Текст книги "Девушка без имени"

Он больше всего боялся, что Алита мертва. Взрыв утащил ее за пределы города, а там за дело взялся Мико Мороженщик, красавец с гордым профилем и такими уверенными, спокойными глазами. Винокуров как-то дал ему знать, что инквизиция докопалась до его внешности – и Мико не стал тратить времени даром… Только бы Алита оказалась нужна ему живой: с этой мыслью Лефевр соскользнул в темноту – туда, где тонкая золотая нить утекала к разуму девушки.

Несколько раз путеводное сияние таяло, и Лефевр судорожно сжимал Рупор, умоляя его: помоги, дай мне сил! Тогда он чувствовал укол в затылок, и потерянная нить вновь возникала во мраке, текла между пальцами. Наконец он вдруг понял, что нити больше нет, и ощутил странное тепло.

– Алита, – позвал Лефевр. Казалось, тьма, в которой он плыл, стала еще гуще, но тепло никуда не делось, и Лефевр повторил: – Алита.

На несколько мгновений его накрыло волной такого ужаса, что Лефевр едва не разорвал связь сознаний. Уши заложило от вопля – так может кричать умирающее животное, понимая, что не осталось ничего, кроме него и смерти. Но Алита была жива – только охвачена паникой настолько, что не понимала, что с ней происходит.

– Алита, это я, – произнес он. – Это я, Лефевр. Я с тобой, не бойся.

Сразу же стало тихо. Лефевр парил в безмолвной тьме, пытаясь снова найти отклик. Наконец он услышал далекий голос Алиты:

– Огюст-Эжен? Это ты?

– Да, – сказал он. – Да, это я. Ты не ранена?

Рупор подпрыгнул на груди, и Лефевр вдруг увидел, что находится в небольшой комнате, похожей на монашескую келью: обстановка, во всяком случае, была самая скромная – койка, накрытая белым полотном, да грубо сколоченный деревянный стол. Неожиданно комната качнулась, заваливаясь куда-то в сторону, и перед Лефевром мелькнули грязная серая стена и крошечное окно.

– Я не ранена, – откликнулась Алита, – но мне очень страшно. Это Мико, Огюст-Эжен. Мико…

Голос девушки растаял во тьме. Лефевр впился в Рупор так, что камень недовольно уколол его крошечной молнией, зато потом Лефевр увидел Алиту со стороны: девушка потеряла сознание и упала на койку. Алита выглядела изможденной и больной, и Лефевр дал себе слово, что Мико Мороженщик попадет в его руки живым и их беседа будет очень долгой и содержательной. Он скользнул взглядом в сторону окна и увидел раннее утро, озаренные румяным солнцем горы, похожие на растопыренные пальцы великана, и сосновый лес, ползущий по ним из отступающего сиреневого сумрака.

– …Точно такой же, как на плакате, – услышал Лефевр голос Алиты: он прикоснулся к его сознанию и растаял снова.

– Я тебя вытащу, – произнес Лефевр. Он не был уверен, слышит ли его Алита, но все равно сказал: – Я узнал это место. Держись.

⁂

– А я, представляешь, вчера Антона Погремыкина видел.

Соня и Никитос валялись на кровати, ели шоколадные конфеты из коробки и отдыхали. Возвращение домой с прогулки закончилось сексом прямо в коридоре, потом они переместились на кровать и теперь набирались сил перед третьим заходом.

– И чего там Погремыкин? – спросила Соня. Антон был их однокурсником, довольно странным парнем. Все чуть ли не в открытую удивлялись, как он мог поступить в политех на бюджетное, когда точные науки были для него абсолютной, непроницаемой тайной.

Никитос отмахнулся.

– Да ну. Что взять с дебила, – сказал он, и Соня услышала в его голосе плохо скрываемое возмущение.

– Рассказывай, – попросила она, переворачиваясь на живот.

Никитос взял последнюю конфету и зашуршал золотистой оберткой.

– Узнал, что мы встречаемся и говорит: «Как ты можешь быть с этой после того, как у тебя была такая жена?» Вот ведь кретин, а?

Никитос удивил весь курс, когда после третьего семестра расписался с первой красавицей факультета Ритой Зиновьевой. Что он запал на нее, как только увидел, было естественным и понятным, но вот что в нем нашла девушка совершенно исключительной, какой-то ангельской красоты, никто не знал. Спустя полгода все снова вздрогнули: брак распался – как говорила Рита в приближенных кругах, из-за того, что Никитос оказался, во-первых, полным нищебродом, а во-вторых, практически нулем в постели.

– А ты что? – спросила Соня. Сказанное Никитосом было похоже на пощечину, прилетевшую в тот момент, когда Соня была максимально расслабленной и беззащитной.

– Ну а что ему объяснять, кретину? – вопросом на вопрос ответил Никита. – Про наше родство душ рассказывать? Про то, что ты моя половина, что я тебя люблю? Да хрен с два он поймет. Я и сказал: «Да трахается она отменно». Отшутился.

– Типа того, – усмехнулась Соня. Сказанное Никитосом язвило и жгло, она чувствовала, что вот-вот расплачется, и понимала, что не должна быть истеричкой, которая принимается реветь на пустом месте. Тем более, Никитос выглядел настолько возмущенным и обиженным дурацким поведением однокурсника…

– Поднимайся, соня. Утро наступило.

Алита встрепенулась и села на койке. В первые минуты она не могла понять, куда попала, что это за убогая комната и куда делись ее квартира и Никитос. Потом она вспомнила, как вчера в экипаже что-то хлопнуло, заполняя мир ядовитым зеленым светом, как ее выбросило на каменные плиты огромного мрачного зала, как потом рвало… Страх, который вчера истерзал ее так, что Алита на какое-то мгновение поняла, что сходит с ума, вернулся и вгрызся в живот.

– Давай-давай. Тебе надо встать.

Мико Мороженщик, небрежно привалившийся к стене у двери, был в точности таким, каким его изобразил художник на книжной обложке. При взгляде на таких мужчин у женщин начинают дрожать колени, а тело охватывает томная слабость. Алита смотрела на него и понимала, что перед ней стоит смерть. Красивая, спокойная, в дорогом костюме, смерть задумчиво посмотрела на нее и повторила:

– Тебе надо встать.

Алита спустила ноги с койки и осторожно поднялась. Пол качнулся под подошвами туфель, поплыл куда-то в сторону, но она все-таки смогла устоять. Мико одобрительно кивнул.

– Вот хорошо, – он подошел и взял Алиту за предплечья так, словно собирался закружить девушку в танце. – Боишься меня?

– Боюсь, – призналась Алита. Впрочем, она не знала слов, чтобы описать весь тот ужас, который сейчас перехватывал горло. – Очень боюсь.

Мико прикрыл глаза и снова кивнул.

– Правильно. Бойся. Впрочем, скоро все кончится, потерпи.

Он склонился к лицу Алиты, будто принюхивался к ее запаху. От Мико пахло легким одеколоном, мятной пастилкой для дыхания и чем-то еще, смутно знакомым и страшным. Алита зажмурилась.

– Пойдем, – негромко сказал Мико и осторожно повел Алиту к выходу. От ужаса у нее подкосились ноги, и Алита обмякла в его руках, понимая, что ее ведут убивать и что теперь это на самом деле – все. Никто не придет и не поможет.

– Э, так дело не пойдет, – сквозь прежнюю мягкую расслабленность в голосе Мико зазвучало раздражение, и он ударил Алиту по щеке: резко, яростно, вложив в пощечину всю скопившуюся злость. – Давай, гадина, двигайся! Шевели ногами!

Открыв дверь, Мико вытолкнул Алиту в мрачный коридор. Свет едва проникал в узенькие, затянутые паутиной и мусором окна под самым потолком. Споткнувшись о порог, Алита упала и растянулась на полу. Мороженщик подошел и несколько раз пнул ее по ноге носком узкого щегольского ботинка – уже без злости.

– И под ноги смотри, – сказал он с прежней мягкостью и протянул ей руку.

Алита оперлась на нее и медленно встала на ноги. Почему-то падение прояснило ее разум: туман рассеялся, и страх ослабил грызню. Алита подумала, что раз уж ей предстоит умереть, то ее смерть не принесет Мороженщику радости. Видимо, Мико это понял, потому что пристально посмотрел на нее.

– Лучше не пробуй сбежать. Умрешь уставшей. – Он указал на соседнюю дверь и произнес: – Иди приведи себя в порядок. Воды там в избытке. Я подожду.

За дверью обнаружилось помещение, которое служило бывшим обитателям этого места туалетом. По стене, в полуразрушенной каменной трубе, струился бодрый ручей, падал в выбитую в камне канавку и скрывался под такими же каменными стульчаками. Стена напротив двери была почти разрушена, открывая вид на горы, который в любое другое время Алита сочла бы удивительным по своей красоте. Она никогда не видела гор – розовый свет утреннего солнца медленно стекал по каменным глыбам, выступающим из тумана, растрепанные перышки облаков скользили по беззаботному синему небу, и вся картина, открывшаяся Алите, несла на себе печать томного южного очарования.

Но Алита не планировала любоваться пейзажем. Справив нужду и умывшись ледяной водой из ручейка, она подошла к пролому и выглянула наружу. Над Алитой громоздились тяжелые грубые башни – должно быть, когда-то это была неприступная крепость, но теперь славные времена были в прошлом: в обвалившихся стенах зияли провалы, поросшие молодыми деревцами, и та часть замка, в которой находилась Алита, выглядела сохранившейся лучше всего. Она свесилась из провала, пытаясь увидеть склон, и едва не вывалилась, когда в дверь постучали.

– Ты там жива?

Прикосновение страха было острым, но в то же время почти привычным. Теперь, когда она решила не сдаваться на милость победителя, было ясно, что страх скоро уйдет.

– Жива! – крикнула Алита. – Сейчас выйду!

Она не поняла, что случилось потом и отчего небо, край солнца над горами, каменные глыбы и клочья тумана вдруг завертелись пестрым рваным куполом ярмарочной карусели. То, что покрытый грязью, паутиной и крошевом край стены, на который оперлась Алита, не выдержал ее веса и рассыпался, она поняла уже потом, после того, как бешеное вращение мира перед глазами остановилось. Резкая и неожиданная тишина, охватившая горы после того, как Алита выпала из башни, взорвалась гомоном утренних птиц, журчанием ручейка, дальними вскриками животных в лесу. Алита видела над собой распахнутый зонт неба, причудливо искривленные ветви кустарника, зеленые колонны сосен и не понимала, отчего не чувствует земли.

«Я до сих пор падаю, – вдруг подумала Алита, и в этой мысли не было никаких эмоций. – Я разобьюсь на этих скалах, никогда не вернусь домой и никогда…»

Внезапно она поняла, что золотистое сияние, которое наполняло воздух вокруг, не было солнечным светом – его испускало нечто, похожее на большой мыльный пузырь: охватывая тело Алиты, он держал ее в десятке сантиметров над землей, не позволяя упасть на траву. Алита ахнула от изумления, и пузырь звонко лопнул, рассыпав по земле дождь желто-рыжих искр. Алита шлепнулась на траву, зашипела от боли в спине и тотчас же вскочила на ноги и осмотрелась. Она стояла возле подножия горы, верхушку которой, подобно старой короне, и венчал замок.

Должно быть, Мико Мороженщик изрядно удивится, когда войдет-таки в туалет и увидит, что клетка пуста, а птичка улетела. Алита издала короткий радостный возглас и продемонстрировала замку торжествующий непристойный жест, подхваченный у обитательниц дома мадам Бьотты.

Впрочем, глазеть по сторонам было некогда. Подхватив юбки, Алита выбралась из кустов, изодрав и чулки, и ноги, и, выйдя на тоненькую, почти незаметную тропинку, бросилась бежать. Пузырь, спасший ее во время падения, по всей вероятности, имел ту же природу, что и алая вспышка, поразившая скандального франта; чудом не цепляясь за камни и перепрыгивая через коряги, Алита неслась вниз по склону горы и думала о том, что ее способности злонамеренной ведьмы проявляются тогда, когда жизни угрожает опасность.

Но ее удача полностью иссякла в момент падения. Алита успела почувствовать горячее дыхание на голове и почти обернулась, когда маленький шарик, пламенеющий красным, ударил ее в затылок. Девушка свалилась в траву и застыла. Мико Мороженщик спускался из замка с размеренной медлительностью падающего осеннего листа – артефакт, который он держал в руке, позволял ему левитировать.

– Я же говорил, – произнес он, когда подошвы ботинок коснулись земли. – Умрешь уставшей.

⁂

– Это все голос. Голос в моей голове.

Алита не хотела открывать глаза. Пока блуждаешь во мраке, все не так страшно, ты не видишь опасности и можно верить, что ее не существует. Но стоит открыть глаза и посмотреть, как окажешься с ней лицом к лицу. Поэтому Алита старательно сжимала веки, а Мороженщик с невероятной аккуратностью и заботой укладывал ее на что-то твердое и теплое, похожее на каменную плиту, прогретую солнцем.

– Он рассказывает мне, что нужно сделать и как. Где встретить очередную дрянь, куда ее привести, как оттрахать и как прикончить, – продолжал Мико, и в его голосе слышались грусть и чуть ли не сожаление. – А тебя я увидел в Блюдце. И голос сказал, что с тобой сделать.

Алита шмыгнула носом, все-таки открыла глаза и увидела, что лежит на огромной каменной глыбе, напоминающей архаический алтарь. Выбитые в камне желобки и иероглифы покрывал тонкий слой рыжеватой пыли. Алита повернула голову: камень стоял в центре зала, высокие стены которого терялись где-то вдалеке, а потолок давным-давно обрушился, и теперь Алита могла видеть, как по синеве плывут клочки облаков.

– Я не собираюсь тебя трахать, – Мико Мороженщик выступил откуда-то из-за камня и аккуратно провел по лбу Алиты влажной тряпкой. Прикосновение оставило легкий прохладный след. – Потерпи, осталось недолго. Скоро полдень.

Он произнес «полдень» с настолько алчной тоской, что Алиту передернуло. В живот и запястья тотчас же впилось что-то горячее и шершавое, похожее на грубую веревку, и Алита взвизгнула от боли, словно на нее плеснули кипятком. Мико ухмыльнулся.

– Тебя держит заклинание, птичка. Будешь трепыхаться – нитки тебя перережут, – сказал он. – А ты не должна умереть раньше полудня.

Алита прикрыла глаза. Совершенно некстати вдруг захотелось есть: она вспомнила, что в последний раз ела вчера утром, в доме Лефевра, и вдруг поняла, что полностью осознает себя и готова действовать. Голод пробудил в ней стремление сражаться.

В конце концов, если смирился со скорой смертью, то вряд ли захочешь жрать.

– И как я умру? – спросила она.

Красивые губы Мико дрогнули в улыбке.

– Мы с тобой в монастыре Куазон, – сообщил он. – Его построили еще до принятия единой веры. Говорят, его построили даже тогда, когда еще и людей-то не было, – Мико сделал паузу и еще раз провел тканью по лбу Алиты. На этот раз прикосновение отозвалось не прохладой, а теплом. – На этом месте сотни лет приносили жертвы древним богам, настолько ужасным, что ты умрешь от страха, если только услышишь их имена. И если я принесу жертву одному из них на древнем месте силы, то он заберет этот голос. Выкинет его прочь из моей головы.

Голос Мико снова дрогнул. Алите показалось, что она видит правильный путь сквозь туман – во всяком случае, она точно знала, что он там есть.

– Я знаю того, кто с тобой говорит, – сказала она. Мико посмотрел на нее с легким проблеском интереса в глазах, и Алита продолжила: – Видишь ли, мы с ним знакомы. Этот человек отправил меня сюда. В твой мир, в Сузу.

Она сделала паузу и, когда Мико кивнул и произнес: «Продолжай», поняла, что это крошечная победа.

– Понимаешь, я была обычным человеком, – промолвила она, стараясь говорить максимально искренне и проникновенно. – Жила с мужем, работала, верила, что у меня все будет хорошо. А потом мой муж, Никитос, решил от меня избавиться. Закрутил роман с моей лучшей подругой… – Алита сделала паузу, прикрыла глаза. Кажется, пока все шло в нужном направлении. Она пыталась стать для Мороженщика не предметом и декорацией, а человеком. Живым существом с радостями и горестями. – И тот, чей голос ты слышишь, выкинул меня из моего мира в твой. Он заставляет тебя убивать, чтобы писать о тебе книги. И если ты меня убьешь, то голос не исчезнет. Это будет просто очередная глава, – она усмехнулась, думая о том, что сделает Мороженщик, когда ему надоест слушать. А ему рано или поздно надоест. – «О том, как Мико хотел избавиться от своей болезни и зарубил еще одну шлюху». Только вот болезнь никуда не делась.

Мороженщик молчал, аккуратно складывая тряпку, которой протирал Алитино лицо. Сложив ее, он встряхивал тряпку за уголок, старательно расправлял и принимался складывать снова. Где-то высоко-высоко щебетала беззаботная птичка, и Алита вдруг подумала, что умирать вот так, когда кругом солнце, тепло, горы и зелень, очень обидно.

– Меня зовут Клод, – отстраненно сказал он. – Клод Ренард. Откуда ты знаешь, как я выгляжу?

В горле запершило. Алита откашлялась, мельком подумав, что торжествовать пока рано, и ответила:

– А меня зовут Алита Росса. Я видела твое лицо на обложке книги. И знаю все детали твоих преступлений и все, что ты думал, когда убивал тех женщин, – она подарила Ренарду сочувствующую улыбку и пояснила: – Мой муж был фанатом этих книжек и меня заставил все прочитать. Голос никуда не денется, Клод. Его обладатель зарабатывает на тебе деньги. Тебя имеют по полной, уж извини.

Алита сказала это и сразу же испугалась, что Ренард такого уж точно не потерпит. Однако он настолько растерялся, что ничего не стал делать – просто стоял и по-прежнему разворачивал и сворачивал тряпку. Если выживу и вернусь домой, подумала Алита, то пойду в переговорщики с террористами. Она наговорила уйму всего серийному убийце и до сих пор была жива – черт возьми, это действительно был успех.

– Тебя заставили, Клод, – с искренним сочувствием сказала Алита. – Ты не был чудовищем, тебя сделали им. Для того, чтобы писать книжки для сорокалетних девственников. Зарабатывать деньги на том, что тебя мучит.

Ноздри Ренарда нервно дрогнули. Алита вдруг подумала, что сейчас она любит жизнь и хочет жить так, как никогда прежде.

– Ты одержимый, – продолжала Алита. – Несчастный страдалец, а не убийца. Я обещаю, что помогу тебе. Сними это заклинание, и пойдем домой.

По усталому лицу Ренарда скользнула тень, и, когда он поднял голову и взглянул на Алиту, она поняла, что на нее смотрит уже совсем другой человек: злобный, хитрый, тот самый, который подписал книгу для Никитоса и выкинул Алиту сюда.

– Умная девочка, – быстро и монотонно заговорил Ренард – так, словно читал на скорость. – Умная и хитрая, только оказалась набитой дурой тогда, когда дело касалось мужа. До сих пор не поняла, почему он тебя сюда отправил? Да потому, что он тебя ненавидел! Тебя, твою тупую рожу, твою стряпню, которой только свиней кормить, твою жирную задницу, твоих подружек, твои патлы рыжие! А вот твои деньги он любил, работала ты хорошо и много. Начала с секретутки, а через три года уже начальник отдела. Без койки, только за труды праведные. И квартирку твою он тоже любил, и машину, на которой по своим шалавам катался. Вот как бы оставить себе деньги, квартирку и машинку, но никогда больше не видеть твоей поганой хари?

Ренард вскинул руку и схватился за горло. В его бледно-голубых глазах мелькнуло отчаяние. Алита слушала и не чувствовала ничего, кроме боли в груди – мерзкой, тянущей боли. Кажется, по щеке пробежала слеза. Развалины замка отодвинулись и медленно уплыли в туман: теперь в мире Алиты не было ничего, кроме растущего горя. Монотонные слова Ренарда были ударами: раз, другой, третий – а Алита не могла поднять руки и заслониться. Она вообще ничего не могла.

– Умные мужики так и поступают. Выбирают трудолюбивую дуру с деньгами, вешают ей лапшу на уши и садятся на шею, – продолжал Винокуров голосом Ренарда. – А дура потом никак одуплиться не может. Что ж я делаю не так, если такой хороший человек вдруг так себя со мной ведет? И если дура начинает надоедать, то ее надо выкинуть, сперва, конечно, поиграв. Посмотрев, до каких границ можно дойти. Знаешь, чего твой Никита хотел? В открытую спать с Иркой, а ты бы просила прощения за то, что чего-то ему недодаешь, и вот он вынужден. Я, честно говоря, думал, что ты сдохнешь в том зоопарке. Живучая оказалась. Молодец. Живучая и хитрая. Я бы в твою голову залез, тобой бы поводил, – Ренард скользнул языком по губам и с сожалением закончил: – Только это невозможно, увы. У меня есть только Клод. И артефакты, которые говорят о том, что ему угрожает опасность.

Ренард умолк и нервно дернул головой, словно сбрасывал с себя нечто, причинявшее боль. Алита чувствовала, что после слов Винокурова ее будто покинула жизнь. Она, конечно, обо всем догадывалась, но теперь правду о ее семейной жизни швырнули ей в лицо – открыто и цинично, и на мгновение Алите показалось, что она захлебнулась в своем горе и уже умерла.

– Вот так, – сказал Ренард уже своим голосом и повторил: – Вот так…

В следующий миг он уже заваливался на бок, судорожно скребя по груди скрюченными пальцами. Из-за его спины разливалось тревожное голубое сияние, наполненное потрескиванием мелких белых молний. Ренард пробормотал что-то неразборчивое, его глаза закатились, и он рухнул на грязный пол зала. Голубое сияние окутало его, заключая в кокон, и Алита увидела Лефевра, который медленно входил в зал, держа в выброшенной вперед руке предмет, отдаленно похожий на револьвер. За его спиной двигались тени, в которых различались далекие силуэты людей.

«Мне это снится, – подумала Алита. – Мне просто это снится».

И, погрузившись в обморочную глубину своей боли, она не увидела, как, обогнув Лефевра, в зал вбежал принц Рекиген и бросился к алтарю. Лефевр опустил свое оружие – артефакт для ближнего боя, парализующий противника и также позаимствованный в хранилище его величества. Мико Мороженщик не подавал признаков жизни, но Лефевр знал, что через несколько часов он придет в себя уже на дыбе.

В зале как-то слишком внезапно стало очень людно: появилась местная полиция, люди из опорного отряда инквизиции, телохранители принца – узнав о том, что Мороженщик отправился с заложницей в горный монастырь, Рекиген отправил телеграмму в округ и поднял чуть ли не всех, способных держать оружие. Лефевр испытал тень признательности, не больше.

– Забирайте свою нареченную, ваше высочество, – промолвил Лефевр. – А этот – мой.

И сам не понял, чего в его словах было больше: злобы или горя.