дворе, и направить вестовых к тем, кто вернулся в свои замки, что королева пожелала изменить свое ближайшее окружение.

Я же поименно назову их жен, которых желаю видеть при себе, объяснив свое желание тем, их жены будут моими спутницами и наставницами в новой для меня стране, обычаи и нравы которой я не полностью усвоила.

Что касается их незамужних дочерей и малолетних сестер, они найдут в моем лице опекуншу и под моим надзором так же будут обучаться всему, что положено знать благородной даме: рукоделию, танцам, музыке, языкам и, разумеется, вере христовой. Да и женихов им помогу найти при дворе короля. Как вам мой план?

– Конечно, похвально, ma chérie, что ты так заботишься о французской знати… Но, разрази меня Бог, я не понимаю, как это поможет мне держать моих строптивых вассалов в узде.

– Официально это будет выглядеть так, как я тебе описала. А на самом деле подоплека задуманного мною будет совсем другой. И суть ее в следующем: когда при дворе будут находиться жены, дочери и сестры тех, которые склонны к интригам и недовольны твоей политикой как короля, они десять раз подумают, прежде чем войдут в сговор, чтобы с помощью оружия свергнуть тебя с трона. Ведь каждый из них будет помнить, что их жены и дочери находятся у тебя в заложницах. Не стоит недооценивать роль женщины в таких вопросах.

Генрих почесал свою бороду, обдумывая услышанное, а потом, подняв глаза на супругу, сказал:

– На первый взгляд стоящее предложение. И только дальнейшая жизнь покажет, оправдает ли оно себя. Но попробовать это осуществить нам ничего не мешает. Не исключаю того, что ты окажешься права, mon soleil. Завтра же велю Гийому де Гомецу составить необходимый список и отправить каждой даме и девушке мое королевское повеление.

Вообще-то удивляюсь тебе, ma chérie. Точнее твоей непохожести на других женщин, которые встречались в моей жизни. В тебе удачно сочетается мужской ум, столь не свойственный твоему полу, юность и невинность. В тебе для меня все так же свежо, как и прекрасно.

Анна довольно улыбнулась и, отпив глоток вина, продолжила:

– И еще у меня есть к тебе одна просьба, мой король.

– Готов выслушать её, – ответил Генрих, и легкая усмешка согнала привычную угрюмость с его лица.

– Ты знаешь, мой венценосный супруг, что год назад умер монах Мефодий, который приехал вместе со мной как мой духовник. Возможно, с вашего позволения моим духовным наставником станет епископ Мо?

– Да, хороший выбор. Я был наслышан о твоей грамотности, а потому посчитал, что Вальтер составит тебе в дальней дороге компанию в духовных беседах, к которым ты так тяготеешь. Ведь он очень начитан и имеет неуёмную склонность к знаниям. – ответил Генрих.

– Вот видите, мой король, лучшего духовного наставника мне не найти. Но я надеюсь извлечь от него выгоду не только для себя, но и для тебя.

– Каким же образом? – встрепенулся Генрих. – Ты ведь осведомлена мною, что я не люблю читать книги и разглагольствовать на религиозные и философские темы.

– А я и не склоняю тебя к этому, – возразила Анна, рассмеявшись.

– Тогда излагай, чего ты хочешь, – нетерпеливо приказал Генрих.

– Ты король, а значит, имеешь полное право распорядиться, где служить Господу епископу Вальтеру– в храме графства Мо или в королевских покоях, укрепляя духовность королевы, недавно крещенную в латинскую веру.

Что касается графа Блуа, ему, уверена, будет льстить то, что ты остановил свой выбор на епископе, который служит в епархии владений его несовершеннолетнего племянника, регентом которого он является. Да и папа Римский высоко оценит такой ход, как приближение к королю епископа такого уровня. Так что такой ход для тебя сулит только выгоду, не говоря уже обо мне.

– Кто бы знал, что в такой милой головке кроется столько ума! – воскликнул Генрих, приподнимаясь с кресла.

– Если с твоей стороны это комплимент мне, я польщена. Благодарю! – весело отреагировала Анна. А потом деловым тоном поинтересовалась:

– Так ко мне будет допущен епископ Вальтер?

Король кивнул, не сводя с нее своего теплого взгляда.

– Наверное, мне повезло с такой королевой, как вы, не так ли? – улыбаясь, спросил Генрих.

– Однозначно повезло, ваше высочество, – ответила Анна, не пряча лукавства. – И не гоже вам в этом сомневаться.

Анна была довольна тем, что отныне епископ Вальтер будет при ней. Она знала, что он искренне ее уважал и испытывал к ней чувства сродни отеческим. К тому же ей не хватало рядом человека, с которым она могла бы быть вполне искренней и на которого могла во всем положиться.

За тот год, который они провели вместе под крышей архиепископского дворца в Реймсе, она сильно привязалась к епископу Мо, видя в нем своего благожелательного наставника и отзывчивого человека, но свойственная ей осторожность не позволила сблизиться с ним настолько, чтобы она могла ему полностью доверять. Её откровенность он должен был заслужить своей преданностью ей и благонадежностью. Но сумеет ли он убедить её в этом, покажет время. Как-никак, а епископ слишком приближен к Тибо де Блуа…

Глава 31

Прошло Рождество Христово. Затем текущий год сменился новым. Филипп подрастал. Сын радовал Анну своим здоровьем, пристрастием к еде и веселым нравом. Он уже не только свободно переворачивался в люльке, но и сидел, что было его любимым занятием, ибо мог дотянуться до деревянных, покрашенных разными красками фигурок, свисавших в люльку с веревочки. Филипп часто ее обрывал, сопровождая свою шкодливость звонким смехом, и после того, как надоест рассматривать попавшие в руки фигурки, пытался затолкать их в рот и попробовать на два нижних зуба, которые появились у него к этому времени.

В первых числах наступившей весны Анна получила весточку от отца из Вышгорода. Её вместе с подарками привезли киевские купцы. Она с нетерпением вскрыла письмо и стала читать. Новости оказались горестными: «+ От князя Ярослава к дочери Анне. С печальной вестью к тебе: 14 вересня1313
  Сентябрь


[Закрыть] 65601414
  1052 год от Рождества Христова


[Закрыть] года твой старший брат Владимир освятил построенный Софийский собор в Новгороде и помер через двадцать дней. Он оставил вдовой жену Александру и сына Ростислава 14 лет, ныне князя Ростовского. Киев растет. В нём уже много церквей и рынков. Я большей частью живу в Вышгороде. Составил Церковный устав и закончил Русскую правду – свод законов Руси. Собрал большую библиотеку, которую передам после смерти Софиевскому собору. Киево-Печерский монастырь уже заселили монахи. Как остался один, жизнь стала не в радость. Успеть надо до смерти закончить для твоих братьев лествичное право, по которому младший будет наследовать старшему в княжеском роде. Слабею с каждым днем, но держусь. Как ты поживаешь, моя ясочка? Послал тебе в дар меха разные, парчу узорчатую и бархат разноцветный для твоих королевских одежд да три бочонка мёда. Отправь с этими же купцами ответ. Да хранит тебя господь!»

Анна приняла подарки отцовские, порадовавшись, что купцам удалось их довезти в целости и сохранности. А могли и отобрать, поскольку много разбойников развелось на дорогах. Приказав накормить и щедро отблагодарить киевских купцов, она сказала Видогосту, самому старшему из них, прийти завтра за ответом.

Вечером, сидя за столом в своей опочивальне, она написала: «+ От Анны к батюшке Ярославу. Все твои дары получила, за что благодарствую. Погоревала о Владимире да помолилась о душе его в церкви. Я родила супругу наследника. Назвала Филиппом. Ему уже седьмой месяц пошел. Похож на Генриха, но глаза моего цвета голубого. В королевстве все грызутся между собой аки волки. Супруг мой все военными делами занимается. Приучила придворных есть не руками, а ложками, мыться по субботам в банях и облегчаться в отведенных для этого местах. Похоронила монаха Мефодия. Теперь мой духовный наставник епископ Вальтер. Он приезжал за мной. Переводами не занимаюсь. Раньше читала привезенные с собой книги, а теперь те, что дает мне епископ на латинице и греческом. Дарину и Любиславу замуж отдала за местных рыцарей. Уже привыкаю к новому месту, но тоска по родительскому дому не отпускает. От сестёр письма получаю редко. У них все нормально. Переживаю за твое здоровье, батюшка. Береги себя. Молю, чтобы Господь оберегал тебя и не оставлял без своих милостей».

Отдав на следующий день Видогосту письмо отцу, Анна погрузилась в размышления.

Генрих по-прежнему часто покидал Париж. Бывало, срывался среди ночи, а потом неожиданно возвращался то в утренние часы, то в ночные. И каждый раз внутренний двор дворца наполнялся грубыми мужскими голосами и звоном оружия. Когда являлся за полночь уставший, ложился в постель к ней, чтобы согреться теплом ее тела, и, не утруждая себя ласками или разговором, тотчас засыпал и храпел до утра.

Пробудившись в хорошем настроении, рассказывал ей о том, как приходилось усмирять распоясавшихся вассалов, которые перестали чтить в нём своего короля, а также сервов и вилланов, недовольных своими хозяевами, которые нещадно давили их налогами.

Анна лежала на спине, смотрела на бархат полога над головой и думала о том, что везде одно и тоже: хоть в Киеве, хоть во Франкии… Простому человеку даже шаг ступить нельзя, чтобы сеньор тотчас не потребовал с него ту или иную пошлину.

– Почему так жадны графы? – спросила она супруга. – Всё им мало. А ведь умрут – ничего с собой не возьмут. Предстанут пред Господом такими, как и родились.

Генрих, который сам во всем зависел от налогов, а потому взымал их, где только возможно, стал защищать своих вассалов:

– Всем нужны деньги, ma chérie. А как без них? Товары дорогие, особенно ткани и меха, да еще восточные пряности… Да и на свечи большие деньги идут. А военные расходы? Без денег армию не соберешь. Поэтому приходится думать о том, чтобы увеличить денежные поступления в королевскую или графскую казну.

– Так ведь даже у каждых ворот установлен мытный сбор, а есть случаи, что и при переходе с улицы на улицу. Откуда столько денег возьмёт бедный люд?

– Пусть трудятся больше. И не я же виноват в том, что над ними много хозяев. Если бы платили одному королю, то и жили бы богаче.

Анна знала, что королевские прево грабят народ не менее беспощадно, чем графы, однако промолчала. Ей приходилось читать в книгах, которые ей давал епископ Вальтер, что страдальцы на земле получат награду на небесах. Это успокаивало ее, хотя… она ведь сама не страдала. Выходит, будет лишена вечного блаженства? Но ответ на этот вопрос искать не пыталась, а печальные мысли, вызванные им, гнала прочь.

И ездить в Париж не любила. Во время его посещений как бы приподнималась завеса над страшным миром, от которого она была избавлена за толстыми и высокими стенами дворца, и пред ее глазами возникали картины нищеты, человеческих страданий, жалкой покорности несчастных своей судьбе.

Кто мог это изменить? Генрих смотрел на свое королевское предназначение просто: он был убежден, что самое важное для Франкии, чтобы корона сохранилась на многие века за его родом. Его рассуждения были на удивление просты:

– Король один, а сеньоров много. К тому же они берут со своих вилланов и сервов вдвое больше положенного, притесняют их бесчисленными работами и доводят до того, что люди бегут куда только могут.

– А ты не можешь прекратить это? – спросила Анна. – Ты ведь король, и они должны тебе повиноваться.

– Если бы все было так просто, – тяжело вздохнул Генрих. – Они смотрят на меня и воспринимают не как короля, а как равного среди равных. У многих из них больше земли, крестьян и горожан, больше войска, больше богатства, больше замков… Отсюда их независимость, которую они стараются показывать мне на каждом шагу. У них свои прево, суды и законы, на которые мое влияние не распространяется. И хотя своей разобщенностью и самоогороженностью, не понимая этого, они наносят ущерб королевству, повлиять на них я не могу.

– Выходит, – сказала Анна, не скрывая огорчения, – трудно определить, кто больше враг королю Франкии – немецкий император Генрих Черный или собственные герцоги и графы.

Знаешь, в Новгороде, где я родилась, протекает река Волхов, на высоком берегу которой был построен детинец Ярослава, так у нас называлось княжеское подворье. Так вот я со своими старшими сестрами ходила на песчаную полосу, которая тянулась по берегу вдоль реки. Там мы купались и играли, строя замки из мокрого песка, которые под порывами ветра рассыпались.

Вот слушаю тебя, мой супруг, и у меня появляются мысли, что наше королевство – песочный замок, который я строила в детстве. Ведь каждый синьор в нем живет как независимый властелин, а ты только делаешь вид, что твоя власть простирается на всю Франкию.

Генрих недовольно заворочался, и по его усилившемуся сопению Анна поняла, что своими речами она испортила настроение супругу и переступила дозволенную черту, но извиняться не стала, считая, что в своих выводах она права.

– Не забивай такими мыслями свою хорошенькую головку, mon soleil, – наконец произнес примирительно супруг. – Всё в мире совершается по замыслам Провидения, а если и бывают бедствия, нищета, голод или мор, то это лишь испытания, посылаемые людям, чтобы направить род человеческий на истинный путь. Следовательно, какое малое значение имеют все эти беды, о которых ты говоришь, по сравнению с вечным блаженством!

Что ж, Анна всегда поддавалась уговорам о необходимости смириться пред Небесами, хотя чувствовала, что в мире клокочут людские страсти. Что и говорить, человеческое бытие представлялось ей таким неприглядным… А разве могло быть иначе, если каждый раз, выезжая за стены дворца, она видела на каждом шагу нищету и угнетение?

Дни монотонно сменяли друг друга. Интимные отношения Анны с Генрихом вновь возобновились, но прошло почти пять месяцев, а никаких изменений в себе она не замечала. Если первый раз, когда понесла, она была совсем неопытной и не понимала, что с ней происходит, то теперь, зная необходимые признаки, она внимательно отслеживала их в себе, но напрасно.

Супруг недавно сказал ей о том, что ждет от неё еще не меньше двух сыновей, и Анна хотела оправдать его ожидания, поскольку знала, как рискованно для королевского трона иметь одного наследника. Но пока зачать никак не получалось, и она решила, что Господь наказывает ее таким образом за мысленное прелюбодейство с графом Валуа.

Поэтому в один из дней, найдя свободную минуту, она пришла в дворцовую часовню с просьбой к Господу через посредничество св. Викентия, милость которого ежедневно одаривала франков удивительными чудотворениями.

– Боже милосердный, смилостивись над рабой своей, – обратилась к нему Анна, сложив в молитвенном жесте две ладони, – укрепи волю мою и не дай пасть в бездну прелюбодейства! Я постоянно думаю о чужом супруге, а свой не в радость. Может, потому я не могу зачать другого ребенка? Освободи меня, умоляю, от греховных мыслей.

И молодая женщина стала страстно молиться, а перед ее мысленным взором стоял прекрасный лик Рауля, его горящие любовью и нежностью глаза, суровые, но такие манящие губы.

Стряхнув усилием воли с себя это наваждение, она продолжила излагать свою заветную просьбу Всевышнему:

– Осчастливь меня своей милостью и позволь зачать еще сыновей. Коль окажешь мне свое покровительство, возведу в Санлисе аббатство с церковью в твою честь как память о том, что благость твоя на меня распространилась. И буду отныне рабой твоей послушной, далекой от греховных мыслей и поступков. Да святится имя твое! Аминь!

А у Генриха была своя забота: он до сих пор никак не мог решить, с кем ему и против кого, в конце концов, заключить договор – то ли с мятежными баронами и графом Анжу против герцога Нормандии, то ли с Вильгельмом против Жоффруа Мартела.

Но, как бы там ни было, брат и его сторонники упорно склоняли его мнение в пользу Жоффруа Мартела, и в середине августа прошлого года он все же очень тепло принял его при королевском дворе в Орлеане. Поскольку эта встреча ознаменовалась рождением наследника престола, Генрих посчитал это хорошим знаком в пользу графа Анжу.

Однако явное для всех усиление дружеских отношений короля с одним из самых могущественных своих вассалов, за развитием которых Вильгельм наблюдал больше месяца, не могло дольше удерживать герцога в Руане. Его нетерпеливый и горячий нрав не позволил более пребывать в бездеятельности. Поэтому он двадцатого сентября приехал в Витри-о-Лож близ Орлеана, где в то время в своем дворце продолжал находиться король. И хотя с того времени прошло уже восемь месяцев, их разговор остался в его памяти, словно это было вчера.

Требование нормандского герцога не сближаться с графом Анжуйским Генрих выслушал терпеливо, а затем сказал:

– С кем мне дружить, а с кем враждовать я буду решать сам. Ты, Вильгельм, слишком вознесся в своем самомнении, забыв, что перед тобой король. Свое обещание по твоей защите и сохранению для тебя герцогского трона, данное мною твоему отцу, я выполнил. А потому слагаю с себя все обязательства относительно тебя, которому уже исполнилось двадцать пять лет. Тебе не кажется, что твой возраст уже не требует опеки?

Так что ты отныне становишься для меня таким же вассалом, как и остальные без поблажек с моей стороны. Твоя безудержная воинственность начинает меня волновать и вызывать мысли об угрозе королевству. К тому же весьма напрягает твое неуёмное стремление к независимости.

– Я не сделал ничего, что могло бы свидетельствовать о моем стремлении обрести независимость от своего сюзерена, – возразил герцог Нормандский. – Более того, я всячески старался избегать разногласий с вами, ваше высочество. Разве вы можете обвинить меня в обратном?

Генрих на этот вопрос ничего не ответил, чувствуя, как внутри него растет напряжение, которое он не сумел скрыть, забарабанив пальцами по столу.

– Вы же прекрасно знаете, мой король, что в Нормандии возникла мощная враждебная группировка, угрожающая моей власти как герцогу, – не унимался Вильгельм.

– Это уже твои проблемы, – холодно отреагировал Генрих, – Пора самому научиться наводить порядок в своих владениях. Я не могу вечно мчаться к тебе на помощь по первому зову. У меня самого в королевстве неспокойно, но я ведь не перекладываю свои обязанности на тебя.

– Значит, мы перестали отныне быть друзьями? – сжав зубы так, что на лице заходили желваки, прямо спросил молодой герцог.

Король недовольно дернул головой.

– Мы не ведем речь о дружбе, – наконец произнес он. – Я твой сюзерен, а ты мой вассал, который должен подчиняться, а не махать своей независимостью, как как мечом, который в любой момент может опуститься и на твою шею. Надо знать свое место, Вильгельм.

– Как я понял, вы собственноручно толкаете меня, ваше высочество, на то, чтобы из благодарного вассала и опоры королевства превратить Нормандию и меня лично в самого сильного оппонента королевской власти в Галлии, – еле сдерживая рвущийся наружу гнев, сказал герцог Нормандский. – Я не ошибся в своем предположении?

– Не бери на себя слишком много, – возмутился король. – Еще молоко на губах не обсохло, а уже угрожаешь. Где бы ты без меня был!

– Там бы, где и вы без поддержки моего отца, – не остался в долгу перед королем Вильгельм. – Что ж, политика противостояния между мной и вами – это не мой выбор, а ваш, ваше высочество. Как и инициатива в разрыве добрососедских отношений между нами. Значит, так тому и быть!

И решительной походкой герцог Нормандский покинул дворец короля.

Анна узнала от супруга об этом разговоре значительно позже, когда Генрих вернулся из Орлеана. Его недовольство Вильгельмом ей удалось погасить, но воспрепятствовать ухудшению отношений между строптивым нормандским вассалом и королем не смогла, так как супруг находился под явным влиянием Роберта Бургундского.

Поскольку Генрих не позволял ей вмешиваться в свои дела, Анне лишь со стороны приходилось наблюдать за тем, как союз между королем и Жоффруа Мартелом после примирения обретал конкретные формы и начал влиять на ситуацию в Нормандии, о чем ей писала Матильда.

Анна не видела необходимости воевать против Вильгельма Нормандского, поскольку он не проявлял никаких действий, угрожавших землям королевства, о чем не раз говорила супругу. Зато Роберт постоянно подстрекал брата к войне и, чтобы избавиться от её влияния, стал собирать в своем замке Сент – Aр не только союзников и мятежником Нормандии, но и приглашать туда Генриха, чтобы всем вместе давить на него, высказывая королю единую волю большинства.

В этот майский день Генрих, против воли Анны, которая не одобрила его поездку в Бургундию, приехал в сопровождении своей охраны в небольшой замок, находившийся несколько в стороне от Дижона, где собрались все сторонники королевского вмешательства в дела Нормандии. Его уж ждали собственные вассалы и нормандцы-заговорщики, ратовавшие за то, чтобы наказать Вильгельма за неправомерность герцогской власти, сосредоточенной у него в руках, а также своеволие и непомерно раздувшееся самомнение.

Перед взором короля в окружении холмов и виноградников раскинулась сказочная деревушка Семюр-Ан-Брионне с одной из первых бургундских крепостей. Уже издали был виден за крепостной стеной донжон с узкими окнами и две круглые башни. От замка открывалась прекрасная панорама: предгорья Мон-де-ла-Мадлен и горы Вогезы.

Все сидели в ожидании короля у огромного камина, освещавшего, несмотря на день, тусклую комнату.

Среди присутствовавших был Тибо III де Блуа, один из самых могущественных франкских баронов, преданности которому грош цена; граф Анжуйский, возобновление дружеских отношений с которым не добавляло к нему доверия; Ангерран II, граф Понтье и сеньор д’Омаль, являвшийся одновременно вассалом короля и герцога Нормандского, один из лидеров восстания нормандских баронов против Вильгельма; Рауль де Крепи, граф Валуа; Гильом VII Орёл, герцог Аквитании и граф Пуату; Роберт Бургундский, брат короля; Вильгельм де Талу граф д’Арк и Може, архиепископом Руанский – дяди Нормандского герцога.

– Мой дорогой брат, приветствую тебя, – пошел навстречу вошедшему королю Роберт, раскрыв объятия.

С фальшивой улыбкой он обратился к жене:

– Ирменгарда, у нас дорогой гость. Принеси ему кубок для вина, пусть промочит горло после дороги.

Герцогиня с миловидной улыбкой подошла к Генриху и обняла за плечи, прижавшись к нему своим несколько располневшим после родов телом.

– Наконец вы нас посетили, ваше высочество. Я уже больше трех лет, как жена вашего брата, а вы ни разу не навестили нас. Рада видеть вас нашим гостем, но была бы еще больше рада, если бы с вами приехала и королева. Позвольте, хоть с опозданием, но все же лично поздравить вас с наследником. Эта новость в августе нас очень обрадовала. Как ваш сын?

– Растет, развивается и радует нас с супругой. А сейчас позвольте мне поздороваться с остальными гостями.

Хозяйка замка поняла, что дальнейшее продолжение разговора неуместно, и вышла из гостиной.

Короля приветствовали излишне восторженно, но он, полностью захваченный своей идеей об объединенном и богатом королевстве для своего сына, не заметил лицемерия, витавшего вокруг него.

– Ваше величество, мы все ждем только вашего сигнала, вашего первого шага, чтобы развязать себе руки, – сказал граф Анжу, смакуя вино. – Вильгельма со всех сторон кусают за пятки, так что, думаю, наше внезапное вторжение будет уместным.

– Но это же неблагородно, – усомнился Генрих. – Он вообще-то мой вассал, и я когда-то пообещал его отцу присмотреть за ним и помочь удержать герцогскую корону.

– Так ведь малолетний бастард уже вырос, превратившись во взрослого двадцати пятилетнего герцога, и помогать ему вам не обязательно, – заметил граф Понтье. – К тому же Жоффруа остается фактическим правителем Мена, откуда нам выгодно нанести удар по Нормандии.

– Помимо этого, не стоит забывать о том, что спорная территория Беллем, контроль над которой в ходе последней кампании получил герцог Нормандии, может стать базой для расширения его владений в западном направлении, – подчеркнул граф д’Арк.

– Вильгельма-бастарда окружают ненадежные, готовые на предательство люди. Даже самое незначительное поражение в этой ситуации может стать сигналом к новому мятежу, который сметет его с трона, – сказал архиепископ Руанский. – И этой расстановкой сил надо воспользоваться.

– А на кого он может опереться в случае нашего вторжения на территорию Нормандии? – спросил Генрих.

– Самые близкие к нему Роджер де Монтгомери и Уильям Фиц – Осберн, сын стюарда герцога Дьявола, – ответил Вильгельм д’Арк. – Благодаря браку с Мабель де Беллем, Роже распространил свою власть на владения Беллемского дома, расположившиеся как на южной границе Нормандии, так и в Иль-де-Франс и графстве Мэн.

– Их активное участие в событиях при Донфроне, – подчеркнул герцог Аквитании, – свидетельство того, что герцог Нормандии уже начал привлекать молодых представителей знатных родов, которые становятся его верной опорой. А ведь до этого в своей борьбе за сохранение власти герцог в значительной степени опирался на вас, ваше высочество.

– Но в ранний период своего правления Вильгельм был еще совсем мальчиком, и уже одно это предопределило моё отношения к Нормандии как к неотъемлемой части своего домена, – объяснил Генрих.

– Однако в этом году отношения между нормандской герцогской династией и королевским домом Капетингов приобрели совсем иной характер, – сказал Роберт. – Если откровенно, то битва на Валь-э-Дюне была выиграна тобой, Генрих, для герцога, а Алансон был взят герцогом в ходе борьбы против твоего противника, коим был в то время граф Анжу. Однако сейчас в Нормандии назревает мятеж, которым ты должен воспользоваться. Если выступишь против Вильгельма, восставшая нормандская знать поддержит тебя, и ты выйдешь из этого военного конфликта победителем.

– Да, сейчас раскладка сил такова, – согласился с ним Тибо III де Блуа, – что вооруженную поддержку короля должны получить противники нормандского герцога, поскольку на сегодня Нормандия из вассала и опоры Капетингов превратилась в самого сильного их оппонента в Галлии.

– Учитывая, что конфликт Жоффруа Мертела и Вильгельма продолжается, – отметил граф д’Арк, – после того, как вы, ваше высочество, и граф Анжу заключили дружеский договор, этот союз превратил вас, мой король, из главного покровителя герцога Нормандии в его самого могущественного противника. Теперь для создания кризисной ситуации, еще более опасной, чем все предыдущие, в Нормандии не хватает только нового мятежа. И мы готовы его поднять и возглавить.

– Я и Вильгельм, – поддержал брата архиепископ Руанский, – являемся, пожалуй, самыми могущественными людьми Верхней Нормандии. Наша поддержка была бы чрезвычайно важна для Вильгельма, особенно учитывая развитие ситуации в Северо-Западной части королевства. Но граф Аркский изначально относился к племяннику с пренебрежением, полагая, что тот получил герцогский титул не по праву.

– И до сих пор не изменил своего мнения, – подтвердил Вильгельм. – Я никогда ни от кого не скрывал, что являюсь человеком весьма амбициозным, а потому, не захотев подчиняться незаконнорожденному сопляку, решил стать независимым правителем хотя бы в своих землях, расположенных в долине Сены. К тому же стремление расширить свою власть и отобрать ее у герцога – бастарда жило во мне постоянно и определяло все мои поступки. И сейчас тоже.

– Да, ты, пока взрослел Вильгельм, занимал важное положение в Нормандии, – согласился с графом Аркским Ангерран II Понтье. – Об этом говорит не только величина твоих земельных владений, но и количество подписанных тобою важных документов: ведь твои подписи скрепляют акты, относящиеся к делам аббатств Жюмьеж, Сент-Уан и Сен-Вандриль, монастыря Святой Троицы и даже Руана.

– В этом ты абсолютно прав. Но в значительной степени всё это объясняется поддержкой моего брата-архиепископа.

– Но не только, – возразил Ангерран. – Ты забыл упомянуть, что женат на моей сестре Беатрисе и имеешь наследника сына Вальтера, что сделало тебя одним из самых влиятельных лиц Верхней Нормандии.

– Что ж, – согласился с доводами Генрих, на которого давили со всех сторон, – формирование мощной оппозиции внутри Нормандии совпало по времени с установлением союзнических отношений между мной и графом Анжу. И хотя процессы эти развивались независимо друг от друга, в настоящее время они воздействуют на герцогство одновременно, удваивая нависшую над ним опасность.

Наконец подал голос Рауль де Крепи, который до этого молчал, терпеливо выслушивая всех:

– На мой взгляд, герцог Вильгельм не сделал ничего, что могло бы свидетельствовать о его стремлении освободиться от власти короля. Более того, он довольно долго старался показать, что не замечает ставший уже фактом разрыв с ним. А вот королю Генриху после достижения мира с герцогом Анжу верность его вассала стала мешать, не так ли, ваше высочество?

– Что ты этим хочешь сказать? – набросился на него Роберт, не скрывая ярости в глазах.

– Только то, – усмехнулся Рауль де Валуа, не отреагировав на злобу, которая сочилась из всех пор хозяина замка, – что нормандцы-мятежники, присутствующие здесь, решили заручиться в намеченных ими планах восстания против герцога Вильгельма поддержкой короля Генриха, убеждая его занять их сторону в предстоящих военных действиях.

И выбрали весьма правильное время, когда король после удачных переговоров с Анжу явно рассчитывает сыграть позитивную роль в разрешении нормандских проблем, связанных с Вильгельмом, в свою пользу. Это его намерение, как я предполагаю, лучше других понял архиепископ Руанский. По крайней мере, он очень своевременно обратился к королю за помощью, прихватив с собой графа д’Арк. И теперь я нюхом чую, что король и герцог-бастард стоят на пороге войны, которая ознаменует начало новой эпохи в отношениях королевства франков и Нормандии.