Текст книги "Три орешка для вдовушки"

* * *

Почему я не села за руль моей любимой недорогой иномарки? Да потому, что уже полтора года не вожу машину. Вернее, я езжу, но на очень короткие расстояния: в соседний поселок, на речку, на заправку в трех километрах от нашего села, ну, и т. д. Но в Нижний Новгород ни за что! Там со мной все время случались автомобильные неприятности, абсолютно не зависящие от меня и моего умения водить машину.

Кстати, когда я училась в автошколе, мой инструктор доверил мне выехать в город елание сидеть за рулем у меня отпало начисто. Хватит! нает о происшествии. ассу тела, да плюс скорость автомобиля, двигающегов первый же день после двадцати минут катания по автодрому. Он назвал меня Шумахером1212
  Михаэль Шумахер – немецкий гонщик Формулы-1, семикратный чемпион мира, обладатель многочисленных рекордов Формулы-1, самый успешный пилот за всю историю автоспорта.


[Закрыть] а, вместо положенных сорока академических часов обучения вождению, отзанимался со мной двадцать четыре часа и отправил сдавать экзамены экстерном в ОблГАИ, сказав, что нечего на меня зря тратить время, мол, я родилась водителем. Экзамен я сдала с первого раза и несколько лет ездила спокойно, скатавшись за рулем «девятки» в Ярославль, Волгоград и Казань. А потом Степа купили мне иномарку. И началось!

Дважды меня подрезали, причем так, что я успевала затормозить в сантиметре от автомобиля впереди. Однажды у вещевого рынка прокололи колесо ударом шила (так потом сказали в шиномонтаже, потому что дыра была на боковой поверхности), видимо, в расчете, что я начну менять колесо на месте «аварии», оставлю авто незапертым, и у меня украдут сумку. Но муж иногда кличет меня «вороной» за некоторую рассеянность, вот и прокол я проворонила, отъехала от базара метров на сто, удивляясь, почему руль ведет вправо, и там, вдали от ворюг, остановилась. Колесо мне поменяли двое молодых «добрых самаритян», которые увидели, что я пытаюсь применить к обмякшей шине гипноз, вместо того, чтобы действовать руками. Раз пять в мою машину въезжали на светофоре. Правда, без особых повреждений. А как—то рано утром я проснулась от пиликающего пейджера сигнализации, выглянула в окно и обомлела. Парень лет семнадцати бегал вокруг машины, дергал дверные ручки и орал: «Папа! Папа!». Я вызвала милицию, оделась и побежала на улицу. Милиция приехала быстро – патруль был рядом, когда поступил мой вызов. Оказалось, парень состоит на учете в психиатрической лечебнице. Несчастная мамаша еще поздним вечером не уследила за сыночком, и тот убежал гулять, а к утру нагулялся так, что захотел домой. А так как папа отпрыска имел такую же марку машины, как и у меня, то сыночек решил сесть в мое авто, дабы отец отвез его домой. Вот только почему папа не открывал ему двери? Я, конечно, написала в отделении милиции, что претензий не имею, но нервов потратила…

Предпоследней каплей в моей истории вождения стала совершенно дурацкая, но массовая авария на широком проспекте. Я ехала в третьем ряду в довольно плотном потоке машин, средняя скорость которого была примерно сорок км/час. Слева от меня и чуть впереди в четвертом, крайнем ряду катился старый «Москвич», за рулем которого сидел дед в шляпе. Раритет замигал левым поворотником – мы приближались к перекрестку, ничто не предвещало сенсаций… И вдруг, так и мигая левым фонарем, «Москвич» поехал направо через все четыре полосы. Визг многочисленных тормозов и звуки ударов перекрыли орущее у меня в салоне радио. Никто не задел авто деда, тот благополучно укатил по своим делам. Я тоже отделалась легким испугом. А вот несколько машин в первом и втором ряду, для водителей которых маневр «Москвича» оказался полнейшей неожиданностью, что называется, поцеловались, и некоторые – взасос. Ну и мат звучал над проспектом! Отборный.

А последней каплей… Эта история невероятная, но, клянусь, она имела место быть!

Суббота, зима, вечерело. Я выехала с заправки, постояла на светофоре, дожидаясь зеленого света и, когда он загорелся, повернула направо, собираясь ехать в гости к Полине. Мне удалось продвинуться вперед метров на двадцать—тридцать в крайнем правом ряду. Ну, какую скорость я могла успеть набрать, если учитывать, что я абсолютно законопослушный водитель? Километров сорок в час максимум. И вдруг из—за огромного сугроба на обочине дороги в лобовое стекло моего авто, естественно, разбив его, влетает мужик в расстегнутой рубашке и плюхается головой и плечами на правое переднее сидение, а его ноги остаются торчать над капотом. Я – по тормозам. Стекло частично вдребезги, частично выворочено. Кровище. Мужик хрипит. В первую минуту у меня был шок. Потом я вылезла из машины и бросилась к правой дверце – ее покарежило и она не открывалась. Я вынула из кармана сотовый телефон, но сначала никак не могла сообразить, куда звонить. Потом набрала 112, но не успела закончить разговор, как с сугроба на меня повалился еще один мужик. Я отскочила, а он упал перед машиной, потом вскочил, подбежал к торчащим над капотом ногам, схватился за одну из них и попытался тащить, рыча дурным голосом:

– Ща, б…, я тебя добью!

Я бросилась оттаскивать разъяренного мужика:

– Нельзя! Не трогай! Вдруг он живой!

– Дай я его добью!

Буян оказался без верхней одежды, я оттаскивала его от машины, цепляясь за рубашку, а он рвался к пострадавшему и дико матерился, источая перегар.

Тут мне опять повезло – милиция и «скорая» приехали быстро и одновременно. Когда «залетного» осторожно извлекли, оказалось, что у него не застегнута не только рубашка, но и брюки, и ботинки. Все лицо, грудь и руки были красными от многочисленных порезов лобовым стеклом. Но, как выяснилось гораздо позже, пьяный чувак отделался только порезами и сотрясением мозга.

На место происшествия прибежали жильцы дома, около которого все произошло. Одна женщина как раз курила у окна и видела, как именно мужик попал ко мне в машину. Да и тот «товарищ», что пытался добить «залетного», хоть и был нетрезв, но сумел внятно объяснить, что произошло.

Оказалось, что он выпил с дружками на работе, а работал он неподалеку на стройке, и его выгнали домой проспаться. Вот и получилось, что пришел он в свою квартиру раньше обычного аж на два часа. Открыл мужик дверь, а его жена «шалава Райка» и Васька на диване «кувыркаются». Прелюбодеи, видимо, торопились и не разделись догола: Райка без нижнего белья, но в распахнутом халате валяется, а Васька без рубашки и в приспущенных штанах на ней восседает. Ну, мужик, конечно, такого не стерпел, куртку скинул, чтобы сподручнее было, и попер с кулаками на любовника жены. Получив в морду всего один удар, любовник ответил нокдауном, и пока рогоносец приходил в себя, сайгаком рванул на улицу, успев только сунуть ноги в башмаки и прихватить рубашку, которую надел по дороге. Но тут послышался мат догоняющего мужа. Васька припустил, что было мочи, а поскольку бежать домой ему надо было через дорогу, то он не стал нестись до перекрестка, а решил перемахнуть через сугроб. На снежную насыпь он почти что взлетел, а вот то, что она сразу кончится обрывом, не рассчитал и, со скоростью своего бега плюс скорость свободного падения, помноженная на массу тела, да плюс скорость автомобиля, двигающегося навстречу… Беглец влетел ко мне в машину и потерял сознание. Дальнейшее вы знаете. Могу добавить только, что муж и Васька были хорошо знакомы и ревнивец давно—о—о подозревал недоброе.

Описывать мое состояние у меня нет желания. Хреново было! В тот зимний вечер мне вызывали «скорую», потому как давление скакнуло. Машину привели в порядок быстро, и ничто теперь не напоминает о происшествии, но желание сидеть за рулем у меня отпало начисто. Хватит! Судьба мне недвусмысленно намекнула, что вождение – не для меня.

Я с превеликим удовольствием уселась на пассажирское сидение Полинкиной малолитражки, и мы поехали в «Театр Сатиры и Драмы».

В театр мы зашли со служебного входа. За столиком охраны никого не наблюдалось, и мы потопали в сторону гримерок. Я несколько раз заходила за кулисы, когда у Ярослава были премьеры, и знала, где искать Званцева, с которым Ярик делил гримерку. Нам повезло, Сергей собрался уходить после репетиции, чтобы отдохнуть перед вечерним спектаклем. Он распахнул дверь и увидел перед своим носом кулак Полины – она как раз приготовилась постучать.

– Вам кого? – отшатнулся Званцев от кулака.

– Вас, Сергей, – поспешила ответить я, пока Полька разбиралась со своей сжатой пятерней, не зная, куда ее деть. – Вы меня узнали?

– Лицо знакомо, но…

– Я – Соня Соловьева, мы с Ярославом с детства дружили.

– А—а…, – Сергей улыбнулся, – помню вас, мы как—то с Яром к вам в деревню приезжали…

– Да—да. Разрешите войти?

– А—а? – Званцев кивнул на Полину.

– Это моя подруга, а по совместительству журналист Полина Полева, она пишет для столичных изданий, но сегодня она здесь исключительно в качестве моей наперсницы, – Полина засунула, наконец, кулак в карман джинсов и кивнула в знак приветствия.

Актер отступил на шаг назад, сделал приглашающий жест, и мы вошли в каморку с двумя гримерными столиками. Я посмотрела на место, где гримировался Ярослав – ни портрета, ни цветов. Званцев перехватил мой взгляд, правильно его понял и тут же пояснил:

– Портрет висит в холле, там же цветы, а здесь… Мне было бы слишком… тяжело это…

Мы с Полиной, не сговариваясь, вздохнули.

– Присаживайтесь, – Сергей указал рукой на малюсенький потертый диванчик.

– Знаете, Полина вам задаст пару вопросов, а мне бы хотелось узнать телефон и адрес Варвары Николаевой. Это возможно?

– Бегите в шестнадцатую гримерку, она, наверное, еще там! – Званцев махнул рукой, давая направление моему бегу. – А, если уже ушла, то возвращайтесь, найду вам ее адрес.

Я рванула в коридор, а Полина села на диван.

* * *

Постучав в дверь шестнадцатой гримерки, я не надеялась, что мне откроют – судя по тому, что Званцева мы поймали, как говорится, за хвост, да еще разговаривали с ним, репетиция закончилась давно, и Варвара вполне могла уйти. Но неожиданно дверь распахнулась, хотя я не слышала шагов, и передо мной предстала женщина с растрепанными длинными волосами, в выцветшем от многочисленных стирок халате и босиком. На бледном лице краснели глаза и нос, похоже, женщина плакала, или слишком рьяно избавлялась от грима. Я не сразу признала в ней бывшую жену Ярослава и на всякий случай спросила:

– Варвара? – она кивнула и принялась рассматривать пальцы своих ног. – Ты меня узнала?

Она опять кивнула, сделала шаг в сторону, освобождая мне вход, но по—прежнему не произнесла ни звука.

– Прими мои соболезнования, – Варвара никак не реагировала. – Все—таки вы разошлись совсем недавно, – я вошла в гримерку – точную копию каморки Сергея – и без приглашения села на такой же диванчик.

Варвара закрыла дверь, постояла около нее секунд десять, потом подошла к своему столу, села на крутящееся кресло, повернулась ко мне лицом и, наконец, посмотрела на меня.

– Я пришла поговорить, – Николаева кивнула. – Для меня это очень важно. Может, ты сможешь хоть чем—то помочь.

Во взгляде бывшей жены Солнцева промелькнуло удивление. Но она продолжала молчать.

– Понимаешь, вчера, когда было обнаружено тело… Следователь сказал, там, словно, что—то искали…

Варвара опять принялась разглядывать свои ноги.

– В общем, ко мне в дом вчера ворвались, меня оглушили и усыпили хлороформом, – Варвара с удивлением посмотрела на меня. – Ну, и пока я спала, в моем доме тоже что—то искали. Нам кажется, что это не совпадение, что это связано с убийством Ярослава.

– Нам? – переспросила Варвара, ничуть не удивившись, словам об убийстве ее бывшего мужа.

– Ну, мне и моим подругам: Полине, ты ее видела, она брала интервью у Ярика, ее брату – он старший следователь в Следственном Комитете, и Лизе Лисовских.

– И чем же я могу помочь вам? – скорее равнодушно, чем недоуменно спросила Варвара.

– Расскажи, пожалуйста, с кем он общался, дружил… Может, он что—то говорил тебе о своих проблемах, боялся кого—то?

– Я уже сказала следователю, последний год его жизни для меня – потемки, ничего я не знаю. И мы уже полгода не жили вместе, я вернулась в квартиру мамы, которую до этого сдавала, – с раздражением выпалила Николаева, развернулась лицом к зеркалу, схватила расческу и принялась раздирать спутанные волосы.

– Полгода? – удивилась я. – А мне по рассказам Ярослава представлялось, что вы вот только что разбежались, и месяца не прошло.

– Это официально разошлись, а разбежались, как ты сказала, уже давно, да и бежали в разные стороны много лет. Так что, ничем помочь не могу!

– Жаль, – я встала и сделала шаг в сторону двери. – Если я не пойму, что ищут преступники, возможно…, – я вдруг вспомнила о материальности мыслей и слов и решила не продолжать опасное словоблудие.

– Постой! – Варвара развернулась лицом ко мне. – Я в вечернем спектакле не задействована. Да я вообще мало, где задействована, – она состроила подобие улыбки, – так что, на сегодня свободна. Чем тебе помочь, не знаю, но могу рассказать о нашей с Яриком жизни. Может, что—то пригодится.

Я обрадовалась, хотела, было, снова сесть на диванчик, но Варя остановила меня:

– Не здесь. Я знаю маленькое кафе недалеко, там всегда мало народа, да и выпить мне надо, а то что—то сил нет совсем.

Кафе «Малютка» полностью соответствовало своему названию: четыре маленьких столика, барная стойка и никого народа. Да и спряталось кафе в небольшом переулке вдали от остановок и пешеходных маршрутов. На что рассчитывали хозяева, открывая пищевую точку в таком месте?

– Не знаю, за счет чего держится заведение – никогда не видела здесь более двух человек, но я хожу сюда уже лет пять, а оно все существует. Главное, в это кафе наши не ходят – не пафосное место, а просто пожрать можно и в театральном буфете.

Мы сели в углу, заказали два салата, два кофе и по пятьдесят граммов коньяка и в ожидании яств закурили.

– Мы ведь поженились к удивлению всех, – грустно улыбнулась Варвара, когда мы выпили за помин души Ярослава и она заказала еще пятьдесят граммов коньяка себе. – Никто не мог понять, чего он во мне нашел – не красавица, не талант…

Я поняла, что Варвара согласилась поговорить со мной не потому, что хотела помочь, а потому, что ей самой необходимо было выговориться, рассказать о своей жизни. Похоже, у этой чопорной, как мне казалось раньше, дамы не было друзей, и она откровенничала впервые.

– Я познакомилась с Ярославом, когда после театрального института поступила в труппу нашего театра. Он тогда часто заходил в гримерку к родителям, но мне на глаза не попадался, а тут несся по коридору с бутылкой лимонада и врезался в меня.

– Прости, не поняла, – перебила я Варвару. – С лимонадом? Несся?

– Ну, да, – пожала она плечами, – ему тогда было одиннадцать лет, а мне – двадцать один.

– Ты старше Ярика на десять лет?! – я была в шоке. – Мне казалось, вы ровесники, ну, или ты на год—два постарше. Просто из вашего разговора я как—то поняла, что ты раньше закончила театральное. Но так молодо выглядишь!

– Спасибо, – грустно улыбнулась Николаева. – Тут никакой моей заслуги нет, генетика такая, у нас в роду все женщины моложавые. Еще пятьдесят граммов коньяка, – негромко крикнула актриса в сторону бара.

Ей принесли напиток, и у меня появилось опасение, что мне придется провожать подвыпившую Варвару до дома. Она словно прочла мои мысли:

– Не волнуйся, я почти не пьянею.

– Ну, он в тебя врезался, – я откинулась на спинку стула и приготовилась к долгому рассказу.

Варя удержалась на ногах и схватила мальчишку за руку:

– Ты чей будешь?

– Лет через десять твой, – нагло заявил пацан, – а пока мамы с папой, Солнцевых.

Он рассмеялся и убежал в родительскую гримерную.

Потом Варя встречала его часто. Иногда они просто здоровались, а иногда шутили:

– Привет, моя будущая невеста!

– Привет, невозможный жених!

– Что это, невозможный?

– Да мал ты для меня.

– Я ж вырасту!

– Так и я вырасту, всегда старше тебя буду.

– Ты только вширь не расти, тогда поженимся, – подмигивал Ярик.

Варвара и не росла вширь. Как была травести1313
  Травести (фр. travesti от travestir – переодевать) – амплуа актрисы, исполняющей роли подростков, мальчиков, девочек, а также роли, требующие по ходу действия переодевания в мужской костюм.


[Закрыть], так ею и оставалась.

Время шло, Ярослав стал актером, пришел в театр, сразу стал получать главные роли. А вот его родители к тому времени из театра ушли. Отец на пенсию, а мать – по состоянию здоровья. Так значилось официально. На самом же деле, Станислав и Юлия Солнцевы потихоньку спивались. Возрастных ролей в спектаклях, которые шли на сцене «Театра Сатиры и Драмы» не так уж много, гораздо больше стареющих актеров, и каждый переживает сию драму по—своему. Солнцевы не смогли пережить. Пьяный Станислав вскоре повесился, а Юлия пила по две бутылки водки каждый день, пока не допилась до остановки сердца.

Ярослав к тому времени уже активно снимался в сериалах и контролировать родителей не мог. Домой возвращаться ему не хотелось, да и что его там ждало? Пьяные предки, грязные стены, полы, посуда… Все ценное, а у Юли раньше было много дорогих украшений, в доме когда—то лежали ковры, стояла дорогая мебель, после смерти мужа мать отнесла в скупку и распродала по соседям, чтобы добыть денег на пропой. Вот он и жил в Москве – у приятелей, на съемках – в гостиницах, а в Нижнем снял однокомнатную квартиру.

Когда мать умерла, Ярослав не захотел оставаться в квартире, где у него было вполне счастливое детство, и продал ее. Добавив денег, заработанных на съемках в сериалах, он намеревался купить жилье в Москве, но не пришелся ко двору в двух столичных театрах, посчитал это знаком судьбы и решил осесть в Нижнем Новгороде. Купил большую трехкомнатную «сталинку» с видом на Волгу, да на том и успокоился.

Кстати, во времена студенчества, да на съемках своих первых сериалов младший Солнцев был под стать своим родителям – не упускал возможности взбодриться горячительными напитками. Но по мере того, как его мать и отец опускались на дно бутылки, сын все больше сторонился выпивки и, в конце концов, вообще перестал прикасаться к рюмке. К тому же, оказалось, что при почти богатырской внешности, здоровьем богатырским Ярослав похвастать не мог: у него обнаружили язву желудка и хронический панкреатит. Это стало второй причиной, почему на спиртное актер даже не смотрел.

Так вот, когда Ярослав понял, что Нижний Новгород и есть его «Пенаты»1414
  «Пенаты» – название усадьбы художника Ильи Репина.


[Закрыть], он вдруг снова начал игру с Варей в жениха и невесту. Но, если раньше она была Актрисой, а он – школьником, потом студентом, то теперь он был одним из ведущих артистов театра, а она – почти что «кушать подано», потому как больших, тем более, главных ролей для травести было мало, а еще одна актриса этого амплуа по совместительству являлась дочерью главного режиссера.

В театре над их «жениховством» посмеивались, а когда узнали о скромной, но официальной свадьбе, так и вообще, что называется «выпали в осадок». Кое—кто из актеров не постеснялся даже спросить Ярослава:

– Чего ты в ней нашел? Ни рожи, ни фигуры, ни таланта! Так – мышь серая.

– Еще раз задашь такой вопрос, – громко, чтобы слышали все, прильнувшие ушами к дверям гримерок, сказал Солнцев, – у твоего стоматолога будет много работы, а хорошего пластического хирурга я тебе могу порекомендовать прямо сейчас.

На этом открытые разговоры закончились, но шепотки продолжались. А Варя, и так не слишком общительная девушка, вообще осталась в изоляции. Резко сократилось число спектаклей, в которых она была занята, с ней теперь общались только в случае профессиональной необходимости, никто даже не пытался поговорить «за жизнь»… А Ярослав—то часто бывал в отъезде! Получилось, что Варвара обрела мужа, но потеряла даже то малое общение, что было раньше. Перейти в другой театр у нее не хватило смелости, поэтому в те дни, недели и месяцы, когда Ярослав снимался, Варя чувствовала себя никому не нужной. Солнцеву удалось добиться того, чтобы жену сняли в небольших ролях в двух сериалах, но ступенькой в карьере киноактрисы это не стало. Пятнадцать лет совместной жизни с Ярославом для Варвары Николаевой окрасились в серые тона: когда он был рядом – светло—серые, когда его рядом не было – темно—серые вплоть до черного. А белые тона? Ну, это только в самом начале их совместной жизни. Потому что…

* * *

– Ярик не пропускал ни одной юбки! – всхлипнула Варвара.

Я испугалась, что она сейчас разрыдается, но актриса взяла себя в руки, подышала глубоко и… заказала еще пятьдесят граммов коньяка и кофе.

– Он этого не скрывал! – крикнула Николаева, выпив коньяк и запив его глотком горячего кофе. Она огляделась по сторонам и продолжила тише: – Приезжал со съемок и рассказывал, какая Самойлова страстная в постели, или Калиновская – бревно бревном. Я сначала плакала, скандалила, грозила разводом… А он только смеялся и приговаривал: «Дурочка, мне секс с этими пустыми дурами нужен для дела. Их богатые папики вливают денежки в сериалы, а эти звездульки ставят условие, чтобы сниматься со мной. Не ревнуй, я тебя люблю!»

Варвара старалась верить во все, что говорил ей Ярослав. Но, через восемь лет, когда он добился для нее второй небольшой роли, она поняла, что муж все врал. Солнцев не спал с молодыми актрисками. Потому что он вообще, кроме Варвары, не спал с женщинами. Да и с женой супружеский долг исполнял крайне редко и не всегда удачно, объясняя это эмоциональными перенапряжениям на съемках. Истина, как всегда, открылась неожиданно.

В тот памятный день у Ярослава был выходной, сегодня снимали сцены, в которых его герой не принимал участия. Солнцев остался в гостинице – сериал снимали в Ярославле, – а Варя как раз должна была отработать один из трех съемочных дней, которые отводились для ее маленькой роли. Однако случилось непредвиденное. В полдень все собрались на съемочной площадке, уже почти все было готово к работе, как у режиссера зазвонил личный сотовый телефон, предназначенный для общения только с близкими родственниками. Выслушав собеседника, мэтр побледнел и, объявив выходной до завтра, сел в машину и умчался. Как позже выяснилось, у его молоденькой жены начались преждевременные роды на седьмом месяце беременности, и он рванул в Москву, чтобы в трудную минуту быть рядом с восьмой возлюбленной супругой.

Варвара полетела на крыльях любви в гостиницу, расположенную недалеко от места съемок, предвкушая, как они с Ярославом замечательно проведут редкий совместный выходной день, прогуливаясь по набережной Волги или Которосли и любуясь красивейшими пейзажами. Около двух часов дня она тихонько, желая явиться пред очи супруга сюрпризом, открыла дверь номера, ступила за порог и услышала капризный мужской голос:

– Ты спишь с ней!

– Крайне редко, – прозвучал голос Ярослава.

– Но спишь же! – взвизгнул незнакомец.

– Ты же понимаешь, что без секса семейной жизни не может быть.

– Тогда разведись!

– Не могу, сколько раз тебе повторять! – в голосе Солнцева появились нотки раздражения.

– Никто не осудит, сейчас другое время!

– Я работаю в провинциальном театре! Там от меня скорее избавятся, чем поймут.

– Так уйди оттуда! – похоже было, что незнакомец вот—вот расплачется.

– Почему мы при каждой встрече говорим об одном и том же?! – повысил голос Ярослав. – Работа в театре – это какая—никакая, а стабильность. Вот скоплю побольше денег, чтобы открыть в Москве свой клуб, тогда уйду. А пока все останется по—прежнему.

Варя стояла, замерев, и не знала, что делать: падать в обморок от свалившейся на нее беды, ринуться в комнату и устроить крутую разборку, тихо удалиться и потом делать вид, что ничего не случилось… Что? Она вспомнила, как покойная мама говорила ей: «Даже если застанешь мужа на любовнице, поверь ему, что ничего не было. Иначе у тебя будет всего два пути. Либо ты простишь ему измену, и тогда он посчитает себя вправе изменять направо и налево, не очень—то и скрываясь, либо не простишь, и вы разойдетесь. Оба варианта хреновые, если до сего момента тебя вполне устраивала жизнь с мужем». И Варя приняла решение тихонько уйти, погулять, придти в себя, а потом позвонить Ярику на сотовый и сказать, что она идет в номер. Но, прежде, чем покинуть номер, Николаева услышала еще часть разговора.

– Когда же мы будем с тобой только вдвоем? – всхлипнул незнакомец.

– Никогда, если ты будешь распускать нюни, – уже спокойнее произнес Ярослав.

– Я постараюсь не распускать. Я тебя люблю! А ты меня?

Варя замерла у уже открытой двери.

– Такая же фигня. Только угомонись!

Варвара прикрыла за собой дверь и поплелась к лифту. На улице она села на лавочку неподалеку от гостиницы, закрыла глаза и подставила лицо ветерку с реки. Щеки пылали. Руки и ноги дрожали. В голове дятлом стучал один вопрос, поставленный почти сто пятьдесят лет назад Чернышевским: «Что делать?». Она замужем за гомосексуалистом! А он пассивный или активный? Конечно, активный! И он бисексуал, раз спит с женой! Но как спит? Несколько раз в году и то не всегда удачно… А чаще просто спит и видит сны. Кошмар! А она—то думала, что у них любовь! Не—ет, она чувствовала, что любви, как в пьесах и кино, у них нет… Но, все—таки, нормально жили, тепло, дружески… Дружески! Что делать? Для начала сосчитать от ста до одного, чтобы ни о чем не думать и успокоиться.

Когда дрожь прошла, а лицо перестало гореть, Варя грустно подвела итог своей уже довольно продолжительной жизни. Ей уже сорок с большим хвостиком. Она не красавица и не обладает выдающимися актерскими способностями. Карьерного взлета ей не видать, как своих ушей без зеркала. О хорошем любящем муже можно сколько угодно мечтать, и таких мечтательниц гораздо больше, чем просто мужей, не говоря уже о хороших. С Ярославом у них вполне благополучная семья. Зачем что—то менять?

Варвара достала из сумочки сотовый, набрала номер мужа и, улыбаясь, весело произнесла:

– Привет, дорогой! У нашего мэтра жена неожиданно рожать надумала, нам выходной до завтра дали. Я тут пешочком до гостиницы дошлепала. Погода чудо! Так неохота в номер идти! Может, выйдешь, прогуляемся?

Услышав положительный ответ мужа, Варя убрала телефон в сумку, попробовала набросать на лице несколько разных улыбок и, остановившись на улыбке объевшегося сметаной кота, пошла ко входу в отель встречать Ярослава.

Прикидываться ничего не знающей дурочкой у нее получалось еще четыре года. Кто бы знал, чего ей это стоило! Но все—таки она была актрисой. Не самой талантливой, но вполне профпригодной. Ее только удивляло, почему никто ничего не замечает? Такое долго не утаишь! Но вскоре все вопросы отпали, ответы сами приплыли на блюдечке с очень голубой каемочкой – если в «деле» участвуют люди самого высокого ранга, все будет шито—крыто.

Как—то осенью под вечер Ярослав позвонил домой и попросил Варю что—нибудь приготовить быстрое, но «эдакое», т.к. он приведет высокого гостя, чтобы обсудить кое—какие вопросы, касающиеся будущего московского бизнеса Солнцева. А еще он предложил жене сходить в кино или в гости, короче, погулять где—нибудь часа три, чтобы мужчины могли поговорить откровенно, без свидетелей. Варваре надлежало покинуть дом до прихода гостя. Выслушав указания мужа, Николаева положила телефонную трубку на базу и посмотрела на экран включенного телевизора. Местные новостные программы широко освещали приезд в Нижний Новгород министра лесной экономики Эдуарда Теплицкого.

Стол уже был сервирован, а стрелки часов приближались к отметке, когда Варе надлежало на время исчезнуть из жизни мужа. Она вышла из квартиры, но не спустилась на улицу, а притаилась этажом выше, чтобы увидеть, какого высокого гостя приведет Ярослав. Неужели самого Теплицкого – холеного мужчину лет пятидесяти с длинными пальцами скрипача. Она угадала! Когда лифт остановился на этаже, где расположена их квартира, Варвара перестала дышать. Ярослав вышел из лифта первым, осмотрелся и шепотом произнес:

– Эдик, чисто. Выходи!

Он быстро отпер дверь, крикнул: «Варя!», пару секунд подождал ответа и сказал:

– Ее нет.

– Ну, наконец—то мы вдвоем и теперь…, – удар закрывшейся двери заглушил голос Теплицкого.

Варвара вернулась домой около полуночи. Ярослав уже спал, мирно посапывая. Николаева еще часа два курила в библиотеке, на кухне и в ванной, но все никак не могла решиться войти в спальню, а тем более, лечь в одну постель с мужем, будучи уверенной, что там происходил содомский грех. В итоге, Варя легла спать на диване в гостиной, а утром сказала Ярославу, что смотрела телевизор и уснула, благо телик был настроен на автоматическое отключение в три часа ночи, т.к. раньше Ярослав время от времени засыпал перед ним, и тот орал до самого утра.

Солнцев не удивился, поцеловал жену и, прежде чем уйти на кухню завтракать, включил телевизор. Ведущий центральных новостей с самым мрачным видом вещал:

– … во время переезда из Нижнего Новгорода в Москву. Водитель автомобиля, в котором ехал министр лесной экономики Эдуард Теплицкий уже дал показания. По его словам, Эдуард Владимирович часто спал во время длительных переездов, так как не имел возможности нормально выспаться из—за плотного графика работы. Вот и в этот раз он попросил убавить звук радиоприемника и сказал, что будет спать. Когда автомобили министра и сопровождающих его лиц прибыли в столицу, водитель попробовал разбудить Эдуарда Теплицкого, но то не просыпался. Призванный на помощь помощник министра, ехавший во втором автомобиле, сразу заподозрил неладное. Прибывшим через три минуты врачам «скорой помощи» оставалось только констатировать смерть министра, которая, предположительно, наступила за час—полтора до прибытия медиков. По предварительным данным, смерть Эдуарда Теплицкого наступила в результате инфаркта. Министру лесной экономики было пятьдесят четыре года. У него осталась жена, детей у министра не было.

На Ярослава было страшно смотреть. Он сначала побелел, сел на диван, на котором только что лежала Варя, потом посерел и стал заваливаться на бок.

– Э—э! Ты чего? – Варвара не дала мужу упасть, подложила ему под спину подушку и бросилась на кухню за валокордином.

Солнцев послушно выпил лекарство, обхватил голову руками и стал раскачиваться из стороны в сторону, повторяя:

– Это невозможно! Невозможно! Невозможно!

– Что? Что случилось? – Варя упорно делала вид, что не знает о связи мужа с ныне покойным министром.

– И он тоже умер! – заорал Ярослав. – Это невозможно!

– Да что невозможно? Что случилось? – Николаева одной рукой обняла мужа за плечи, а другой стала гладить его по голове, как маленького мальчика.

И мальчик не выдержал:

– Я тебе все расскажу, только не перебивай и поклянись, что все останется между нами. Какое бы решение по поводу наших с тобой отношений ты не приняла, поклянись, что никто не узнает ни слова из того, что я тебе сейчас расскажу.

Конечно, любящая жена поклялась. За неимением под рукой Библии, на голове любимого мужа.