Текст книги "Сердце на двоих. Теория поцелуя"

24

Кирилл

Птичка. Маленький восторженный птенец, робко выглядывающий из гнезда, чтобы осмотреться. Вот кого она мне напоминала. И даже алые губки, сложенные забавным клювиком, хотелось целовать бесконечное количество раз, и точно бы не надоело. Но я сдерживался. И делал это из последних сил.

– Ой! – Воскликнула девчонка, когда яхту ощутимо качнуло.

– Держу. – Подхватил ее на лету и, не дав упасть, прижал к себе покрепче.

Воспользовался моментом. А кто на моем месте поступил бы иначе?

– Прости, – тонкие девичьи пальчики будто невзначай пробежались по моей груди. Юлиана пыталась восстановить равновесие и твердо встать на ноги.

Я прижал ее к себе крепче и услышал, как замерло дыхание. У нас обоих. Яхта продолжала тихо качаться. Влажный ветер трепал волосы девушки, разнося по воздуху сладковатый запах ее волос, буквально сводивший меня с ума.

– Уже… темно. – Ее глаза блуждали по поверхности воды, никак не желая останавливаться на моем лице. – И прохладно…

Мне нравилось, как она смущалась. Целый час цедила по капле несчастный бокал шампанского, но все равно захмелела. И это нечаянное объятие, как нельзя кстати случившееся… Теперь ее щеки горели румянцем, а веки нервно подрагивали.

Мои руки, плотно обхватившие ее талию, задрожали. Тело нестерпимо жаждало близости, но сдерживать себя, ломать, оттягивать тот самый момент было еще приятнее.

– Замерзла? – Этим вопросом вынудил ее все-таки посмотреть на меня.

В глазах густой туман, напряжение, робость. Почувствовал себя маньяком, который хочет терзать эту красоту до бесконечности, но боится даже затронуть.

– Немного. – Призналась она, застучав зубами.

– Тогда домой. – Я нехотя отпустил ее талию, положил свои ладони на хрупкие предплечья и потер, пытаясь согреть. Был бы в кофте, сейчас же сорвал бы ее с себя и надел на бедняжку.

– Хорошо. – Прошептала девушка, пугливо косясь на мои руки.

С удовольствием заметил, что не ошибся. Она чиста и невинна. Настоящий подарок.

– К берегу шеф! – Бросил я в сторону нашего сопровождающего и снова повернулся к Юлиане. – Давай, согрею.

И не дав опомниться, развернул и притянул ее к себе. Накрыл спину своей грудью, обвил руками и уткнулся носом в затылок. Терпкий запах земляники защекотал ноздри.

Кто-то внутри меня довольным голосом прошептал: «Моя прелесть».

Моя.

Нана

Ход мыслей путался, и явно не от шампанского. Возле меня так давно не было человека, с которым можно было бы просто поговорить по душам, и тем более, довериться. Наверное, поэтому я бросилась в отношения с Кириллом, как в омут с головой.

Волны, отражающие красный закат. Запах тины и рыбы. Город, кажущийся просто громадным монстром, оставшимся у берега. Первые звезды на небе. Неужели, я все это видела своими глазами? Мне не приснилось? Или все было выдумано моим воображением?

Нет. И парень, подающий руку, чтобы помочь выйти из машины, подтверждал мои опасения. Он здесь, и он вполне реален, как и все произошедшее за эти два дня. А еще его тепло, которое до сих пор помнили мои руки и спина.

Мы шли по вокзальной площади в блеске ночных фонарей. Просто шли и молчали. Также просто и беззастенчиво, но достаточно крепко он держал меня за руку. И не нужно было никаких лишних слов.

Я тянулась к нему. Тянулась к его силе, самоуверенности, обаянию. Кирилл виделся мне загадочным, но очень близким, тонко чувствующим и даже трогательным. А его способность видеть красоту в простых, казалось бы, вещах обезоруживала. К тому же, только с этим парнем мне удавалось быть собой и хоть ненадолго, но забывать о призраках, которые преследовали.

– Юлик, так куда мы идем? – Тихо спросил он, спускаясь за мной к перрону. – Будем смотреть на поезда? Нет, я не против, но тебя не потеряют дома? Уже поздно.

– Нет. – Я потянула его за собой через бордюр прямо на зеленевший в свете фонарей аккуратно выстриженный газон. – Ты же хотел знать, где я живу?

– Да…

Уж если это его не испугает, то не испугает ничего.

– Тогда пошли.

– Куда? – Он потянул меня назад. Развернул к себе. – Я что-то ничего не понимаю…

– Ты должен увидеть, бессмысленно объяснять. – Облачко пара вырвалось из моего рта. Плечи подергивались от холода, кожа покрылась мурашками.

Оглядев производственные помещения, выстроившиеся в ряд справа, он скользнул взглядом по многочисленным путям, тянувшимся вдоль перрона. Тряхнул головой, не понимая. Но все же двинулся следом за мной. Больше не задавал вопросов. Послушно шел, лишь время от времени хмыкая. И так же тихо и безмолвно поднялся по ступеням к железной двери.

– Здесь я и живу. – Произнесла я взволнованно и повернула ключ в замке.

Кирилл не произнес ни звука.

– Добро пожаловать, – я отошла, пропуская его вперед.

В свете луны блеснули растерянные глаза, брови парня сдвинулись к переносице. Не сказав ни слова, он вошел внутрь.

Я невольно улыбнулась.

– Это… шутка? – Недоверчиво спросил Кирилл, сделав пару шагов и остановившись.

Я закрыла дверь и повернулась к нему. В помещении было тепло, в воздухе ясно ощущался привкус пыли и затхлости. Город за окном освещал комнату тысячами огней.

– Вовсе нет. – Уже и сама была не рада тому, что открылась.

– Не понимаю. – Его голос звучал встревоженно, почти грохотал в пустоте чердачного пространства. – Что это? Где мы?

Я взяла с гвоздика на стене толстовку с капюшоном и накинула на плечи. Повернулась. Теперь Кирилл смотрел на меня.

– Прости, света здесь нет, – горько усмехнулась я, – чай вскипятить тоже не смогу. Вот такая я не гостеприимная. – Развела руками. – Но ты же хотел знать, кто я такая, и почему у меня нет телефона? Так? Значит, смотри. Вот здесь я сплю. – Указала на матрас на полу. – Да, прямо на нем. Если укрыться одеялом, то почти не холодно. По крайней мере, сейчас. Надеюсь, зимой меня здесь уже не будет. – Голос повысился и звонко отражался от стен. – А, может, и еще раньше уеду, все к тому и идет. Ведь хозяин кафе, куда я устроилась, посылает меня за медицинской справкой, а ее без документов и прописки, вряд ли сделают. Что еще? – С трудом сглотнула накопившуюся горечь. – Воды здесь тоже нет. И не будет.

– Подожди. – В секунду оказавшись рядом, парень приложил палец к моим губам. Наклонился, вглядываясь в лицо. И даже сейчас, напряженный и обеспокоенный, он казался мне очень милым. – Так ты… живешь ЗДЕСЬ?

Опустил руку растерянно.

– Да. – Всхлипнула я и выпрямилась, гордо принимая его полный жалости взгляд.

– Здесь? – Переспросил он, словно ему требовалось время, чтобы поверить.

– Здесь-здесь. – Кивнула в ответ.

– Ладно. – Кирилл громко сглотнул и отвернулся. Обошел комнату, оглядывая, кажется, каждый сантиметр стен и пола. Остановился у окна и сложил руки на груди в замок. – Ясно. И… как так вышло?

– Я приехала из другого города. И у меня здесь никого нет. – Я подошла к матрасу, опустилась на смятую холодную постель, скинула босоножки и поджала под себя ноги. – И нигде нет.

Услышав тяжелый вздох, взяла с подушки наушники, надела и громко врубила музыку. Закрыла глаза. Только не зареветь. Не реветь. Пусть уходит, видеть я этого точно не хочу.

Пусть идет. Зачем ему оборванка? Все правильно. За ним, наверное, девчонки толпами бегают. Красивые, ухоженные. А мне даже помыться негде, приходится к дяде Ване бегать.

Пусть валит. Гордости не смотреть ему вслед точно хватит.

Вдруг наушник над одним ухом приподнялся:

– Что слушаешь?

В горле ком встал. Открыла глаза. Уставилась на него сквозь соленую пелену слез, застывших под ресницами. Не ответила.

Кирилл сидел передо мной на корточках. Улыбаясь лишь уголками губ. Осторожно снял наушники с моей головы, будто боясь, что буду против, и надел себе. Скорчил забавную рожу. Что-то вроде: «музычка не ахти, но слушать можно». Привстал, обошел меня и бесцеремонно завалился на матрас. Даже обувь не снял. Заложил руки за голову, растянулся и закрыл глаза. Знакомая мелодия вырывалась из наушников тихим грохотом.

Я повернулась и уставилась на него. Мне-то теперь что делать? Я ждала хоть какой-то реакции. Он должен был испугаться, брезгливо наморщить нос, сбежать, а вместо этого… лежал на моей постели, как ни в чем не бывало, слушал музыку и болтал ногами в такт.

Как это понимать?

Еще с пару минутя сидела на краю матраса и просто смотрела на него. Поверить не могла своим глазам. Внутри все скручивало в тугой больной узел. Наконец, набравшись духу, потянулась, чтобы дотронуться, как вдруг его рука перехватила мое запястье.

Я вздрогнула.

– Расскажешь? – Хитро посмотрел он на меня и притянул к себе.

Я вынуждена была наклониться близко-близко к его лицу.

– Расскажу что? – Облизнула губы.

Ловким движением Кирилл сдвинул наушники назад и приподнялся на локтях.

– Расскажешь, кто ты?

– А… – тяжело задышала я, чувствуя жар его дыхания, – это обязательно?

– Да. – Прищурился он.

– Я не могу. Пока. – Никак не получалось выровнять дыхание. – Может, позже…

– Почему ты одна? Почему здесь? У тебя… неприятности? Прячешься? Или…

– Вроде того. – Я закрыла веки, не в силах сопротивляться. Еще немного, и он выудит из меня признание.

Вместо этого Кирилл весело усмехнулся:

– Хорошие наушники.

Я улыбнулась и открыла глаза. Его обаяние работало во всю мощь и уже почти слепило.

– Да. Знаю. Это подарок.

Он вытянул губы трубочкой и с умным видом закивал:

– Твоего парня?

Если вы когда-нибудь ощущали, как счастье простреливает вас насквозь, то вот он – этот самый момент.

– А… Э… – Растерялась я, хватая ртом воздух.

– Надо отвечать «да», – рассмеялся он, подтянулся выше и поцеловал меня.

Странно так. Удивительно. Непривычно.

Еще мгновение назад было так оглушительно больно, обидно, страшно и стыдно. А теперь все пропало. Тени, отблески витрин и свет машин за окном, вся эта суета. Даже стук колес затих, который ничто прежде не было способно заглушить.

Тихо стало. Единственным звуком, оставшимся на чердаке, было дыхание. Мое и Его. Последним, что еще улавливали уши под грохот двух бьющихся сердец.

Я, нависающая сверху. Кирилл, пытающийся приподняться, и его запах – слабый аромат парфюма, все, чем хотелось дышать до последнего вздоха. Падать в новую реальность, заполнившую разум, жить в новой вселенной, созданной в этот волшебный миг.

Я не знала, как отвечать, что делать, и как, вообще, это бывает в первый раз. Но он был удивительно нежен, осторожно касался губами моих губ и гладил своими руками мои плечи – бережно, мягко, ласково. И руки, сжатые до этого в кулаки, слабели и тянулись ему навстречу. И нервы, связанные в тугие канаты, распутывались сами, и смятение уступало место какому-то новому чувству, которое заставляло кипеть кровь.

Голова закружилась, и ноги онемели, когда его язык, властно раздвинув губы, скользнул внутрь моего рта. У него был сладкий, горячий вкус, такой, что мне чуть крышу не снесло. И яедва сознания не лишилась, когда он дернул меня, обрушивая на себя сверху.

Нерешительно, сжимая одной рукой простынь, а пальцами другой лихорадочно зарываясь в мягкие волосы над его виском, я отвечала. Входила во вкус, целуя так, как он мне подсказывал, как направлял. Дико, лихорадочно, страстно. Целовала впервые. И крепко зажмуривалась, понимая, что тело уже требует большего.

– Ты здесь не останешься. – Вдруг оторвавшись и тяжело дыша, произнес Кирилл.

Сурово, безапелляционно.

И я вдруг осознала, что лежу на нем. Что едва могу остановиться, а вынырнуть из пучины охватившей страсти становится все нестерпимо труднее. Поняла, что меня трясет уже с такой силой, что пряди волос, спадающие теперь ему на лицо, дрожат, щекоча парню шею, щеки, лоб.

– Нет, останусь. – Прошептала я, пытаясь встать, уперев вытянутые руки в подушку.

– Нет. – Подхватил он меня и мягко опустил рядом с собой. Пристально посмотрел в глаза. – Я сказал: «нет».

– Мне больше некуда идти. – Ответила я отрывисто, чувствуя, как во всем теле пульсирует огонь.

– Пойдешь со мной. Я тебя здесь не оставлю.

– Нет. – Замотала головой.

– Упрямая!

И Кирилл требовательно припал губами к моим губам.

Кирилл

Я завидовал сам себе.

Что приходилось сдерживаться, когда просто башню срывало от ее невинности. Что едва не взорвался от возбуждения, когда она робко тянулась губами навстречу. Что не мог позволить себе хватать и с силой мять ее бедра, как голодный зверь – потому что напугать ее боялся до ужаса.

Завидовал…

Ведь башню сносило от одного ее запаха. В висках кровь колотила, когда она неумело и стеснительно пыталась меня обнимать. Когда глаза закрывала, податливо уступая моим рукам, когда входила во вкус, прижимаясь все ближе и ближе…

А я только и мог, что смотреть на нее. Касаться осторожно, терпеливо. Через одежду. Чувствуя все мягкие выпуклости и плавные изящные впадинки. Пробегая пальцами по тонкой талии и вдоль линии спины, как по клавишам дорогого рояля – бережно, едва дыша. Видеть, как выделяется ее грудь под тканью платья, и не сметь ее коснуться.

Скользить вниз языком от шеи к ключице, припадать к ней губами. И остановиться. Заставить себя перестать, заставить терпеть. Чтобы не испугать, не обидеть. Не торопиться.

Сам себя не узнавал, но сдерживался. Когда боль внизу живота была уже нестерпимой, когда тело отчаянно требовало разрядки. Здесь и сейчас. Немедленно. Когда глаза застилало пеленой страсти…

Остановился.

Ради нее.

Ловя каждый ее вдох и выдох.

Даже скорость или угроза жизни прежде так не будоражили мою кровь. Это было настоящим безумием. Та теплота, которую я ощущал, глядя на эту девушку, та нежность, что собиралась в моей душе от ее прикосновений, – они и были самым рискованным предприятием в жизни. Риск полюбить и оказаться из-за этого уязвимым, риск открыть себя другому человеку и попробовать стать счастливым – вот из-за чего стоило бы стараться по-настоящему.

И это открытие меня ослепило.

Теперь мне словно было чем рисковать, было, что терять. Она… Она стала вдруг всем, что я хотел бы иметь в жизни. И единственным, без чего жить мне теперь не хотелось.

– Доброе утро… – Прошептал я, заметив, что моя длинноволосая принцесса открыла глаза.

Рука, на которой лежала ее голова, затекла за ночь, ну, да и черт с ней. Главное, Юлиана выспалась.

– Ой, – прошептала она, моргнув несколько раз.

Не поверила, что первым, кого она увидит с утра, могу оказаться я. Забавная. Сонная, с всклокоченными волосами. Мы с ней так и уснули вчера вдвоем на этом матрасе, глядя на звездное небо и слушая музыку.

– А который час? – Спросила девушка, вскакивая.

Лихорадочно поправила мятое платье, убрала за уши волосы, оглядела пыльный чердак, расцвеченный утренними лучами солнца.

– У тебя что, и часов нет? – Усмехнулся я, откидывая одеяло и поднимаясь следом за ней.

Так и пролежал ведь всю ночь в одежде, хорошо хоть обувь снял.

– Нет. – Она метнулась к рюкзаку, достала из него зеркальце и принялась придирчиво разглядывать свое отражение.

Надо же, все девчонки одинаковые – первым делом на свое отражение смотреть.

– Красивая. – Шепнуля ей на ухо, бессовестно подкравшись сзади. Она вздрогнула, но улыбнулась. И еще раз, когда мои руки уже сомкнулись на ее талии. В отражении зеркальца заметил, как девчонка закусила припухшие после сна губы. – Самая красивая…

– Спасибо… – Проворковала она.

А вот и румянец.

Чем больше она смущалась, тем сильнее и крепче мне хотелось прижимать ее к себе.

– Половина девятого. – Сообщил я, взглянув на часы.

– Ой!

Развернул ее и требовательно взял, что полагалось – поцеловал девушку жадно и страстно. Сопротивления не встретил, она даже легонько застонала от удовольствия.

Терпение, только терпение. Самоконтроль – наше все.

– Тогда мне пора, иначе опоздаю на работу. – Выдохнула Юлиана, отрываясь от меня.

– Так. Стоп, стоп, стоп. Какую работу? – Я планировал провести с ней день.

Она уставилась на меня непонимающе.

– Как какую? В кафе…

– Нет. – Заявил я решительно. – Я тебя не отпускаю.

– Это как? – Рассмеялась девушка и бросилась собирать рюкзак. Кинула туда наушники, плеер, расческу. Оглядела свою одежду и критически покачала головой. – Никуда не годится.

Я молча наблюдал за ней, затем вступил:

– Ты никуда не пойдешь.

Она замерла. С чувством собственного достоинства изогнула брови дугой и нахмурилась.

– Конечно, папочка. – Схватила рюкзак и повесила его на гвоздь. – Отвернись-ка, мне нужно надеть брюки.

Я послушно развернулся и сложил руки на груди. Подглядеть хотелось ужасно.

– Мне нужно работать, чтобы снять нормальную квартиру. – Сообщила она серьезно. – И хорошо, что я, вообще, нашла эту работу, а не сижу на вокзале с протянутой рукой.

Хотел повернуться, но девушка остановила меня толчком в спину.

– Юлик, ты бросай эти глупости, ладно? У меня есть деньги, я позавчера заработал. Снимем мы тебе квартиру. И телефон купим. И не нужно будет больше в эту рыгаловку на работу ходить.

Звонкий смех рассыпал мои надежды. Ох, и своенравная мне попалась дамочка!

– Ни за что, слышишь? – Она резко развернула меня к себе. – Я тебя сколько знаю? Дня три? Да, немного больше, если считать те дни, когда ты следил и присылал мне свои записки. – Нежно взяла мои руки в свои. – Никаких подарков я не приму. Понял? Так что оставим пока все, как есть, ладно? А работа у меня хорошая. – И прижалась щекой к моей груди.

Я обнял ее и почувствовал, что таю. Сопротивляться не оставалось сил.

– Хорошо. Но я не отстану. – Обнял обеими руками, вдохнул сладкий запах волос. – Буду искать квартиру. Ты можешь отказываться, мне все равно. Моя девушка должна жить в нормальных условиях, только тогда я буду спокоен.

– Ладно, – почти прохрипела девушка, так сильно я ее прижал к себе. – На первый месяц аренды я почти накопила.

– Ну тебя! – Сказал я уже злее. – Тебе больше не нужно задумываться о деньгах, ты же со мной.

– Я. Так. Не могу.

– Дуреха. – Поцеловал ее в макушку.

Самым сложным звеном сейчас в этой хрупкой схеме был Илья, который должен вернуться завтра-послезавтра. За это время я, пожалуй, успел бы найти нам жилье.

Главное – скрыть Ее от него, а потом как-нибудь все само образуется. Никаких кафе, нужно сделать так, чтобы ее уволили. Никаких чердаков и мест, где они могли бы пересечься. Брат братом, но свое я уступать ему не был намерен ни при каких обстоятельствах.

– Побежали. – Она взяла меня за руку и потянула к двери. На ходу прихватила рюкзак. – Если довезешь меня до кафе, напою тебя вкусным кофе.

– Разумеется, машину-то мы вчера у вокзала бросили. – Нехотя я поплелся следом. Бросил прощальный взгляд на серый неуютный чердак. – Тогда днем кое-какие дела порешаю с Тимом, а…

– Это тот придурок, твой друг? – Она и не думала смущаться, обзывая Левицкого.

– Да, но он нормальный, вот увидишь.

– Ну-ну… – Улыбнулась, закрывая дверь на ключ.

Солнце снова светило по-летнему жарко, и ничто не напоминало о том, как холодно было вчера вечером.

– А потом заберу тебя с работы. – Достал из кармана телефон и проверил. Пропущенных звонков не было. – У нас в квартире ребята соберутся, я им вечеринку обещал по поводу новоселья.

Она обернулась. Напряглась вся, панически оглядела свой внешний вид.

– Ребята?

– Да, познакомишься с моими друзьями. Не понравится – уйдем, хорошо?

– Ну, ладно…

Опустила голову и зашагала вниз по железным ступенькам.

– Скажешь мне, почему ты оказалась здесь? – Спросил в спину.

– Когда-нибудь.

– Ушла из дома? – Глаза сами скользили по ее аккуратной фигурке.

Девушка прокашлялась.

– Вроде того.

– А… из какого ты города?

– Это… на юге.

Я едва поспевал за ней.

– Понятно. Не хочешь говорить, значит?

– Не очень.

– Хорошо. Буду вытягивать из тебя понемногу каждый день. – Перепрыгнул через последние четыре ступени и, остановившись возле нее, взял за руку. – Так какая у тебя фамилия?

– Не скажу. – Она опустила глаза.

Мы двинулись по направлению к вокзалу.

– Спорим, не русская. – Заметил, что Юлиана замедлила ход от неожиданности. – Значит, в точку.

Смуглая кожа, длинные черные волосы, большие карие глаза, мягкие губы, нос с едва заметной горбинкой. Явно не Иванова.

– Может быть. – Улыбнулась она, сжимая мои пальцы.

– Можешь не говорить, просто скажи, что означает, или как переводится.

– Сердце ребенка.

– Что? – Притянул ее к себе и обнял за плечи. Идти так было неудобно, но ужасно приятно.

– Она означает сердце ребенка.

– Правда?

– Да.

– Надо будет погуглить. А с какого языка?

Теперь мы смеялись уже вместе.

25

Нана

Бывают такие песни: ты просто поднимаешь глаза к небу, и тебя уже отрывает от земли.

У меня было всего два часа, и я буквально летела над землей, торопясь в свой обеденный перерыв проведать дядю Ваню. Любимая музыка в наушниках, радость в сердце, и даже вокзальная площадь теперь не казалась такой унылой и серой, как прежде.

Конечно, я совершила глупость, сказав Кириллу про значение своей настоящей фамилии. Конечно, однажды он увидит, что в паспорте у меня стоит фамилия Юлианы. Еще и совершенно чужое фото. Только дурак не отличит двух похожих людей друг от друга – меня от нее. Но до сих пор ведь мне почему-то удивительно везло? Да. Время покажет, стоит ли доверять ему свой секрет.

– Привет! – Махнула рукой дяде Вани, сидящему в рабочей форме на лавочке у административного корпуса.

– Привет. – Не глядя в мою сторону, отозвался он.

И несколько раз мотнул головой.

Я подошла и села рядом. Куда же он так внимательно смотрел? Проследила за его взглядом.

Маргарита Сергеевна. Она стояла возле входа с рослым мужчиной средних лет и маленькой девочкой лет десяти, похоже, ее дочкой. Давала наставления, что-то говорила с серьезным выражением лица. Потом наклонилась, поцеловала малышку в лоб, поправила ей косички и улыбнулась. Мужчине достался второй поцелуй. В губы. Затем эти двое направились вдоль по дороге, и женщина задержалась, чтобы проводить их взглядом.

Ноги дяди Вани заплясали на месте. Принялись отстукивать одному ему известный ритм. От меня не укрылся и тот момент, как, уходя, Маргарита покосилась на Гончара. Затем она закусила губу и поспешила быстрее скрыться за дверью.

Казалось, его тик не собирался утихать и только усиливался.

– Пойдем домой? – Спросила робко.

– Домой. – Повторил дядя Ваня, не собираясь вставать с места.

Ну, вот. Опять это. Вероятно, именно увиденное и вызвало у него такую острую реакцию.

– Пойдем, я обещала тебе помочь почистить аквариум. – Я осторожно подняла руку и погладила его по голове в обратном направлении.

Кажется, помогло. Спонтанные движения замедлились, дыхание начало выравниваться. Мы встали и пошли по дорожке к дому.

Я шла рядом, наблюдая беспомощность и некоторую растерянность, написанные на лице мужчины. Вдруг стало ужасно стыдно, что не могу бывать с ним чаще. Он так одинок. Разбит настолько, что, кажется, еще чуть-чуть и его будет уже не собрать, как ни старайся. Гончар шел, наступая на каждую плиточку. Все, как обычно. Только в сильно ускоренном темпе.

Теперь к общей взвинченности прибавилось еще и пожимание плечами. Он дергался и словно что-то бормотал себе под нос, а временами даже ворковал, как голубь, произнося что-то нечленораздельное, то и дело, прочищая горло и шмыгая носом.

– Чокнутый псих! – Донеслось со спины возле самого дома. – Одержимый! Вколи себе чего-нибудь, у тебя по ходу ломка!

И булькающий смех.

Я обернулась. Снова та девчонка, оборванка. Снова с собакой под деревом и с сигареткой в зубах. Мне хотелось крикнуть ей в ответ что-нибудь обидное, но пришлось сдержаться, чтобы не заводить дядю Ваню еще больше. У него и так вечером голова будет беспощадно болеть от этих непрекращающихся сотрясаний.

Чем сильнее был стресс, тем больше он дергался, причиняя себе физическую боль. Мышцы перенапрягались, руки покрывались синяками от ударов о различные предметы. Нам это ни к чему.

Поэтому я просто выразила одним гневным взглядом все, что думаю об этой девчонке, отвернулась и погладила мужчину по спине. Осторожно, деликатно. Если верить моим наблюдениям, это точно должно было помочь от пожимания плечами.

* * *

Скребком с металлическим лезвием я соскребала мутный водорослевый налет, образовавшийся на стекле аквариума. Дядя Ваня готовил сифон, чтобы слить воду.

– Врачи советовали давать им имена. – Он рассмеялся, указывая на серебристую глазастую рыбку с красным пятнышком. – Поэтому, это Володя. Знакомься.

– Привет, Володя, – хихикнула я.

– Это Ульяна, Антонина и Ираклий.

Эти имена заставили меня согнуться напополам от смеха.

Мне нравилось, что он почти успокоился, ухаживая за своими любимцами. Тики преследовали, их нельзя было устранить навсегда, но когда они пропадали хотя бы на время, Гончар становился похож на самого обычного человека.

– Это Амвросий, Турсунбек и Павел Геннадьевич – так звали одного из моих коллег. Он попал под поезд.

Не удержавшись, я все-таки хихикнула.

Все эти тики – они были для него таким же естественным, как просто дышать. Мозг работал немного не так, как у здоровых людей. Этакий персональный ад, который ты не заказывал, но вынужден принимать.

Все началось в детстве. Никто не знал, почему. Говорят, что «ген болезни» передается по наследству в пятидесяти случаях из ста. Мама с папой были здоровыми и не помнили, чтобы кто-либо из родственников страдал когда-то чем-то подобным, но доктор их заверил: «если прадедушка нервно кашлял, когда прабабушка спрашивала «где зарплата?», то все могло быть».

Синдром развивался сверху вниз. Сначала голова: появлялись моргания, кивки, гримасы. Затем к ним присоединились руки, живот, дальше – непроизвольные движения ногами. И наконец, звуки. Куда ж без них. Тики вызывали боль в мышцах, изнеможение, и только сон мог дать облегчение, но лишь до следующего утра.

Ужасное состояние. Он не мог спрятать это, и сам спрятаться не тоже не мог.

В школе Ване было очень тяжело. Из-за тиков он не успевал за одноклассниками, а один из преподавателей даже высмеивал его болезнь: передразнивал, оскорблял и наказывал перед всем классом. «Не будешь учиться, станешь таким же идиотом, как Гончар», – говорил он ученикам.

На фоне растущего напряжения усиливались и гиперкинезы. Появилась острая потребность дотрагиваться с надавливанием и прощупыванием. Если мальчику не давали дотронуться до «так необходимого ему предмета» тик переходил в тяжелую форму с подергиванием и травматизмом.

Но Иван снова и снова учился жить с этим заболеванием и не жалеть себя. Тики менялись, какие-то появлялись, другие, к счастью, исчезали безвозвратно. Так как специфических лекарств не существовало, он экспериментировал с существующими – нейролептиками, от которых спал по восемнадцать часов в сутки, и поддерживающими препаратами, которые помимо прочных других побочных действий еще и сильно снижали давление.

Так он и решил отказаться от лечения вовсе. А значит, возможность быть самим собой противопоставил спокойствию общества. Прохожие частенько обзывали его наркоманом, соседи обвиняли в якобы агрессивном поведении из-за внешних проявлений болезни, собственная бабушка несколько раз даже пыталась изгонять из него дьявола. Но Иван все же не бросал попыток получить образование и найти свое место в обществе, хотя и нередко мечтал о возможности иметь стерильный бокс для передвижения среди людей, где хватало хамов и прочих неадекватно реагирующих на него экземпляров.

Я застыла у окна, наблюдая, как девочка-беспризорница, гладит трехногую дворняжку. Вроде не конченая дрянь, ведь чувствует же что-то, животных любит. Видно, что просто некому было ее воспитывать. Или она совсем еще ребенок, глупый, неразумный. Ведь понимание и принятие того, что другой человек не такой, как ты, – это исключительное достижение взрослого человека.

– Лекарства нужны здоровым, чтобы они не замечали больных. – Бросила я в сердцах, отворачиваясь от окна. – Раз не умеют на них нормально реагировать.

Гончар сделал вид, что не услышал. Принялся молча сливать воду из аквариума. Видимо, устал пенять на судьбу и принял ее такой, какая она есть.

Да. Дядя Ваня не был для меня родственником. Но я почему-то остро чувствовала какую-то ответственность за него, ощущала беспокойство, тревогу. Временами казалось, что без меня мир просто рухнет ему на голову.

Илья

Моя душа теперь билась в ней.

Никаких сомнений.

Там. В нескольких сотнях километров, в городе, где осталась она.

А я здесь… Без возможности позвонить и услышать тот самый голос. Чуть не тронулся умом, честно. Не помню, как трассу одолел, но точно с ее образом перед глазами. Пролетел быстрее ветра. Даже препятствия все мне подыгрывали: гребенка показалась гладкой, подъемы пологими, ямы совсем не глубокими. Даже песок, вылетающий из-под колес, напевал какой-то знакомый мотив.

Все пело. Мои сердце, душа, я сам.

Летел десять часов, как оголтелый, на своем фургоне, только бы быстрее увидеть ту, что смотрела на меня с фотографии так, что невозможно было не умиляться. Ту, перед чьей красотой чувствовал себя беспомощным, точно ребенок. Ту, которой нарвал цветов в поле у дороги, как последний болван.

Пока я носился среди высокой травы, выбирая самые красивые веточки и бутоны, меня беспощадно жрали комары. А я продолжал рвать их, придумывая, что скажу ей при встрече, и ни одно слово не было достойно ее внимания. Говорю ж, болван. Стопроцентный.

– Привет! – Я подлетел к кафе с черного хода и наткнулся прямо на Виталика, ее коллегу. – Не ушла еще?

Паренек посмотрел на меня странно, будто на привидение. Вздохнул глубоко.

– К-кто? – Спросил он, едва не заикаясь.

Закрыл за собой дверь, поправил сумку на плече.

– Как кто?! – Чуть не рассмеялся я, потрясая перед его лицом разлапистым веником. – Юлиана.

– Так ушла ведь… Не так давно… – И как-то странно заморгал, втягивая голову в плечи.

– Как? – Удивился я, опуская букет. – Куда? С кем?

– Как с кем? – Точно попугай повторил Виталик. – С тобой… На машине… – И покосился на грязный, припаркованный у дороги, фургон с байком на эмблеме. Затем снова на меня. – Только ты одет был… – Оглядел мою мятую толстовку, запачканную машинным маслом. – Эй, что, вообще, происходит? У меня, что, крыша едет? Ты ж…

– Нет, – я почувствовал, что задыхаюсь. Воздух стал плотнее сизого дыма. – Все нормально. – Отмахнулся. – Нормально.

Обреченно развернулся, швырнул букет в урну и бросился к машине.

– Эй, как там тебя?

Нужно было ехать. Срочно. Куда? Сам не знаю. Бежать? Спасать? Все исправить?

А разве теперь можно было хоть что-то исправить?

Кирилл

– Девушка моя придет, так что веди себя приличнее, о’кей? – Я хлопнул на прощание Тима по плечу. – Чтобы никаких фокусов со стриптизершами как в прошлый раз.

– Что, Нинка голых цыпочек никогда не видела? – Заржал Левицкий, расставляя на полу в коридоре ящики с выпивкой.

– Я сказал «свою девушку», а не Нинку.

Эта фраза заставила его выпрямиться и скривить лицо.