Текст книги "Таинственные сны"

На столе её уже ждала каша из семян размолотого подсолнечника и маисовая лепешка. Быстро позавтракав, Жаисэ поспешила к отцу. Зайдя к нему в хижину, она подставила лоб для поцелуя и села, как обычно, напротив, чтобы хорошо видеть друг друга.

Белая Сова долго смотрел на неё, не говоря ни слова, а потом, тяжело вздохнув, произнес:

– Дочь, это наш последний разговор о твоем будущем с британцем перед тем, как я призову к разговору твою мать, тётю Хайалих и Бабушку Ахиоку. Ты хорошо подумала обо всём, закрыв сердце и открыв разум?

– Да, – тихо, но твердо ответила Жаисэ, глядя прямо у глаза отцу.

– Я тоже и хочу в последний раз предостеречь тебя от многих трудностей, с которыми ты столкнешься, став женой шотландца. Во-первых, с тобой не сядут за один стол другие офицеры, пока вы будете жить в форте, а если переедите в Ноксвилл, то другие знатные люди, с которыми будет общаться твой муж в соответствии со своей родословной и происхождением. Ты не сможешь посещать вместе с ним ни балы, ни званые вечера. Во-вторых, тебя за спиной, а то и в глаза будут называть распутной индианкой или дикаркой. В-третьих, с тобой не будут здороваться, а при встречах будут смотреть как бы сквозь тебя. Ты будешь изгоем в обществе, к которому принадлежит британец, и он не сможет повлиять на это. В-четвертых, тебе будут продавать в магазинах самый плохой товар по высокой цене.

Теперь о ваших будущих детях. Их ждет та же участь, что и тебя. Отличие только в одном: ты по собственному желанию и выбору обрекаешь себя на это, а детей ты такого права лишаешь, заведомо ставя их невыгодное положение. Они будут не чероки и не европейцы. Белые люди будут открыто считать их грязными индейцами, а индейцы в душе – выродками бледнолицего, даже если не осмелятся сказать это вслух. Этим ты обрекаешь своих детей на вечные мучения и лишаешь достойного будущего, наполнив душевными терзаниями их жизнь. Ты готова пройти через это?

Жаисэ ответила не сразу, осмысливая услышанное от отца. Она понимала это и раньше, но, озвученное опытным вождем, будущее ужасало её своими перспективами. А как же Алан? Чтобы этого избежать, она должна отказаться от него. Разве это ей под силу? Да она сразу же станет мертвой, будучи живой. И зачем ей жизнь без Алана? Лучше предпочесть пулю безжалостного француза или англичанина.

– Ведь мое имя имеет значение «Сильная», так неужели я трусливо отступлю перед трудностями, пожалев себя и детей? – спросила Жаисэ саму себя.

– Я готова бросить вызов всему миру, лишь быть с Аланом. Он меня защитит и никому не позволит глумиться надо мной, – твердо заявила девушка, уверенная в своей правоте.

– Тогда я предоставляю тебя своей судьбе. Делай со своей жизнью, что считаешь нужным. На то она и твоя. Всё, что мог, я тебе уже сказал и предостерег от горя, которое ждет тебя впереди. Других мер воздействия, как обращение к твоему разуму, у меня нет, но ты наглухо закрыла его от правды и истины. Значит, ты пришла в этот мир, чтобы пройти через все эти испытания, предназначенные тебе свыше, и я, простой смертный, даже будучи вождем клана, не вправе стоять у тебя на пути.

– Ты можешь идти, – сказал обреченно Белая Сова и махнул рукой в сторону выхода из хижины.

Жаисэ безмолвно подчинилась, хотя и понимала, что сильно огорчила своего отца, не оправдав его надежд на неё и не вняв голосу рассудка в ущерб велению сердца.

Сразу же после разговора с дочерью Белая Сова послал гонца к Дадаге и пригласил его на совет через три луны, в обтекаемой форме предупредив, что рассматриваемый вопрос будет касаться Жаисэ, при этом не раскрыв сути вопроса. Два дня он находился в сильном напряжении, обдумывая каждое слово, которое он скажет брату жены в защиту дочери и её выбора.

Когда вернулся посыльный чероки и передал на словах, что вождь западного клана заболел и не в состоянии проделать длинный путь, Бела Сова почувствовал облегчение, задумавшись о том, а не является ли это знаком, что он зря противится свадьбе дочери с бледнолицым. Главное препятствие к ней устранилось само собой, а это значит, что и он не должен противится.

Уже более спокойно Белая Сова призвал на совет главных женщин клана, ответственных за дочь, когда луна этим поздним вечером появится на небосклоне. Он не случайно назначил такое время. В обычные дни с появлением луны женщины уже находились в постели, отходя ко сну, поскольку вставали с восходом зари. Поэтому вождь решил, что, чувствуя усталость и желая, как можно быстрее, лечь спать, они будут сговорчивее.

Первой пришла Хайалих, Красивый Луг, за ней – Ахиока, Она Принесла Счастье, и последней – Салали,

Белка. Они в недоумение взирали на Белую Сову, не понимая, чем вызван столь поздний совет Он не стал томить их молчанием и вкратце рассказал, что Алан Росс, британский офицер, приходил к нему с просьбой отдать ему в жены Жаисэ. Он готов выполнить все требования и жениться на ней по обычаям чероки. Даже пообещал не возвращаться на родину в Шотландию и остаться здесь, построив дом в Чарлстоне, когда выйдет в отставку, а до этого времени они с Жаисэ будут жить в его доме в форте.

Дадага не смог приехать на наш совет из-за болезни. Я посылал за ним. Так что будем решать судьбу Жаисэ сами

– Она согласна выйти за британца замуж, утверждая, что они любят друг друга, – закончил вождь свое повествование и посмотрел внимательно на женщин, чтобы определить их реакцию на эту неожиданную новость.

Салали заплакала, громко причитая и жалея свою дочь, которая по молодости лет не знает, что творит.

– А если он бросит её с детьми и уедет, наигравшись с красавицей – дикаркой? – спросила она, умоляюще глядя на мужа.

– Воспитаем их, как настоящих чероки, – уверенно сказал он, нисколько не покривив душой. – Ведь они же будут нашими внуками с индейской кровью.

– А может ты запретишь ей видеться с этим бледнолицым? – с надеждой уточнила она. – Ведь в крови наших внуков, если они у них родятся, будет течь и его кровь.

– Не мне тебе рассказывать, какой характер у нашей дочери. Она в одном платье уйдет к шотландцу и не оглянется, несмотря на скандал в клане, который вызовет её поступок. Лучше пойти ей навстречу и провести свадьбу по всем нашим обычаям, отпустив ее с миром.

Великая Бабушка, попыхивая трубкой, поддержала Белую Сову, сказав, что эта чертова девчонка все равно сделает по-своему. Надо ее поскорее выдать замуж и успокоиться.

Хайалих ничего не сказала, но согласилась со словами матери кивком головы. Пользуясь моментом, вождь предложил проголосовать – и все единодушно дали добро на союз Жаисэ и Алана Росса.

– А теперь нам надо решить, когда британец должен принести мясо оленя и на какой день назначить свадьбу.

– Через две луны на заре, не считая сегодняшнюю, чтобы Жаисэ успела сварить мясо к завтраку и подать бледнолицему, – высказала свое мнение Салали.

Мать и сестра поддержали её.

Затем, положив потухшую трубку у своих ног, Ахиоку предложила провести свадьбу на седьмой день.

– Нужно подготовиться к свадьбе: и наряд невесте сшить, и наготовить еды для всех членов клана, ведь не кто иной, как вождь, выдает свою единственную дочь замуж, – подчеркнула она, глядя на Белую Сову. – К тому же, число семь олицетворяет верх чистоты и святости – трудный уровень, которого достигли только Сова и Пума. Поэтому это число имеет особое значение для чероки.

Все безоговорочно огласились, признавая мудрость Великой Бабушки. Но тут встала Салали и с

гордостью сказала, что у её дочери уже готов свадебный наряд, который она больше года вышивала речным жемчугом.

– Что ж, – сказал Белая Сова, – раз мы обо всем договорились, ты, жена, расскажи обо всем дочери, а она уже – британцу. Идите спать и пусть ночной Дух не потревожит вас плохими снами.

Женщины ушли, а Белая Сова продолжал удивляться, как легко и быстро ему удалось склонить их на сторону дочери.

– Наверное, это тоже хороший знак, – решил он, успокаивая растревоженную душу.

Жаисэ не могла успокоиться, но уже от радости, что решилась проблема ее свадьбы с Аланом. И снова бессонная ночь, но уже в мечтах об их будущей семейной жизни.

Утром они встретились на своем условном месте. Девушка рассказала любимому о том, что ему предстоит сделать. Убить оленя и освежевать его проблемы не составляло. А вот как он будет просить разрешения у Великой Бабушки, тети Жаисэ и её матери, если они, в отличие от Белой Совы, не знают ни единого слова на английском языке? Этот вопрос он задал ей, но в ответ услышал заливистый смех.

– Я научу тебя, как это сказать на языке чероки и какие слова ты услышишь в ответ, чтобы быть уверенным, что тебе разрешили на мне жениться, – пообещала Жаисэ. – Этих слов немного, так что успеешь выучить к назначенному дню. Да и умилостивишь их.

– А ты не могла бы перевести им все, что я им скажу? – с надеждой спросил Алан.

– Нет. Мне нельзя присутствовать. Мужчина без помощи женщины решает такие вопросы.

– Тогда учи меня прямо сейчас, – обреченно сказал Алан и с тоской посмотрел на свою будущую жену.

Они сели по дерево с густой листвой, чтобы не отвлекаться на жару, и Жаисэ по многу раз заставляла его повторять за ней незнакомые слова, выговаривать которые Алану удавалось с большим трудом. Хорошо, что это были одни и те же слова, с которыми он должен обратиться ко всем, кто имел право давать согласие на брак и разрешение на свадьбу. Главное, не перепутать, кого как зовут.

Алан уже к обеду справился с поставленной задачей, договорившись с Жаисэ, что она завтра проверит, как он усвоил новые слова. Затем они попрощались. Через несколько минут девушка догнала его и сказала, где вероятнее всего можно убить оленя, чтобы не тратить на его поиски целый день. Алан пересадил Жаисэ на своего коня перед собой и стал жадно целовать её, повторяя одно и то же слово «любимая».

С припухшими от поцелуев губами девушка не рискнула возвратиться в селение и поехала в свою пещеру, чтобы закончить работу с уже высохшими растениями и перевернуть коренья.

На следующий день они с Аланом виделись совсем мало. Она только успела проверить, не забыл ли он выученные вчера слова чероки, как он умчался за оленем. Жаисэ переживала, предполагая, что это задание для Алана не из легких, поскольку у него нет опыта в охоте на оленей. Она хотела предложить ему свою помощь, но побоялась рассердить, уязвив тем самым его гордость и чувство мужского достоинства. А теперь мучилась неизвестностью.

Если он завтра не принесет на заре мясо оленя, ему не дадут разрешения жениться на ней, так как посчитают неспособным прокормить семью. Да и нарушения правил и назначенных сроков не простят. Поэтому оценила заботу Алана, когда он уже поздно вечером прислал солдата с весточкой, что мясо оленя уже ждет своей участи.

Когда солдат уехал в форт, Жаисэ еще долго улыбалась, вспоминая, с каким недоумением он передавал ей эти слова, абсолютно не понимая их смысла. С легким сердце она легла спать, приготовив на утро рубаху– платье с вышитыми бисером рисунками, а также пояс, браслет и серьги, сплетенные из разноцветных бусин.

Заря заглянула в окна одновременно с тем, как Жаисэ открыла глаза. Она быстро вскочила, привела себя в порядок после сна, оделась и вышла к матери в ожидании, когда Алан постучит к ним в хижину. Мать вскоре ушла к отцу, оставив вместо себя свою младшую сестру. Жаисэ выглянула во двор и удивилась, что возле своих жилищ уже стояли в любопытном ожидании и взрослые, и дети. Значит, все знают о том, что Алан сейчас будет передавать мне свой дар.

Время в ожидании тянулось медленно, но все же долгожданный стук застал ее врасплох. Леоти не спеша пошла к выходу и, откинув полог, поклонилась раннему гостю. Он что-то сказал, но Жаисэ от волнения не разобрала, что именно. Пришла в себя, когда увидела в руках тети большой кусок оленины. Та спросила, принимает ли она этот дар от британского офицера.

Сдерживая охватившую ее дрожь, Жаисэ кивнула головой, взяла мясо и понесла его к уже горевшей печке, на которой стоял большой казан. Опустив осторожно оленину в уже горячую воду, она посмотрела на Леоти, подтвердив, что она согласна принять этого мужчину себе в мужья.

Тетка вышла к Алану, в нетерпении ожидавшему ее у входа, и, проследив взглядом за её рукой, указывавшей на хижину вождя, пошел к ней. Там его уже ждали. Сдерживая волнение, он попросил у каждого из собравшихся разрешения жениться на Жаисэ. В хижине находился и шаман клана, но он не имел решающего голоса.

Белая Сова, как и все остальные, были удивлены, что услышали речь чероки из уст бледнолицего, но не показали этого. Когда он получил согласие и разрешение, Алану предложили сесть в ожидании другой виновницы церемонии. Женщины, не стесняясь, задавали ему вопросы, на которые он отвечал с помощью вождя, переводившего на английский язык вопросы и на свой – ответы. Время тянулось для Алана неимоверно медленно.

Наконец вошла Жаисэ, неся на большом глиняном блюде куски вареной оленины. Поставив её на стол, она поочередно подошла к отцу, Великой Бабушке, Тете и матери и попросила у них согласия и разрешения выйти замуж за Алана Росса, британского офицера. Получив их, Жаисэ пригласила всех за стол отведать дар жениха.

Когда все наелись, в специально отведенном месте Великая Бабушка подожгла костер. В хижине воцарилась тишина. Все сидели серьезные, сосредоточенные, не спуская глаз с маленького костра.

– Они думают о священной Трубке, – объяснила Жаисэ далекому от их обычаев Алану.

Затем все повернулись к Белой Сове. Ивовыми щипцами он вытащил из костра несколько раскаленных углей и положил их перед собой на землю. Из кожаного мешочка он достал пучок душистой травы и бросил его на угли. Поднялся ароматный дымок. Все присутствующие простерли руки и, набрав пригоршни дыма, стали тереть ладонями лицо, волосы, одежду. Алан в таком же молчании повторял все, что делали другие.

– Мы сейчас очищаемся, чтобы получить право прикоснуться к Священной Трубке, – тихо сказала Жаисэ, не глядя на своего жениха.

Великая Бабушка снова встала, сняла с шеста сверток с трубкой и, положив его на ложе из шкур, стала развязывать четыре кожаных шнурка. Снова Белая Сова бросил пучок душистой травы на угли, окуривая дымом сверток, и затянул первую из четырех священных песен, какие поются при разворачивании трубки. Все присутствующие стали ему подтягивать.

Затем вождь развернул сверток и поставил на шкуру оленя великую Трубку Мира, выточенную из белого камня с семью чубуками, дабы все присутствующие могли сообща курить её. Они сели вокруг нее, взяли по чубуку и по знаку Белой Совы начали сосредоточенно курить.

– Это истинный церемониальный символ солидарности и согласия, – сказала Алану Жаисэ. – Помимо сегодняшней церемонии, обрядовую трубку чероки курят, когда приносят жертвы богам, она сопутствует магическим и религиозным обрядам, присутствует на советах вождей, обрядах усыновления и братания, скрепляла договоры о мире, дружбе и согласии. К тому же, у индейцев в ритуале курения табака трубка рассматривается в качестве модели Вселенной. Во время ритуала пространство внешнего мира представлено силами шести кардинальных направлений, которым приносятся жертвенные дары. Относительно трубки у нашего народа существует даже легенда.

– Расскажешь? – шепотом спросил свою невесту Алан. Она кивнула головой, не отвлекаясь от курения.

Когда церемония закончилась, жениху и невесте назвали дату их свадьбы и отпустили. Когда они вышли из хижины вождя, по обе стороны прохода к воротам стояло множество индейцев, держа перед собой детей, которые осыпали их «Кукурузой Белого орла», чтобы им сопутствовало счастье.

Под восторженные крики они вышли за ворота селения и, сев на своих коней, помчались по песчаному берегу, радостно смеясь и поднимая за собой прозрачное облако брызг.

День свадьбы наступил быстро. Жаисэ облачилась в свой свадебный наряд из белой тонкой

кожи, вышитый затейливыми узорами из жемчуга. На лоб она повязала неширокую белую ленту, тоже украшенную жемчугом. На обеих руках красовались такие же браслеты.

Алан явился, облаченный в парадный офицерский мундир и белые лосины. Им предстояло пройти одночасовую церемонию, которая проводилась с разрешения вождя.

Пара подошла к костру Совета клана. Там жениха и невесту ждал Белая Сова в короне, состоящей из сетчатой шапки, которая удерживала диадему, увенчанную большими перьями. Шапка была сплетена из чёрных нитей, а диадема – вся красная и украшена мелким белым бисером, камешками, раковинами и иглами дикобраза. Перья, которые венчали диадему, были тоже белого цвета.

Спереди их длина была в два раза больше, чем сзади. Эти перья располагались в виде изогнутой линии, и кончик каждого пера был увенчан пучком волос с небольшой волосяной кисточкой, окрашенными в ярко-красный цвет.

Вождь стоял прямо, величественно держа голову и доброжелательно взирая на молодых.

– Огонь был и остается священным для чероки, а также их живой памятью. Он был с людьми с начала времен, – сказал он перед церемонией.

Рядом с ним стояла Великая Бабушка, одетая в «платье слёз» и белые мокасины из оленьей кожи и шаман.

Так как в домах у простых чероки обычно не было ножниц, женщины, присутствующие на церемонии, были в платьях из кусочков ткани, разорванной на квадраты или прямоугольники, шитые между собой.

Алана и Жаисэ сначала завернули в синие одеяла, которые олицетворяли собой слабость, печаль, неудачи и духовную депрессию. Затем родственники повели их к священному огню.

Там шаман клана благословил их союз и всех присутствующих на этой пышной церемонии, которые выступали свидетелями его добровольности. После этого пара обменялась корзинами. В корзине жениха лежало мясо и шкуры, как демонстрация его обещания кормить и одевать жену. Корзина невесты была заполнена хлебом и кукурузой, как демонстрация ее обещания развивать семью и поддерживать мужа.

Затем Алан и Жаисэ сбросили синие одеяла и родственники укутали их в одно белое одеяло, как символ общих новых дней, полных счастья, свершения и мира.

Мужчины и женщины станцевали для пары танец Огня, который сменился общей молитвой всех присутствующих о продолжении рода молодой семьи, после чего церемония завершилась. Алан и Жаисэ по обычаям индейцев чероки стали мужей и женой.

Всех пригласили на свадебный обед, после которого молодых с шутками и наставлениями проводили в хижину, специально подготовленную для первой брачной ночи.

Алан, внеся на руках свою молодую жену в хижину, с интересом огляделся. В четырех углах висели пучки табака, кедра, шалфея и свитграсса – четырех священных растений Великих озер.

Жаисэ взяла из них тот, что был заплетен в косички, подожгла его и провела окуривание хижины – и тотчас она наполнилась сладким, приятным ароматом.

– Это свитграсс. Он представляет собой волосы Матери-Земли, – объяснила она своему мужу, с интересом следившему за её действиями.

Затем она взяла пучок шалфея, поднесла к нему огонь и начала проводить ритуал «омовения», пронося дым на своей головой и головой Алана, потом над верхними и нижними частями их тел, чтобы очистить тело и ум и попросить благословения или руководства.

Оборвав иглы на кедровых веточках, Жаисэ разбросала их по полу хижины, объяснив свои действия очищающим ритуалом, который обычно выполняют только женщины.

Потом остановилась возле кровати, застеленной белой тканью, и вопросительно посмотрела на мужа, не зная, что делать дальше. Он понял её смущение и, подойдя вплотную, крепко прижал к себе.

Через минуту отодвинувшись от молодой жены, Алан горящими глазами стал пристально смотреть на нее, отмечая неизвестно когда растрепавшиеся волосы, горящие темным светом глаза и упрямую складку сочных губ. Он выдохнул проклятье и провел пальцами по черным, как смоль, волосам, расплетая их и все еще крепко удерживая ее, потом приник к ней ртом. Поцелуй был наполовину требовательным, наполовину жаждущим. Мужчина внезапно обезумел, почувствовав ее губы, язык углубился в ее рот, стремясь попробовать на вкус. Жаисэ легонько пнула его, он стремительно передвинулся, легко толкнул на кровать, коленом раздвинул ей ноги и устроился между ними, всей массой вдавив её тело в постель.

Жаисэ застонала, его язык ворвался в рот. Внезапно она почувствовала себя, как в огне, ожидание превратилась в необыкновенную, раскаленную добела страсть. Руки запутались в его волосах, ногти царапали кожу головы… она ответила на поцелуй так же отчаянно, как он дарил его.

Его бедра терлись о ее тело в первобытном ритме, толкаясь и будто не замечая тонкую кожу свадебного платья между ними. Ее кровь разливалась по венам, как лава.

Потребность раскачиваться на ней стала для Алана нестерпимой. Дернув за лиф платья, скрепленный жемчужными пуговицами, он обнажил грудь и, горячими губами обхватив набухший сосок, сильно втянул его в рот, перекатывая твердый камешек возбужденной плоти языком и слушая бессвязные вскрики Жаисэ.

Она же в этот миг подумала, что может умереть от наслаждения, несмотря на то, что он испугал её своим неконтролируемым напором и причинил боль. Алан выпустил страсть, которая всегда была в ней, лишил воли. Руки дрожали, все тело трепетало, и она жаждала большего.

Он оторвал рот от ее груди, и она, почувствовав себя брошенной, всхлипнула. Их глаза встретились: ее – огромные и ошеломленные внезапной страстью, его – суженые и горящие. Жаисэ прекрасно осознавала, чего он хочет, и понимала, что он молча ждет ее разрешения.

Потом она опять почувствовала на себе его руки и громко застонала от внезапно схлынувшего напряжения. Алан дрожащими руками стянул с нее платье и стал жадно рассматривал ее великолепную фигуру, расслабленно раскинувшуюся в ожидании ласки.

Вдруг он понял, что в настоящий момент ничто для него не имело значения, только взять ее – прямо сейчас. Его руки, лишенные нежности, прижали ее спину, затем он накрыл ее собой.

– Раздвинь ноги, – гортанно произнес он, хотя коленом уже сделал это.

Возбуждение пронзило ее.

– Да, – прошептала она, впиваясь ногтями ему в плечи. Она хотела его так, что не заботилась о том, насколько он нетерпелив. Время для соблазнения наступит позже. Прямо сейчас существовало только это быстрое первобытное спаривание.

Не было никаких любовных игр, никаких неторопливых интимных ласк или поглаживания. За эти месяцы он слишком изголодался по ней – и внезапно все преграды рухнули.

Алан еще шире раздвинул ее ноги. Она слегка вскрикнула от боли, когда он попытался войти в нее и не смог. Алан стремительно изменил положение и снова толкнулся в нее, на сей раз проникая более резко и глубоко. Вторжение пронзило все тело болью. Пытаясь приспособиться к его размерам, Жаисэ не удержалась и застонала.

Алан приподнялся на локтях, и она с изумлением посмотрела на него. Сосредоточенные голубые глаза, ставшие почти синими, лицо твердое и решительное, шея напряглась, когда он ворвался в нее.

Она выгнулась, принимая его, сердце почти разрывалось от любви. Это именно то, чего она хотела, – видеть его лицо, видеть жесткие, как у орла, глаза, отпечатать его образ в мыслях и сердце, пока он соединяет их тела. С неистребимым желание обладать друг другом мужчина и женщина были такими же чистыми и первобытными, как окружающая их природа. Теперь он стал не только ее любовью, но и ее мужчиной.

Все это для него. Жаисэ приподняла бедра, чтобы встретить его толчки, плоть трепетала под частыми сильными ударами. Он глухо застонал и передвинул под нее руки, приподнимая её бедра выше, словно хотел еще больше соединить их тела, сцепить в единое целое, чтобы потом слиться в освобождении.

Её ноги обвили его талию, руки вцепились в плечи, пока он поднимался и опускался в нее, стонущий и дрожащий.

– Я люблю тебя, – много раз повторила она, хотя губы двигались почти беззвучно.

Она закрыла глаза, ощущая нежное дуновение воздуха на щеке, тяжелый вес на себе и в себе. Жаисэ знала, что это жесткое быстрое совокупление, когда он сделал ее своей, никогда не забудется.

Они неподвижно лежали, слитые вместе. Из звуков слышались лишь шелест деревьев. Жаисэ была ошеломлена тем, что произошло: чувства в полном смятении, как будто она только что пережила шторм. Она была не в силах пошевелиться после феерического завершения их слияния.

Вдруг Алан встал и выпрямился. Его лицо стало вновь напряженным, пока он смотрел на неё.

У Жаисэ перехватило дыхание. Никогда он не казался ей таким красивым, как в этот момент: волосы прилипли к голове и ко лбу, лицо явно нуждалось в бритье, глаза горели мужским желанием. Медленно пристальный взгляд прошелся по ее лицу, потом скользнул вниз на тело, не спеша обвел контуры фигуры.

И тут она поняла, что он может видеть больше, чем контур. Она не смогла удержаться, чтобы не взглянуть вниз. Соски на груди напряглись и торчали вперед, как бы прося, чтобы их приласкали.

Жаисэ посмотрела на него снизу вверх и замерла при взгляде на его лицо. Алан уставился на нее широко открытыми глазами и с таким безумным мужским голодом, что сердце подпрыгнуло, погнав толчками кровь по венам. Ноги затряслись, потом она почувствовала себя горячей и влажной и резко вдохнула.

Он вздернул голову. Какой-то момент стоял неподвижно.

Ее губы слегка приоткрылись, дрожа. Взгляд потяжелел. Руки безвольно опустились, пока она позволяла ему разглядывать себя. Он покачнулся, самоконтроль рухнул.

И он вновь любил её, нежно и бережно. Это был уже совсем другой Алан, и Жаисэ никак не могла определиться, какой из них ей нравится больше. Он шептал ей ласковые слова, покрыл поцелуями каждый сантиметр её тела, нежно посасывал ее язык и грудь… Она сходила с ума от наслаждения, не понимая, как жила без его ласк раньше. Потом почувствовала, как его твердая плоть стала продвигалась внутрь.

– Да, – всхлипнула она.

– Прости, малышка, – произнес Алан. Слова звучали хрипло, неистово и настойчиво.

Губы переместились вниз к шее, покусывая чувствительную дугу, облизывая маленькую ямочку у основания, где четко бился пульс.

– Я не хотел быть первый раз таким грубым.

Так вот в чем дело: он сердился на себя. Но, как оказалось, это было недостаточной причиной, чтобы помешать взять ее снова. Она чувствовала голод в большом мощном теле, и снова потеря им самоконтроля дико взволновала ее. Алан всегда держался сдержанно, скрывая от нее часть своей натуры, а ее страстность нуждалась в большем. И теперь мужчина в ее объятьях обезумел от голода, потерял власть над собой от потребности в ней, и его безудержность соответствовала ее собственной неистовой страсти. Всю жизнь она жаждала такого отклика, чтобы уравновесить свой темперамент.

Жаисэ цеплялась за него, как виноградная лоза, влажное тело льнуло к нему.

– Я люблю тебя, – простонала она, потому что это единственное, что она могла сказать: единственная истинная правда.

Алан оторвался от ее шеи, лицо находилось так близко к ней, что пристальный горящий взгляд был всем, что она могла видеть.

– Я причинил тебе боль, – прорычал он.

Она не стала отрицать.

– Да, – ответила Жаисэ, прижавшись ртом к его губам, ее язык изящно исследовал их.

Его руки настолько сильно сжали ее, что она не могла дышать, но дыхание не имело значения. Имели значение только его поцелуи и любовь. И её любовь имела значение. А всё другое суета сует.

Утром к ним постучалась Великая Бабушка, которая имела право лично убедиться в невинности внучки. Увидев на белой ткани капли и мазки крови, она взяла её и чинно понесла к выходу. За ней шли одетые Алан и Жаисэ.

Остановившись за порогом, где их уже ждало не менее полутора сотен индейцев, она развернула простыню и показала всем свидетельство девственности молодой жены. Крики одобрения пронеслись в воздухе, которые перешли в песню, прославляющую чистоту невесты.

После совместного завтрака с родителями и родственниками, Жаисэ стала собирать свои немудреные пожитки. Она особенно не уделяла внимания тому, как одевается, проводя большую часть времени в седле, но нарядные вещи у неё были. Взяв холщовый мешок, она сначала положила в него рубахи-платья, снабженные бахромой, вышивкой, рисунками, бисером, ракушками и перьями, затем дюжину рубах и юбок к ним. В другой поместила различного цвета мокасины, кожаные лосины, пару плащей и несколько курток на меху. В третий, значительно меньший по размеру, мешочек, она стала складывать свои украшения: серьги, ожерелья, кольца, браслеты. Одни были из золота, другие из серебра, третьи из речного жемчуга и полудрагоценных камней. Отдельно в белую ткань завернула пояса из ракушек и бисера различного цвета. Перед тем, как положить последний, Жаисэ показала его Алану.

– Это особый вампум, – сказала она. – С его помощью можно передавать разные важные сообщения. Каждая бусинка на нём и её цвет имеют свое определенное значение: черный – недовольство, смерть, несчастье, угроза, окончание чего-то и болезнь; белый – мир, вера, истина, абсолютное и окончательное решение, полная свобода для возможностей и снятие препятствий; серый – одиночество, неудовлетворение, тревога; серебряный – прекращение спора, самообман и иллюзии; желтый – дань, быстрое принятие решения, уверенность в себе и разлука; красный – война, могущество, прорыв, победа, завершение начатого и настороженность при опасности; розовый – романтичность, доброта, любовь и страстность; оранжевый – сочувствие тяжелой утрате или горю; фиолетовый – раскаяние, воздержанность и боязнь потери независимости; зеленый – напряженное состояние, необходимость взвесить и оценить шансы на благоприятный исход, одобрение, просьба о помощи; коричневый – стабильность, преданность, успокоение и покой; синий – постоянство, упорство, настойчивость, преданность, потеря реальности и объединение; голубой – цвет надежности и согласия. Очень важны и сочетания цветов. Они на многое указывают: сочетание желтого и черного – опасность; оранжевого и черного – страх. Красно – желтый выражает активность, а красно – черный – агрессию, коричнево – зеленый – размышления, а сине – белый – спокойствие. И таких сочетаний, имеющих конкретное значений много.

Тот, кто посылает такое «письмо» должен уметь составить его из бусинок разного цвета, а тот, кто доставляет должен уметь прочитать весь его «текст». Кстати, посредством таких вампумов долгое время оформлялись договоры между белыми и индейцами.

Алан взял его у руки и стал с любопытством рассматривать.

– А какую информацию несет этот пояс? – спросил он.

– Никакую. К нему просто пришиты группами разного цвета бусинки, которые при необходимости можно использовать для сообщения, нашив их в нужном порядке на другой вампум.