Текст книги "Липовый лифт"

Глава одиннадцатая

Французское выражение «cul-de-sac» описывает то, что бодлеровские сироты обнаружили, когда добрались до конца темного туннеля. Как и все французские выражения, его легче всего понять, если перевести все слова по отдельности.

Слово «sac» в языке встречается не слишком часто и означает чаще всего «таинственные обстоятельства». А слово «cul» настолько редкое во французском, что мне пришлось поломать голову над его переводом. Но потом я догадался, что в данном случае оно означает – «в конце темного туннеля Бодлеры столкнулись с набором…». И поэтому целиком выражение «cul-de-sac» здесь переводится как «В конце темного туннеля Бодлеры столкнулись с целым набором таинственных обстоятельств».

Будь у бодлеровских сирот возможность выбрать готовую французскую фразу, описывающую то, что ожидает их в конце темного туннеля, они, очевидно, выбрали бы выражение типа: «К тому времени, когда трое детей обогнули последний темный угол подземного коридора, полиция схватила Гюнтера и спасла тройняшек Квегмайров» или же «Бодлеры очень обрадовались, когда туннель вывел их прямо к Веблен-Холлу, где происходит Модный Аукцион». На протяжении всего пути туннель не менялся – он оставался по-прежнему темным и таинственным, со множеством неожиданных извивов и поворотов. Дети то и дело со всего маху больно ударялись о стену. Потолок был очень низкий – Гюнтеру, очевидно, приходилось идти согнувшись, когда он пользовался туннелем для своих негодяйских целей. Сверху до ушей Бодлеров доносилось много разнообразных звуков, по которым они могли установить, куда ведет туннель. После нескольких первых поворотов они вдруг услыхали голос консьержа, звучавший будто издалека, и его шаги наверху над ними. Бодлеры поняли, что они, должно быть, находятся под вестибюлем. Еще через несколько поворотов они слышали, как двое мужчин обсуждают морские украшения, и решили, что они находятся прямо под Мрачным Проспектом. Свернув еще несколько раз, они отчетливо слышали, как, отчаянно дребезжа, над ними проехал старый допотопный троллейбус. Теперь они знали, что туннель проходит под троллейбусной линией. Туннель все петлял и петлял, а Бодлеры все продолжали вслушиваться в разнообразные городские звуки – цоканье лошадиных копыт, скрежет фабричных машин, звон церковных колоколов, стук роняемых людьми наверху предметов, но, как только они дошли до конца туннеля, все звуки стихли. Бодлеры стояли неподвижно, пытаясь представить себе, где в городе могло бы быть такое абсолютно тихое место.

– Как вы думаете, где мы сейчас? – спросила Вайолет. – Тишина здесь как в могиле. – Она изо всех сил напрягала слух, пытаясь хоть что-то услышать.

– Меня беспокоит совсем не тишина, – ответил Клаус, тыча щипцами в стенку, – не могу понять, куда сворачивает туннель. Может быть, это тупик?

– Тупика здесь быть не может, – возразила Вайолет, потыкав щипцами стену напротив. – Никто не строит туннелей, которые никуда не ведут.

– Праджик, – добавила Солнышко, что означает: «Гюнтер ведь наверняка нашел какой-то выход из туннеля, когда проходил по нему».

– Я перетыкал тут всю стену, дюйм за дюймом, – сказал Клаус. – Здесь нет ни двери, ни лестницы, ни поворота. Нет ничего. Это настоящий тупик. В самом прямом смысле этого слова. Есть французское выражение, обозначающее «тупик», но не могу его вспомнить.

– Боюсь, нам придется вернуться обратно тем же путем. – Голос у Вайолет был несчастный. – Другого выхода нет. Придется пройти снова весь подземный коридор, снова взобраться наверх до сетки, а потом отправить Солнышко зубами проложить себе дорогу в пентхаус и искать там материал для новой липовой веревки, после чего по перилам соскользнуть в вестибюль, незаметно прошмыгнуть мимо консьержа и бежать в Веблен-Холл.

– Паэтьян, – заявила Солнышко, что означает: «Мы не успеем туда вовремя, чтобы разоблачить Гюнтера и спасти Квегмайров».

– Я понимаю, – вздохнула Вайолет. – Но не знаю, что еще мы можем сделать. Похоже, мы безоружны, даже имея эти щипцы.

– Если бы у нас были хотя бы лопаты, мы могли бы прокопать выход из туннеля, но эти щипцы нельзя использовать как лопаты, – сказал Клаус.

– Тенти, – вставила в разговор Солнышко. Этим он хотела сказать: «Если бы у нас был динамит, мы могли бы взорвать его и выбраться наружу, но щипцы не заменят динамита».

– Но ими можно воспользоваться, чтобы поднять шум, – неожиданно сказала Вайолет. – Давайте колотить щипцами по потолку. Поглядим, привлечет ли это внимание кого-нибудь из прохожих.

– Не слышно, чтобы тут кто-нибудь проходил мимо, – сказал Клаус. – Но стоит попробовать. Солнышко, я подниму тебя так, чтобы ты могла достать щипцами до потолка.

Клаус подхватил на руки сестренку, и затем вся троица принялась что было мочи колотить по потолку. Они надеялись устроить за несколько минут невероятный грохот. Но после первого же удара на Бодлеров обрушился с потолка ливень черной сухой пыли. Как грязевая буря, он засыпал их с головой. Детям пришлось отказаться от своей затеи – они кашляли, терли глаза и сплевывали пыль, попавшую в рот.

– Тьфу, – сплюнула Вайолет. – Вкус тошнотворный.

– Как у подгоревших тостов, – сказал Клаус.

– Пефлоб! – взвизгнула Солнышко. Услыхав крик, Вайолет перестала кашлять и задумчиво лизнула кончик пальца.

– Это зола, – объявила она. – Может быть, внизу какая-то печь.

– Не думаю, – ответил Клаус. – Посмотрите-ка лучше наверх.

Бодлеры дружно подняли головы и увидели, что волна черной пыли обнажила тоненькую полоску света размером с карандаш. Взглянув еще раз, они увидели утреннее солнце, смотревшее сверху прямо на них.

– Тесду? – спросила Солнышко: «Где в городе можно на улице найти золу?».

– Может быть, на дне ямы, там, где на открытом огне жарят мясо, – предположил Клаус.

– Мы это довольно скоро узнаем, – ответила Вайолет и снова сбила щипцами пыль с потолка. Черным облаком пыль накрыла детей, но тощая полоска света превратилась в четыре тонких полоски, в рисунок квадрата на потолке. При солнечном свете, струящемся из квадрата, Бодлеры ясно увидели две дверные петли.

– Смотрите, – сказала Вайолет. – Это люк. Мы не разглядели его в темноте, а он тут как тут.

Клаус попробовал открыть люк, надавив щипцами на дверь, но дверь не поддалась.

– Она, кажется, заперта, – сказал он. – Уверен, ее запер Гюнтер, когда забрал отсюда Квегмайров.

Вайолет поглядела на люк, и дети увидели, что она подвязывает волосы лентой, чтобы они не лезли в глаза.

– Замок нас не остановит, – сказала она. – Особенно после того, как мы проделали такой путь. Наконец время пришло и для наших щипцов. Но не как сварочных горелок или палок для шумового эффекта. – Улыбнувшись, Вайолет повернулась к брату и сестре: – Теперь щипцы заменят нам лом или рычаг.

– Хардисет? – спросила Солнышко.

– Лом – это портативный рычаг. Щипцы сработают отлично. Но надо, чтобы кончики щипцов уперлись в край люка, там, откуда идет свет, а потом нужно изо всей силы толкнуть щипцы вверх. И тогда дверь распахнется. Понятно?

– Понятно, – ответил Клаус. – Давайте попробуем.

И Бодлеры взялись за дело. Я рад вам сообщить, что щипцы сработали отлично. С ужасающим скрипом, сопровождаемым новым облаком пыли, крышка люка приподнялась и открылась наружу. Солнце хлынуло в туннель, и Бодлеры поняли, что настал конец их нескончаемому путешествию в кромешной тьме.

– Сработали! – закричала Вайолет. – Точно сработали!

– Видишь, время созрело для твоих изобретательских способностей! – крикнул Клаус. – А решение находилось прямо на кончике наших щипцов.

– Ап! – восторженно завопила Солнышко, что, разумеется, означало: «Наверх!», и старшие Бодлеры одобрительно кивнули. Встав на цыпочки, дети ухватились за петли, подтянулись и выбрались из туннеля, бросив позади свои каминные щипцы. А еще через несколько минут вся троица уже стояла наверху и жмурилась от яркого солнца.

Одно из самых ценных моих сокровищ – маленькая деревянная шкатулка с особым замочком. Этой шкатулке больше пятисот лет, и открыть ее можно, если ты только знаешь секретный код. Пользоваться этим кодом научил меня мой дед, а деда – его дед. И я бы с радостью передал этот секрет своему внуку, если бы надеялся, что у меня когда-нибудь будет собственная семья и мне не придется до конца моих дней жить в этом мире одному как перст. Эта маленькая деревянная шкатулка такое ценное для меня сокровище еще и потому, что внутри, когда вы откроете ее, соблюдая код, вы найдете маленький серебряный ключик. Этот ключик подходит к замку другого моего бесценного сокровища, а именно деревянной шкатулки чуть большего размера, подаренной мне женщиной, имя которой мой дед запретил упоминать. Внутри этой коробочки спрятан свиток пергамента, что в нашем случае означает «очень старая, свернутая трубочкой бумага, на которой изображена карта города того времени, когда там жили сироты Бодлеры». Карта, сделанная темно-синими чернилами, рисует подробный план города в мельчайших деталях. Чего там только нет: указания номеров домов, эскизы модной одежды и даже графики колебаний погоды, добавленные на полях прежними владельцами, из которых уже нет никого в живых. Я корпел бесчисленные часы над этой картой, скрупулезно исследуя каждый дюйм. Все полезное, что я мог вынести из нее, я переписал в свои бумаги, а потом и в книги, такие как эта, в надежде, что широкий круг людей наконец узнает все подробности этого предательского заговора. В карте есть просто фантастические вещи, обнаруженные за много лет самыми разными исследователями, детективами и цирковыми артистами. Но самым фантастическим из всего, что есть на этой карте, я считаю открытие, только что сделанное тремя бодлеровскими сиротами, Иногда глубокой ночью, когда мне не спится, я встаю с постели, набираю код на маленькой деревянной шкатулке для того, чтобы достать серебряный ключик, открываю им шкатулку, что побольше, сажусь за письменный стол и при свете свечи снова смотрю на две пунктирные линии, которыми обозначен подземный туннель. Он начинается на дне шахты лифта в доме № 667 по Мрачному Проспекту и кончается у крышки люка, который Бодлеры ухитрились открыть с помощью липового рычага. Я смотрю и смотрю на ту часть города, где сироты выбрались наружу из кошмарного подземного коридора. Но независимо от того, сколько времени я смотрю, я не могу поверить своим глазам, как не могли и Бодлеры.

Бодлеры пробыли долго в темноте, и понадобилось немало времени, чтобы глаза их снова привыкли к нормальному освещению. Поэтому дети стояли и терли глаза, стараясь понять, куда вывел их люк. Но, несмотря на слепящее утреннее солнце, неожиданно нахлынувшее на них, Бодлеры все же заметили пухлую тень человека, который вдруг оказался рядом с ними.

– Простите меня, – обратился к нему Клаус, все еще жмурясь от яркого солнца. – Нам необходимо попасть в Веблен-Холл. Притом срочно. Вы не могли бы сказать, как нам лучше туда пройти?

– Все-все-го-го два-два квар-кварта-ла, – заикаясь, пробормотала тень.

Дети не сразу поняли, что перед ними почтальон с несколько избыточным весом. Он как-то боязливо смотрел на детей.

– Прошу вас, не причиняйте мне зла, – сказал он, отступая все дальше и дальше от Бодлеров.

– Мы не собираемся причинять вам зло, – сказал Клаус, протерев стекла очков от золы.

– Привидения всегда так говорят, а потом все равно причиняют, – ответил почтальон.

– Но мы не привидения, – сказала Вайолет.

– Не рассказывайте мне, что вы не привидения. Я сам видел, как вы вылезли из золы, будто из центра земли. Люди все время говорят, что здесь, на пустой земле, где сгорел особняк Бодлеров, водятся привидения. Теперь я знаю, что это правда.

Но прежде чем Бодлеры успели ответить, он пустился бежать. Дети были настолько удивлены, что не нашлись, что ему сказать.

Бодлеры все жмурились и мигали, но постепенно глаза их привыкли к свету, и, поглядев друг на друга, они поняли, почему так испугался почтальон.

Глава двенадцатая

За несколько лет до Бодлеров Веблен-Холл получил Дверной Приз – награду, ежегодно присуждаемую за лучшее оформление дверного входа. Если когда-нибудь вы вдруг окажетесь перед Веблен-Холлом, как оказались в то утро бодлеровские сироты, вы сразу же поймете, почему комитет присудил сверкающий розовый приз за полированные деревянные доски, изящные бронзовые петли и роскошную дверную ручку, изготовленную едва ли не из самых ценных в мире разновидностей хрусталя. Но Бодлеры были не в том состоянии, чтобы по достоинству оценить архитектурные детали. Вайолет, возглавлявшая троицу, направилась прямо к лестнице, ведущей в Веблен-Холл, и взялась за ручку, не думая о том, какие грязные пятна черной золы останутся на ее полированной поверхности. Будь я на месте Бодлеров, я никогда не решился бы открыть эту премированную престижную дверь. Я считал бы, что мне повезло: я благополучно выбрался из сетки, висящей посреди шахты лифта, и таким образом избежал ловушки Гюнтера. Я навсегда спрятался бы от Гюнтера и его сообщников в каком-нибудь самом отдаленном уголке земли и не рискнул бы еще раз встретиться с этим отпетым негодяем и предателем. С сожалением должен сказать, что новая встреча с ним сирот Бодлеров ничего, кроме горя, не могла принести в их жизнь. Но эти трое детей были куда мужественнее, чем когда-либо на их месте мог быть я. Они только на минуту остановились перед дверью, чтобы собраться с духом.

– За этой дверной ручкой – наш последний шанс рассказать людям, кто такой на самом деле Гюнтер, и разоблачить его чудовищные планы, – сказала Вайолет.

– А за этими бронзовыми петлями – последняя возможность спасти Квегмайров и не дать тайком вывезти их из города, – сказал Клаус.

– Сорасью, – сказала Солнышко, что означало: «За этими деревянными досками – разгадка тайны „Г.П.В.“ и причины, почему тайная шахта вывела нас на то место, где дотла сгорел особняк Бодлеров, погибли наши родители и началась серия злоключений, которые до сих пор преследуют нас, где бы мы ни были».

Бодлеры переглянулись и выпрямили спины. Теперь они стояли вытянувшись, чтобы доказать себе, что позвоночник у них такой же несгибаемый, как и их мужество. Вайолет открыла дверь Веблен-Холла, и в то же мгновение дети оказались в людском водовороте, что здесь означает «посреди огромной толпы в большом нарядном зале». В Веблен-Холле был высоченный потолок, сияющий, до блеска начищенный пол и одно массивное окно, ставшее первым кандидатом на Оконный Приз в прошедшем году.

С потолка свисали три большие занавески. На одной было слово «Модный», на второй – «Аукцион», а на третьей, по размеру вдвое превосходившей две первых, огромный портрет Гюнтера. В зале собралось не менее двух сотен людей. Бодлерам бросилось в глаза, какой модной выглядела толпа. Почти все были в полосатых костюмах, все тянули петрушковую содовую из высоких запотевших от льда бокалов и ели пирожные с лососем. Обслуживали собравшихся гостей несколько костюмированных официантов из кафе «Сальмонелла», специально нанятых на время аукциона. Бодлеры были в своей повседневной одежде, а не в полосатых костюмах и с ног до головы вымазаны жидкой грязью из зловонной каморки на дне шахты. Вся эта грязь потом смешалась с черной золой с пожарища на месте бодлеровского дома, куда вывел их туннель. Модная толпа, несомненно, была бы в шоке от их вида, если бы обратила на них внимание. Но в это время все смотрели в дальний конец зала, и никто не повернул головы поглядеть, кто вошел в дверь, выигравшую столь высокую награду. В дальнем конце Веблен-Холла, под самым большим знаменем, перед массивным окном на маленькой сцене стоял Гюнтер и говорил в микрофон. Перед ним с одной стороны стояла небольшая ваза с рисунком из синих цветов, а с другой – сидела в роскошном кресле Эсме и смотрела на Гюнтера, как кошка на сливки, – выражение, в данном контексте означающее «будто это был очаровательный, красивый джентльмен, а вовсе не жестокий и бесчестный негодяй».

– Лот 46, пожалуйста, – сказал Гюнтер в микрофон.

Пока Бодлеры обследовали темные подземные проходы, они почти совсем забыли, что Гюнтер притворяется, будто он не совсем свободно знает английский.

– Пожалуйста, джентльмены и леди, взгляните на вазу с синими цветами. Вазы в моде, стекло в моде, цветы в моде. Пожалуйста, особенно те, которые синие. Кто делает ставку?

– Сто, – раздался голос из толпы.

– Сто пятьдесят, – сказал второй голос.

– Двести, – произнес третий.

– Двести пятьдесят, – сказал человек, сделавший первую ставку.

– Двести пятьдесят три, – предложил второй голос.

– Мы пришли как раз вовремя, – прошептал Клаус Вайолет. – Г.П.В. – это Лот 50. Подождем или начнем атаку на Гюнтера прямо сейчас?

– Не знаю, – прошептала в ответ Вайолет. – Мы так зациклились на том, чтобы вовремя добраться до Веблен-Холла, что не продумали план действий.

– Есть двести пятьдесят три – последняя цена у людей, пожалуйста? – задал вопрос Гюнтер в микрофон. – О'кей. Здесь ваза, пожалуйста. Отдайте деньги миссис Скволор, пожалуйста.

Полосатая женщина подошла к краю сцены и вручила Эсме пачку банкнот. Алчно улыбнувшись, Эсме вручила ей в обмен вазу. Наблюдая, как Эсме, пересчитав деньги, спокойно кладет их в полосатую сумочку, в то время когда Квегмайры томятся в заточении внутри какого-то неизвестного «Г.П.В.», Бодлеры почувствовали, как тошнота подступает к горлу.

– Эвомер, – выпалила вдруг Солнышко: «Я этого больше выносить не могу. Давайте расскажем всем в этом зале, что происходит на самом деле».

– Простите, – неожиданно сказал кто-то. Подняв головы, дети увидели сурового мужчину, который смотрел на них из-под огромных солнцезащитных очков. В одной руке он держал пирожок с лососем, а другой указывал на Бодлеров.

– Я хочу просить вас немедленно покинуть Веблен-Холл, – сказал он. – Это Модный Аукцион. Здесь не место таким маленьким чумазым детям.

– Но нам положено быть здесь, – не растерялась Вайолет. – Мы должны встретиться с нашими опекунами.

– Не смешите меня, – сказал суровый мужчина, но, глядя на него, трудно было предположить, что он хотя бы раз в жизни улыбнулся. – Не могу представить себе, какие люди захотят опекать таких замарашек.

– Джером и Эсме Скволор, – ответил Клаус. – Мы живем у них в пентхаусе.

– Сейчас мы все выясним, – сказал мужчина. – Джерри, подойди сюда!

Несколько человек повернули головы и уставились на детей. Но все же большинство присутствующих продолжали слушать Гюнтера, который уже объявил Лот 47. На аукцион была выставлена пара балетных туфелек из шоколада.

Джером отделился от небольшой группы людей и направился к сурового вида мужчине узнать, что произошло. Когда взгляд его упал на Бодлеров, он был ошарашен, что в данном случае означает: «Он, казалось, рад был их видеть, но не мог прийти в себя от изумления».

– Так вы знаете этих детей, Джерри? – спросил мужчина в солнцезащитных очках.

– Конечно знаю. Это Бодлеры, я вам о них рассказывал.

– Да, да, помню, – ответил мужчина, теряя к детям интерес. – Ну а если они еще и сироты, тогда, думаю, все в порядке. Они могут здесь находиться. Но я вам советую, Джерри, купите им новую одежду! – И прежде, чем Джером успел ответить, мужчина в темных очках исчез.

– Не люблю, когда меня называют Джерри, – первое, что сказал Джером детям. – Но я не хотел с ним спорить. А как вы, Бодлеры? Лучше себя чувствуете?

Дети молча смотрели на своего опекуна. Они заметили у него в руке недоеденный пирожок с лососем, хотя он не раз говорил им, что терпеть не может лососину. И настроение их не улучшилось, так как они знали, что Джером не захочет с ними спорить, если они снова заговорят так про Гюнтера. Он также не захочет спорить с Эсме, если дети расскажут ему об ее участии в предательском заговоре. И уж точно не захочет спорить с Гюнтером, когда узнает, что Квегмайры спрятаны внутри одного из лотов Модного Аукциона. Бодлеры понимали, что поможет им только человек, которого удастся каким-то образом сбить с толку. И от этого им не стало легче.

– Менров? – сказала Солнышко.

– Что такое «менров?» – спросил Джером, с улыбкой глядя на самую младшую из бодлеровской троицы.

– Я вам сейчас объясню, – сказал Клаус, пытаясь быстро придумать способ заставить Джерома помочь им, не вступая ни в какие споры. – Это слово в переводе означает: «Можно попросить вас об одном одолжении, Джером?».

Вайолет и Солнышко с любопытством посмотрели на брата. «Менров» никак не означало – «Можно попросить вас об одолжении, Джером?». Клаус наверняка это знал. «Менров» означает что-то вроде: «Не попытаться ли нам рассказать Джерому про Гюнтера и Эсме и про тройняшек Квегмайров?» Однако сестры молчали, зная, что у Клауса наверняка есть серьезная причина лгать своему опекуну.

– Конечно, я сделаю все, о чем вы просите, – ответил Джером. – Но о чем именно идет речь?

– Моим сестрам и мне очень хотелось бы приобрести в собственность один из лотов этого аукциона. Но мы не знаем, сможете ли вы купить его для нас в виде подарка?

– Думаю, это возможно. Но мне в голову не могло прийти, что ваша троица интересуется модными лотами, – ответил Джером.

– Даже очень, – сказала Вайолет, понимая, куда клонит Клаус. – Нам бы ужасно хотелось приобрести Лот 50 «Г.П.В.».

– Что такое «Г.П.В.»? – спросил Джером. – Что кроется за этими буквами? – Это сюрприз, – тут же нашелся Клаус. – Вы предложите цену?

– Если это так для вас важно, я это сделаю. Но мне очень не хотелось бы вас избаловать. Вы появились как раз вовремя. Гюнтер, наверное, кончает продажу балетных туфелек и сразу перейдет к Лоту 50 «Г.П.В.». Пойдемте туда, где я стоял. Там удобно следить за ходом аукциона, – сказал Джером. – Прекрасно видна сцена, а кроме того, рядом со мной стоит ваш друг.

– Наш друг? – с удивлением спросила Вайолет.

– Сейчас увидите.

И действительно, когда Бодлеры, следуя за Джеромом, пересекли огромный зал и пристроились под знаменем с надписью «Модный», с тем чтобы лучше видеть, что происходит на сцене, они там обнаружили мистера По. Он держал в руке стакан содовой с петрушкой и кашлял в белый носовой платок.

– Вы не могли ошеломить меня больше, чем вы это сделали, – сказал мистер По, когда перестал кашлять. – Бодлеры, что здесь делаете вы? – спросил он.

– А что вы здесь делаете? – тут же задал ему вопрос Клаус. – Вы нам говорили, что как раз в это время будете в геликоптере на пути к горному пику.

Мистер По снова долго кашлял в белый платок и, только когда приступ прошел, сказал:

– Сообщения о горном пике оказались ложными. Теперь я знаю совершенно точно, что двойняшек Квегмайров силой принуждают работать на клееварочной фабрике здесь неподалеку, я как раз туда еду, но попозже. Решил заглянуть по дороге на Модный Аукцион. Теперь, когда я Вице-Президент Опекунского Совета по Делам Сирот, я зарабатываю больше денег, и жена поэтому просила меня купить немного морских украшений.

– Но… – собралась что-то сказать Вайолет, однако мистер По остановил ее.

– Ш-ш-ш… Тихо, – произнес он. – Гюнтер приступает к Лоту 48. Я как раз на него хочу сделать ставку.

– Пожалуйста, Лот 48, – объявил Гюнтер. Он глядел в зал на толпу, но даже монокль не мог скрыть бешеный блеск его глаз. Судя по всему, Бодлеров он пока еще не заметил. – Перед вами большая статуя рыбы, выкрашенная в красный цвет, пожалуйста. Очень большая, очень модная. Достаточно большая, чтобы в ней спать, если придет охота, пожалуйста. Кто ставит?

– Я, – откликнулся мистер По. – Сотня.

– Две сотни, – раздался еще один голос из толпы.

Клаус низко наклонился к мистеру По. Ему хотелось с ним поговорить, но так, чтобы не услышал Джером.

– Мистер По, – сказал он, – я хочу вам рассказать про Гюнтера. Вам следует это знать. – Клаусу казалось, что, если он сумеет убедить мистера По, Бодлеры откажутся от игры в шарады, что означает в нашем случае – «перестанут делать вид, что им так уж необходимо заполучить „Г.П.В.“. Тогда Джером назовет свою цену и выручит Квегмайров, сам не того не зная. – Гюнтер на самом деле… – продолжал Клаус.

– Модный аукционер, – закончил за него фразу мистер По. – Двести шесть! – затем выкрикнул он.

– Триста, – тут же выкрикнул второй голос.

– Нет, нет, вы ошибаетесь, – сказала Вайолет. – Гюнтер вовсе не аукционер. Он переодетый Граф Олаф.

– Триста двенадцать, – крикнул мистер По и сердито посмотрел на детей. – Не говорите глупостей, – сказал он. – Граф Олаф – преступник, а Гюнтер просто иностранец. Не могу вспомнить слово, обозначающее страх перед иностранцами, но я удивлен, что вами, дети, владеет такой страх.

– Четыреста! – крикнул второй голос.

– Слово это – «ксенофобия», – пояснил Клаус. – Но оно сюда не подходит потому, что Гюнтер не иностранец. Он даже и не Гюнтер.

Мистер По снова вытащил из кармана платок, и Бодлеры ждали, пока он откашляется.

– То, что вы говорите, – полная бессмыслица, – произнес он. – Если вы не возражаете, обсудим это после того, как я куплю морские украшения. Ставлю четыреста девять!

– Пятьсот, – тут же раздался голос.

– Сдаюсь, – объявил мистер По и закашлял в платок. – Пятьсот – слишком большая цена за эту статую рыбы.

– Пятьсот – высшая цена, пожалуйста, – сказал Гюнтер и улыбнулся кому-то в толпе. – Пожалуйста, выигравший, будьте так любезны и передайте деньги миссис Скволор, пожалуйста.

– Дети, поглядите, кто купил большую рыбу! Наш консьерж, – сказал Джером.

– Консьерж? – удивился мистер По, глядя, как тот передал Эсме мешок монет, потом с трудом поднял огромную рыбу и унес со сцены. Самое удивительное, что руки у него, как обычно, были спрятаны в длинных рукавах. – Меня удивляет, что консьерж может позволить себе купить хоть что-нибудь на Модном Аукционе.

– Он говорил мне, что он еще и актер, – сказал Джером. – Забавный тип. Хотите, познакомлю?

– Очень любезно с вашей стороны, – сказал мистер По, продолжая кашлять в платок. – Сейчас, когда я получил повышение, мне приходится постоянно встречаться с разного рода интересными людьми.

Мимо прошел консьерж, спотыкаясь под тяжестью красной статуи. Джером похлопал его по плечу.

– Познакомьтесь с мистером По, – сказал он.

– У меня нет времени ни на какие знакомства, – рявкнул консьерж. – Я еще должен закинуть эту штуку в грузовик босса и… – Он оборвал фразу на середине, увидев бодлеровских сирот.

– Вам тут не положено находиться, – сказал он. – Никто не давал вам разрешения покинуть пентхаус. Эй, босс! – крикнул он, повернувшись к сцене и при этом больно задев нескольких стоявших в сплошь полосатой толпе людей.

Оба, Эсме и Гюнтер, тут же повернули головы и увидели консьержа, пальцем указывавшего на бодлеровскую троицу.

– Сироты! – сказал он.

Эсме ахнула. Она настолько была поражена элементом «изумление», что едва не выронила мешок с монетами. Зато Гюнтер не растерялся. Он сразу же повернулся и уставился на детей. Глаза его очень ярко блестели, даже тот, что был закрыт моноклем. Бодлеры застыли от ужаса при виде этих страшных глаз. Гюнтер улыбался, словно он удачно пошутил. Эта улыбка появлялась у него на лице всякий раз, когда в его коварном мозгу зрели самые гнусные планы.

– Сироты модные, – произнес он, стараясь подчеркнуть, что не вполне владеет английским. – Детям о'кей здесь быть, пожалуйста.

Эсме с любопытством взглянула на Гюнтера, но потом пожала плечами и сделала знак консьержу, что все о'кей, махнув рукой с длинными ногтями. Консьерж в ответ тоже пожал плечами и прошел со своим грузом через престижную премированную дверь.

– Лот 49 пропускаем, – объявил Гюнтер. – Следующий Лот 50, пожалуйста. Называйте цену, пожалуйста. На этом наш аукцион закрывается.

– А как же остальные лоты? – спросил кто-то из толпы.

– Неважно, хватит, – небрежно бросила Эсме. – Сегодня я заработала достаточно денег.

– Никогда бы не подумал, что Эсме может такое сказать, – пробормотал Джером.

– Итак, Лот 50, пожалуйста, – продолжал Гюнтер и вытолкнул на сцену огромную картонную коробку, почти такого же размера, как статуя рыбы. В ней вполне хватило бы места для двух маленьких детей. На коробке были отчетливо видны три большие черные буквы «Г.П.В.». Бодлеры сразу же заметили крошечные дырочки, пробуравленные сверху на коробке специально для воздуха. Трое детей сейчас с ужасом думали о том, что внутри этой картонной тюрьмы томятся их друзья, которых с минуту на минуту могут увезти из города.

– «Г.П.В.», пожалуйста, – сказал Гюнтер. – Кто делает ставку?

– Двадцать, – сказал Джером и подмигнул детям.

– Что это за «Г.П.В.» такое? – спросил Мистер По.

У Вайолет уже не было времени ни на какие объяснения, и поэтому она сказала:

– Это сюрприз. Держитесь поблизости и все узнаете.

– Пятьдесят, – раздался голос из толпы. Бодлеры, обернувшись, поняли, что вторую цифру назвал человек в темных очках, тот самый, который велел им покинуть зал.

– Он не похож на сообщника Гюнтера, – прошептал Клаус сестрам.

– Этого никогда нельзя знать наверняка, – прошептала в ответ Вайолет. – Этих негодяев непросто распознать.

– Пятьдесят пять, – выкрикнул Джером. Эсме недовольно посмотрела на него, а затем смерила детей долгим злобным взглядом.

– Сто, – произнес человек в темных очках.

– О господи, дети, все это становится слишком накладно. Вы уверены, что вам так уж необходим этот «Г.П.В.»?

– Вы покупаете это для детей? – удивленно спросил мистер По. – Прошу вас, мистер Скволор, не балуйте этих молодых людей.

– Он нас не балует, – сказала Вайолет. Она боялась, что Гюнтер прекратит аукцион. – Ну пожалуйста, Джером, купите для нас Лот 50. Прошу вас. Я потом все объясню.

Джером вздохнул.

– Ну хорошо, – сказал он. – Думаю, это естественное желание приобрести несколько модных вещиц, особенно после того, как вы какое-то время провели в обществе Эсме. Я ставлю сто восемь.

– Двести, – объявил человек в темных очках. Бодлеры изо всех сил вытягивали шеи, стараясь получше его разглядеть, но по его виду никак нельзя было сказать, что он смягчился и теперь настроен к Бодлерам более дружественно.

– Двести четыре, – сказал Джером и поглядел на детей. – Я не могу больше увеличивать цену. Для меня это слишком дорогое удовольствие, а само соревнование напоминает спор, который радости мне никогда не доставляет.

– Триста, – не сдавался человек в солнцезащитных очках. Бодлеровские сироты в страхе переглянулись, не понимая, как им поступить. Друзья уходили прямо у них из-под носа.

– Джером, пожалуйста, прошу вас, пожалуйста, купите для нас этот лот, – умоляющим голосом сказала Вайолет.

Джером покачал головой.

– Когда-нибудь вы это поймете: не стоит тратить деньги на модные пустяки, – сказал он.

– Мистер По, а не могли бы вы взять для нас заем в банке? – неожиданно спросил Клаус.