Текст книги "Неоконченное дело"

– Даже не могу вам точно ответить. Должно быть, примерно через час после визита ко мне Коулмана.

– Значит, вы только утром узнали, что муж не ночевал дома?

– Да. Более того, я узнала об этом даже позже. Когда позвонили из полиции и все мне сообщили. Мы уже давно спали с Бенсоном в разных комнатах, – добавила она.

– Понятно. У вашего мужа прежде возникали какие-либо дела с полицией? – спросил Биф с некоторым оттенком подозрительности в голосе.

– Только когда нас ограбили пару лет назад, – ответила Шейла Бенсон, и стало казаться, что разговор ей немного наскучил. – А все случилось по его собственной глупости, потому что он не запер окно хирургического кабинета как положено. Но в наш дом воры не проникли, так что даже не пришлось обращаться в страховую компанию за возмещением убытков. Хотя…

Биф перебил ее:

– Вы не совсем правильно меня поняли. Я спрашивал, не случалось ли у вашего мужа неприятностей с полицией.

– А, я вас поняла. Нет, ничего такого не происходило, насколько мне известно. Впрочем, с моим покойным супругом ничему удивляться не пришлось бы. Могло быть по-всякому.

Биф кивнул:

– Да уж, если верить вашему рассказу. Хорошо, это пока вся информация, какую я хотел у вас получить, – сказал он и поднялся из-за стола.

– Не желаете ли перед уходом осмотреть мой сад? – дружелюбно спросила Шейла Бенсон.

– Думаю, что это удовольствие мне придется пока отложить, – с важным видом ответил Биф. – При сложившихся обстоятельствах мне следует незамедлительно продолжить исполнение своих обязанностей.

С этими словами он взял шляпу и вышел из дома.

Глава 12

Тем вечером, когда я отвез Бифа на Лайлак-креснт, мне пришлось поужинать в одиночестве, после чего созрело решение провести часок в своем кабинете и поработать над делом. Ведь если Бифу удается нащупать ключи к разгадке преступления, то почему это не может получиться и у меня? В расследовании убийств мною накоплен почти такой же опыт, как и им самим, а в том, что касается ума и образования, льстил я себе, то здесь могу дать ему сто очков вперед.

Мой план состоял в том, чтобы сначала составить список событий и различных деталей происшествия, а потом аналогичный перечень вовлеченных в случившееся людей и посмотреть, что удастся из этого извлечь. Мы уже обнаружили немало фактов, о которых, насколько я догадывался, полиция пока ничего не знала. И именно подобные материалы могли привести нас к нужному результату, если Стюарт был действительно невиновен. И я написал:

1. Омар Хайям.

Биф проявил к книге чрезвычайный интерес, и мне показалось, он посчитал ее имевшей прямое отношение к делу. Наверняка не стало простым совпадением вручение ее Стюарту в вечер убийства. Чтение стихов вслух на чисто мужской вечеринке выглядело необычным. Поневоле в голову приходила мысль, что стихи использовали как способ передачи какого-то сообщения. Возможна ли правда в полушутливом предположении Бифа, что «трактирщиком» был Уилкинсон, мрачный владелец паба и бывший садовник? В стихе его называли «прислугой дьявола». Значило ли это, что некто считал Уилкинсона злодеем? Но в последней строке его уже именовали «славным малым», и там же звучал прогноз о благополучном для всех исходе. Содержалось ли здесь указание на ошибочность первоначального предположения или же злодея удалось подкупом или уговорами убедить не вмешиваться в чьи-то планы? Мои рассуждения выглядели на первый взгляд чрезмерно далекими от реальности фантазиями, но в то же время в них не было ничего невозможного.

2. Пятна крови.

Как я живо помнил, однажды Бифу удалось раскрыть убийство, всего лишь внимательно изучив и проанализировав форму и расположение пятен крови. На сей раз он почему-то предпочел не упоминать об оставшихся незамеченными таинственных кровавых полосах на диванной подушке. Нож, лежавший на столе в библиотеке, был испачкан в крови, но его тем не менее кто-то все же успел вытереть, пользуясь подушкой. Что это означало? Вонзил ли убийца клинок в шею Бенсона, вынул и протер его, а потом снова нанес удар? От такой мысли мурашки бежали по коже, хотя она не приводила ни к каким прямым умозаключениям. И все же, как любил говаривать Биф, «все обязательно хоть что-то да означает», и невозможно было игнорировать столь примечательную улику.

3. Яд.

Какую цель преследовал Биф, когда принялся сначала принюхиваться к виски, а затем заявил, что в напитке содержался мышьяк? Мне казалась смехотворной версия отравления, если человека столь очевидно убили с помощью кинжала. Но все же, если в виски подмешали ядовитое вещество, должно было существовать какое-то объяснение этому.

4. Слух о связи Шейлы со Стюартом.

Сплетня ходила по всей округе, но мы до сих пор не обнаружили никаких на то реальных оснований. Каждый охотно делился информацией о романе между Шейлой Бенсон и Стюартом Феррерсом, но никто из тех, с кем мы успели побеседовать, на самом деле никогда не видел их вместе и наедине друг с другом. А когда мы упомянули об убийстве в присутствии Шейлы, она совершенно невозмутимо сообщила о своей любви к Питеру, а вовсе не к Стюарту. Лгала нам она? Или лживой оказалась сплетня? Она произвела на меня впечатление личности необычной и немного вульгарной, но, как подсказывало чутье, лживость не была чертой ее характера. Мог ли подобный слух продолжительное время циркулировать в городке, если он абсолютно ничем не подтверждался?

5. Расписка.

Совершенно экстраординарный документ. Объяснение, выдвинутое Стьютом: это бессвязный набор слов, который человек неосторожный или же находившийся в сильной стадии опьянения мог подписать как расписку в получении пятисот фунтов. Однако на самом деле текст был составлен таким образом, чтобы оставалась возможность принять его за последние слова самоубийцы. Но все же выглядели эти строки предельно странными. Я осмотрел свои книжные полки в поисках справочника, откуда смог бы почерпнуть сведения об упомянутом святом, и обнаружил «Биографический словарь» Липпинкотта. Найдя в нем ссылку на фамилию Феррер, я прочитал следующее:

«Феррер (Винченцо), на латыни Vicentius Ferrerius, известный как святой Винсент Феррер, – испанский доминиканец, родившийся в Валенсии 23 января 1357 года. Автор научного труда «Tractatus de Moderno Ecclesiae Schismate», прославившийся в христианском мире своими чудесами, проповедями и успехами в обращении в истинную веру евреев и сарацинов. Умер в городе Ванн, Франция, 5 апреля 1419 года».

Разве не разумно было бы с моей стороны предположить, что испанского доминиканского священника четырнадцатого столетия, позднее канонизированного, приплели сюда только из-за сходства его фамилии с фамилией двух братьев? Или же святой действительно имел к делу непосредственное отношение? В любом случае объяснение, предложенное полицейским, имело существенный недостаток – отсутствие элементарной логики. Если Стюарт намеревался убить доктора кинжалом, он едва ли смог бы заставить всех поверить, что Бенсон покончил с собой. Уж врач-то, несомненно, нашел бы гораздо менее сложный и болезненный способ наложить на себя руки.

6. Предустановленные передачи.

Прав ли Стьют, уделяя повышенное внимание тому факту, что Стюарт расспрашивал об этом Эда Уилсона? Верно, машина доктора оборудована подобным приспособлением, и всякий, кто собрался бы воспользоваться таким автомобилем впервые, мог поинтересоваться, как именно работает механизм. Но машины с коробкой, предназначенной для предварительного переключения передач, получили достаточно широкое распространение, и Стюарт мог попросту подумать о приобретении такой же. Только в случае, если бы вина Стюарта была уже неоспоримо доказана, эти расспросы следовало бы считать еще одной косвенной уликой против него.

7. Ссора.

Всей правды о ней мы теперь, видимо, уже не узнаем, поскольку Дункан покончил с собой, но этот факт оставался по-прежнему крайне важным и значительным. У Дункана сложилось впечатление, что к ссоре имела отношение Шейла, но тем не менее она сама заявила о полнейшей невозможности этого, поскольку Бенсона абсолютно не волновали измены жены (разве что они могли интересовать его как способ в будущем освободиться от уз брака). Более того, если верить ее показаниям, то ссора никак не могла возникнуть из-за нее, потому что она состояла в любовной связи не со Стюартом, а с Питером. Тогда что послужило поводом для громкого скандала между двумя мужчинами тем вечером? Неужели же Бенсон в самом деле шантажировал Стюарта? И если да, то по какому поводу? Что мог он знать об этом тихом, набожном человеке, которого все в округе уважали, хотя и не особенно любили? По-видимому, нам удастся прояснить вопрос, когда мы сможем допросить Стюарта, а пока ссора никак не вписывалась в общую картину и причина ее оставалась загадкой. Что касается другой фразы, услышанной Дунканом: «Это сейчас у меня в хирургическом кабинете», – то она могла означать либо нечто крайне важное, либо не имела никакого значения. Обычная ссылка на нечто, одолженное Бенсоном у Стюарта. Вариантов существовало великое множество. Но, с другой стороны, не упоминалось ли таким образом о том, как именно доктор получал деньги у старшего из двоих братьев?

8. Деньги.

Я неизменно принимал во внимание денежные вопросы в делах о преступлениях подобного рода, а в данном случае приходилось рассматривать сразу несколько материальных аспектов. Во-первых, мы знали о том, что Стюарт четырежды снимал со своего счета суммы по 500 фунтов каждая в купюрах по одному фунту с тех пор, как унаследовал свое состояние. А крупные суммы в мелких банкнотах почти неизменно подразумевали вероятность расплаты с шантажистом. И последняя из этих пачек была обнаружена в коричневом пакете, лежавшем в ящике туалетного столика Стюарта наверху. Конечно, я мог принять на веру версию полиции о том, что деньги были сняты для Бенсона и даже переданы ему, но потом изъяты из кармана покойника после совершения убийства. Но помимо моего понятного нежелания соглашаться с любыми теориями полицейских, у меня существовали и другие серьезные сомнения относительно подобного объяснения.

Далее, еще при жизни отца мистера Стюарта в дом наведывался некто мистер Орпен, или, если точнее, Оппенштейн, который, как выяснилось, являлся ростовщиком. Каким образом он вписывался в это дело и вообще имел ли к нему отношение? Уж не крылась ли здесь потаенная связь между ним и святым Винсентом Феррером, прославившимся обращением в христианство евреев?

9. Кинжал.

Он представлял собой самое загадочное из вещественных доказательств в деле. Зачем его вернули на письменный стол, а не оставили в ране на шее Бенсона? Мог Стьют и здесь оказаться правым, утверждая, что Стюарт поступил так, движимый давней привычкой, поскольку пользовался клинком в основном он сам? На рукоятке обнаружили отпечатки пальцев, хотя Роуз протирала ее ранее, когда Стюарт ушел из дома, а в библиотеку он вернулся только уже вечером вместе с гостями, приглашенными к ужину. И это, разумеется, служило самой веской уликой, которой располагал Стьют.

10. Фигуры на подъездной дорожке.

Показания девушки по имени Фреда о том, как она заметила этих двух мужчин, стали, с моей точки зрения, наиболее сенсационными, как, пожалуй, и самыми значительными фактами, которые удалось пока собрать нам самим. Ее история подтверждалась рассказом молодого механика, и можно было почти не сомневаться, что первым из мужчин, тем, кто приехал на велосипеде и дважды звонил в дверь, оказался тот самый механик. Но что сказать о второй мужской фигуре, чье присутствие испугало молодого человека, о мужчине, дождавшемся его отъезда, прежде чем тихо выскользнуть из своего укрытия в кустах? Был ли это настоящий убийца? Пока именно этот пункт дела выглядел для нас ключевым, и нам следовало детально во всем разобраться.

11. Ключи от парадной входной двери.

Насколько нам стало известно, ключами от двери располагали Стюарт, Дункан, миссис Дункан, Эд Уилсон, Роуз и Фреда. Поскольку же дом в остальных местах был тщательно заперт и нигде не обнаружилось следов взлома, убийцей могли быть: одна из персон, упомянутых выше, имевших собственный ключ; тот, кто втайне тоже владел ключом, но об этом не знали допрошенные нами свидетели; некто, затаившийся внутри дома, когда Дункан запирал двери и окна. Я просмотрел записи, но понял, насколько широким оставался все еще круг вероятностей.

12. «Новости на текущий момент».

Питер и Уэйкфилд отчаянно нуждались в деньгах для своего издания, и если говорить об Уэйкфилде, то он произвел на меня впечатление человека, который не удержался бы ни перед чем, чтобы добыть необходимые средства. Не могли ли эти двое пойти дальше, а не смиренно принять решительный отказ Стюарта материально поддержать их газету?

Таковы были все улики и факты, ставшие мне известными. Затем я перешел к рассмотрению людей, вовлеченных в дело прямо или косвенно.

Но, приступив к этому занятию, я столкнулся с вполне очевидной сложностью. Как разделить личности на тех, кто мог, вероятно, совершить убийство, и на тех, у кого не было такой возможности? Во всех предыдущих расследованиях с моим непосредственным участием это становилось первым шагом к попытке выделить подозреваемых. Теперь же затруднение состояло в том, что из всех фигурировавших в деле людей только у одного человека имелся хоть какой-то мотив для совершения преступления – и им был Стюарт. А если не руководствоваться в первую очередь наличием мотива, то можно расширять список потенциальных убийц до бесконечности. Тогда следовало начинать со всех подряд кандидатур, как из числа обитателей дома, так и из тех, кто не жил в нем, а заканчивать, включая в круг подозреваемых даже, к примеру, того полицейского, который в ту ночь дежурил на перекрестке улиц. И так далее, пока в твоем реестре не оказалась бы половина населения Лондона, не имевшего алиби на то время, когда убили Бенсона.

А потому я отказался от мысли составить список именно подозреваемых и перечислил на бумаге людей, имевших отношение к делу, присовокупив известные мне о них подробности, чтобы позже провести анализ. Вот что у меня получилось.

1. Стюарт Феррерс. С ним мы пока еще даже не побеседовали, хотя, насколько я знал, Питер уже поручил своему поверенному организовать для Бифа встречу с братом. А пока, если исходить из вскрывавшихся до сих пор фактов, личность Стюарта выглядела не слишком привлекательно. Нас уже приучили воспринимать его как сурового, скуповатого, глубоко религиозного человека, полагавшегося только на собственные суждения и никого не подпускавшего к своим банковским счетам. Но он тем не менее снимал те крупные суммы денег, и существовала вероятность, что подвергался шантажу. Выявленные обстоятельства совершения преступления, какими они представлялись полиции, целиком оборачивались против него, и для того чтобы снять обвинения, от Бифа требовались чрезвычайные и едва ли посильные для него меры.

2. Питер Феррерс. Как возможный убийца он мне с самого начала представлялся весьма вероятной фигурой. Мы еще не проверили его алиби, но, насколько нам было известно уже сейчас, не существовало никакой причины, исключающей непосредственное участие Питера в преступлении. Имея свой ключ от входной двери дома, он мог в тот вечер отвезти Уэйкфилда в Лондон, зайти к себе на квартиру, продемонстрировав свое присутствие там в определенный час, а затем выбраться наружу черным ходом, убить Бенсона, вернуться глубокой ночью, а потом ответить на звонок Дункана как ни в чем не бывало. Но если честно, то Питер мне нравился, поскольку я обнаружил в нем редкую в наши дни черту человеческого характера – искренность. И Бифу он тоже пришелся по душе, а инстинкты сержанта в отношениях с людьми почти никогда не подводили.

3. Уэйкфилд. Если бы я взял за основу внешнее впечатление, то сразу отнес бы его к категории индивидуумов, способных на любое преступление вплоть до убийства, выделив среди всех прочих. Но… Отсутствовал достаточно сильный мотив.

4. Дункан. Дворецкий повесился, но как раз в данном случае я был склонен согласиться с полицией, считавшей, что он предпочел покончить с собой, чтобы не быть вынужденным рассказать все, о чем знал. Но вовсе не из-за мук раскаяния после совершенного убийства. К тому же я просто не мог даже вообразить себе, как Дункан всаживает кинжал в Бенсона. А если убийство совершил дворецкий, Стюарт не смог бы затем сам выпустить Бенсона из дома через парадную дверь.

5. Миссис Дункан. Что сказать? Если в мире существовала женщина, обладавшая достаточной физической силой для совершения убийства с помощью кинжала, то она представлялась идеально подходящей кандидатурой. Но какой мыслимый мотив мог подвигнуть ее на преступление? И почему именно ее следовало подозревать, а не кого-то другого? Да, она принадлежала к числу обитателей дома и единственная (за исключением, разумеется, Стюарта) располагала достаточно мощным телосложением. Но этим все, собственно, и ограничивалось.

6. Роуз и Фреда. Представлялось совершенно невероятной глупостью зачислять этих двух робких девиц в потенциальные убийцы только потому, что они трудились служанками в доме, где убийство произошло.

7. Эд Уилсон. Если вообще пытаться составлять список подозреваемых, то Уилсона приходилось тоже поневоле включить в него. Но опять-таки нет никакого видимого мотива. Кроме того, он относился к Бенсону со значительно большей симпатией, чем кто-либо другой. Остальные питали к доктору неприязнь и побаивались его. И хотя шофер не имел алиби, никаких очевидных выгод из убийства он извлечь не мог.

8. Механик. Сам признался, что побывал рядом со входом в дом около полуночи, но больше его ничто с этой семьей не связывало. Мне нравились его простые манеры и открытое лицо, а потому я наотрез отказывался верить в причастность такого милого парня к убийству.

9. Уилкинсон. А вот в данном случае мы имели дело с человеком, который выглядел и физически, и морально готовым умертвить другого человека по самому ничтожному поводу. Он обладал мрачной натурой и грубой силой старомодного злодея почти классического типа. Стоило Бифу только зайти в его паб, чтобы заметить, до какой степени там все запущено и неприглядно, насколько нуждались в чистке пивные трубы, каким дурным качеством отличалось само по себе пиво. Сержант сразу причислил хозяина заведения к «недостойным людям», заверив меня, что «взял этого типа на заметку». Как мы установили, он временами захаживал в сад у дома; правда, мы не знали, когда он побывал там в последний раз. Но все же даже самого ничтожного повода, малейшего мотива для убийства не просматривалось. И если мнение Бифа, что строки Омара Хайяма о бармене – прислужнике дьявола могли быть применимы к Уилкинсону, но только когда связь этого угрюмого мужчины с убийством будет каким-то образом обнаружена и обоснована.

10. Шейла Бенсон. Вот с кем у нас получилась пока самая интересная и интригующая беседа. Ее полное пренебрежение приличиями так бросалось в глаза, что порой воспринималось мной как своего рода блеф. Хотя ее показания звучали предельно ясно, они вступали в противоречие со всем, что нам довелось выслушать прежде. Была ли миссис Бенсон действительно влюблена в Питера, как заявила нам? Могла ли она быть едва знакомой со Стюартом, если верить ее словам? Неужели был правдой рассказ Шейлы о том, какое безразличие проявлял муж к ее изменам? Все эти вопросы требовали тщательно проверенных и недвусмысленных ответов.

11. Старик. Я вспомнил рассказ Эда Уилсона о том, как утром после убийства он столкнулся с очень пожилым человеком, выходившим из ворот усадьбы. Быть может, это и был тот второй подозрительный мужчина, которого Роуз видела из окна лестничной площадки? Или же в усадьбе провел ночь обычный бродяга, нашедший приют под крышей летнего домика? В первом случае он мог оказаться убийцей. Но и во втором мог располагать крайне ценной для нас информацией.

12. Орпен, или Оппенштейн. Разумеется, он не имел никакого отношения к убийству, но я вспомнил о нем и тоже занес в список, поскольку им заинтересовался Биф, слушая показания поварихи.

Глава 13

Когда Биф приступал к тому, что сам несколько двусмысленно называл «рутинной работой», к нему возвращались старые привычки штатного сотрудника полиции и он следовал строгому почасовому расписанию, словно отбывал смену на надоевшей службе. Причем в этом я и не сомневался; его можно было считать оригинальной личностью, поскольку все остальные частные сыщики, о приключениях которых мне доводилось читать, приступали к поиску отпечатков подошв на земле почему-то неизменно ближе к полуночи, а для самых рядовых допросов могли являться к людям под утро, устраивая им сцены в духе «Гран-Гиньоля»[5]5
  Старейший в мире парижский «театр ужасов». Существовал с 1897 по 1963 г.


[Закрыть].

Зато Биф брался за дело (обычно непосредственно на месте преступления) с необычайной пунктуальностью, но не раньше десяти часов утра, делал перерыв на обед, который по неведомым причинам всегда именовал «ужином», а ровно в шесть часов уже сворачивал деятельность. Это не значило, что порой он не мог отправиться на ночную прогулку в поисках улик или занять позицию для слежки рано поутру, но для подобных подвигов ему требовалась какая-то крайне важная причина, более серьезная, чем желание добавить чуть-чуть колорита в сочинения своего постоянного биографа.

На следующий день, когда я встретил его, он был молчалив и напустил на себя важный вид, а мне лишь торжественно объявил, что собирается провести «пару дополнительных дознаний». На мои попытки выяснить, в чем они будут заключаться, Биф ответил только:

– Сами увидите.

И больше не вымолвил ни слова до нашего прибытия в Сайденхэм.

В «Кипарисах» он сразу же потребовал вызвать к себе Эда Уилсона, и молодого человека привели к нам в библиотеку. Мне сразу же бросилась в глаза разительная перемена в его манере поведения по сравнению с той, что мы наблюдали при первой с ним встрече. Вместо агрессивного и почти нагловатого Уилсона, дававшего показания в прошлый раз, перед нами предстал встревоженный и испуганный парень, опасавшийся каждого следующего вопроса еще до того, как его задавали.

– Значит, вам нечего мне больше сообщить? – спросил Биф, пристально глядя ему в лицо.

– Нет, сержант, нечего, – ответил шофер и выразительно помотал головой.

– Вы уверены? – настаивал Биф.

– А почему вы думаете, будто я знаю о чем-то еще? – задал встречный вопрос Уилсон, к которому немного вернулась прежняя развязная уверенность в себе.

– Хорошо, остановимся пока на этом, – сказал Биф, – но только, если вы что-то скрываете, примите дружеский совет: выкладывайте все немедленно. А сейчас я хотел бы осмотреть летний домик.

Вот это искренне поразило Уилсона.

– Летний домик? – переспросил он.

– Да, тот самый летний домик, где, как вы прежде сказали, мог провести ночь забравшийся в усадьбу старый бродяга.

– Ах да! – воскликнул Уилсон. – Я теперь вспомнил тот разговор.

Биф взял свою шляпу, и мы последовали за шофером к парадной двери.

– Отвратительная погода нынче утром, – заметил Биф, когда на мрачноватой подъездной дорожке в лицо ударил порыв сильного и влажного ветра.

Никто из нас не отозвался на его комментарий. Мы двинулись по полосе гравия, проходившей вдоль окон, и вышли на небольшую лужайку позади дома, которую когда-то, вероятно, использовали как площадку для игры в крокет. Мы пересекли ее и обнаружили наполовину скрытую растительностью пришедшую в упадок постройку, какие садовники лет пятьдесят назад так любили размещать на самых видных местах приусадебных садов. Теперь она выглядела скорее похожей на сарай, нежели на летний дом. Еще до того, как Уилсон открыл дверь, я почувствовал запах подгнившего дерева и заранее знал, что мы непременно увидим внутри склад самых разнообразных садоводческих инструментов и приспособлений. И оказался прав. Это место уже много лет использовалось всего лишь как хранилище, а запах исходил от насквозь отсыревших досок пола.

Биф вдохнул воздух с шумом пылесоса, приведенного в действие молодым и полным желания угодить клиенту продавцом электротоваров.

– Гм, – хмыкнул он и внимательно огляделся по сторонам. Минуту спустя сержант вдруг наклонился и поднял с пола три или четыре небольших обрывка бумаги. Каждый из них имел размеры примерно в дюйм на три четверти дюйма, причем если один из краев фрагмента оставался идеально ровным, то противоположный был либо обугленным, либо неровно оторванным от чего-то. Он брал каждый обрывок, зажав между своими пухлыми указательным и большим пальцами, а потом аккуратно вкладывал среди страниц своего блокнота.

– Очень хорошо, – проворчал Биф, нарочито стремясь казаться загадочным.

Убрав блокнот, он не стал подвергать сарай дальнейшему осмотру, а встал в дверном проеме и оглядел пространство, находившееся с той стороны, откуда мы пришли.

– Так. Если бы кому-то глубокой ночью понадобилось пробраться отсюда к воротам без риска оказаться замеченным из окон дома, – сказал Биф, – то он пошел бы этим путем, верно? – И он широким жестом обвел лужайку, которую совсем недавно мы пересекли. – Но вот сделать это уже утром после рассвета, – продолжал сержант задумчиво, – на виду из всех окон было бы опрометчиво, и он предпочел обходной маневр.

Теперь Биф указал на едва заметную тропинку, проходившую под сенью росших вдоль края лужайки деревьев и тоже ведшую к самым воротам.

– Мы изучим оба этих маршрута, – подвел он итог сказанному.

– Но, Биф, – посчитал нужным вмешаться я, подмечая характерную порой для сержанта нескладность и алогичность мышления, – что, черт возьми, вы рассчитываете обнаружить? Если отпечатки подошв, о которых вы упоминали, здесь прежде и были видны, то их давно смыло дождями.

– Я не собираюсь искать следы ботинок, – ответил мне Биф.

И он направился поперек лужайки в ту сторону, куда указал сначала, оглядывая своими большими, чуть слезившимися глазами газон вокруг себя. Так сержант дошел до самых ворот, ни разу не остановившись, а потом вернулся к летнему домику.

– А теперь второй вариант, – объявил он и повторил ту же процедуру осмотра вдоль второго из вероятных путей, но и теперь, по всей видимости, ничего не нашел.

– Это забавно, – произнес Биф ничего не значившие слова и мягко потянул увлажнившиеся кончики усов.

Через некоторое время он снова принялся неспешно размышлять вслух.

– Если некто, пробиравшийся этим путем, нашел что-то, выброшенное кем-то другим, покидавшим дом обычной дорогой, то где находится наиболее вероятное место для такой находки?

– Обычно таинственные находки обнаруживают на чердаках, – с усмешкой подсказал я.

– Нам сейчас не до шуток, – бросил на меня строгий взгляд Биф. – Я говорю совершенно серьезно. Неужели вам непонятен смысл моего вопроса? Должно быть место, где что-то, брошенное оттуда, могло попасться на глаза человеку, пробиравшемуся одним из этих двух путей.

– Допустим, вы правы, – признал я. – Но нам все равно остается для обследования довольно обширный участок. Если некто шел прямо от дверей дома к воротам, то он мог оказаться примерно в десяти ярдах от вот той заросли кустов, сквозь которую предстояло бы пройти человеку, покинувшему летний домик.

– Вот и отлично. На расстоянии в эти десять ярдов нам и нужно вести поиски.

И мы вдвоем покорно последовали за ним в глубь кустов.

– Что конкретно мы ищем?

– Все, что угодно, – ответил Биф.

– Хорошо, тогда я уже нашел множество прошлогодней листвы, – саркастически заметил я.

– Надо нечто необычное, – сузил сферу поисков Биф.

Внезапно донесся радостный вскрик Уилсона, державшегося чуть поодаль от нас с Бифом.

– А вот это, например, вы сочтете необычным? – с триумфом спросил он, а потом разжал кулак под носом у Бифа и показал небольшую отмычку без малейших следов ржавчины.

Биф забрал ее.

– Да, действительно странная штука, – сказал он, – но только я рассчитывал найти не это. – Он пристально взглянул в глаза Уилсону и добавил: – Совсем не это.

Мы продолжали поиски еще некоторое время, хотя вели их совершенно бессистемно, и наконец Биф признал, что пора заканчивать. Вернувшись в библиотеку, он сел за стол и принялся в задумчивости выстукивать пальцами раздражавший меня ритм. Я вскоре не выдержал этих неприятных звуков и спросил, что он собирается делать дальше.

– Как мне кажется, – ответил он, – настала пора навестить управляющего банком. Между прочим, я уже некоторое время подумываю о том, чтобы перевести свой вклад из сберегательного банка в обыкновенный. Так у меня появится возможность выписывать чеки и расплачиваться ими. Теперь, когда я открыл свою собственную контору, это может оказаться полезным. И пока мы занимаемся расследованием, почему бы мне заодно не получить консультацию от опытного менеджера по своему частному делу?

После чего мы отправились в местное отделение одного из банков «Большой пятерки», где Биф снова предъявил свою визитную карточку и попросил о встрече с управляющим.

– Вам лучше подождать здесь, – грубовато указал мне сержант, когда его самого пригласили пройти в противоположный конец коридора.

Впрочем, ждать пришлось недолго, поскольку настроенный по-деловому и очень занятой менеджер быстро избавился от общества частного сыщика.

– Вы получили необходимую информацию? – спросил я.

– Он оказался не слишком разговорчивым, – с сожалением констатировал Биф, – но сообщил мне все нужные сведения. Вот даты, когда Стюарт снимал пресловутые суммы в фунтовых купюрах. – Он показал мне листок со списком. – Теперь необходимо установить, где находился Бенсон каждый раз, когда со счета снимались эти деньги.

– Быть может, вам стоит обратиться по этому поводу к миссис Бенсон? – предложил я не без лукавства.

– Нет уж, спасибо, – почти выкрикнул в ответ Биф. – Я хватил изрядную дозу этой женщины еще вчера. Лучше поговорю с ней по телефону.

Я снова остался ждать за пределами будки телефона-автомата, пока сержант что-то говорил в трубку и выслушивал ответы.

Когда же он наконец вернулся ко мне, то сказал:

– Забавно, но третий случай снятия денег пришелся на тот период, когда доктор уехал на целый месяц в отпуск. А на время своего отсутствия он нанял какого-то то ли соврио, то ли наврио.

– Какого еще соврио? – не сразу понял я.

– Так она мне сказала.

– То есть совместителя, временно исполняющего обязанности, – догадался я.

– Вы же знаете, я не силен в иностранных языках, – прорычал Биф, – и вообще, уже самое время немного промочить горло.

Я вздохнул.

– Хорошо, – произнес я затем, – если вы удовлетворены результатами проделанной утром работы…

– Более чем удовлетворен. – Биф на глазах повеселел. – Это дело выглядит далеко не таким сложным, как мне показалось сначала.