Текст книги "Девушка без имени"

Глава 6
Настоящее имя принцессы

Разумеется, появление в столице принца Рекигена и спасенной им девушки вызвало безграничный восторг у всех жителей города. Еще бы – вырвал любимую из лап чудовища, проявил ради нее чудеса героизма и оказался не просто избалованным прожигателем жизни, а прямо-таки легендарным победителем монстров. Повторно отправлять Алиту через туннель в пространстве, проложенный артефактом, было опасно, и Рекиген с невестой поехали домой обычным поездом. На вокзале их встречали с цветами и оркестром.

Лефевр узнал об этом только через два дня. Когда Рекиген вынес Алиту из алтарного зала, он подбросил кусок разрыв-камня, открыл туннель в пространстве и отправился в допросную главного отдела инквизиции, прихватив Мороженщика. Дело было практически закрыто – сложное и неприятное дело, о которое сломали зубы несколько следователей, но Лефевр почти ничего не чувствовал. Тьма, что несла их в туннеле, почти ничем не отличалась от тьмы в его душе.

Появившись в инквизиции, Лефевр отдал Мороженщика младшему персоналу для подготовки к допросу и пошел в крошечную кофейню на втором этаже: кофе сейчас был тем волшебным эликсиром, который вернул бы его к жизни. Лефевр настолько вымотался, что никак не мог сообразить, какое время суток на дворе: то ли поздний вечер, то ли раннее утро. И какой вообще день? Неужели длится все тот же? Казалось, что с его завтрака с Алитой прошла целая вечность – горькая и тяжелая вечность со взорванным экипажем и тошнотворной вонью разрыв-камня.

Это все-таки был вечер, и Лефевру следовало догадаться об этом по разнице во времени с другой окраиной Сузы. «Все-таки путешествия через туннели не очень хорошо влияют на мозги», – устало подумал он, заказав чашку кофе и усевшись возле окна. Зевающий бармен прибавил огня в крошечной плитке и взял чистую турку, а Лефевр посмотрел на висящие над стойкой часы и с усмешкой вспомнил, как какой-то час назад его высочество вывалился за ним из туннеля и несколько мгновений изумленно щурился на южное солнышко.

Должно быть, они уже вынесли Алиту из замка. Наверно, она уже пришла в себя и с удивленным восторгом смотрит на своего спасителя и – о, чудеса Господни! – жениха. Все девушки, от скотниц до герцогинь, мечтают выйти замуж за принца, и Алите повезло. Бармен поставил перед Лефевром кружку с кофе – крепким, антрацитово-черным, от одного запаха которого волосы поднимались дыбом – и отправился дремать за стойкой. Лефевр сделал несколько глотков и подумал, что вся его ненависть и злость куда-то испарились. Совсем недавно он хотел вытянуть Мороженщику кишки через ноздри, а сейчас вообще ничего не хочет. Алита была жива, изувер пленен, и дело почти закрыто. Государь Ахонсо может готовить орден Святого Горго, обещанный за поимку злодея.

«Пусть повесит его принцу на задницу», – мрачно подумал Лефевр, осушил кружку и поднялся. Ничего не хотелось. Абсолютно ничего.

Мико Мороженщик уже был готов к допросу: висел на дыбе, смотрел весело и проницательно. Лефевр разогнал младший персонал – несмотря на поздний час, помощников набежало человек десять, всем хотелось посмотреть на знаменитого живодера – и, оставив только секретаря, подошел к Мороженщику. Ведь встретишь такого на улице и не подумаешь, что он в свободное время зверски насилует женщин, а потом избивает их чем придется. С таким интеллигентным, располагающим лицом сидят в библиотеках, конструируют дирижабли нового поколения и читают лекции в университетах.

– Имя? – спросил Лефевр.

Мороженщик качнул головой, и в его положении это скорее было похоже на вежливый поклон, и ответил:

– Клод Ренард, к вашим услугам. Готов отвечать на все вопросы без применения подручных средств, – он посмотрел в сторону пыточного инструментария, заботливо выложенного около дыбы, и в его глазах мелькнуло нечто, похожее на страх. Далекий, почти неуловимый страх.

Лефевр кивнул.

– Ну и замечательно. Вас обвиняют в зверских убийствах шестнадцати девушек за последние два года и похищении ее высочества Алиты Сузианской и Гилимерской, – в горле запершило, и Лефевр машинально прикоснулся к шее. – Вам есть что рассказать по этому поводу?

Ренард улыбнулся.

– Ее высочество – это ваша осведомительница? – Лефевр кивнул, и Мороженщик спокойно сообщил: – Она обещала помочь мне.

Секретарь презрительно хмыкнул и тотчас же снова опустил лицо к бумагам.

– Ее высочество не распоряжается в моей допросной, – холодно промолвил Лефевр. Алита все-таки молодец: убалтывала его, обещала горы золотые и тянула время. Не сдалась и не испугалась. Молодец. – Тут вам может помочь только откровенность.

– Разумеется, – произнес Ренард. – Да, господин следователь, я действительно убил всех этих женщин и похитил ее высочество Алиту. Впрочем, если бы не ваше внезапное появление с треском и блеском, то я бы ее отпустил. Она меня убедила.

Лефевр прикрыл глаза.

– Почему вы делали все это? – спросил он. – Страсть, доходящая до крайности? Ненависть к женщинам? Что?

Ренард вдруг криво оскалился и рванулся к Лефевру. Конечно, наручники удержали его, но резкое движение все равно произвело впечатление. Секретарь охнул от неожиданности, а Ренард уставился в лицо инквизитора и негромко прошипел:

– Этот Клод просто дурачок. Больной человек с расстройством мышления. Я попал на него случайно и решил остаться.

Голос – неприятный, старческий, шипящий – не принадлежал Ренарду, и Лефевр ощутил мгновенный озноб, догадавшись, кто именно с ним говорит. Первым побуждением было схватить нож и загнать под сердце Мороженщика: Лефевр с трудом смог его подавить. Секретарь выронил перо и забормотал молитву. Он решил, что на дыбе висит одержимый и демон, забравшийся в него, может вырваться в любую минуту.

– Здравствуйте, Винокуров, – прищурился Лефевр. – Как поживаете? Как книги продаются?

Во взгляде Ренарда мелькнуло искреннее уважение: он оценил соперника, и оценка оказалась высокой.

– Неплохо, неплохо, – сказал он. – Я доволен.

– Хитрая вы сволочь.

– Ну еще бы.

– Как же вы попали в голову Клода?

Ренард мечтательно ухмыльнулся.

– Верите ли, господин инквизитор, совершенно случайно. Про мое перышко вы уже в курсе, да? – Лефевр кивнул, и Ренард продолжил: – Я однажды подумал, что будет, если сказать ему: «Дорогое перо! Найди человека, который станет моими глазами и ушами в Сузе!» Я сказал, но оно не отзывалось пять долгих лет. А потом нашло этого Клода Ренарда, психически больного человека, и каким-то образом соединило наши сознания.

Секретарь опомнился и принялся записывать с такой скоростью, что перо яростно заскрипело.

– Я еще много чего пробовал попросить у пера, – произнес Ренард, – но, увы, больше ничего не вышло.

– Как оно вообще к вам попало? – поинтересовался Лефевр.

Ренард задумчиво повел плечами и тотчас же скривился от боли, пронзившей тело.

– Купил у старьевщика. Мне понравился корпус из красного дерева, – ответил он. – А потом обнаружил, что им очень удобно писать разные истории. Вдохновение накрывало, образы так и мелькали. Я уже после догадался, что оно показывало ваш мир.

– Клод Ренард – несчастный сумасшедший, – угрюмо сказал Лефевр. Желание вонзить нож в убийцу появилось снова: пока еще слабое и тихое, но он знал, что оно станет крепче и настырнее. – Не стыдно было заставлять его убивать?

Ренард ухмыльнулся.

– Вы знаете, нет. Не стыдно. Он стал героем одной из лучших книжных серий нашего мира и получил бессмертие.

Лефевр понял, что сейчас ударит. Презрительное равнодушие Винокурова действительно было каким-то демоническим. Человек не может быть таким.

– Шестнадцать девушек погибли, – сказал он, стараясь сдерживать ярость, но она все-таки звенела в его голосе. – Шестнадцать девушек отдали свои жизни. Неужели это для вас ничего не значит?

– Шлюшки. Кому они нужны?

Лефевр вдруг увидел себя со стороны: рука все-таки взяла тоненький нож и полоснула Ренарда по груди. Неглубокая царапина тотчас же взбухла каплями крови, но Ренард не почувствовал боли – он рассмеялся и произнес:

– Какие мы нервные, надо же. Да, шлюшки. Обычные потаскухи. А эта Алита просто дура. Муж уже не знал, куда от нее деваться. Вечно лезла со своими слезами и непониманиями.

Лефевру понадобилось невероятное усилие воли, чтобы опустить руку. Некоторое время он стоял молча, пытаясь совладать с собой, а Ренард вдруг рассмеялся еще громче, и в его визгливом смехе не было ничего, кроме презрения.

– Конечно, как я сразу не догадался! Ты ее трахал, да? – Ренард резко втянул носом воздух, и его бледное лицо снова растянуло болезненной ухмылкой, будто сам Мороженщик не хотел гримасничать, но чужая воля управляла его мимикой, и это причиняло ему боль. – На тебе до сих пор ее запах… Еще одна шлюха. Говорила, что любит мужа, а сама уже под другого легла.

Щелчок отпавшей челюсти секретаря услышали, должно быть, на другом конце города. Он слепо нашарил выпавшее из руки перо и несколько минут пытался собраться с мыслями и продолжить записи. Лефевр сочувственно улыбнулся.

– Как ты узнал, что мы составили портрет Мороженщика? – спросил он. Ренард сознательно провоцировал его, но Лефевр поклялся, что больше не поддастся. Дьявол говорит правду устами ангельскими и человеческими, но слова его – зло и яд.

– Мы с Клодом собрали кучу защитных артефактов, – с гордостью сообщил Ренард. – Они давали сигнал, когда приближалась опасность. Одним из них было блюдце с яблочком, зачарованное особым образом, чтоб тебе было понятнее. Оно и показало эту дуру. Хотя нет. Сонечка Тимофеева все-таки не дура. Сгнить бы ей в клетке, ан нет. Ловко тебя за яйца взяла.

Лефевр вдруг обнаружил, что стиснул челюсти так сильно, что голова начала гудеть – только после этого он понял, что Ренард назвал настоящее имя Алиты. Сонечка Тимофеева. Не Солия и не Сокия, как привиделось Лефевру, а София. Это понимание было похоже на удар в висок.

Ренард пристально взглянул в лицо инквизитора и негромко произнес по-русски, должно быть решив, что Лефевр его не поймет:

– Да. Софья Тимофеева. Только тебе это ничем не поможет. Одного имени мало, чтобы открыть проход между мирами. Но даже если ты и выкопаешь артефакт, который для этого нужен, – Ренард рассмеялся, тонко и хрипло, и продолжил: – Ты все равно ее не отпустишь.

Лефевр с нарочитым безразличием пожал плечами и ответил тоже по-русски – и этот ответ навсегда стер презрительную улыбку с лица Мороженщика:

– Отпущу. Можешь не сомневаться.

И вонзил-таки нож под ребро Ренарда – глубоко, по самую рукоятку.

⁂

Разумеется, никто не осудил поступка Лефевра. Убийца, да к тому же одержимый демоном, заслуживал только такого финала. Господин Ульфнар прямо сказал, что Лефевру следовало использовать не нож, а многозарядный револьвер, и не в допросной, а прямо в алтарном зале. Лефевр сказал, что так бы и поступил, но Суза все-таки правовое государство, так что приходится соблюдать формальности. На том и порешили, и Лефевр, сдав отчет о деле Мороженщика, отправился домой.

Господин Ульфнар дал ему несколько дней отпуска, и первый день Лефевр провел отсыпаясь: он с удивлением обнаружил, что дефицит сна у него просто колоссальный. На второй день Лефевр решил приняться за работу и написал послание профессору Гундеготту:

 
Дорогой друг! Как вам должно быть известно из газет, дело Мороженщика закрыто. Но моя работа продолжается, и я снова нуждаюсь в вашей помощи. Мне нужно узнать все о легендарных артефактах, которые считаются утерянными. Есть ли среди них такие, что находятся в земле? Буду очень признателен, если вы пришлете мне книги о них. Интересует любая, даже самая абсурдная информация.
 

Лефевр был уверен, что Винокуров не просто так сказал «выкопаешь артефакт». Он проболтался, будучи свято уверенным, что инквизитор не говорит по-русски. Что ж, это давало Лефевру надежду. Впрочем, когда он увидел груду книг, которую, пыхтя и отдуваясь, приволок посыльный, его энтузиазм слегка поубавился.

 
Дорогой Огюст-Эжен! – писал профессор. – Вот вам для начала самые известные труды по артефакторике. Должен сказать, что вам предстоит очень большая работа: таких артефактов, какие вас интересуют, известно больше тысячи. Желаю успехов! К слову: принц уже знает об истинном происхождении своей невесты? Если нет, то советую вам хранить эту тайну сильнее, чем южные схизматики хранят свои духовные свитки.
 

Лефевр не мог не согласиться с профессором. Он не знал, зачем Алита понадобилась Рекигену, но тут и близко не было неземной любви, о которой уже растрезвонили все газеты. Бланк, приносивший господину кофе, долгое время воздерживался от вопросов, всем своим видом показывая, насколько сильно его грызет любопытство, но в итоге все-таки не вытерпел и поинтересовался:

– Простите мою дерзость, милорд, но как же миледи Алита оказалась невестой принца?

– Бланк, я превращу тебя в лягушку, – отстраненно сообщил Лефевр, не отрываясь от книги. – Это отучит тебя задавать глупые вопросы.

Бланк приподнял левую бровь: при его невозмутимости это означало высшую степень изумления.

– Хорошо, превращайте, – сказал он. – Но перед этим утолите мое любопытство.

– Пошел вон, – с прежней отстраненностью ответил Лефевр, переворачивая страницу.

Бланк пожал плечами и удалился. Когда за ним закрылась дверь, Лефевр отодвинул книгу и устало откинулся на спинку кресла. Видит Господь, он не собирался думать об Алите. Они с принцем вернулись в столицу утром и стали героями, и Лефевру оставалось только надеяться, что Алита будет осторожной и не кинется в омут с головой от радости, что принц сделал ей предложение.

Принцы не женятся на свинарках и приказчицах публичных домов. А если все-таки и женятся, то это ой как неспроста. Хорошо бы Алита поняла это.

В дверь осторожно постучали, и вошел Бланк: теперь он был удивлен настолько сильно, что запнулся за край ковра, чего с ним отродясь не бывало.

– Милорд, к вам ее высочество Алита, – промолвил он. Голос дворецкого дрожал от изумления и непонимания, и Лефевр вдруг подумал, что испытывает сходные чувства.

Он поднялся и сказал:

– Так пропусти ее сюда, что стоишь?

Бланк отступил в сторону, и в кабинет вошла Алита. Лефевр несколько мгновений смотрел на нее и не узнавал. Вроде бы это была та же самая Алита, которую он вытащил из клетки, и в то же время легкая изящная красавица, стоявшая у дверей, не имела никакого отношения к той девушке. Красавица так и искрилась счастьем. Она была словно луч весеннего солнца. Подумав так, Лефевр сразу же выругал себя за банальщину и сказал:

– Здравствуйте, Алита.

Бланк вышел из кабинета, и в коридоре тотчас же послышалось шушуканье служанок. Лефевр набросил на дверь заклинание, не позволяющее подслушивать, и произнес:

– Я очень рад вас видеть.

Алита подошла к нему и несколько минут стояла почти вплотную, не говоря ни слова и просто глядя в глаза.

– Здравствуйте, Огюст-Эжен, – наконец промолвила она. – Я ведь так и не успела вас поблагодарить. Если бы не вы…

Лефевр спросил себя, можно ли взять ее за руку – теперь, когда Алита стала невестой принца. Подумал и взял. Алита не отстранилась.

– Пустяки, – сказал он со всей возможной небрежностью. – Это моя работа – спасать девушек от чудовищ. Как вы, Алита?

В карих глазах мелькнуло что-то далекое и грустное.

– Мне надо с вами поговорить, Огюст-Эжен, – сказала она. – Принц Рекиген сделал мне предложение. И я согласилась.

Лефевр прекрасно знал, что Алита не ответит принцу отказом, но услышанная новость все равно оказалась для него ударом. Одно дело – строить догадки, другое – столкнуться самому. Он мог понять Алиту: муж каждый день говорил ей, что она дура, которую никто и никогда не полюбит, а тут целый принц замуж зовет.

– Я могу вас только поздравить, – сухо проговорил Лефевр. Держать руку Алиты в своей лапище было уже неловко, но он никак не мог заставить себя выпустить ее. – Насколько я знаю, его высочество Рекиген неплохой человек. Думаю, он сможет сделать вас счастливой.

Алита смотрела на него так, словно он подал ей жабу вместо пирожного. Лефевр подумал, что не понимает женщин. Вообще не понимает.

– Вы действительно так считаете? – спросила она. Холода в ее голосе хватило бы на все морозильные погреба столицы. Лефевр выпустил ее руку, а Алита опустилась на диван и произнесла: – Вы уверены?

Лефевр отошел к книжному шкафу и прислушался. В соседней комнате кто-то настойчиво возил по стене стаканом, пытаясь подслушать происходящее в кабинете. Должно быть, Луиз.

– Хотите правду? – спросил он, не оборачиваясь к Алите. Он не понимал, что за чувство, горькое и знобящее, растет в нем, но точно знал, что не может его удержать. – Не знаю, как в вашем мире, а в нашем принцы берут в жены ровню. Они женятся на принцессах соседних государств или на местных герцогинях, если принцесс не осталось. Но за всю историю ни один из них не взял в жены девку из публичного дома.

Он услышал, как зашуршало платье: Алита поднялась с дивана и подошла. Лефевр вдруг почувствовал аромат ее духов, легкий и сладкий.

– Посмотрите на меня, Огюст-Эжен, – потребовала она. – Раз уж говорите правду, то говорите ее мне в лицо.

Лефевр повернулся к Алите и тотчас же получил пощечину: крепкую, звонкую, от всей души. Алита смотрела на него и едва сдерживала слезы. Ее губы и кончик носа дрожали.

– Вот кем ты меня считаешь, – негромко сказала она, и первая слезинка все-таки сорвалась с пушистых темных ресниц. – Девкой из публичного дома.

Лефевр потер щеку и вдруг понял, что сейчас возьмет Алиту за плечи и как следует встряхнет, чтобы выбить дурь из головы.

– Да тебя вся Суза считает девкой из публичного дома, – произнес он, взяв себя левой рукой за правое запястье, чтобы не вцепиться в девушку. – Ты никогда, ни при каких обстоятельствах не будешь ровней людям из высшего света, хоть принцессой стань, хоть королевой. Не бывает тут прыжков из дерьма в повидло. И Рекиген это прекрасно понимает. Ты нужна ему для каких-то иных целей. Я не знаю для каких, но мне они уже не нравятся.

Алита молчала и смотрела так, что Лефевр готов был провалиться сквозь землю. Ей было больно. Невероятно больно. Лефевр понимал, что делает с ее чувствами в эту минуту: старательно подтверждает слова Никитоса о том, что Алита не достойна ничего хорошего. Она не слышит предупреждения – она слышит только то, что ее считают ничтожеством.

– Ты ревнуешь, – промолвила Алита, отведя взгляд. – Ревнуешь, только и всего.

Лефевр усмехнулся.

– Да, ревную, – признался он и удивился тому, насколько легко у него это получилось. – Но дело не в этом, Алита. Дело в том, что ты смогла спастись от одного душегуба и можешь попасть в ловушку второго. И мне за тебя страшно.

Лицо Алиты стало похоже на маску горя – некрасивую, смятую маску.

– И что ты предлагаешь? – спросила она.

Лефевр прекрасно понимал, что он может предложить хоть луну с неба – это не поможет.

– Откажись, – все-таки произнес он. – Ну не бывает такой любви, чтобы после единственного свидания так кидаться на человека. Пусть Рекиген выберет кого-то еще, чтобы столкнуть в пропасть.

Алита кивнула – не соглашаясь, просто принимая его слова.

– Я тогда просто использовала тебя, Огюст-Эжен, – негромко, но отчетливо промолвила девушка, не глядя на Лефевра. – После того видения в Блюдце мне нужно было понравиться хоть кому-то. Поднять самооценку. Она у меня и так неведомо в какой яме. Извини.

Это было похоже на дуэль. Алита сейчас отбивала удар: ей сделали больно – и она тоже хотела причинить боль. Вот только она не знала, что никакой дуэли не было. Лефевр не хотел ее ранить.

– Я знаю, – откликнулся он, пытаясь собраться с силами и превозмочь собственную муку. – Это сейчас не имеет значения, Алита. Важно то, что принц сделает тебя пешкой, а ты даже правил игры не узнаешь. Просто потому, что захотела утереть нос бывшему мужу. Дескать, гляди, Никитос. Ты меня обезьяной звал, а меня принцы в жены берут, – Лефевр неожиданно обнаружил, что как-то сразу и окончательно утратил самообладание и уже почти кричит. – Только Никитос будет твою подружку валять и ни о чем не узнает.

Он понял, что попал в яблочко и поразил Алиту в самую глубину души, когда она вдруг вскинула руки к груди, словно пыталась молиться или закрыться от него. Ее взгляд был настолько жалобным и несчастным, что Лефевр замолчал и осторожно прикоснулся к ее судорожно стиснутым рукам. Алита содрогнулась всем телом, но не отстранилась от него; Лефевр помедлил и обнял девушку, прижал к себе так, словно хотел закрыть собой от всего мира и самого себя в первую очередь.

– Прости меня, – выдохнул он в ее рыжие локоны. – Прости, я не должен был этого говорить.

Алита была напряжена настолько, что Лефевру показалось, будто он держит восковую куклу. Слова, которые они сейчас наговорили друг другу, висели в кабинете горьким серым дымом, и Лефевр знал, что никакая сила не сможет вернуть того, что они только что разрушили.

– Ты прав, – негромко откликнулась Алита. – Только больше ничего не говори.

– Алита…

– Молчи, Огюст-Эжен. Господа ради, молчи.

Так они стояли несколько долгих минут, а потом Алита повела плечами, освобождаясь из рук Лефевра, и направилась к двери, глядя вниз и не обращая внимания на то, что слезы полились еще сильнее. Она никогда настолько остро не понимала, что все кончено.

А на следующее утро Лефевр получил письмо из государевой канцелярии: принц Рекиген приглашал его стать своим шафером. И вот теперь все было действительно кончено.

⁂

– Ну, рассказывайте, миледи. Кто вы, что вы?

Его величество Ахонсо удостоил Алиту персональной аудиенцией в той части оранжереи, где выращивали белые розы – те самые крупные, растрепанные розы сорта «Фаола», которые красовались на каждом изображении Богоматери и означали чистоту и непорочность. Личный помощник государя, проводивший Алиту к месту аудиенции, коротко ей поклонился и исчез. Ахонсо сидел на скамейке и доброжелательно, но пристально рассматривал девушку. Хоть убей, он ничем не напоминал великого государя, который в молодости выиграл две мировые войны и поднял страну из руин и пепла к нынешним высотам. Седой, высокий, наполненный каким-то невероятным спокойствием, он был похож на деда, который ждет внука с уроков: обнаружив это, Алита сразу же перестала волноваться и выпустила цепочку пояса, которую нервно крутила до этого.

– Не стоит так беспокоиться, – заметил Ахонсо и похлопал по скамейке сухой желтоватой ладонью. – Садитесь-ка, и поговорим по-простому, по-семейному.

Алита послушно опустилась на скамью и спросила:

– А с чего начать?

Ахонсо ободряюще улыбнулся.

– Для начала расскажите, откуда вы. Когда Рекиген прибежал ко мне и выпросил разрешение жениться, моя служба безопасности сразу же взялась за работу. И не обнаружила в Сузе семей с фамилией Росса. Ни дворянских, ни мещанских – никаких. А ваша официальная история начинается с отчета милорда Лефевра по делу Ятти Яааппи, в котором вы принимали самое непосредственное участие. Только говорите правду, я всегда вижу, когда человек лжет.

Алита смущенно развела руками.

– Если я вам скажу, что пришла из другого мира, вы мне поверите? – спросила она.

Ахонсо одарил Алиту еще одним цепким, пронизывающим взглядом и мягко усмехнулся.

– Поверю, – неожиданно сказал он. – Конечно, это довольно необычно, но я вижу, что вы говорите правду.

– А как вы поняли, что это правда? – вдруг спросила Алита с совершенно непосредственным детским любопытством.

Ахонсо слегка сдвинул манжету рубашки и, приоткрыв левое запястье, показал Алите крошечную татуировку: маленькое солнце с витыми лучами наливалось золотистым светом.

– Особое заклинание, – сказал Ахонсо. – Когда говорят правду, солнце желтое и горячее. А когда врут, оно синее и очень холодное. И чем же вы занимались в том своем мире?

Алите показалось странным, что государь так легко принял ее слова на веру, но она решила больше не задавать вопросов.

– Сначала училась, потом много работала, – сказала она. – У меня был муж, а детей не было. Мои родители погибли несколько лет назад.

Ахонсо понимающе кивнул. Где-то среди розовых кустов пискнула птичка и тотчас же замолчала. Алита почему-то отметила, что эти розы совсем не пахнут.

– Это очень достойно, что вы трудились, – отметил государь. – Мне, честно говоря, с некоторых пор претят наши высокородные лентяйки, которым даже рукоделие не по душе. Чем же вы занимались на работе?

– Продавала недвижимость, – ответила Алита. – Дома, квартиры, землю… Это было очень интересно. Вернее, не то чтобы интересно, просто мне нравилось помогать людям. Это ведь серьезное дело – дом купить…

Она окончательно стушевалась и умолкла. Ахонсо посмотрел на нее с благосклонным уважением и улыбнулся в усы.

– Вы ведь злонамеренная ведьма, правильно?

Алита кивнула и опустила глаза, уставившись на маленький кокетливый бантик на башмачке.

– Так получилось, – ответила она. – Я случайно столкнулась с каким-то господином на улице, попросила прощения, а он стал орать на меня, обзывать… Я не хотела причинять ему вред, но… – Алита замялась, отчаянно понимая, что говорит какие-то глупости. – Оно само так вышло.

«Может быть, и хорошо, что глупости, – вдруг подумала она. – Ахонсо решит, что такая набитая дура не может стать женой его сына».

– Я всегда считал, что Рекиген приведет какую-нибудь легкомысленную кокетку с ветром в голове, – признался Ахонсо. – Учитывая, сколько времени он тратил на дам, иначе и быть не могло. А тут вдруг вы. Честно сказать, я удивлен.

Алита только руками развела: мол, что уж тут поделаешь.

– К тому же вы не врете, когда говорите, что пришли из другого мира, – продолжал государь. – В принципе, меня это не удивляет. За свою жизнь я повидал такого, что гораздо страшнее и опаснее гостьи из иной реальности. Сейчас для меня важнее то, что вы производите впечатление очень доброй и порядочной женщины. Не боитесь открыть неприятную правду. Не стараетесь понравиться мне любой ценой. Как вы в бордель-то попали?

«Господи, – внезапно подумала Алита, и эта мысль была пронзительной, умоляющей и яркой, словно вспышка молнии. – Пусть он сейчас скажет, что я хорошая девушка, но в жены принцу ну никак не подойду. И тогда со всем этим можно будет развязаться…»

– Мне нужна была работа, – призналась она. – Кто бы взял на службу ведьму? А там нужна была приказчица. Обеспечивать бесперебойную работу заведения…

– Подождите, – перебил Ахонсо. – Вы же работали с милордом Лефевром?

– Я ушла из инквизиции, – сказала Алита. Вернулось воспоминание о дыбе, и она обнаружила, что у нее нервно задрожали ноздри. – Не поладила с коллегами.

Алита поняла, что готова расплакаться. Государь доброжелательно похлопал ее по руке.

– Ну, ну, – мягко произнес он. – Не надо слез, моя дорогая. Самое плохое уже позади.

– Ваше величество, – промолвила Алита. – Можно сказать честно?

Ахонсо кивнул, и Алита сцепила руки в замок на коленях и сказала:

– Дело в том, что я не люблю Рекигена. И вряд ли и он меня любит настолько, чтобы так прямо замуж звать. Кто он и кто я? Но вот он зовет, и от Мороженщика меня тоже спас Рекиген. Нет, вы не подумайте, я ему, конечно, благодарна. Он хороший человек. Но я не понимаю, чего именно он хочет. И мне очень не по себе.

Некоторое время Ахонсо пристально рассматривал Алиту, словно никак не мог осознать, что она сказала именно это. Затем он добродушно рассмеялся, но Алита почему-то вся сжалась, будто этот смех обещал ей очередные мучения.

– Вы умница, моя дорогая, – сказал Ахонсо, отсмеявшись. – Какая же вы умница! Клянусь карами Господними, ни одна женщина не сделала бы таких выводов. Сам факт того, что принц предлагает руку и сердце, надевает шоры на глаза.

«Это не я умница, – мрачно подумала Алита. – Это мне Огюст-Эжен пытался втолковать. И я такая дура, что мы с ним разругались из-за этого навсегда».

Из-за розовых кустов показался давешний личный помощник. На подносике в его руках стоял хрустальный бокал с густой зеленой жидкостью, над поверхностью которой поднимались серые истончающиеся нити пара. Ахонсо с мрачной миной осушил бокал, и помощник снова скрылся за кустами.

– Отвар для сердца, – недовольно объяснил государь. – Приходится пить по часам. Старость не радость, знаете ли.

Алита понимающе кивнула.

– Я не знаю, что мне делать, – призналась она.

Ахонсо одобрительно покачал головой.

– Скажите совершенно откровенно, – попросил он. – Какое впечатление на вас производит Рекиген?

Алита замялась, подбирая слова, а потом вдруг выпалила:

– Бабник, весельчак и душа компании. Но очень умный бабник, – и тут же поспешно добавила: – Извините.

Государь покачал головой. Его лицо сейчас было совершенно непроницаемым – маской из золотистого дерева с прорезанными морщинами, и Алите вовсе не хотелось узнать, что именно скрывается под этой маской. Отчего-то она была уверена, что там нет ничего, кроме густой тьмы.

– Верно, – согласился Ахонсо. – Рекиген очень умен и очень хитер. Уверяю вас: гуляка и прожигатель жизни – это просто маска. На самом деле он очень серьезный, вдумчивый и ничего не делает просто так, из каприза. Я рад, что вы это поняли.

– Что же мне делать? – беспомощно спросила Алита. Никогда, даже в клетке зоопарка, она не чувствовала такого знобкого ощущения, что не владеет собственной жизнью.

Ахонсо задумчиво пожал плечами.

– Насколько я понимаю, вы еще не нашли работу? – поинтересовался он.

– Нет, – вздохнула Алита. – Все настолько быстро завертелось, что я…

– Тогда я и предложу вам работу, – улыбнулся государь. – Ничего не бойтесь и спокойно выходите замуж за Рекигена. Указ об именовании высочеством я подпишу уже сегодня. Вы, моя дорогая, станете осуществленной мечтой всех женщин стать женой принца, и это очень важно. И в общественном, и в политическом смысле. Наши высокородные кумушки, конечно, будут громко фыркать в вашу сторону, но не стоит обращать на них внимания. Ваша работа будет заключаться в том, чтобы сообщать мне сведения о планах Рекигена. Вы будете знать их все, потому что играете в них ключевую роль, – Ахонсо негромко кашлянул и похлопал себя по груди. – И меня очень интересует, что же на самом деле задумал мой амбициозный и очень умный младший сын. Ну как, согласны?

Алита улыбнулась, смущенно и жалко.

– А у меня есть выбор?

Ахонсо улыбнулся ей с прежней мягкой доброжелательностью.

– Пожалуй, нет, – ответил он. – Но с таким другом, как я, об этом не стоит переживать.

⁂

В столице уже третью неделю не прекращался проливной дождь, и город казался угрюмым и нахохлившимся, надвинувшим козырьки крыш на самые брови, а здесь, неподалеку от побережья Средиземельного моря, осень только-только начинала вступать в свои права. Она робко смывала зеленую краску с верхушек кленов, обнажая настоящий, кроваво-алый, цвет листвы, удлиняла темно-синие тени деревьев и запускала по воздуху серебристые паутинки. Выйдя из туннеля, проложенного разрыв-камнем, Лефевр устало сел на горбатую спину серого валуна и подумал, что настолько частые перемещения в пространстве при помощи магии наверняка прикончат его через несколько лет. Впрочем, это не имело значения: Лефевр всегда относился к жизни с определенным равнодушием.