Текст книги "Липовый лифт"

– Гюнтер вряд ли прячет Квегмайров в почтовых марках, – сказала Вайолет, – можешь спокойно пропустить этот лот.

– Я и так пропускаю кучу лотов, но пока не приблизился к разгадке, где Гюнтер прячет тройняшек. Может быть, в Лоте 142? Это колоссальный глобус. Или жё под крышкой Лота 25, в пианино редкой ценности? А может, и в огромном муляже рыбы, Лот 48. – Клаус перевернул страницу каталога. – Не исключено, что он спрячет их в Лоте 50, который…

У Клауса вдруг перехватило дыхание, едва он успел закончить фразу. Но его сестры сразу же поняли, что он вовсе не думает, будто внезапная задержка дыхания – достойный экспонат, который может быть представлен на Модном Аукционе как Лот 50. Они не сомневались, что Клаус обнаружил что-то необычное. Наклонившись вперед, Вайолет и Солнышко через плечо брата прочитали то, что было написано на странице каталога.

– Не могу поверить, – пробормотала Вайолет. – Просто не могу поверить.

– Туумск, – заявила Солнышко, что, вероятнее всего, означало: «Очень может быть, что именно туда он и упрячет Квегмайров».

– Я согласен с тобой, Солнышко, – сказал Клаус, – хотя описания этого лота в каталоге нет. Там даже не сказано, что скрывается за этими буквами.

– Мы обязательно разгадаем, что за ними скрывается, – сказала Вайолет. – Поэтому сейчас, не теряя ни минуты, идем искать Эсме и расскажем ей о том, что происходит. Узнав все, она поверит тому, что мы рассказывали ей про Гюнтера. Мы освободим Квегмайров из этого Лота 50 прежде, чем их увезут из города. Клаус, ты был прав – пришло время для твоего исследовательского таланта.

– Скорее всего так оно и есть, – ответил Клаус. – Даже не верится, что наконец нам повезло.

Бодлеры снова взглянули на раскрытую страницу каталога – им хотелось убедиться, что это не галлюцинация или наваждение. Под заглавной строчкой «Лот 50» стояли три четко отпечатанные черные буквы и три знака препинания, которые, казалось, решают все бодлеровские проблемы. Дети посмотрели друг на друга и улыбнулись. Никто из них не мог поверить такой неожиданной удаче – место, где собирались укрыть Квегмайров, было обозначено очень четко тремя печатными буквами «Г.П.В.».

Глава десятая

– …И один из лотов в каталоге числится под тремя заглавными буквами «Г.П.В.». Это и есть та самая тайна, о которой в последние минуты пытались сказать нам Квегмайры, как раз перед тем, как их похитили, – закончил свой рассказ Клаус.

– Какой ужас! – воскликнула Эсме, отхлебнув глоток содовой с петрушкой. Прежде чем выслушать Бодлеров, она велела налить себе петрушковой газировки, потом удобно устроилась на самом модном из диванов, разместив детей полукругом перед собой на стульях, и только после этого бодлеровские сироты могли рассказать ей все, что они узнали, – о потайной шахте за раздвижными дверями лифта, о том, что Гюнтер вовсе не Гюнтер, о его подлом плане вывезти Квегмайров из города и, самое главное, о трех таинственных буквах, нежданно-негаданно появившихся в описании Лота 50. Все трое детей обрадовались, что она не отмахнулась от жалоб и не спорила с ними насчет Гюнтера и Квегмайров. Вообще, ни о чем не спорила. Наоборот, она спокойно и внимательно выслушала все подробности. Она сидела молча и так спокойно, что это даже обескуражило детей – слово, в данном случае обозначающее: «предупреждение, которое дети в то время пропустили мимо ушей».

– Это наименее интересное из всего, что мне доводилось слышать, – сказала Эсме и сделала еще один глоток. – Правильно ли я поняла, что Гюнтер на самом деле переодетый Олаф?

– Правильно, – ответила Вайолет. – Сапоги скрывают татуировку, а монокль скрывает отсутствие брови.

– Кроме того, очевидно, Олаф упрятал Квегмайров в клетку и держал их на дне моего лифта. – Эсме поставила пустой стакан на ближайший столик.

– Да, все так и есть, – сказал Клаус. – За дверью нет лифта. Гюнтер каким-то образом его изъял оттуда, чтобы пользоваться шахтой как тайным проходом.

– А теперь он забрал Квегмайров из клетки и собирается потихоньку вывезти их из города, спрятав внутри Лота 50, – добавила Эсме.

– Кексрет, – закончила Солнышко, что в переводе значит: «Эсме, вы все верно усекли».

– Замысел хитроумный. Меня удивляет, что вы, дети, сумели его разгадать, но я рада этому. – Эсме сделала минутную паузу, чтобы сдуть пылинку с длинного полированного ногтя. – Ну а сейчас нам ничего не остается, как сразу же отправиться в Веблен-Холл и остановить это ужасное преступление. Мы добьемся ареста Гюнтера и освободим Квегмайров. Действовать мы должны безотлагательно.

Эсме решительно поднялась и, улыбнувшись, поманила детей за собой. Следуя за ней, они миновали двенадцать кухонь и остановились перед входной дверью. Бодлеры незаметно обменялись недоуменными взглядами. Их опекунша была, безусловно, права: не теряя ни минуты, им следовало броситься в Веблен-Холл и разоблачить Гюнтера как негодяя и предателя. Однако их смутило спокойствие шестого по важности финансового советника, когда она разговаривала с ними. Внутри у Бодлеров Все кипело – так тревожила их судьба Квегмайров. Между тем Эсме совершенно спокойно, не торопясь, вывела их из пентхауса, будто им предстояло дойти до бакалейной лавки, чтобы купить пакет пшеничной муки, вместо того чтобы мчаться со всех ног на аукцион и остановить страшное злодеяние. Захлопнув дверь квартиры, Эсме, все с той же улыбкой, повернулась к детям. Сирот Бодлеров и на этот раз обескуражило ее лицо, на котором не было ни тени тревоги.

– Мы с Клаусом поочередно будем нести тебя, Солнышко, – сказала Вайолет, подхватив на руки сестру. – Так мы сможем быстрее спускаться по ступенькам.

– Нам не придется спускаться по всем этим лестницам, – сказала Эсме.

– Быстрее всего съехать по перилам, – предложил Клаус.

Эсме одной рукой обняла всю троицу Бодлеров и вместе с ними двинулась к лифту. Детей обрадовал этот ласковый жест их опекунши, но обвивавшая их рука сжимала слишком крепко, мешая идти. И это снова их обескуражило.

– По перилам нам съезжать не обязательно, – сказала Эсме.

– Но как же тогда мы спустимся из пентхауса? – спросила Вайолет.

Эсме протянула свободную руку и длинным ногтем нажала на кнопку «Вверх».

– Мы воспользуемся лифтом, – сказала она. Как только двери лифта раздвинулись, она снова улыбнулась детям и с силой толкнула их в бездонную черноту шахты.

Иногда слова бессильны. Бывают обстоятельства настолько ужасающие, что я не взялся бы их описать ни фразами, ни параграфами, ни даже целой серией книг, а нечеловеческий испуг и отчаяние бодлеровских сирот, когда Эсме толкнула их в шахту, изобразить можно лишь в виде двух страниц, сплошь закрашенных густой черной краской.

У меня не хватает слов, чтобы передать это чувство глубочайшего ужаса, который испытывали дети, когда летели в черную бездну. Мне кажется, никакими словами нельзя передать, как они кричали и с каким свистом налетал на них ветер, обдавая ледяным холодом. Я не могу напечатать ни одной строчки, которая помогла бы вам представить себе, каким страхом были охвачены Бодлеры, когда летели навстречу своей погибели.

Могу только сказать, что они Не погибли и с их голов не упал ни один волосок, когда наконец остановилось их падение сквозь темный колодец шахты. Они остались живы по той простой причине, что не долетели до дна. Что-то нарушило их падение, то есть их погружение в шахту было остановлено между раздвижными дверями лифта и железной клеткой, где были прежде заточены Квегмайры. Что-то остановило их падение, не причинив им вреда. Сначала они восприняли это как чудо, осознав, что они живы и болыне не падают вниз. Протянув руки, они нащупали под собой что-то похожее на сетку. Пока Бодлеры читали каталог Модного Аукциона и рассказывали Эсме, что они там обнаружили, кто-то натянул веревочную сетку между стенами шахты, и эта сетка остановила падение детей навстречу своей погибели. Высоко-высоко над Бодлерами был пентхаус Скволоров и далеко внизу была клетка в крошечной грязной каморке с отходящим от нее туннелем. Бодлеры теперь оказались в ловушке, но ловушка все же лучше, чем смерть. Дети облегченно вздохнули и крепко обнялись.

– Спенсет, – произнесла Солнышко голосом, осипшим от крика.

Вайолет крепко прижала ее к себе.

– Да, Солнышко, – сказала она. – Мы живы.

– Мы живы! – крикнул Клаус, обняв обеих сестер. – Мы живы, и все о'кей!

– Не сказала бы, что такой уж у вас о'кей, – донесся сверху голос Эсме, эхом откликнувшийся в стенах шахты. Но дети отчетливо слышали жестокие слова своей опекунши. – Вы живы, но впереди вас точно не ждет о'кей. Как только закончится аукцион и Квегмайры уже будут на пути из города, Гюнтер вернется и заберет вас. И тогда, несчастные сироты, вы узнаете, что такое о'кей. Это я вам гарантирую. Какой удивительно удачный день! Мой бывший учитель актерского мастерства в итоге приберет к рукам не одно, а целых два огромных состояния.

– Ваш учитель актерского мастерства? – в изумлении спросила Вайолет. – Так, значит, вы все это время знали, кто такой Гюнтер?

– Конечно знала, я просто дурачила вас и моего слабоумного мужа, заставляя поверить, что он на самом деле аукционер. К счастью, я потрясающая актриса, и мне ничего не стоило обвести вас вокруг пальца.

– Значит, вы работали вместе с этим отпетым негодяем? – спросил Клаус.

– Он вовсе не отпетый негодяй. Он гений. Я оставила инструкцию привратнику не выпускать вас из пентхауса, пока не придет Гюнтер и не заберет вас, но Гюнтер убедил меня, что все же лучше сбросить вас в шахту. И он был прав. Теперь вы уже не сможете явиться на аукцион и спутать все наши планы.

– Зисанем! – взвизгнула Солнышко.

– Моя сестра права! – крикнула Вайолет. – Вы наш опекун. И вы обязаны заботиться о нашей безопасности, а не швырять нас в шахту лифта и красть наше наследство.

– Но я хочу его у вас украсть. Украсть так, как Беатрис украла его у меня.

– О чем вы говорите? – сказал Клаус. – Вы и так несусветно богаты. Зачем вам еще столько денег?

– Ясно зачем. Это модно, – ответила Эсме. – Бай-бай, дети. Самый нынче модный способ распрощаться с тремя поганцами сиротами. Надеюсь, я вас никогда больше не увижу.

– Но почему? Почему вы так чудовищно с нами поступаете? – крикнула Вайолет.

Ответ Эсме был самым жестоким из всего, когда-либо сказанного ею детям. Она разразилась хохотом, грубым, вульгарным смехом, который эхом прокатился по шахте и постепенно смолк, когда их опекунша уже ушла. Бодлеры посмотрели друг на друга, вернее, попытались посмотреть в полной темноте, дрожа от страха и отвращения, так что сетка, которая одновременно поймала и спасла их, даже слегка закачалась.

– Дили? – спросила жалобно Солнышко. Ее сестра и брат знали, что этот вопрос означает: «Что же теперь делать?».

– Не знаю, – признался Клаус. – Но что-то надо.

– И притом быстро, – добавила Вайолет. – Но ситуация трудная. Стены на ощупь очень гладкие.

– Бесполезно поднимать шум, чтобы привлечь чье-то внимание. Если даже нас услышат люди, то решат, что кто-то орет не своим голосом в одной из квартир, – ответил Клаус.

Вайолет напряженно думала, закрыв глаза, хотя вокруг было темно и значения не имело, открыты глаза или закрыты.

– Клаус, а не пришло ли время обратиться к твоим исследовательским способностям? – сказала она. – Ты можешь вспомнить какой-нибудь случай из истории, когда люди выбирались из такой ловушки, как эта?

– Боюсь, что нет. – Голос Клауса не обнадеживал. – В мифе о Геракле герой оказался между двумя чудовищами, Сциллой и Харибдой, как мы сейчас между раздвижными дверями лифта и полом. Но он освободился из ловушки, устроив водоворот!

– Глокус, – сказала Солнышко, что означало: «Мы этого сделать не можем».

– Знаю, – буркнул Клаус. – Мифы часто очень забавные, но помочь нам ничем не могут. Не настало ли время для твоих изобретений, Вайолет?

– У меня нет под рукой никаких материалов. Работать мне не с чем. – Протянув руку, Вайолет потрогала край сетки. –

Я не могу использовать эту сетку для изобретений. Как только я начну отрывать ее от стены, мы полетим вниз. Сетка, похоже, прикреплена к стене маленькими металлическими колышками, но я не могу их вытащить, чтобы потом каким-то образом использовать.

– Джазен? – спросила Солнышко.

– Да, это колышки, – откликнулась Вайолет. – Пощупай их рукой прямо вот здесь, Солнышко. Гюнтер, очевидно, стоял на длинной лестнице, когда вбивал их в стены шахты, а потом натягивал на них сетку. Подозреваю, что эти стены достаточно мягкие и в них можно вбивать мелкие острые предметы.

– Толк? – тут же спросила Солнышко, и ее брат с сестрой мгновенно догадались, о чем она подумала: «Такие, как зубы?».

– Нет, Солнышко, – решительно сказала Вайолет. – Мы не можем рисковать твоими зубами. Это слишком опасно.

– Йоит, – ответила Солнышко, что означало: «Если я сорвусь, то упаду обратно в сетку». – А что, если ты застрянешь на полпути? – спросил Клаус. – Или потеряешь зуб?

– Васта, – услышали в ответ старшие Бодлеры, что переводится как: «Я обязана рискнуть, ведь это наш последний шанс».

И брат с сестрой крайне неохотно вынуждены были с ней согласиться. Им страшно было думать о том, что их маленькая сестренка будет карабкаться наверх до раздвижных дверей, надеясь только на свои зубы. Но они ничего другого не могли придумать, чтобы попасть на Аукцион и вовремя успеть сорвать подлый план Гюнтера. Время еще не созрело для изобретательского таланта Вайолет или же знаний Клауса, полученных им из книг, но время явно пришло для острых зубов самой младшей Бодлер. Солнышко, откинув голову, подскочила к стене и вонзила в нее зуб. Раздавшийся при этом звук заставил бы любого дантиста рыдать много часов подряд. Но Бодлеры не были зубными врачами, и вся троица, затаив дыхание, гадала – вошел ли зуб в стену так же прочно, как колышек. К их радости, они не услышали ни скрипа, ни треска, никаких звуков, указывающих, что Солнышкин зуб не удержался в стене. Солнышко всунула второй зуб, чуть повыше первого. Второй зуб тоже крепко вошел в стену, и тогда Солнышко осторожно высвободила первый и еще раз воткнула его в стену чуть повыше второго. Так постепенно, располагая зубы на небольшом расстоянии друг от друга, Солнышко продвинулась на несколько дюймов вверх по стене. К тому времени, когда ее первый зуб снова оказался над вторым, ее маленькое тельце уже не касалось сетки.

– Удачи, Солнышко! – пожелала Вайолет.

– Мы болеем за тебя, – сказал Клаус.

Солнышко не ответила, но ее сестра и брат отнеслись к этому спокойно. Они легко могли себе представить, как трудно говорить, когда во рту у тебя стена. Поэтому Вайолет и Клаус тихо сидели на сетке, стараясь приободрить, как могли, младшую сестру. Если бы Солнышко могла карабкаться наверх и одновременно разговаривать, она бы обязательно сказала «Сорид», что-то вроде: «Пока все хорошо», или же «Йафф», что означает опять же: «Полпути позади». Но старшие Бодлеры в темноте слышали только треск втыкаемых в стену зубов, пока не раздался ликующий крик:

– Топ! – то есть: «Я наверху!»

– Ура, Солнышко! Ты настоящий герой! – крикнул Клаус.

– Так держать! – присоединилась к нему Вайолет. – А теперь иди в спальню и достань из-под кровати нашу самодельную веревку. Тогда мы тоже поднимемся к тебе наверх.

– Гамба, – ответила Солнышко и тут же отползла от края шахты. Ее старшие сестра и брат еще некоторое время сидели в тишине и ждали, не переставая восхищаться смелостью и ловкостью младшей сестренки.

– Ни за что б не решилась проделать весь этот путь наверх по стене шахты таким способом, – сказала Вайолет. – Даже в возрасте Солнышка.

– Я тоже, – сказал Клаус, – хотя у нас с тобой зубы нормального размера.

– Размер зубов тут ни при чем. Главное – это размер ее мужества и заботы о близких.

– И размер беды, в какую мы попали, – добавил Клаус. – И размер предательства нашей опекунши. До сих пор не могу поверить, что Эсме все это время строила свои гнусные козни вместе с Гюнтером. Она такая же липа, как и ее лифт.

– Эсме – очень умелая актриса, – утешила брата Вайолет. – Хотя человек она ужасный. Она полностью обвела нас вокруг пальца, утверждая, что ее обвел вокруг пальца Гюнтер. Интересно, что она имела в виду, когда сказала…

– Тада! – донесся голос Солнышка уже от дверцы шахты.

– Клаус, веревка у нее в руках! – Вайолет была очень взволнованна. – Солнышко, – обратилась она к сестре, – привяжи веревку к дверной ручке «языком дьявола».

– Стоп, все отменяется! – неожиданно объявил Клаус. – У меня идея получше.

– Получше, чем выбраться отсюда? – спросила Вайолет.

– Я хочу отсюда выбраться, но не думаю, что нам для этого надо лезть наверх. Там мы снова окажемся в пентхаусе.

– А из пентхауса доберемся до Веблен-Холла. Для экономии времени можно даже скатиться по перилам.

– Да, но перила кончаются прямо у вестибюля, – сказал Клаус. – В вестибюле как раз и находится консьерж, имеющий четкую инструкцию не выпускать нас из здания.

– Я как-то не подумала о нем, – смутилась Вайолет. – Он всегда строго придерживается инструкции.

– Именно поэтому мы должны покинуть дом 667 по Мрачному Проспекту каким-то иным путем.

– Дитемью? – крикнула Солнышко. Это означало что-то вроде: «А какой у нас есть иной путь?».

– Вниз, – сказал Клаус. – От каморки на дне шахты отходит туннель, помнишь? Вход в него совсем рядом с клеткой.

– Все верно, – сказала Вайолет. – Гюнтер через этот туннель вывез Квегмайров прежде, чем мы успели их спасти. Но неизвестно, куда ведет этот туннель.

– Если Гюнтер увез Квегмайров через этот туннель, значит, туннель выходит куда-то в сторону Веблен-Холла, то есть куда мы и должны попасть.

– Солнышко, распоряжение отменяется. Привязывать веревку к ручке не надо, – сказала Вайолет. – Вдруг кто-нибудь ее увидит и поймет, что мы сбежали. Возьми ее с собой сюда. Как тебе кажется, хватит у тебя сил прокусать себе путь обратно вниз?

– Джеронимо! – крикнула Солнышко. В переводе это означало: «Мне не нужно кусать себе дорогу вниз». Набрав в легкие воздух, она бросилась в темную шахту, и шлейф из липовой веревки, раскручиваясь на ходу, вился вслед за ней. На этот раз погружение в шахту не требовало изображения в виде сплошь закрашенных черной краской страниц, так как ужас долгого падения в кромешной тьме был немного смягчен. Слово «смягчен» в данном месте означает – «Солнышко отнеслась к нему гораздо мягче», потому что она знала – внизу ее ждут брат с сестрой и сетка. Бах! Солнышко упала прямо на сетку, и следом второй удар, не такой громкий, – рядом шлепнулся моток липовой веревки. Убедившись, что падение не причинило сестре увечий, Вайолет привязала веревку к одному из колышков, удерживающих сетку.

– Хочу удостовериться, что конец веревки надежно закреплен. Солнышко, если у тебя не очень болят зубы после подъема, прогрызи дырку в сетке, так чтобы мы могли пролезть сквозь нее.

– А что при этом должен делать я? – спросил Клаус.

– Ты можешь молиться за успех работы, – сказала Вайолет.

Сестры так быстро справились со своими задачами, что Клаус не успел даже начать молиться. Вайолет в одно мгновение прикрепила веревку к колышку с помощью сложных и крепких узлов, а Солнышко прогрызла дыру величиной с ребенка в середине сетки, куда Вайолет сразу же забросила веревку. Трое бодлеровских сирот, замерев у края дыры, ждали, пока не услышали знакомый металлический звук, когда веревка ударилась о железную клетку. Тогда они заглянули в черную бездну.

– Не могу поверить, что мы снова спускаемся в эту шахту, – сказала Вайолет.

– Я понимаю, что ты хочешь этим сказать. Спроси меня кто-нибудь в тот день на пляже, думал ли я когда-нибудь, что мы будем карабкаться вниз и вверх по пустой шахте лифта ради того, чтобы спасти пару тройняшек, я бы ответил, что никогда в ближайшие миллион лет. А теперь мы делаем это уже в пятый раз за сутки. Что с нами случилось? И что привело нас в это кошмарное место, которое мы сейчас созерцаем?

– Несчастье, – тихо сказала Вайолет.

– Страшный пожар, – сказал Клаус.

– Олаф, – сказала как отрезала Солнышко и первой начала спускаться по веревке. Клаус пролез через дырку в сетке и последовал за ней, а за ним и Вайолет. Трое Бодлеров не мешкая проделали путь до конца второй половины шахты и добрались до крошечной грязной каморки и туннеля, который должен был вывести их к Модному Аукциону.

Спустившись первой, Солнышко все время поглядывала вверх, чтобы удостовериться, что брату и сестре ничто не грозит и они благополучно доберутся до дна шахты. Клаус, приземлившись, все время посматривал на туннель, стараясь представить, какой он длины и не затаился ли там кто-то или что-то. Вайолет тоже, скосив глаза, поглядывала в угол, где лежали их сварочные горелки, которые дети побросали, когда для ее изобретений еще не пришло время.

– Возьмем их с собой, – сказала она.

– Зачем? – спросил Клаус. – Они давным-давно остыли.

– Остыли, конечно. – Вайолет подобрала одну горелку. – А концы у них погнулись, когда мы их швыряли. Но они все равно для чего-нибудь могут пригодиться. Мы не знаем, с чем мы столкнемся в этом туннеле. И мне не хотелось бы, чтобы нас застали врасплох. Возьми, Клаус, щипцы. Это твои, а это Солнышкины.

Младшие Бодлеры взяли в руки остывшие каминные щипцы с погнутыми концами и, тесно прижавшись друг к другу, сделали несколько первых осторожных шагов. В кромешной тьме этого адского места щипцы казались продолжением рук Бодлеров, бесконечно длинными тонкими руками, а не каким-то нелепым изобретением. Но Вайолет совсем не это имела в виду, когда сказала, что она бы не хотела, чтобы их застали врасплох. Слово «врасплох» здесь подразумевает «неподготовленным». Вайолет думала, что трое детей, одни в тесном туннеле, с каминными щипцами в руках, может быть, окажутся более подготовленными к неожиданностям, чем трое детей в тех же обстоятельствах с пустыми руками. С сожалением должен признаться, что старшая Бодлер была совершенно права – трое детей не могли позволить застать себя врасплох, даже если неблагоприятная ситуация маячила в самом конце пути. Делая осторожные шаги, дети в любом случае должны были быть во всеоружии, ибо в самом конце темного туннеля их ждал элемент «изумление».