Текст книги "Девушка без имени"

Розовое облако потемнело, налилось кровавым гноем гнева. Алита почувствовала, как Рекиген метнулся к кровати и взял ее за горло: пока просто взял, он и сам не знал, что готов сделать в следующую минуту. А самое главное – он боялся, пусть и не осознавал своего страха до конца.

– Не стоит, – мягко сказала Алита и открыла глаза. Рекиген наткнулся на ее взгляд, и пальцы на шее дрогнули. – Я ведь не отказываюсь тебе помочь.

Она осторожно взяла принца за запястье и медленно отвела его руку от шеи. Рекиген не сопротивлялся: то ли решил посмотреть, что будет дальше, то ли неосознанный страх стал сильнее. Алита ободряюще улыбнулась и промолвила:

– Тебе нужна подруга и соратница? Я ею буду. Тебе нужна иллюзия счастливой семьи? Я ее изображу так, что никто не подкопается. Но вот откручивать головы твоим недругам я не стану, уж извини. Мне это неприятно.

Несколько минут они сидели молча. Алита не убирала руки с запястья Рекигена, словно пыталась сдержать его гнев и страх. В конце концов принц вздохнул и признался:

– Я не думал, что так получится.

– Я тоже не думала, – сказала Алита с какой-то бесшабашной легкостью. Магия наполняла ее, заставляя чувствовать себя воздушным шариком, готовым взлететь в любую минуту. Магия меняла – сейчас Алита почти не узнавала себя. – Ну ты же умный человек, Рекиген. Если ситуацию нельзя изменить, то с ней можно смириться.

Принц печально усмехнулся.

– Значит, иллюзия счастливой семьи? – сказал он, и Алите вдруг стало жаль его. Это чувство было пронзительным, почти причиняющим боль. Она неожиданно поняла, насколько одиноким был Рекиген, седьмой принц, которым никто никогда не интересовался, не занимался и не принимал всерьез.

– Что тебе важнее? – спросила Алита, ласково погладив его по плечу. – Семья или власть?

Принц усмехнулся. Развел руками.

– Спроси ты меня утром, я бы ответил точно. А сейчас не знаю.

– Знаешь, у меня когда-то была семья, – призналась Алита. – Я думала, что она настоящая. Верила в это. Делала все для того, чтобы мой муж был счастлив, – Рекиген взглянул на нее со странным интересом, и Алита продолжала: – А в итоге оказалось, что все это так… Пыль на ветру.

Она сама удивилась той грусти, которая прозвучала в ее голосе.

– Мы с тобой несчастные люди, – заметил Рекиген. – Каждый по-своему, но несчастные.

– Не используй меня вслепую, – попросила Алита. – Я тебе помогу, только игра должна быть честной.

Принц кивнул.

– Разумеется, – ответил он. – Если уж играть, то играть без подвохов, правда?

Кровавый гной в розовом сиянии медленно таял. Алита вздохнула с облегчением, прекрасно понимая, что это всего лишь временная передышка.

Печаль Рекигена не обманула ее. Теперь Алита отлично видела всю нависшую над ней опасность. Оставалось решить, как выбраться из этого с минимальными потерями.

⁂

Лефевр занял пост директора правового департамента в первый день зимы. Снег выпал несколько дней назад, и столица, которую Лефевр теперь видел из окон своего нового кабинета, стала торжественной и чистой. Вся грязь и мерзость осени были моментально забыты. Снег заставил поверить в то, что жизнь налаживается и в этой новой жизни уже не будет места ни греху, ни горю.

За этот месяц Лефевр сумел отыскать еще пять артефактов. Четыре были мертвы, пятый оказался настолько слаб, что имел уже исключительно научный интерес, и Лефевр с чистой совестью сдал его на кафедру артефакторики. За месяц он написал Алите семнадцать писем, но так ни одного и не отправил. В этом уже не было смысла. Гуле был прав: шевелиться стоило раньше. Лефевр это прекрасно понимал, но не мог не думать и не мог, устроившись вечером в кабинете, не вынимать из папки очередной лист бумаги… Соня Тимофеева, должно быть, и не вспоминала о нем: у нее было много дел.

Лефевр не упускал из виду ни единого упоминания о ее высочестве – а столичная пресса писала об Алите чуть ли не каждый день. Принцесса действительно была крайне занятым человеком: она занималась благотворительностью, лично курировала открытие сети бесплатных школ с полным пансионом для детей из бедных слоев населения и на средства мужа начала строительство больниц для городской бедноты. В отличие от прочих членов большой королевской фамилии, ее высочество Алита была очень открытой и доброжелательной. Газеты поначалу писали об этом с легким удивлением: ни одна принцесса не стала бы разговаривать с прачкой, с искренним интересом узнавая о нуждах ее детей и оказывая помощь не на словах, а на деле, – но удивление вскоре сменилось уважением и любовью. Лефевр отмечал, что авторитет Алиты среди всех слоев столичного общества становится все более и более значительным. Она была молода, хороша собой и очень добра, она всегда готова была прийти на помощь каждому, кто нуждался в ней. Читая очередную статью, Лефевр подумал, что в этом и заключался план Рекигена. Стать мужем народной героини, обрести популярность и уважение, а затем…

А затем Алиту убьют – Лефевр вдруг понял это с невероятной, потрясающей ясностью. В качестве невинной жертвы она принесет Рекигену намного больше пользы. Столица – да что там столица, вся страна выйдет на площади, требуя отыскать и казнить виновных, и скорбящий Рекиген их найдет: например, своих старших братьев, которые решили, что принцесса слишком уж активно набирает популярность. Его величеству ничего не останется, кроме как вершить справедливый суд, и Рекиген станет наследником престола. Свет новоявленной мученицы озарит путь к трону, его высочество наверняка пообещает продолжить добрые дела своей жены, но, разумеется, ничего не сделает, а зачем? И постепенно об Алите все забудут.

В дверь постучали, и секретарь, долговязый молодой человек с удивительно глупым лицом, принес стопку конвертов на подносе.

– Почта, господин директор, – произнес он без выражения и аккуратно положил письма перед Лефевром.

Тот смерил его изучающим взглядом и подумал, что секретарь наверняка снабжает нужной информацией заинтересованных людей в министерстве. Как недавно рассказал Гуле, будущее назначение Лефевра министром весьма опечалило некоторых высокопоставленных господ. Что ж, Лефевр понимал, на что идет, когда соглашался занять должность.

– Идите, – сухо сказал он, и секретарь вышел. Решив вечером поискать в кабинете что-нибудь вроде мелких подслушивающих артефактов, Лефевр принялся разбирать почту. Деловой переписки было много – да в общем-то, почти все его время занимала работа с официальными бумагами. Впрочем, сегодня среди оранжевых конвертов государственной почты попался и один белый – частное письмо. Лефевр посмотрел на печать – стоящий на задних лапах лев держал копье – и криво усмехнулся. Сегодня вечером открывался бальный сезон, и господин Куатто решил окончательно взять в оборот новоиспеченного директора и будущего министра. Он действовал в лучших традициях деловых кругов: серьезные вещи откладывать нельзя, сейчас слишком многие начнут подбивать клинья к Страховиду. Сломав печать, Лефевр прочел, что бал начнется в восемь вечера, и семья Куатто ждет и надеется, и все такое, и все прочее… Неожиданно ему стало весело, и Лефевр ощутил какой-то бодрый азарт, знакомый по временам охоты на злонамеренных ведьм. Алита все равно потеряна навсегда, судя по дагерротипам в прессе, они с Рекигеном вполне счастливы друг с другом, а он, возможно, просто накручивает себя на пустом месте, так… Так почему нет?

Маленький глиняный шарик с отпечатком пальца, который Лефевр почему-то до сих пор носил в кармане сюртука, разумеется, не дал ему ответа.

Миледи Этель Куатто исполнилось шестнадцать в конце лета. Девушка действительно была хороша собой и со временем обещала превратиться в настоящую красавицу. Тоненькая зеленоглазая блондинка, еще по-детски порывистая в движениях, она была похожа на лань, готовую в любой момент сорваться с места и убежать. Она была подчеркнуто аристократична и нарочито хорошо воспитанна, но порой сквозь оковы строгого воспитания пробивалась совершенно детская непосредственность, и тогда миледи улыбалась гораздо шире, чем предписывал этикет, или, забываясь, указывала на что-то пальцем. Ее матушка, госпожа Катин, до сих пор сохранившая идеальную осанку и прекрасный цвет лица, постоянно одергивала дочь, а в ее холодных голубых глазах плясали огоньки того же азарта, что испытывал Лефевр.

«Интересно, кто же здесь настоящий охотник?» – подумал он, неторопливо входя в бальный зал, сверкающий золотом, огнями и драгоценностями дам, и делая вид, что не замечает семейства Куатто. Его-то, конечно, увидели сразу, но Лефевр умудрился взять другое направление, и на какое-то время его потеряли из виду. Он прошел по залу, лениво прислушиваясь к разговорам и издали оценивая товар, который господин председатель так желал ему вручить, потом решил, что незачем мучить человека, который заботится о его деньгах, и подошел к семейству Куатто – папенька и маменька вздохнули с облегчением.

В зеленых глазах Этель мелькнул ужас – так зверь в капкане мог смотреть на охотника, поднявшего ружье. Лефевр неприязненно подумал о том, насколько же надо любить деньги и связи: судя по выражению лица, господин председатель готов был сунуть ему дочку прямо сейчас – бери, делай с ней что хочешь, хоть фарш крути. Ты же одной ногой на верхушке власти, тебе все можно, только нас потом не забудь и не обдели.

«Видно будет», – мрачно подумал Лефевр и сказал:

– Искренне рад встрече, миледи Этель.

Не переставая улыбаться, матушка наградила дочку щипком, и Этель шагнула вперед и сделала реверанс.

– Я тоже рада, милорд, – робко промолвила она, изо всех сил стараясь сдержать слезы.

Раскланявшись с четой Куатто, Лефевр предложил девушке руку и неторопливо повлек ее в сторону одного из балконов – там, возле высоких окон, можно было спокойно беседовать. Этель шла как на казнь; Лефевр представил себя ее глазами, и картинка действительно вышла пугающей. Высокий уродливый тип, глава одного из самых жутких ведомств Сузы, который пытает ведьм даже в свободное время – не по работе, а уже для души, и с этим человеком придется жить под одной крышей и ложиться в постель. Лефевр подумал, что будь он на месте Этель – удрал бы так, что с собаками не нашли.

– Ну что, миледи Этель, – сказал Лефевр, когда они вошли на балкон и Этель почти без чувств опустилась на низенькую банкетку. – Страшно, правда?

Девушка прерывисто вздохнула, сдерживая слезы, и посмотрела на Лефевра с такой мольбой, что ему почти стало стыдно.

– Нет, милорд, – ответила она. – Нет, ни в коем случае.

– Врете, – мягко заметил Лефевр, усаживаясь рядом. Этель бы с удовольствием отодвинулась от него, да некуда. – Ну будет, будет так дрожать, прелестное дитя. Не бойтесь, я не кусаюсь. Ваш батюшка решил, что из нас получится прекрасная семья. Давайте думать, что станем с этим делать.

Этель снова взглянула на него, и за слезами Лефевр увидел легкий проблеск любопытства. Наверняка она не ожидала, что разговор свернет в такую сторону.

– А что мы можем с этим сделать? – спросила она.

Лефевр неопределенно пожал плечами:

– Первый вариант – это наша свадьба. Можно хоть завтра. – Этель снова вздрогнула: она явно не ожидала, что Лефевр проявит такую прыть. В конце концов, джентльмены так не спешат. – Скажу сразу: я собираюсь вам изменять. Меня мало интересуют целомудренные девушки. Я их, откровенно говоря, побаиваюсь и не знаю, что с ними делать. К тому же я люблю другую женщину, и иногда это меня очень сильно мучит.

Этель ахнула. Подобный поворот возмутил ее до глубины души.

«Скажи спасибо папе», – язвительно подумал Лефевр и продолжал:

– Вдобавок у меня тяжелая нервная работа, и в быту я просто невыносим. А самое неприятное – это то, что вы каждое утро будете видеть мою физиономию. И каждую ночь тоже. Супружеский долг никто не отменял.

Этель сидела ни жива ни мертва. Накручивала на палец золотистый локон, выбившийся из прически. На мгновение Лефевру стало жаль ее.

– Спросите меня, какой второй вариант?

– И какой же второй вариант? – девушка шмыгнула носом, вздохнула, и на персиковый шелк платья упала слезинка.

– Батюшка ведь любит вас? Ну вот и скажите ему, что я сумасшедший урод, и вы предпочтете умереть, чем выйти за меня замуж. Он пригрозит выпороть вас, запрет в чулан, даже лишит обеда – стойте на своем. Кстати, соединение двух частей куатонского масла и одной части настойки жеревеги вполне сойдет за отраву. Покажите батюшке пузырек и поднесите к губам. Даю вам слово дворянина, что он оставит вас в покое.

Этель снова шмыгнула носом и посмотрела на Лефевра уже без панического ужаса. Возможно, ему показалось, но вроде бы в ее взгляде появился какой-то практический интерес.

– Правда оставит? – спросила она.

Лефевр кивнул:

– Можете мне поверить. Выбирать, конечно, вам. Но я буду вам крайне признателен, если вы предпочтете второй вариант.

Некоторое время Этель молчала, а потом неожиданно поинтересовалась:

– А та, другая женщина… Она вас тоже любит?

В зале грянула музыка – наконец-то начались танцы. Влюбленные кавалеры сейчас кружат по паркету своих дам, господа постарше и посолиднее устраиваются за карточными столами, а Лефевр больше всего хотел отправиться домой.

– Нет, она меня не любит, – ответил он и к удивлению своему услышал искреннюю горечь в голосе.

Этель сочувственно вздохнула и сказала:

– Это прямо как в романе…

Лефевр ухмыльнулся. Конечно, о чем еще думать юной дурочке? Только о романах. Лучше уж о книжных героях, чем о том, что родители продают тебя тому, кому считают нужным, а ты и сопротивляться не можешь.

Впрочем, миледи Этель читала не только романы, потому что вдруг спросила:

– А этот ожог у вас от артефакта?

В голосе девушки звучало чистое детское любопытство. Лефевр задумчиво посмотрел на свою покалеченную руку и ответил:

– Да, верно. Разбираетесь в артефактах?

– Немного, – смущенно призналась Эстель и осторожно прикоснулась к изуродованной коже на запястье Лефевра. – Ползучий ударил, да? Я читала о них в книгах.

– Поразительно, – сказал Лефевр. – Вам не положено читать такие книги.

Этель вздохнула и отвела руку.

– Да, вы правы. Я хотела… хочу стать врачом. Но батюшка не разрешает. Говорит, что леди не должны работать…

Господин председатель был прав: ни одна женщина из благородной семьи не работала ни дня в жизни, занимаясь, в основном, своими платьями, обустройством букетов в вазах своего роскошного дома и вынашиванием и рождением детей. Большего от нее не требовалось, и, разумеется, желание дочери стать врачом поразило Куатто до глубины души. Как отец, он был совершенно прав: выдать замуж и выбить глупые мысли из головы.

– И каким же врачом? – осведомился Лефевр.

Этель посмотрела на него с искренним изумлением: наверняка никто прежде не задавал ей таких вопросов.

– Женским, – коротко ответила она. – Ну понимаете… врач-мужчина… – Этель замялась с совершенно очаровательным видом, а потом выпалила: – Когда я болела, то показывала доктору на кукле, где у меня болит. А если бы я стала врачом, то могла бы осмотреть леди как следует, и это бы не было неприлично… – голос девушки упал до шепота, и она смущенно сжала кисточку на поясе, понимая, что говорит совсем уже немыслимые вещи.

Лефевр подумал, что она сейчас расплачется. Ему вдруг очень понравилась эта худенькая девочка – было в ней, такой милой и наивной, нечто важное, то, что делало миледи Этель особенной. Для своей семьи она была всего лишь разменной монетой, способом обстряпывать дела. Не задастся с Лефевром – господин председатель найдет кому ее подсунуть. И наверняка этот кто-то не будет спрашивать, почему Этель хочет стать врачом.

– Я предложу вам третий вариант, – вдруг сказал он, то ли пожалев Этель, то ли решив уязвить ее папашу посильнее. – Выходите за меня замуж. Ваши родители будут счастливы до безумия. А я на правах супруга разрешу вам учиться врачебному делу, раз оно вам настолько по душе.

Этель посмотрела на Лефевра с ужасом и надеждой, словно не знала, что делать: то ли расплакаться, то ли броситься ему на шею. В конце концов девушка порывисто обняла его – конечно, это было совершенно немыслимо, так падать на грудь почти незнакомому мужчине, но Лефевр подумал, что иногда полезно немного пошатнуть устои. Тем более если мечта вот-вот осуществится.

– Согласны, миледи? – спросил он, мельком вспомнив старую истину, что есть добро, есть зло, а есть и выгода, и ради этой выгоды можно потерпеть и старого урода в постели.

– Согласна, – прошептала Этель и благодарно сжала его руку.

– Тогда пойдемте. Отдам вас родителям, чтобы начинали подготовку к свадьбе. И кстати, Этель, – он сделал паузу, пропуская девушку к выходу с балкона, – не бойтесь. Я не такой страшный, каким хочу казаться. Вы привыкнете.

Этель посмотрела на него так, словно перед ней предстал наяву один из героев любимого романа. Лефевр понимающе вздохнул и повел ее к родителям.

Расставшись с семейством Куатто – матушка едва не лишилась чувств от счастья, а господин председатель даже улыбнулся, что для знавших его было верной приметой невероятной радости, – Лефевр покинул бальный зал и неспешно пошел по лестнице вниз. На улице шел легкий снежок, и он решил не брать экипаж, а прогуляться пешком и все обдумать.

Лефевр почувствовал ведьму между вторым и третьим этажом и ощутил, как сзади по загривку прошла ледяная волна, а волосы на голове шевельнулись в предвкушении охоты. Ведьма была матерой и очень необычной – Лефевр не мог сказать вот так сразу, в чем заключается эта необычность, но было ясно, что впереди идет очень заковыристое отродье. Это было как в старые времена, когда Лефевр только начинал работу в инквизиции, отлавливая ведьм, и это было хорошо: он любил свою работу, любил охоту, и у этой ведьмы не было шансов.

Он настиг ее одним молниеносным движением, практически прорвав собой пространство: ведьма и пискнуть не успела, а Лефевр уже заломил ей руку, прижал к перилам и приставил к рыжему затылку маленький табельный пистоль. Ведьма была одета очень дорого и модно – в тонкое нежно-зеленое платье и легкую шубку поверх, от ее длинной белой шеи пахло какими-то едва уловимыми духами, а на изящном запястье, которое Лефевр стиснул чуть ли не до хруста, позвякивали браслеты, но он видел лишь темное облако с запахом крови. Золотистой метки регистрации в нем и в помине не было.

– Инквизиция Сузы, – процедил Лефевр, чувствуя почти забытое возбуждение от поимки опасной хищницы. – Только дернись, тварь.

– Не стреляйте, – умоляюще прошептала ведьма. Лефевр уловил терпкий запах ее страха, и этот запах опьянял похлеще самых крепких вин. – Господа ради, не стреляйте, я не делала ничего плохого…

Лефевр слегка ослабил хватку и поставил ведьму прямо. Тонкий каблучок подломился, и она едва не упала на ступени.

– Вниз, – приказал Лефевр и подтолкнул ведьму коленом. Сильная колдунья без лицензии, надо же… Пожалуй, стоит устроить взбучку своему прежнему отделу, чтоб мух не ловили, а занимались делом.

– Не стреляйте, – повторила ведьма, медленно спускаясь по лестнице. – Прошу вас…

Она снова покачнулась – подвел сломанный каблук, – и Лефевр подхватил ее под руку. Ведьма вздрогнула всем телом, разворачиваясь в его сторону, и тогда Лефевр увидел ее лицо: бледное, искаженное ужасом.

Глава 8
Глиняное солнце

К вечеру легкий снежок превратился в настоящую метель, и в ней медленно терялось все: дома, пешеходы, омнибусы, экипажи – белая пелена окутывала столицу, размывала формы и цвета, и постепенно начинало казаться, что больше нет ни земли, ни неба, только это мятущееся безмолвие.

Дом Лефевра встретил Алиту густой тишиной давно покинутого места. Маленькие лампы, в которых плавали зачарованные светлячки, не могли развеять тьму. Войдя в прихожую, Алита внезапно подумала, что входит в свой склеп – настолько сильным было давление инквизитора. Оно полностью разрушало волю и напрочь стирало все мысли о сопротивлении. Огюст-Эжен сейчас был действительно страшен: не человек – механизм уничтожения чужой души. Тяжелая душащая волна, что катилась от него, почти вбивала Алиту в землю.

– Я дал слугам отпуск, – негромко сказал Лефевр. Он сбросил пальто на диван и прошел к камину. – Здесь никого нет.

Почему-то это напугало Алиту чуть ли не до обморока. Медленно сняв шубку и сбросив-таки бесполезные сапожки, она опустилась в одно из кресел, чувствуя себя марионеткой в руках кукловода, жестокого и безжалостного. Лефевр швырнул в камин маленький золотистый шарик заклинания, и дрова сразу же объяло веселым пламенем.

– Не бойся, – глухо сказал Лефевр, не глядя в сторону Алиты. – Я подавляю, да?

Она жалко улыбнулась и кивнула. Алите до сих пор казалось, что дуло пистоля упирается в ее затылок, и это было настолько жуткое чувство, что ноги подкашивались.

– Да, – откликнулась Алита. – Подавляешь…

– Прости, – промолвил Лефевр, и в его голосе сквозь застарелую привычку втаптывать ведьм в грязь мелькнуло что-то человечное. – Ты сильно изменилась, Алита.

– Ты тоже, – негромко произнесла Алита, искренне надеясь, что инквизитор не расслышал ее.

Но он все-таки уловил эти слова, усмехнулся:

– Да, наверно. Когда твой муж придет меня убивать за твой арест?

Алита не сразу сообразила, о чем он говорит. Потом в памяти мелькнуло имя седьмого принца и растаяло.

– Рекиген на севере, – ответила она. – Официальный визит в Полярный округ.

Лефевр понимающе кивнул. Отблески огня на лице придавали ему какой-то жуткий, фанатичный вид.

– Как ты? – спросил он, стараясь говорить мягко и сердечно.

Алита поежилась: в доме было тепло, но ее снова стало знобить.

– Живу потихоньку, Огюст-Эжен, – откликнулась она. – Знаешь, ты тогда был прав. У Рекигена много хитрых планов. Ты был прав, а я тебя не слушала.

Он усмехнулся и отправил в огонь еще один шарик. Когда веселые алые языки пламени заскакали по поленьям, Лефевр отошел от камина и сел в кресло напротив Алиты. На какое-то мгновение ее накрыло соленой волной понимания: несмотря на все свое могущество, он одинок и очень несчастен – и в этом есть и ее вина тоже.

– Ты не одна, – глухо сказал Лефевр. – Что бы он ни планировал, я тебе помогу.

– Правда? – с надеждой спросила Алита. Ее постепенно стало отпускать: пусть воля инквизитора по-прежнему душила ведьму, но этот напор постепенно становился меньше и слабее.

– Конечно, – улыбнулся Лефевр. – Я тебя люблю, я тебе во всем помогу… – он откинулся на спинку кресла и сжал переносицу. – Господи, Алита, я ведь чуть тебя не пристрелил. Почему у тебя регистрации-то нет?

Алита пожала плечами. Вопрос про регистрацию она уловила как-то вскользь: в ушах до сих пор звенело: «Я тебя люблю… Я тебя люблю…»

– Не знаю, – едва слышно промолвила она. – Это правда, Огюст-Эжен?

Он отвел руку от лица и посмотрел на Алиту.

– Что?

Несколько секунд она молчала, собираясь с силами, а потом сказала:

– Я тоже тебя люблю, – на этом самообладание иссякло, и Алита почувствовала, что вот-вот расплачется. В груди почему-то стало жечь. – Почему мы с тобой такие дураки?

Лефевр поднялся из кресла и, приблизившись к Алите, протянул ей руку. Мрачная угнетающая волна, которая по-прежнему катилась от инквизитора к ведьме, теперь не была настолько мучительной. Когда Алита встала, Лефевр обнял ее и ответил:

– Не мы дураки, а я. Мне нужно было вести себя по-другому.

Алита вздохнула, слушая, как глухо и размеренно стучит его сердце. Огонь в камине снова начал гаснуть, кругом царила зимняя метельная ночь, и казалось, что ничего уже нельзя ни изменить, ни исправить – оставалось только смириться со сделанным и попробовать жить дальше.

– Прости меня, – промолвила Алита. – Если можешь, пожалуйста, прости меня за все.

Сердце пропустило один из ударов, а потом застучало снова.

– И ты меня прости, – откликнулся Лефевр. – Все должно было быть иначе.

Потом они целовались – жадно и долго, словно прощаясь друг с другом навсегда. Это было мучительно и больно, каждое прикосновение Лефевра отдавалось в теле Алиты ударом тока – возможно, именно так новая ведьминская сущность реагировала на того, кто должен был усмирять ее, но Алита ни за что не отказалась бы от этой боли и этой муки. Она успела потерять слишком много, чтобы утратить еще и себя. Потом Алита как-то вдруг поняла, что они лежат на ковре возле камина, догорающие дрова подернуты серым пеплом, но под ним до сих пор теплится ровный спокойный огонь, похожий на тот, что сейчас медленно разливался по телу Алиты. И в этот миг ей было неважно, что будет дальше, какие планы строит Рекиген, потому что сейчас в мире были только два человека, и только то, что они любят друг друга, имело какой-то смысл.

Постепенно боль ушла, и Алита вздохнула спокойнее и глубже. Теперь, когда они с Лефевром двигались в едином ритме, Алита перестала чувствовать что-либо, кроме нарастающей волны – не удовольствия, ощущение, которое сейчас охватывало ее, было намного больше и сильнее любого удовольствия. Это было какое-то идеальное совпадение внешнего и внутреннего, это был ее личный маленький рай, в котором были только любовь и желание, чтобы любимый был еще ближе, еще сильнее, еще…

Откуда-то издали послышался легкий вскрик, подхваченный зимним ветром и брошенный в пламя камина. «Да ведь это же я», – вдруг поняла Алита. Она чувствовала, как внутри пульсирует и растекается что-то горячее, слышала свое хриплое дыхание, и понимание того, что наконец-то все сделано правильно, накрыло ее с головой. А потом они долго лежали рядом, не произнося ни слова, и это тоже было правильно – в какой-то момент Алита почувствовала, что соединение их душ достигло пика и Лефевр видит себя ее глазами – видит, что он прекрасен, потому что любит и любим. И это было самым правильным.

– Почему все хорошее обязательно заканчивается? – спросила Алита, когда они все-таки поднялись с ковра, привели себя в порядок и отправились пить чай. – Я не согласна.

Лефевр усмехнулся и пододвинул ей коробку пастилы.

– Давай думать, что теперь делать, – предложил он. – Рекиген скоро вернется домой, у меня нарисовались свои матримониальные перспективы…

К своему изумлению, Алита не почувствовала ни удивления, ни досады. Почему бы и нет? Лефевр заслужил право на семейное счастье, даже на иллюзию, как выражается Рекиген.

– Я не хочу тебя отпускать, – признался Лефевр. – Не только потому, что люблю. Потому что принц строит планы, в которых ты мертвая ему выгоднее живой.

Алита понимающе кивнула. За этот месяц она смогла очень многое обдумать и решить, что Рекиген действительно ваяет из нее кого-то вроде здешней принцессы Дианы и трагическая гибель вполне вписывается в его планы. Огюст-Эжен говорил ей об этом с самого начала, но тогда она не хотела его слушать.

– Да, все так, – ответила Алита. – Вот только я пока не знаю, что со всем этим делать. Потому что формально принц не дает никаких поводов для обид или претензий, – она сделала паузу и осторожно добавила: – Рекиген – идеальный муж.

Лефевр понимающе кивнул.

– Что говорит Ахонсо? – спросил он и тотчас же задал второй вопрос: – И что с тобой сделали? Ты сейчас очень сильная ведьма. Я таких за все время работы видел три раза. Сильная и непонятная, вроде бы не злонамеренная, но в то же время темная.

Алита вздохнула и налила себе еще чаю. Порыв ветра швырнул в стекло крупную горсть снега, лишний раз напомнив, что скоро ей придется вернуться туда, где есть политика, интриги и очередной мужчина, который делает ее разменной монетой в своих замыслах.

– Ну давай по порядку. Ахонсо говорит, что пока я все делаю правильно и волноваться не о чем. Но я думаю, что он просто выжидает. И Рекиген выжидает, – она сделала паузу, а потом сказала: – Они оба хотят сделать меня виноватой. В итоге – государь ли убьет принца, или принц государя – крайней назначат меня. Ведьму.

Лефевр задумчиво потер висок и пристально посмотрел на Алиту. Взгляд был как удар плетью – она снова почувствовала, что рядом сидит не любимый и любящий человек, а инквизитор, тот, который посвятил жизнь охоте на таких, как она.

Это было жутко. Должно быть, Лефевр как-то ощутил пронизывающую дрожь Алиты, потому что отвел взгляд и сказал:

– Да, это тоже нельзя сбрасывать со счетов.

– Если бы все можно было изменить… – вздохнула Алита. В носу стало предательски щипать. – Не надо было мне выходить замуж за принца. Не надо.

Лефевр провел пальцем по скатерти, стирая невидимую пылинку. Сейчас он выглядел как человек, который несет тяжелую ношу и ничего не может с ней сделать, даже разместить на плечах поудобнее.

– Я тебя предупреждал, – еле слышно откликнулся он, и Алита внезапно ощутила укол ярости: острый, болезненный. Предупреждал он. Да уж.

– Да, – с вызовом сказала она. – И что мне оставалось? Я не дура, я понимала, что принцы не женятся на свинарках… Что ты предложил-то, кроме предупреждения?

Она вдруг поймала себя на том, что у нее гневно раздуваются ноздри. Конечно, легко ничего не сделать, а потом стоять красивым в белом и говорить, что предупреждал. Это злило не на шутку. Но, взглянув на Лефевра, Алита вдруг с невероятной ясностью поняла, что он страдает не меньше: потому что не смог поверить в то, что его тоже могут полюбить, потому что оказался слабее, чем считал, и потому, что боится ошибиться теперь.

– У меня нет никакого опыта в общении с женщинами, – с грустью признался Лефевр. – С хорошими женщинами, которые ко мне добры, – он сокрушенно вздохнул и сказал: – Надо было представить, что я говорю с Бригиттой, тогда бы… – Алита хотела было сказать, что теперь не стоит горевать из-за прошлого, но Лефевр только рукой махнул: – Не жалей меня. Это уже не нужно. Просто знай, что теперь я не допущу, чтобы ты попала в беду.

Помедлив, Алита взяла его за руку – она была тяжелой, крупной, с некрасивыми белыми шрамами на костяшках пальцев – и сказала:

– Давай забудем? Давай просто забудем? И попробуем жить дальше?

Сейчас Алита и сама не верила в то, что говорила. У нее был муж, Лефевр тоже собирался создавать семью, и больше всего Алите хотелось, чтобы эта снежная ночь не заканчивалась. Потому что день принесет только новые беды, и счастье, которое станет украденным и горьким, будет возможно только урывками.

Лефевр задумчиво погладил ее пальцы и сказал:

– Видишь ли… я знаю твое имя. Твое настоящее имя.

На мгновение Алите показалось, что из дома выкачали весь воздух и сейчас она задохнется и умрет. В висках застучало, а пальцы нервно затряслись – и, снова глядя на себя со стороны, Алита увидела, как зажимает Лефевру рот.

– Ни слова, Огюст-Эжен, – взмолилась она хриплым шепотом. – Молчи, Господа ради.

Лефевр осторожно отвел ее руку и произнес: