Текст книги "Ропот бездны"

Шархи бодрствовал. Заметив, что Энки проснулся, он приложил палец к губам, призывая к молчанию. А потом указал на прореху в стене, через которую было видно происходящее снаружи. Выбравшись из соломы, жрец прильнул щекой к дыре.

В гробовой тишине на улице собралась вся деревня. Молча или давясь слезами, они смотрели на тела двух женщин, лишенных головы. Воин, закончивший работу, протирал лезвие и готовился седлать коня. Он был один. Но никто из местных и не думал напасть на убийцу – они стояли с наклоненными головами.

Энки отшатнулся. Тошнота подкатила к горлу.

– Что это?..

– Наказание. Местные собрали недостаточно урожая для своих господ. А то, что была засуха, высокородные посчитали недостаточным оправданием. Отвратительно. – Шархи сжал кулаки. – Когда я стану властителем, жизнь низкорожденных изменится. В моей провинции их жизнь станет лучше. Я клялся матери, что изменю жизнь низших каст, и слово свое сдержу. Это мой путь, Энки, а свой ты выберешь сам.

Выбор. Пугающее слово, которым жрецы не отягощены. Как и низкорожденные. Но что Энки мог сделать без богатства, связей, силы семьи за спиной, в новом для него мире? И все же… Однажды он уже сумел обхитрить судьбу и изменить ее поворот – убил человека, но спас Шархи. Кровь на его руках была ценой за жизнь. Быть может, за лучшую жизнь для многих.

– Наши уроки… Я хотел бы их продолжить – научиться владеть оружием. Если… Когда я встречусь с Нергалом, не хочу просто стоять и ждать.

– Конечно, друг мой. Я поддержу тебя.

Глава 10
Выбор дороги

Тела убитых отнесли на окраину деревни и предали огню. Люди прикрывали носы, чтобы не вдыхать едкий дым от костров и не вбирать в себя дурную судьбу, освободившуюся из тел мертвецов.

– Убили самых бесполезных – старых и немощных, – заметил Шархи. – Их смерть не повредит высокородной семье. Как жаль, что люди часто забывают о ценности жизни!

Жители ходили хмурыми и удрученными, но на их лицах читалось и облегчение – они отделались малой кровью. Казненные женщины были одинокими, и оплакивали их немногие. Если чьи глаза и наполнялись слезами, то при мысли, что огонь мог бы глодать плоть члена их семьи. Низкорожденные перешептывались и уверяли друг друга, что теперь их долго не тронут – все приметы указывали на богатый урожай в следующем году.

Когда пепел развеяли, воин, прежде чем уехать из деревни, передал местным жителям тридцать мешков с зерном – достаточно, чтобы не голодать, когда придут муссоны, а после них пронизывающие ветра. Получив еду, низкорожденные падали на колени и целовали сапоги представителю своих благодетелей. Они клялись, что с усердием будут добывать строительный камень во время неурожайного сезона, и неустанно благодарили за оказанную милость. Селяне верили, что только благодаря доброй воле и руководству высокородных вправе ходить по земле.

На завтрак Энки и Шархи не досталось ни крошки. Праздник закончился, а значит, и чужаки превратились из гостей в нарушителей. Тот, кто сеет зло на свадьбе, будет проклят – все это знали и не особо присматривали за незнакомцами. Но последние праздничные песни давно стихли, и наполненных недоверием косых взглядов становилось больше.

Шархи предложил пока не выходить из сарая, и Энки с радостью согласился. Взгляды… давили. Раньше он мечтал, чтобы ему смотрели в глаза при разговоре. Ныне его рассматривали как дикого зверя, гадая, не стоит ли его прирезать, пока он не принес неприятности.

Приняв из рук Шархи намоченную тряпку, Энки с наслаждением протер лицо. Слой грязи чуть уменьшился. С тоской вспомнилась ванна во дворце, выложенная мрамором и наполненная водой с душистыми маслами. Хотел ли он сейчас, сидя на соломе в сарае низкорожденных, вернуться к прежней жизни? Забыть обо всём, закрыть глаза и переживать только о том, как угодить семье? У Энки был ответ. И он вызывал стыд. А потом приходила злость – пока еще не оформившаяся, не пробившаяся на поверхность.

– Наши гостеприимные актеры кое-что мне подарили. – Шархи показал несколько маленьких глиняных баночек и пару тонких кистей с обломанными ручками. – Надеюсь, они нескоро узнают о своей щедрости. В конце концов, у труппы нескоро выдастся повод для представления.

Что ж, маскировка поможет. Пусть лоб и был замаран грязью, Энки все равно переживал, что его разоблачат. Кто-то из деревенских задерживал на нем взгляд, и сердце жреца билось от волнения чаще.

– Сегодня вечером мы уйдем из деревни. Нужно убраться до того, как приедет мудрый. Я направлюсь в Восточную цитадель. Там живет моя родня, союзники семьи. Если я хочу справедливости, без них не обойтись. Мне нужна поддержка: ресурсы, воины.

Энки понимал планы Шархи, но что делать ему? Бороться за ту жизнь, о которой мечтал Шархи? Зависть поднимала голову, когда он думал о том пламени, что вело высокородного. Энки с детства готовили к служению, но так и не дали цели. Он искал ее, видят Великие, искал. Но в итоге пришел в тупик. Там, где у Шархи ревел огонь, у Энки зияла пустота. Ашу неспроста даровали Путь каждому человеку – без него легко заплутать. Высшая цель дана даже распоследнему низкорожденному – она оправдывала, поддерживала, спасала в минуты сомнений.

– Ты можешь пойти со мной, пока не решишь, что делать дальше, – сказал Шархи, открывая баночки с краской. – Качество отвратительное, но пока сойдет. Главное, под дождь не попасть.

Кисточка коснулась лба Энки, и вскоре его ал'сора изменилась – подтверждала низкорожденное происхождение. На собственное преображение у Шархи ушло больше времени: зеркал поблизости не имелось, пришлось воспользоваться отражением в воде.

– Готово. – Шархи расправил плечи и размял шею. – Я поищу припасы в дорогу. Ты… Ты лучше останься.

– Почему? – Энки нахмурился. – Вдвоем мы больше унесем.

– Только не говори, что не замечал их взгляды.

– Мы чужаки – понятно, почему они смотрят.

– Друг мой, почти все внимание направлено на тебя. Ты… отличаешься от них и не можешь этого скрыть. Пойми, выживание этих людей во многом зависит от их наблюдательности: когда поклониться, когда отойти в сторону, когда спрятаться. Они не могут точно сказать, что с тобой не так, но чувствуют это. Я же не раз и не два был среди низкорожденных. Скоро вернусь.

Время шло. Тишина прерывалась звуками «ме-е-е» и «бе-е-е». Животные перебирали копытами, недовольные, что их не выпустили пастись на сочную лужайку.

Энки вытащил ноги из сапог и снял старые самодельные повязки. Раны поджили, образовалась корочка. Похоже, заражения удалось избежать. Энки нанес остатки мази и надел обувь.

Значит, Шархи пойдет к Восточной цитадели – большой крепости, отделявшей узкий проход к землям, занятым южным народом. Если у него все получится, он заручится поддержкой семьи и сумеет оспорить права на венец властителя провинции. А Энки…

Предаться размышлениям о своей судьбе не получилось. Нижняя доска отогнулась, и внутрь сарая вполз чумазый Уту. Распрямившись, паренек вытаращился на Энки.

– О, ты тут? Я и забыл. – Он спрятал за спину сверток, который до этого прижимал к груди, шмыгнул носом, глаза у него покраснели. – Ты… ты это видел, а? У вас все так же, да? – Уту плюхнулся на сено, заветный сверток пристроил рядом. – Может, они все одержимы ашури? Теток убили, а никто и не вспоминает. Им так легче, ага. А меня жуть пробирает. Это ж я напортачил.

– О чем ты, Уту?

– Прохлаждался много. Собрал недостаточно. – Уту поджал губы, отвернулся. Голос его подрагивал. – В сарае нет никого обычно, вот я и… Ай, да ладно, хочешь посмотреть?

Он вытер глаза рукавом и открыл сверток. Внутри был рулончик пожелтевшего пергамента.

– Я… это… ну, смотрю на него, когда совсем худо. Успокаивает…

Уту развернул пергамент – карту, неточную и сделанную неумело. В названиях городов проскакивали ошибки, а реки, расчерченные неуверенной рукой, извивались порой в совершенно неожиданных направлениях.

– Впечатляет, а? – Уту горделиво подобрался. – Я ее купил! Каждую медянку собирал. Я не вор паршивый!

– Я и не говорил, что ты своровал.

– Вот бы увидеть все это! – Он провел ладонью над картой. – Представляешь: идти куда захочешь!..

Энки покачал головой. Он не представлял.

– Если б мог, прямо сейчас бы ушел.

Энки тоже так думал, но мечты никогда не заходили дальше слов. Не случись трагедии, решился бы он покинуть город?

– Знать бы еще, что тут накалякано. У всего же есть имя, да?

– Ты не умеешь читать?

У парня округлились глаза.

– Низкорожденных читать не обучают. Не учился я! Не виноват я!

– А хотел бы?

Уту примолк. Осмотрелся. Нагнулся поближе и еле слышно прошептал:

– А ты, что ли, можешь?

– Это наш секрет, хорошо?..

Уту прикрыл ладонью раззявленный рот и закивал.

– Хочешь, покажу буквы?

Парень опять закивал.

– А тебя… это… Ну, плохо это… Да?

– Знать, как писать и читать, не преступление, Уту.

Энки подбадривающе улыбнулся, поднял небольшую палочку и вывел на земляном полу первую линию. Он не мог за один день научить парня грамоте, но каждая буква открывала для Уту новый мир. Черточки на карте обретали смысл.

Дверь сарая с грохотом раскрылась, когда Энки показывал пареньку, как сочетать слоги. Ворвавшаяся женщина была уже немолода, но ее крепкие руки с легкостью подхватили вилы из снопа соломы.

– Уту! Вот ты где, лоботряс! Я везде ищу тебя! Бока отлеживаешь, пока остальные на карьер потопали! Ну ты у меня получишь!

– Мама!

Она отвесила сыну крепкий подзатыльник и замахнулась для второго, но тут ее взгляд упал на буквы, написанные на земле. Лицо женщины перекосило от ужаса. Схватив сына за ухо, она отшатнулась от Энки и потянула Уту за собой.

– Придурочный! Ты что делал, чужак?!

– Это просто буквы.

– Б-буквы! Ты… Ты! Подпитываешь бредовые фантазии Уту, а? Знаешь, куда они его заведут, а? К смерти! Вот пес паршивый!

Женщина замахнулась на Энки, но не подошла, будто боялась запачкаться.

– Мы их кормили, а они вот что удумали!

– Мама, я сам…

– А ну молчать, Уту! – заорала женщина. – Ты, чужак, нас ни в чем не обвинишь. В деревне ремесленник товар проверяет – вот пусть засвидетельствует. Ни при чем мы! Мастер! Эй, мастера позови! Сюда, сюда, да! Преступник тут!

Ремесленника-каменотеса привели быстро. Коренастый мужчина с широкими плечами раздраженно постукивал пальцами по ящичку с инструментами. Одежды мастера выглядели неприметными, но опрятными, а на фартуке демонстративно алел знак дома, на который он работал. С плеча мужчины свисали три короткие желтые ленты, указывающие на не самый высокий ранг мастерства.

– Что ты кричишь, женщина? В ушах звенит, еще и от работы отвлекаешь. Собираете хлам, а не камень, а мне его проверять. Промахнусь из-за тебя, трещину не увижу! Не думай, что с тобой наказанием не поделюсь.

– Засвидетельствуйте, мастер! Чужак вон что удумал! Буквы знает и всех учить их заставляет! Мой парень не виноват!

Уту хотел вставить слово, но мать огрела его так, что у него зубы щелкнули. Мастер посмотрел за Энки, на буквы, и брови его приподнялись.

– Вот оно как. Ну ты попал, парень! – присвистнул мастер. – Ну а мне что делать-то? Пусть мудрый с ним разбирается. Мое дело – камень.

– Слово мастера много значит. Прошу, засвидетельствуйте, что мой сын невиновен.

– Ладно-ладно, – махнул рукой мужчина, – только в ухо не голоси.

– Буквы эти проклятые он видел, но… но наказать Уту можете и вы, а? Ашу его такого не примут, пока на Путь не вернется. Мудрый всяко жалеть не станет, а вы потихоньку все сделаете, мастер. Умоляю, помогите, достойнейший мастер!

– Да так и быть, женщина. Иди-ка сюда, парень.

Мастер-каменотес отстегнул ремень от чемоданчика. Уту безропотно подошел, подчиняясь приказу.

Наказание было несправедливо и, по мнению Энки, унизительно. Но разве мог он помочь Уту?.. Гнев вскипел за секунды, будто ждал, когда ему дадут волю.

Мог. Энки перехватил ремень, не позволяя отстегать парня.

Мастер привык, что низкорожденные ползают перед ним так же, как он перед другими кастами. Его добродушие испарилось.

– Ты что творишь?! – Мастер ошалело уставился на Энки. – Плетей захотел?!

– Задам тебе тот же вопрос!

Выиграть в схватке с человеком, привыкшим работать руками, не вышло. Противник не почувствовал удара Энки, а вот ему разбили нос. Все произошло за считаные мгновения. Вот он набрасывается на мастера, а вот уже смотрит на вращающийся деревянный потолок.

– Мудрый проверит вас! Явно преступники! – рычал мастер, сдабривая слова пинком. – С ним же второй был? Заприте их вместе! Да охранять кого поставьте! Так просто не отвертятся!

Когда Энки оторвал голову от пола, мастер, Уту и женщина уже ушли. Он прислонился к стене и прижал к носу рукав, пытаясь остановить кровь, поэтому не заметил появления Шархи. Внимание привлекли хлопнувшая дверь и лязганье закрывающегося замка.

– С припасами пришлось распрощаться, – объявил Шархи. – Они внезапно переполошились и не очень обрадовались, поняв, что я позаимствовал у них хлеб. Повезло, что не взял с собой кинжал – нашли бы и забрали. Ты, как вижу, тоже без дела не сидел.

– Ремесленник хотел ударить парня за то, что тот просто посмотрел на буквы. Мне что, нужно было стоять и наблюдать?

Шархи пожал плечами.

– Так или иначе, поздравляю с первой дракой, друг мой. И первым поражением. Распробуй его вкус хорошенько, чтобы не желать отведать вновь.

– Я вышел из себя.

– Жалеешь?

– Нет.

– И правильно. Злость – первый шаг к исцелению. Бессилие сводит с ума. Свою дорогу нужно строить, друг мой. Когда я это понял, взял в руки меч.

– Я мало знаю о строительстве, Шархи, но меч в этом деле точно бесполезен.

Шархи рассмеялся и хлопнул Энки по плечу.

– Кровь остановилась?

– Да.

Энки говорил немного в нос, будто простуженный. О головной боли он решил промолчать.

– На вид вроде не сломан. Подождем вечера и будем выбираться.

– Там есть лаз, Уту им пользовался.

Осмотрев тайный ход парнишки, Энки и Шархи пришли к заключению, что он слишком узок. Пришлось расширять подкоп руками. Финальную часть работы оставили на вечер – лаз хоть и выходил к отстойным ямам в малолюдную часть деревни, но и там встречались местные. Брось они взгляд на сарай – заметили бы неладное.

После заката Энки разрушил тонкую земляную стену, отделявшую их от свободы. Деревенские с приходом темноты разошлись по домам – им предстояло встать на рассвете и отправиться за камнями в карьер. Энки протиснулся в лаз и пополз наружу, Шархи не отставал.

На улице они двигались медленно, стараясь как можно меньше шуметь и скрываться в тенях. В высокой траве стрекотали сверчки, редкие тучи наползали на сияющую луну, и Энки почти мог притвориться, что никуда не бежит. Каково было бы прогуливаться, не ведая о заботах?

– Эй ты! Так и знал, что вы чего-то затеете!..

Энки узнал лицо мужчины в свете факела – его Уту называл отцом. Крепкий малый с суровым лицом и мягким, столь не подходящим под образ взглядом.

– А ну назад идите! – Мужчина погрозил им кулаком. – Где второй?

– Мы просто хотим уйти. – Энки приподнял руки, показывая, что не опасен.

– Ага! А мне потом перед мудрым оправдывайся!

– Можешь сказать, что не видел нас.

– Пф! Будто мне это поможет!

– Мудрый посчитает нас преступниками. И наверняка приговорит, – сказал Энки. – Мы хотим уйти – и все. Ты нас не видел.

– Эй, я никого губить не хочу, но и чужие тумаки получать неохота.

– Для нас это вопрос жизни и смерти, а не просто тумаков. Понимаешь?

– Ну, я…

– Отпустишь нас?

Деревенский задумался.

Ответа Энки не дождался. Шея мужчины с хрустом провернулась, тело повалилось на землю. Шархи, незаметно зашедший за спину убитого, осмотрелся, удостоверившись, что больше рядом никого нет.

– Ты совсем свихнулся, Шархи?! – прошипел Энки.

– Он не собирался нас отпускать.

– Почему ты так уверен?! Умеешь мысли читать?!

– Я знаю этих людей лучше, чем ты!

– «Этих»?!

– Я не говорю, что они чем-то хуже нас, но их выучили подчиняться. Он сдал бы нас. Пришлось выбирать.

Факел, выпавший из руки мужчины, опасно близко подкатился к сухой траве.

– Не туши, пожар их отвлечет…

Не обращая внимания на слова Шархи, Энки затоптал факел. Огонь потух, тонкая ниточка дыма устремилась вверх.

– Прекрасно, Энки. Настоящий подвиг! Правда, теперь нам нужно избавиться от тела, чтобы не переполошить местных раньше времени.

Они скинули тело в отстойную яму. Мертвец погрузился в вонючую жижу с отвратительным хлюпаньем. Нечистоты поглотили тело наполовину. Будь у Энки хоть крошка в животе, он бы с ней расстался. Тяжело сглотнув слюну, жрец отвернулся от отвратительного зрелища.

– Не думай о том, кем он был, – посоветовал Шархи. – Оставляй их безликими.

Было бы ему легче, не знай жрец, что погибший – отец Уту? Эта мысль занимала Энки, пока они бежали из деревни и всю ночь шли по лесу. Шархи ворчал, что спешить бы не пришлось, займи они местных тушением пожара. Между спасением домов и преследованием парочки беглых выбор очевиден.

– Ты бы лишил их всего, Шархи!

– Я возместил бы все позже.

– А жизни? Как бы ты их возместил?

Шархи остановился и резко повернулся.

– Очень просто, Энки. Я бы дал лучшую жизнь их потомкам, их братьям. Сотням, тысячам других. Но если один низкорожденный по своей дурости перечеркнет все… Думаешь, мне хотелось сжечь их дома?!

– Шархи…

– Тихо, – шепнул Шархи, доставая кинжал и прислушиваясь. – За нами следят.

– Вершитель?

– Вряд ли бы он скрывался, будто испуганный заяц. Выходи немедленно! Иначе я сам найду тебя и вспорю от брюха до шеи!

Кусты в тридцати шагах зашелестели, а потом из них выбрался всклокоченный Уту. Паренек помахал рукой. В волосах его и одежде запутались ветки с листвой, а наспех натянутая куртка была вывернута наизнанку.

– Я видел, как вы из деревни деру даете. Выбрался из окна – и за вами! – сказал Уту чересчур бодро. Неуверенный взгляд выдавал его. – Вы ж не против, а? Так я подумал, ага.

Шархи сощурил глаза, кинжал он так и не убрал.

– Дорога опасна, Уту, – сказал Энки, перехватывая инициативу. – Лучше тебе повернуть назад.

– Я уже ушел. Назад не пойду! Мне некуда топать, ага, но обратно точно не вернусь. Не возьмете с собой – сам справлюсь! Па и ма позлятся, но поймут. Па сам говорил, что свой черед для каждого путешествия, так-то! Па в словечках мастер!

Уту не знал о смерти отца. Энки заметил, как Шархи спрятал оружие. И все же хмурое лицо высокородного не сулило Уту снисхождения.

– Он далеко зашел, Шархи. Другие посчитают, что Уту сбежал.

– А я и сбежал! – гордо объявил парень.

– Он обуза.

– Эй, я помогать буду!

– Тебе напомнить, куда мы идем, Энки? И кто идет за нами?

– Энки, – захлопал глазами Уту. – Я думал, вас по-другому зовут. Вы правда преступники, ага? Я тоже теперь!

– Мы идем к Восточной цитадели, мальчик. Тащись за нами, сколько душе угодно, но если попадешься на том, что сбежал, – это только твоя беда.

– Вот и ладно!

Энки положил руку на плечо пареньку и ободряюще сжал.

– Можешь называть меня Энки, а его Шархи.

Они продолжили путь втроем. Еды все так же не хватало, но ситуацию спасал Уту – отец обучил его делать ловушки, и парню изредка удавалось приносить мелкую дичь. Жаренное на костре мясо надолго наполняло желудок. В такие сытые вечера настроение у всех троих улучшалось, и Шархи баловал спутников рассказами о своих странствиях. Уту слушал с раскрытым ртом. Иногда приговаривал «да ты врешь!», но всегда просил продолжать историю.

Поначалу дожди приходили часто, но постепенно земля становилась все суше, а растительность переставала тянуться к небесам.

Дорог они избегали. Ступая на коряги и замечая скользящих среди камней змей, Энки все больше ценил свои прохудившиеся сапоги. Босиком он бы точно далеко не ушел.

На пятнадцатый день пути Энки попросил продолжить обучение бою. Хотя бой – слишком громко сказано. Оружием стали палки, подобранные с земли. Хватало «клинков» на пару десятков ударов, а потом, сталкиваясь, они разлетались на щепки. Особым талантом к сражениям Энки не отличался. Шархи уверял, что на оттачивание мастерства уходят годы. Неудивительно, что Энки задумывался над каждым движением, пропуская выпады соперника. Но факт оставался фактом: если враги нападут со сталью в руках, шансов на победу не будет.

Уту наблюдал за происходящим со страхом и близко не подходил. Но потом в его глазах промелькнул интерес, и он попросил обучить его тоже.

Шархи парня не щадил – гонял так, что тот задыхался. Уту не задумывался во время сражения – просто размахивал палкой и бил, бил, бил с остервенелостью загнанного в угол звереныша.

– Этот думает, что я сдамся! Ага! Хрен ему! – говорил Уту при Шархи, нисколько не понижая тон.

Паренек, привыкший к скудной пище, сохранял бодрость духа и скакал, словно заяц.

– Я просто выпускаю пар, – вздыхал Шархи. – Сдашься ты или нет – какая мне разница?

– Козел вонючий!

Препирательства затухали и вспыхивали снова. Но, несмотря на несдержанный язык, Уту смотрел на Шархи чуть ли не с восхищением. И все же это не мешало ему из раза в раз бросать высокородному вызов, пусть и закачивалось все всегда одинаково: Уту летел лицом в грязь.

Читать Уту больше не учился. В начале путешествия он с энтузиазмом разглядывал буквы, начерченные на земле. Однако минуло несколько дней пути, и он все реже подходил к Энки, сторонился.

– Твоя речь, твое поведение – парень чует неладное, – объяснял Шархи, поправляя поддельную ал'сору на лбу жреца. – Жаль, что ремесленниками сейчас притвориться не выйдет – видок у нас тот еще.

– Нужно рассказать Уту.

– О чем?

– Сам-то как думаешь? О его отце!

– Парень никогда не вернется домой и ничего не узнает. А если и вернется, печаль не будет долгой – поймают его, и один пепел останется. Оставь ему блаженство неведения, друг мой.

Энки ничего не сказал – ему не хотелось быть тем, кто сотрет улыбку с лица парня. Если он узнает, что Шархи убил его отца, как поступит? Уйдет? Попробует отомстить? Энки опасался, что при таком раскладе Уту не выжить.

К концу шестнадцатого дня пути они устроили привал в овраге, прикрывавшем путников от ветра. Несколько жареных грибов и пара горстей диких ягод стали их ужином. Шархи добавил дров в костер и быстро заснул – неудобства в виде корней, впивавшихся в бока, его не смущали. Уту настороженно вглядывался в деревья и бормотал себе под нос.

– Что случилось, Уту?

Паренек вздрогнул.

– Ну… Это… Ночь изгнанных же.

– Что?

– Не слышал? Это ж все знают, ага. Сегодня по земле шастают низкорожденные, которых за провинность не пустили на Поля Благочестия. Ну, они всегда ошиваются рядом с людьми. Сегодня еще и нападают! Тут они, тут. Слышишь?

– Это ветер, Уту.

– Ветер, как же! Знаю я этот ветер!

Энки вздохнул и откинул голову на подушку из мха. Щебет, треск деревьев, ветер в листве – обычные голоса леса. Сон почти настиг его, когда Энки различил еще один звук – стенания.

Жрец резко сел, Уту рядом прикрывал уши руками.

– Это человек. Шархи, рядом кто-то есть, просыпайся.

Сонно моргая, высокородный прислушался.

– Ты прав. Проверим.

Уту идти наотрез отказался.

Пока Энки и Шархи пробирались по темноте, плач становился все отчетливее. Раздвинув ветви колючих кустов, Энки увидел людей в обносках, скрючившихся на земле. Никаких неупокоенных душ или других чудовищ не наблюдалось.

– Почему они здесь?

– Тут старики и больные, Энки. Это их последний путь. В поселениях низкорожденных редко держат тех, кто перестал приносить пользу. Мы должны идти, мы ничем не поможем.

– Это ты так считаешь.

На появление Энки изможденные люди никак не отреагировали. Их было пятеро, все лежали на земле, и только одна старушка подавала признаки жизни – это она плакала.

Энки присел рядом с ней. Женщина была тощей, кости обтянула кожа. Она заметила жреца, и плач прекратился.

– Она замерзла, Шархи.

Высокородный без лишних слов развел огонь и отдал свои ягоды, оставшиеся с ужина. Старушка медленно пережевывала одну за другой, на разговоры сил у нее не хватало.

– Я не лекарь, – признался жрец. После беглого осмотра он не заметил признаков болезни, только последствия голода. – Вы очень ослабли.

Старая женщина слабо, едва заметно улыбнулась. Медленно тепло костра согревало ее, она перестала дрожать и заснула.

– Если наберется сил, может выжить, – сказал Энки. – Но ей нужна еда.

– Постараемся что-то найти.

В ночном лесу отыскать что-то съедобное сложнее, чем оседлать взбесившуюся лошадь. Звезды плыли по небу, отсчитывая ход времени, а Энки с Шархи выкопали лишь пару корней – отвратительных на вкус, но довольно питательных. Жрец как можно мельче искрошил их кинжалом Шархи и кормил получившейся кашицей старушку, когда та просыпалась. Несколько раз он прикладывал бурдюк к ее тонким губам, и тот опустел больше чем наполовину.

Ему казалось, что женщине стало получше: дыхание выровнялось, а взгляд при пробуждении становился осмысленным.

Тела тех бедолаг, которым было не помочь, Энки и Шархи оттащили подальше в лес.

Небо светлело. На востоке появилась полоса, изгонявшая из мира сумрак.

– Мы рискуем, Энки. Уже заря. Нужно идти.

– Знаю, ты думаешь, что я совершаю ошибку.

– Если хочешь дойти до конца, придется не оглядываться.

– Мы можем вывести ее к поселению.

– Ее не примут. В лучшем случае снова выкинут в лес. Даже будь у нас золото, которым мы набили бы ее карманы… Бесполезно.

– И нам нужно бежать дальше? Оставить ее?

– Мы все бежим от ужасов. Бежим, пока сами не начинаем кого-то догонять. Если мы настигнем тех, кто преследует беспомощных, разве это не сделает мир лучше? Сидя, мы ничего не добьемся. Пара дней комфорта для нее, но что дальше? Ни для кого из нас не заготовлено безопасное убежище. – Шархи вздохнул. – В детстве я хотел просто взять и перенестись в далекую прекрасную страну. Я сказал маме, что вырвусь из этого ужасного места, когда вырасту, сяду на корабль и отправлюсь на ее родину. Мать была в ужасе. Она не хотела, чтобы хоть кто-то из жителей Аккоро, даже я, нашел ее родную землю. Прежде чем ее захватили, она сожгла все морские карты и не нарисовала новых. Так что будем приспосабливать тот мир, что у нас уже есть. Будем идти и оглядываться как можно реже.

Энки почувствовал, когда он приблизился. Ответ застыл на губах. Ледяная рука пронизывающего ужаса сжала сердце, не давая вздохнуть полной грудью.

Нергал стоял в тени деревьев не далее, чем в пяти шагах. Он не скрывал глаза за повязкой – в каждом вращалось по три зрачка.

Темнота расползалась, занимая все поле зрения. Энки ощутил на шее удавку, сотканную из его собственной крови, пролитой на церемонии клятв. Тело перестало слушаться. Подчиняясь чужой воле, он перешагнул Грань.

Нергал был там. Ждал с непроницаемым лицом и наблюдал, как жертва плавится под напором его силы. Энки попытался убежать – мир Ашу не подчинялся земным правилам, и жрец надеялся, что сможет перенестись подальше от вершителя.

Окружающее пространство исказилось, земля под ногами замелькала, будто кто-то подталкивал ее вперед. Энки притянуло назад – он перекувырнулся и покатился кубарем. Вырвать у Нергала удавку, за которую его тащили, не получалось. Чем сильнее Энки старался перехватить ее, тем больше она сжималась на шее.

Жрец беззвучно зарычал от бессилия. Он бросился на Нергала, думая свалить его с ног. Ему удалось сделать пару шагов, прежде чем ноги подкосились. Вершитель стоял рядом, но был так же недостижим, как земли северных народов.

Энки снова потянулся к Нергалу, нащупывая связь клятв, но вместо них нашел что-то… другое. Что-то знакомое, родственное. Голод медленно пробуждался в нем. Бездонная дыра, наполнить которую не в силах ни один смертный, требовала насыщения.

Нергал нахмурился. Удавка на шее затянулась, опрокидывая Энки. Сила вершителя скручивала, лишала воли, отрывала дух от тела, оставшегося в мире людей.

Растворяясь, забывая все, даже свое имя, Энки слышал голос. «Ты обещаешь?» – спрашивали его. И он уверял, что исполнит обещанное. Он обещал ей… Но кому «ей»? Смутное лицо всплывало в памяти и тут же рассеивалось. «Мы не берем чужого. Все изначально принадлежит нам».

Видение исчезло. Удавка на шее ослабла. Энки перекатился на бок, стараясь прийти в себя. Почему вершитель остановился?

Ответ нашелся быстро: Маар держал обмякшего Нергала за шею.

– Почему ты помогаешь?

– Шу отсюда, пока он вновь не схватил тебя за поводок!

Энки открыл глаза. Он лежал на земле, а Шархи лупил его по щекам.

– Что с тобой? Ты упал и…

– Нужно убираться отсюда. Нергал нашел нас.

Дальнейших объяснений не потребовалось. Спотыкаясь, царапаясь о ветки, они бежали, не разбирая дороги. Когда дышать стало невозможно, замедлились. Лес заканчивался, вдалеке глазу открывалась долина, пересекаемая рекой. Где-то очень далеко на западе набирали высоту горные пики.

В очередную из остановок Энки привалился к дереву и осознал очевидную истину.

– Уту… и та… женщина… в другой стороне. Мы бежим… не… туда…

– Не думаю, что они… интересны вершителю.

– Шархи прав.

Маар стоял рядом с ними. Вышел из-за деревьев как ни в чем не бывало. Но как?.. Да, вершитель мог преодолеть огромные расстояния за один шаг, но не в мире людей. Отправляясь за Грань, они не брали с собой свои тела.

– Я ненадолго задержал Нергала. Повезло, что застал его врасплох. – Маар несколько раз дернул головой, будто она плохо подходила его телу. – Но вам нужно пошевелиться.

– Как… Как ты здесь… Ты же был позади!

Энки непонимающе крутил головой. Такого быть не могло!

– О, всего лишь небольшой фокус. Шархи, у меня подарочек. Я слышал, что приключилось с твоей семьей. Какая жалость! Но у тебя есть шанс вернуть то, что тебе принадлежит.

Шархи утер пот.

– Говори уже, Маар.

– Твой род был предан. Клятва верности хитроумно нарушена. Нергал, как понимаю, тоже преступил закон?

– Он убил высокородную – Сатешу, – прорычал Энки. – Она ничего не сделала, а он убил ее!

– Не знаю, что за игру он затеял, – пожал плечами Маар. – Всегда был жутко скучным, и такой поворот!

– Маар!

– Да-да, перейду к делу. Идите в Нир'Ушур.

– Башню вершителей?

– О да. Тот, кто зайдет в Нир'Ушур, будет выслушан – таков закон Ашу. Там заседает Суд вершителей. Вы можете просить их о справедливости. Судьи зрят в сердца людей, то, что вы увидели, будет узнано. Неважно, поправший правила вершитель Нергал или высокородные, взбунтовавшиеся против властителя, – все получат по заслугам. Но тот, кто видел преступление, должен сам предстать перед судьями.

– Значит, если… если я пойду, Нергал не останется безнаказанным? – спросил Энки, все еще пытаясь прийти в себя после бега.

– Воистину так. Есть вероятность, что они и твою ситуацию поймут. Ты бежал из города, спасаясь от обезумевшего вершителя. В этом нет твоей вины.

– Но Уту! И та старушка… нужно вернуться за ними, – сказал Энки.