Текст книги "Сталин"

Летом 1935 года со ссылкой на то, что следственные органы получили в свое распоряжение новые материалы, которые иначе освещают роль Каменева, был затеян новый процесс. На основе части 8 пресловутой 58-й статьи Уголовного кодекса РСФСР ему было предъявлено обвинение в террористических действиях против руководителей Советского государства. Каменев тогда получил дополнительный срок тюремного заключения. Именно во время второго процесса над Каменевым было распущено Общество старых большевиков, начата кампания против А. С. Енукидзе. За этими акциями угадывалось и официальное стремление узаконить новый подход к истории партии до октября 1917 года, ведь Общество старых большевиков было само по себе живой партийной историей. Енукидзе же выступал со статьями по истории революционного движения Закавказья. Тогда, в период расправы с поколением старых большевиков, настоящая, фактическая история партии не имела уже права на существование.

Концепция январского процесса 1935 года к началу 1936 года претерпела коренное изменение. К этому времени были проведены аресты, связанные с подготовкой будущего процесса, шли допросы, которые должны были подтвердить, что в стране существовал троцкистско-зиновьевский террористический центр. Собственно, пересмотр процесса 1935 года был направлен на то, чтобы доказать существование заговора объединенной оппозиции 1926 года. Из арестованных выбивали показания такого рода.

В подработанном варианте обвинительного заключения особый акцент был сделан на четверых из девятнадцати осужденных в 1935 году – Г. Е. Зиновьеве, Л. Б. Каменеве, Г. Е. Евдокимове, бывшем секретаре ЦК, и И. П. Бакаеве, бывшем председателе Петроградской губернской ЧК. На скамье подсудимых рядом с ними находились четверо бывших сторонников Троцкого – И. Н. Смирнов, старый большевик, член партии с 1899 года, бывший член ЦК, которого в Сибири называли «сибирским Лениным»; бывший нарком по делам почты С. В. Мрачковский, который в 1927 году организовал троцкистскую типографию; В. А. Тер-Ваганян, журналист, бывший главный редактор журнала «Под знаменем марксизма», с 1935 года находившийся в ссылке; наконец, Е. А. Дрейцер, руководитель охраны Троцкого, активный участник оппозиционной демонстрации 1927 года. Был арестован также И. И. Рейнгольд, бывший руководитель текстильного синдиката. Среди обвиняемых находился также писатель и драматург Р. В. Никель, который одно время возглавлял секретариат Зиновьева.

Зиновьев вначале все отрицал, но в июле вынужден был уступить насилию. Он, видимо, считал, что возможно «возвращение» в партию путем дачи ложных показаний на судебном процессе. Он полагал, что Сталин как человек, олицетворявший волю партии, вероятно, стремится к компромиссам с бывшей оппозицией, поскольку не может руководить страной без старой ленинской гвардии.

Новым указом ЦИК СССР был несколько изменен порядок проведения политических процессов, действовавший с 1 декабря 1934 года, восстановлен открытый порядок судебного заседания, разрешено использование адвокатов, можно было также подавать прошение о помиловании.

Первый публичный политический процесс по делу о так называемом «антисоветском объединенном троцкистско-зиновьевском центре» был проведен Военной коллегией Верховного суда СССР 19 – 24 августа 1936 года в Москве. Согласно предъявленному обвинительному заключению обвиняемые, выполняя прямые указания Троцкого и под его руководством, создали тайный террористический центр, который действовал в СССР с 1932 года. Этот центр якобы дал указание о покушении на Кирова, и члены центра, поддерживавшие тесные связи с гестапо, готовили убийство Сталина, Ворошилова, Кагановича, Орджоникидзе и Жданова. Обвиняемые поставили своей целью свержение Советской власти, реставрацию капитализма. Начало антипартийной деятельности Зиновьева и Каменева обвинение относило к октябрю 1917 года, подчеркивая, что с самого начала они выступали против ленинской программы строительства социализма.

Зиновьев признал себя виновным по всем неимоверным пунктам обвинения. Каменев упомянул имена Радека, Сокольникова и Преображенского, с которыми он поддерживал связь в ходе своей преступной деятельности. Он также признал себя виновным и просил, чтобы пощадили членов его семьи. Смирнов решительно отклонил обвинения в террористической деятельности, признав только то, что он входил в центр. Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила всех участников процесса к высшей мере наказания – расстрелу и полной конфискации имущества. Президиум ЦИК СССР отклонил ходатайства о помиловании осужденных. Приговор был приведен в исполнение 25 августа 1936 года.

Возникает правомерный вопрос, как могло произойти, что участники всех этих процессов, принципиальные старые большевики, многие из которых были руководителями Октябрьской революции, соратники Ленина публично, перед общественным мнением страны и мира признавали себя шпионами, террористами, иностранными агентами. Для того чтобы попытаться дать ответ на этот вопрос, мы можем пользоваться только косвенными данными. К числу первых относится получившая в то время широкое распространение версия, которая позже подтверждалась различными свидетельствами, что такие признания требовались партии, и обвиняемые в интересах партии согласились на участие в этом позорном судебном фарсе. Согласно данной версии, партия должна была продемонстрировать единство, которое было выковано в борьбе с Троцким, и она могла это сделать, только окончательно рассчитавшись со всеми оппозиционерами, которые когда-то поддерживали или могли поддерживать связь с Троцким. В то же время более или менее документально подтвержденным историческим фактом является то, что главные обвиняемые на первом московском процессе получили обещание, что, если они сделают требуемые признания, признают себя виновными, оказав тем самым партии последнюю услугу, то им, как и членам их семей, будет сохранена жизнь.

Каменев и Зиновьев получили такое обещание от Сталина, хотя ранее оба настаивали на ручательстве всего Политбюро. Однако это, если можно так сказать, только теоретическая сторона дела. По отношению к обвиняемым, вообще к осужденным и необязательно только к фигурантам больших показательных процессов применялись и более «эффективные» средства убеждения, если в ходе следствия обвиняемый не проявлял должного понимания в отношении упомянутых теоретических доводов. О применении физических расправ, о пытках написано много и по различным поводам. В частности, об этом писали Й. Лендьел и А. Солженицын, А. Антонов-Овсеенко и Р. Медведев. Достаточно сослаться на текст секретной телеграммы Сталина от 20 января 1939 года, которая, можно сказать, официальной печатью заверяла практику последних лет по этому вопросу. В 1937 году Сталин от имени ЦК ВКП(б) дал органам НКВД указание применять меры физического воздействия к арестованным. Два года спустя в январе 1939 года Сталин также от имени ЦК в телеграмме в адрес ЦК компартий союзных республик, крайкомов, обкомов партии, наркомов внутренних дел и руководителей органов НКВД еще раз потребовал обязательного применения таких мер. Он подчеркивал, что метод физического воздействия должен применяться и в дальнейшем в виде исключения в отношении явных и неразоружившихся врагов народа как совершенно правильный и допустимый метод.

Уже в ходе первого московского процесса начала складываться концепция второго. Действительно, если речь шла о заговоре, тогда сети этого заговора можно было растянуть в бесконечности во времени и географическом пространстве. Так, наряду с другими в числе обвиняемых всплыло имя К. Б. Радека, одного из членов бывшей «левой» оппозиции, выдающегося представителя рабочего движения Германии и России, видного работника Коминтерна. Нити «заговора» привязали и его к зиновьевской оппозиции. Согласно сообщению государственной прокуратуры от сентября 1936 года, были проверены замечания в отношении виновности Бухарина и Рыкова, которые прозвучали на августовском процессе, и не были найдены юридические основания для возбуждения против них дела. В этой связи в сообщении не было упомянуто имя Радека. На самом деле Радека арестовали в середине сентября. Не послужило смягчающим обстоятельством и то, что Радек передал Ягоде в нераскрытом виде конверт с письмом Троцкого, которое тот переслал ему через бывшего эсеровского террориста Блюмкина. Не спасло его и то, что в 1935 году в журнале «Большевик» он разоблачал Зиновьева и Каменева за их «двурушничество», «подрывную и вредительскую деятельность». «Выстрел Николаева ярчайше осветил контрреволюционную гниль, затаившуюся в рядах нашей партии, – писал он. – Партия ответила на разоблачение фракции двурушников ликвидацией этой фракции и отдачей ее в руки советского закона, знающего, как обращаться с теми, кто пытается колебать устои пролетарской диктатуры». Входе допросов Радек занял лояльную позицию по отношению к следственным органам, то есть активно помогал в подготовке обвинительного заключения против самого себя.

Второй большой процесс проходил с 23 по 30 января 1937 года в Москве, когда на открытом заседании Военная коллегия Верховного суда СССР рассмотрела дело о «параллельном антисоветском троцкистском центре». Среди обвиняемых наряду с Радеком был также Ю. Л. Пятаков, который в течение ряда лет являлся заместителем наркома тяжелой промышленности. Его имя Ленин упоминал в «завещании». На скамье подсудимых находились – Г. Я. Сокольников, бывший нарком финансов; Л. П. Серебряков, бывший секретарь ЦК партии; Я. А. Лифшиц, заместитель наркома путей сообщения; Н. И. Муралов, бывший во время гражданской войны одним из крупных руководителей Красной Армии; Я. Н. Дробнис, бывший член ЦК КП(б) Украины; М. С. Богуславский, а также С. А. Ратайчак, начальник Главхимпрома Наркомата тяжелой промышленности.

Обвиняемым (их было 17 человек) инкриминировались такие преступления, как подготовка террористических акций, актов саботажа, поджогов, взрывов, крушения поездов, а также заговорщическая деятельность с целью свержения Советской власти. Им было также предъявлено обвинение в шпионаже в пользу Германии и Японии. Согласно обвинительному заключению, их политическая деятельность с самого начала в каждом важном вопросе была противопоставлена официальной линии партии.

Очевидно, благодаря позиции, занятой в ходе следствия, Радеку не был вынесен по полной мере приговор «пролетарского суда». «Пролетарский суд вынесет банде кровавых убийц приговор, который они стократ заслужили. Люди, поднявшие оружие против жизни любимых вождей пролетариата, должны уплатить головой за свою безмерную вину. Главный организатор этой банды и ее дел Троцкий уже пригвожден историей к позорному столбу. Ему не миновать приговора мирового пролетариата», – писал сам Радек незадолго до этого.

На основе сфальсифицированных обвинений 13 человек, в том числе Пятаков, Серебряков, Лифшиц, Муралов, Дробнис, Богуславский, Ратайчак, получили высшую меру наказания – расстрел. Радек и Сокольников были приговорены к 10 годам заключения, в 1939 году они погибли в тюрьме.

После второго московского процесса в начале 1937 года вновь взметнулась волна террора против членов ЦК, целью которого были ликвидация остатков бывшей оппозиции, массовое уничтожение руководящего состава партии, государства и армии. Аресты и казни без разбора распространились на все слои общества. Жертвой этого слепого, опустошительного террора мог стать практически любой человек. Существует точка зрения, согласно которой умеренные элементы в составе ЦК во время февральско-мартовского Пленума 1937 года предприняли последнюю попытку приостановить массовый террор, который все больше развязывала сталинская личная диктатура. На Пленуме несколько ораторов говорили о ненужности террора. А что же другие? Будучи пенсионером, Н. С. Хрущев так вспоминал об этом времени, когда в принципе еще была возможность открытого протеста. «Ну, что ж, придут молодые и спросят, а вы почему молчали? Что мы ответим им, как они будут смотреть на нас: что мы спасали свои шкуры, не брали на себя ответственность? Не чувствуете вины за уничтожение своих товарищей?»

Юрий Трифонов пишет о том, как вел себя Арон Сольц, старый большевик, в то время помощник Генерального прокурора, которого многие называли совестью партии. Он не молчал. Он был одним из тех немногих, кто пытался бороться.

«А. Сольц стал требовать доказательств вины людей, которых называли врагами народа, добивался доступа к следственным материалам, вступал в резкий конфликт с Ежовым, Вышинским. Однажды он пришел к Вышинскому и потребовал материалы по делу Трифонова, сказав при этом, что не верит в то, что Трифонов – враг народа. Вышинский сказал: „Если органы взяли, значит, враг“. Сольц побагровел, закричал: „Врешь! Я знаю Трифонова тридцать лет как настоящего большевика, а тебя знаю как меньшевика!“ – бросил свой портфель и ушел…

Сольца начали отстранять от дел. Он не сдавался. В октябре 1937 года, в разгар репрессий, он внезапно выступил на конференции свердловского партактива с критикой Вышинского как Генерального прокурора и с требованием создать специальную комиссию для расследования всей деятельности Вышинского. Ему еще казалось, что прежние методы, введенные при жизни Ленина, обладают силой. Н. Н. Накоряков присутствовал при этом выступлении и вспоминает о нем в своей статье об Сольце: часть зала замерла от ужаса, но большинство стали кричать: «Долой! Вон с трибуны! Волк в овечьей шкуре!» Сольц продолжал говорить. Какие-то добровольцы, охваченные гневом, подбежали к старику и стащили его с трибуны.

Трудно сказать, почему Сталин не разделался c Сольцем попросту, то есть не арестовали его. Конечно, Сольц пользовался большим уважением в партии, авторитет его был велик, но ведь Сталин не церемонился с авторитетами. В феврале 1938 года Сольца окончательно отстранили от работы в прокуратуре. Он пытался добиться приема у Сталина. Но Сталин, с которым он вместе работал в питерском подполье в 1912 – 1913 годах, с которым ему приходилось в ту пору спать на одной койке, его не принял.

Сольц все еще не сдавался: он объявил голодовку. Тогда его запрятали, в психиатрическую лечебницу. Два дюжих санитара приехали в дом на улице Серафимовича, схватили маленького человека с большой седой головой, связали его и снесли вниз, в карету».

Разумеется, в то время никакие протесты не могли остановить террор. Новые открытые процессы, новые жертвы следовали одна за другой. Еще во время первого московского процесса обвинение коснулось имени Бухарина. Вышинский, государственный обвинитель, объявил, что началось расследование по делу Бухарина. В сентябре 1936 года «Правда» сообщила, что в связи с отсутствием юридических данных для привлечения к судебной ответственности следствие прекращено. Видимо, это было отражением все еще проявлявшегося сопротивления внутри высшего партийного руководства. В сентябре 1936 года, сменив Ягоду, Ежов возглавил наркомат внутренних дел. В то время, в период обсуждения проекта новой Конституции и ее принятия, террор был несколько умерен. Однако дело против Бухарина вскоре возобновили. Вместе с тем в конце 1936 года произошел характерный случай. Бухарина, который тогда уже не исполнял обязанности главного редактора «Известий», попросили прийти в редакцию, чтобы принять находившегося в Москве Лиона Фейхтвангера с целью показать, что Бухарин на свободе и что правосудие беспристрастно разбирает выдвинутые против него и известные и за рубежом обвинения. Фейхтвангер в таком духе и написал о своих московских впечатлениях. Но уже в середине января Бухарина и Рыкова сняли с занимаемых должностей, хотя они еще оставались на свободе. В феврале 1937 года был назначен Пленум ЦК ВКП(б), в проекте повестки дня первым пунктом было рассмотрение дела Бухарина и Рыкова. Однако из-за самоубийства Орджоникидзе Пленум смог начаться только 25 февраля.

Орджоникидзе был избран кандидатом в члены Политбюро ЦК ВКП(б) в 1926 году, затем в ноябре того же года он занял один из ключевых постов в борьбе с оппозицией, став председателем Центральной контрольной комиссии ВКП(б) и наркомом Рабоче-крестьянской инспекции. Он отнюдь не был послушным исполнителем. До конца своей жизни Орджоникздзе сохранил самостоятельность и оставался в составе руководства. Наряду с Кировым именно он, легендарный Серго, человек, обладавший качествами настоящего революционера, сохранил свою огромную популярность. Он был принципиальным и неподкупным человеком. В начале 30-х годов он пытался приостановить трагический ход событий, иногда склонялся к компромиссам, однако в своих публичных заявлениях все время показывал свою лояльность Генсеку. В 1930 году Орджоникидзе стал членом Политбюро, затем в 1932 году был назначен на пост наркома тяжелой промышленности, имевший в то время ключевое значение. Значительную часть практической работы ему помогал выполнять его заместитель Пятаков, человек выдающихся способностей. Символическим является конфликт, участником которого стал Серго, один из легендарных представителей старой большевистской гвардии, – конфликт с типичным представителем нового поколения выдвинутых Сталиным руководителей. Речь идет о Берии, против возвышения которого в партии выступил секретарь Закавказского крайкома Л. И. Картвелишвили, один из близких сторонников Орджоникидзе. Они говорили о негативных чертах политического прошлого и характера Берии. Но это дело закончилось поражением Картвелишвили и его друга. События 30-х годов полностью подтвердили опасения Орджоникидзе, к чему мы еще вернемся.

В ноябре 1936 года был арестован Пятаков. И нарком напрасно пытался защитить своего заместителя. Жертвой НКВД стал старший брат Серго Папулия, которого вскоре расстреляли. Это были уже удары, предвещавшие близкий конец.

17 февраля 1937 года Орджоникидзе ночью позвонил Сталину. Суть этого разговора попытался реконструировать в своей пьесе «Дальше… дальше… дальше!» драматург Михаил Шатров:

«Орджоникидзе. Зачем тебе Бухарин и Рыков? Не напился?

Сталин. С кем разговариваешь?

Орджоникидзе. С тобой разговариваю… Ильич про тебя писал – «законный любимец партии», Ильич про меня писал – «законный любимец партии», или он про него писал – «законный любимец партии»?.. И за это ты ему пулю в затылок хочешь? Какие у тебя доказательства?

Сталин. Ты что, не читал показаний?

Орджоникидзе. Поручи Ежову, он принесет показания и на тебя.

Сталин. Мне не нужны доказательства. Пускай он нам докажет, что у него нет враждебных мыслей. Он вот все болтает, что в органах творится что-то непонятное, что там чуть ли не заговор против партии. Вот мы его и направим в НКВД, чтобы он там лично все проверил.

Орджоникидзе. Он сидит дома, нянчит только что родившегося ребенка, а приговор уже известен. Зачем же тогда через четыре дня собирать Пленум? Хочешь нашими руками затянуть петлю?..

Сталин. Да что с тобой, Серго? Откуда такое малодушие? Идет жестокая схватка, о которой мы с тобой предупреждали партию не раз. Идет выкорчевывание врагов, которое мы с тобой готовили тоже очень давно. В чем усомнился, дорогой?

Орджоникидзе. В тебе.

Сталин. Ты что – смерти ищешь?

Орджоникидзе. Ищу».

После этого разговора Орджоникидзе в своей квартире в Кремле покончил жизнь самоубийством. В официальном медицинском заключении в качестве причины смерти указан паралич сердца.

Пленум ЦК, хоть и с запозданием, но состоялся, и на нем была создана особая комиссия. Члены комиссии открыто проголосовали за физическое уничтожение Бухарина и Рыкова. При выходе из зала заседания Бухарин и Рыков были арестованы. Это произошло 27 февраля. Затем они целый год провели в тюрьме, находясь под следствием.

2 марта 1938 года начался третий большой политический процесс. На скамье подсудимых рядом с Н. И. Бухариным находились А. И. Рыков, который был преемником Ленина на посту Председателя Совета Народных Комиссаров; Г. Г. Ягода, бывший нарком внутренних дел, организатор процесса над Зиновьевым и Каменевым; Н. Н. Крестинский, входивший в состав первого Политбюро и в состав Секретариата ЦК партии, первый заместитель наркома иностранных дел; легендарный большевик X. Г. Раковский, бывший член ЦК и бывший председатель Совнаркома Украины; А. П. Розенгольц, кандидат в члены ЦК, начальник управления Наркомата внешней торговли; В. И. Иванов, член ЦК, нарком лесного хозяйства; Г. Ф. Гринько, кандидат в члены ЦК, нарком финансов; М. А. Чернов, член ЦК, нарком земледелия; И. А. Зеленский, член ЦК, бывший первый секретарь МК РКП(б), председатель Центросоюза; В. Ф. Шарангович, первый секретарь ЦК КП(б) Белоруссии; А. Икрамов, член ЦК, первый секретарь ЦК КП(б) Узбекистана; Ф. Ходжаев, председатель Совнаркома Узбекской ССР; С. А. Бессонов, советник полпредства СССР в Германии; П. Т. Зубарев, заместитель наркома земледелия; доктор Л. Г. Левин, бывший личный врач Горького; профессор, медик Д. Д. Плетнев; П. П. Крючков, бывший секретарь Горького; П. П. Буланов, секретарь НКВД; врач И. Н. Казаков; В. А. Максимов-Диковский, бывший секретарь Куйбышева.

Открытое заседание Военной коллегии Верховного суда проходило в Октябрьском зале Дома союзов. Председателем суда был В. В. Ульрих, прокурором А. Я. Вышинский.

Согласно обвинению, подсудимые организовали контрреволюционную заговорщическую группу под названием «правотроцкистский блок», целью которой было свержение существующего в СССР социалистического общественного строя, реставрация капитализма, расчленение Советского Союза, отрыв от него Украины, Средней Азии, Белоруссии, Грузии, Азербайджана, Армении и Приморского края. По прямым указаниям Троцкого они пытались претворить в жизнь свои планы, осуществляя террористические акции, опираясь на поддержку иностранных – германской, японской, английской и польской – разведок. Обвинительное заключение указывает, что некоторые обвиняемые до 1917 года были агентами царской охранки, они «осуществляли вредительские и диверсионные акты в целях обеспечения поражения СССР в предстоящем нападении на СССР фашистских агрессоров», в случае войны готовились к открытию фронтов. В 1918 году Бухарин вместе с Троцким и с помощью левых эсеров планировал арест и убийство Ленина, Свердлова и Сталина. По решению правых был убит Киров, они же дали указание об убийстве Куйбышева, Менжинского и Горького.

В ходе процесса обвиняемые хотя бы частично признали свою виновность. Не так поступил Николай Крестинский. В первый день суда неожиданно для всех, впервые в истории процессов он отказался от своих показаний, данных в ходе допросов, и отклонил все пункты обвинения. Он сказал, что ранее утверждал противоположное, потому что не был убежден в том, что до начала суда, если вообще таковой состоится, у него будет возможность опровергнуть клевету против него. «Зачем вам нужно было вводить меня в заблуждение?» – спросил Вышинский. «Я просто считал, – ответил Крестинский, – что если я расскажу то, что я сегодня говорю, что это не соответствует действительности, то это мое заявление не дойдет до руководителей партии и правительства». Однако на другой день отрицавший все накануне Крестинский признал все инкриминируемые ему обвинения. Некоторые исследователи считают, что Крестинского заменили загримированным артистом.

На первый взгляд ответы, которые давал Бухарин, казались однозначными. Он в принципе признал, что относился к правой троцкистской контрреволюционной организации, но отрицал, что якобы проводил шпионскую деятельность и категорически отклонил обвинение в подготовке террористических акций против Ленина, Куйбышева, Кирова и других. Он твердо заявил: «Признания обвиняемых необязательны. Признания обвиняемых есть средневековый юридический принцип». А в этих процессах основой было признание обвиняемых. Советские газеты той поры о методе защиты, который использовал Бухарин, писали, что «он вообще признает себя виновным, но конкретные обвинения упрямо отвергает».

В первой половине дня 11 марта 1938 года Вышинский произнес обвинительную речь. Он потребовал смертного приговора Бухарину и большинству обвиняемых. Произнося последнее слово на суде, Бухарин придерживался своей прежней тактики. Он признал, что был руководителем правых и троцкистов, но вновь отрицал, что давал указание на осуществление акций саботажа и что в случае войны готовился к открытию фронта. Категорически отверг, что имел какое-либо отношение к смерти Кирова, Куйбышева, Менжинского и Горького.

На рассвете 13 марта, после шестичасового заседания, суд приговорил профессора Плетнева к 25 годам, Раковского – к 20 годам, Бессонова – к 15 годам тюремного заключения, а остальных участников процесса – к смерти. Смертные приговоры были приведены в исполнение 15 марта. Раковский и Плетнев провели три с половиной года в тюрьме. 11 сентября 1941 года в связи с угрозой занятия г. Орла немцами они были расстреляны в местной тюрьме вместе с другими заключенными.