Текст книги "Небо Голливуда"

Потом он жил в семье Ван Гелдер в Винсхотене. Он отрастил волосы и превратился в пижона – он впервые услышал это слово, означавшее непокорность и вседозволенность одновременно. В отличие от Энсхеде, он по необходимости выполнял домашние задания и следил за тем, чтобы не задерживаться в школе дольше положенного времени. Без каких-то особых усилий он стал хорошим учеником – одноглазым в стране слепых. В свободное время он шатался с районной шпаной, крестьянскими детьми, гонявшими на мопедах по дорогам польдеров, пролетарскими хулиганами с грязными руками и татуировками под джинсовыми куртками. Период его пребывания в Винсхотене закончился удивительно быстро после его участия в ограблении. Он слишком много выпил и, стоя на стреме, не заметил, как прямо перед его носом с выключенными фарами остановилась полицейская машина. Адвокаты Макса Грюнфелда позаботились о том, чтобы его имя вычеркнули из протоколов.

Так он прыгал из одного города в другой, пока ему не исполнилось восемнадцать. За это время он овладел всеми местными диалектами, поскольку везде нуждался в «защитной окраске». Он мучил и терзал каждую новую приемную семью, пока не разражалась очередная катастрофа, переводившая его в следующую семью, в сопровождении юристов, психологов и изумленных свидетелей его ярости.

В те годы он встречался с отцом лишь дважды. Наблюдая необузданное поведение Томаса, отец держался в стороне, подвергая сомнениям радужные ожидания относительно будущего носителя своих генов.

Яннетье путешествовала – по Африки, Азии, Бразилии, собирала скульптуры, маски, ритуальные предметы. Таким образом она пыталась утолить свой духовный голод. Она стала одной из первых последовательниц Бхагвана, искательницей внутреннего света, обретшей в Пуне временное освобождение от своих мучителей. Лишь спустя много лет Томас узнал, что отец крайне редко посещал ее квартиру в Париже. Она была его любовницей, подарила ему сына, но он нашел себе других подруг.

За последние три года средней школы Томас износил шесть пар обуви и сменил шесть приемных семей. Несмотря на частые переезды, ему удалось в четырех школах поучаствовать в театральных постановках. Он покорял отборочные комиссии. Ему легко игралось. Дни напролет он не занимался ничем другим. Для смятенного духа кольчуга заученного текста роли служила избавлением.

Это переполнило чашу терпения Макса Грюнфелда. Он не желал, чтобы его сын стал актером, загримированным подражателем, в полуголом виде играющим в «Волосах». Томаса отправили учиться на телефонного мастера, потом он постигал строительные специальности, слесарное дело, тонкости прокладки дорог и тому подобное. Наконец он выбрал электротехнику, и отец позволил ему пойти учиться в амстердамский техникум.

В Амстердаме Томас не вылезал из битком набитых прокуренных артистических кафе, где люди оживленно беседовали, обнимались, бурно выражали свои эмоции, ничего не стыдились. Там он встретил других мечтателей, жаждущих получить текст, который придал бы смысл их жизни.

С Рене Схефферсом, учившимся в киноакадемии, Томаса познакомил их общий приятель в популярном кафе «Де Смуслаан». Томас снимал этаж в амстердамском районе Йордан, что было роскошью для студента, и Рене зашел однажды к нему в гости. Он принес сценарий. Он собирался снимать дипломный фильм и хотел, чтобы Томас сыграл в нем главную роль.

«Схефферс сказал, что у меня для этого все есть, что я прирожденный актер и мне просто надо быть самим собой. Но тогда я не знал, что значит быть самим собой. Я легко имитировал Джека Николсона в „Пяти“. Или Марлона Брандо в „Гавани“. Или Эллиота Гоулда в „Долгом прощании“. Во время съемок моего первого фильма я взял себе псевдоним: Том Грин вместо Томаса Грюнфелда».

Грин впервые ощутил восторг и скуку от работы на съемках. Было очевидно, что у него получалось. Он не знал, где заканчивалась реальность и начиналась выдумка.

«Все началось с моего первого прихода в отцовский дом на канале Принсессеграхт, с мраморного великолепия за зеленой дверью, с дикой наготы Гогена над моим холеным предком, чье тело я никогда не видел обнаженным»,

– пишет Грин.

Блуждая по миру Омов, Вольтов и Амперов, он отправил отцу письмо, в котором написал, что не создан для карьеры в химической промышленности, а заодно и видеокассету. В то время видео было еще относительно новой игрушкой, но он знал, что у отца дома стоит «Филипс Видео 2000».

Грюнфелд ответил и лишил его месячного дохода. В присланных Грином трех коротких фильмах он обнаружил отсутствие таланта. «Не только у тебя, – писал он, – но и у всех участвовавших в съемках. Я не увидел сюжетной линии, не говоря уже о каких-то эмоциях. Ты переболеешь этим бессмысленным увлечением. Я абсолютно не верю в твое актерское будущее. Отныне тебе самому придется себя обеспечивать. К сожалению, я знаю, чем все это закончится: ты лишь потеряешь драгоценное время и ничему не научишься. В один прекрасный день ты признаешь свою ошибку. Хорошо, у каждого есть право на просчеты. Но я не стану финансировать эти просчеты».

По вечерам Грин стал работать в кафе, и денег хватало теперь лишь на крошечную комнатушку в районе Пяйп.

Относительная известность фильмов Схефферса позволила получить ему роль в фильме студенческого объединения «Крея». Затем последовало предложение от театральной группы «Глобе» из Эйндховена, где в то время ставились интересные экспериментальные спектакли молодых писателей. В «Крее» его заметили профессионалы. Они с энтузиазмом отзывались о его игре. Так он стал молодым актером, хотя и без специального образования. Он не владел техническими навыками, которые преподавались в театральных институтах, но прошел хорошую жизненную школу.

«Никому не известный дебютант, интуитивный техник, ни разу не выступавший перед широкой публикой, был брошен на съедение львам в классической заглавной роли. Об этом говорили, писали, шептались. „Глобе“ специализировался на подобных рекламных трюках. В то время публика еще проявляла интерес к смелым шуткам с известными театральными пьесами. Это сейчас ей уже давно наскучили и приелись беспомощные попытки изнасиловать классику. Тогда, однако, постановка „Гамлета“ в виде детектива еще шокировала зрителей дерзостью замысла. К своему изумлению, публика обнаружила, что ей нравятся шокирующие вещи. Я стал частью нового авангарда с собственными приверженцами на неотесанном юге страны. Я был Гамлетом».

Грин отправил отцу рецензии. В ответ ни письма, ни открытки. Из Парижа приехала мать Грина, и у молодого актера что-то оборвалось внутри, когда он увидел ее на выходе из театра. Яннетье Бергман, «искательница истины из Парижа, с большими глазами и дрожащими губами, пахнущая водкой, которую она пила в антракте, худая и хрупкая, словно больная туберкулезом. Я расплакался – актер, истерически взволнованный появлением своей анорексической матери».

Грин сыграл тридцать пять спектаклей. «Открытие сезона», «прирожденный актер», «продемонстрировавший настоятельную потребность в актуализации Гамлета». Я не имел понятия, что это означало, но принимал это как комплимент. Исполненный высокомерия, каждую ночь я проводил с разными поклонницами. Мне было двадцать три – новоиспеченная молодая звезда голландской сцены. Я доказал Максу Грюнфедду, что у меня был талант.

Рене Схефферс снова принес сценарий. Он получил небольшое наследство и намеревался вложить его в фильм. Он не хотел запрашивать никаких субсидий или обращаться за финансовой поддержкой в те или иные институты и учреждения. Грину предназначалась главная роль. «Глобе» предложил ему постоянный контракт, который обеспечивал его на предстоящий сезон, но Грин предпочел сняться в кино. «Дорога домой и объезд», первый полнометражный фильм Рене, был отобран на Берлинский кинофестиваль и получил премию за лучший дебют. Грина наградили премией Эриха фон Строхейма за лучшую мужскую роль.

Так началась его актерская карьера.

«Страдальческий – мелодраматическое слово, но я не могу подобрать другого эпитета, чтобы описать процесс умирания матери. У нее был рак печени – мучительная, изнуряющая болезнь, исключавшая всякую надежду. За последние десять лет она много пила, унаследовав эту потребность от моего дедушки Бергмана.

Наследственная предрасположенность – так это теперь называется. Однако физическая чувствительность к алкоголю стала лишь одной из причин, приведших ее к смерти. Воздержусь от пустой болтовни о психосоматических недугах, будто бы люди заболевают от того, что их дух, их душа вызывают, провоцируют и усугубляют болезни или от того, что луна находится не в той фазе. В безмерно запутанных структурах человеческого тела все, что угодно, может дать сбой – где-то нарушится химический процесс или равновесие в клетке, или, Бог знает почему, на атомном или даже субатомном уровне выйдет из равновесия мельчайшая частичка. Тело же моей матери увяло из-за безысходной любовной печали.

Она продала ребенка, получив взамен парижскую жизнь. Она могла путешествовать и открывать для себя мир. Но очень скоро ее заменила другая женщина, еще более молодая и пластичная, леопард с кожей цвета мокко и большой грудью. Мать умерла в гармонии с собой. Я приехал в Париж, как только узнал от бабушки, что ее состояние внезапно резко ухудшилось. Я провел с ней неделю до того, как она вдруг перестала дышать, просто погасла.

Это случилось в августе 1978 года. В Париже стояла жара, пахло пылью и выхлопными газами. Рано утром, после того как полили улицы и сточные канавы превратились в стремительные ручейки, я шел мимо булочных и кафе в частную клинику, куда ее положили в июне. С тех пор я посещал ее три раза. Теперь, уплыв в царство Морфея, она не могла говорить. Я приносил ей свежие батоны, только что испеченные, ароматные. В прежние времена она любила есть их с маслом на завтрак, запивая большой кружкой кофе с молоком на мраморном подносе, сидя на солнечной террасе или внутри, в тепле, когда на улице ликовала осень. Иногда она на меня смотрела, но я не знал, видела ли она меня. Я был убежден, что она слышала запах хлеба, пышного, теплого, молочно-белого мякиша в твердой хрустящей корочке, которую я отламывал и подносил к ее носу, будто это было обычное утро – сейчас она пролистает рекламные предложения „Фобур Сент-Оноре“, затем съест салат в тенистом кафе новейшего Центра Помпиду, выпьет бокал белого вина, может быть, даже кувшинчик, ну уж ладно – бутылочку, а потом поспит пару часиков в гудящей тишине, которая около половины четвертого перерастет в нервный жизненный пульс города.

Я сидел там по утрам, словно незадачливый шаман, с батоном у ее лица, пока, качая головой, не появлялась бабушка.

Она умерла на седьмое утро, прямо перед моим приходом. Она лежала на кровати, тихая и измученная, такая молодая и в то же время такая состарившаяся. Я стоял в отчаянии, с батоном в руке, надеясь, что она откроет глаза и снова вдохнет полной грудью сладковатый, утешительный аромат теплого хлеба. Она оставила мне все свое имущество, мебель, собрание скульптур и масок, трофеи ее путешествий в Африку и Азию».

Отец Грина был в Нью-Йорке и не смог приехать на ее похороны. Он последовал за ней через четыре месяца, в возрасте семидесяти одного года, в результате осложнений, вызванных кровоизлиянием в мозг. В тот момент он находился в Кейптауне. Его тело перевезли в Цюрих, и Грин произнес кадиш над его открытой могилой.

Грин встретился с женой отца Юлией, искусствоведом, превратившей их виллу на холмах с видом на озеро в настоящий музей. Там он снова увидел картину Гогена, которая так впечатляла его во время первой встречи с отцом в Гааге, – вечная женщина, тело, дающее жизнь.

«Я часами бродил по набережной, созерцая туман над озером, обедал в „Кроненхал“, перекусывал в „Спрюнгли“, покупал обувь в „Балли“ и в одно прекрасное снежное утро поехал к нотариусу, чтобы прослушать завещание».

Завещание состояло из двух частей. Жена Макса Грюнфелда получила виллу на озере и еженедельное содержание в десять тысяч швейцарских франков. Его любовнице из Гваделупы тоже достались кое-какие деньги, остальное же имущество было завещано Тому, включая предметы искусства и капитал в размере ста тридцати миллионов швейцарских франков.

«Любил ли меня отец? Или же отношение ко мне было шокирующим последствием его беспощадно эгоцентричной жизни, авторитарной и расчетливой, – попыткой „приклеить“ меня к своим следам и превратить в такого же собирателя вещей и барышей, олицетворявших собой власть?

Это было отвратительно. Это было уже слишком. Владея таким чудовищным количеством добра, невозможно было самому не превратиться в монстра. Это было вторым обрезанием. Словно в тумане, я вернулся в Амстердам».

За первый месяц Грин потратил больше денег, чем заработал за всю свою жизнь. Затем объявились родственники. Его отец никогда о них не упоминал, и Грин не подозревал об их существовании. У отца оказалась сводная сестра, жившая в Израиле, и двое племянников в Англии. Во главе с Юлией они образовали коалицию и с помощью легиона адвокатов принялись оспаривать завещание.

Грину необходимо было работать. Он хотел работать. Он играл роли в сценариях с предсказуемыми конфликтами, с накалами страстей, с подтекстом и двойным дном, которые в хаосе реальности кажутся смешными и наивными, но могут спасти жизнь.

Он боролся не из принципа, а лишь потому, что хотел заставить своих соперников попотеть. Только после того, как внезапно скончалась его бабушка – за один год они все трое, один за другим, покинули этот мир, словно не прощали другу смерти, – он сдался. Отказавшись от своей доли завещания, он уехал в Лос-Анджелес.

Вот о чем говорят биографические записки Грина, найденные в гостинице «Эглон» в Ментоне.

Но это еще не конец.

* * *

В то время я внимательно изучал газеты и журналы, ежедневно просматривал все телевизионные каналы. Моя комната представляла собой смехотворный архив всего, что указывало на страшный заговор между федеральным правительством в Вашингтоне и цветотехниками кабельных компаний. При помощи цветов они пытались промыть людям мозги и превратить их в безвольных роботов. Я был одним из немногих, кто это понимал. Поэтому я смотрел черно-белый телевизор.

С тех пор как моя журналистская карьера потерпела крах, жизнь превратилась в сплошной кошмар. Я пил, кололся, глотал и нюхал наркотики. Я боялся собственной тени, боялся дня, боялся ночи. Я работал телерепортером в программе «Верити» («Чарльз П. Штраусс специально для „Верити“»), пока не начал лакомиться всем, что мне предлагали. Я хотел быть частью их команды, но они во мне не нуждались – в лучшем случае они меня терпели. Время от времени они подбрасывали мне какую-нибудь сенсацию – новый сериал, слияние, скандал. Новости местного значения из деревни Лос-Анджелес, ничего такого, чтобы потрясло мир. Я ненавидел их за то, что им удавалось осчастливить меня такой мелочевкой. К счастью, я постиг то, что их пониманию было недоступно: «заговор колористов». Я помешался.

В «Лос-Анджелес таймс» я наткнулся на сообщение о трех трупах, найденных в доме близ Бенедиктового ущелья, недалеко от того места, где Мэнсон совершал свои злодеяния. Я перечитал статью несколько раз и вспомнил, что, переодетый копом, я караулил этот дом по просьбе Джимми Кейджа, польщенный до головокружения такой почетной ролью. Я аккуратно вырезал заметку и сохранил ее.

Через две недели в «Голливуд репортер» появилось сообщение, что Флойд Бенсон исчез вместе со своим Оскаром. Его работодатель, дочь, друзья и знакомые забили тревогу. Несколько дней подряд газеты печатали истории о жизни Бенсона и его таинственном исчезновении. Потом возникло другое шумное дело.

Я знал, что спасение близко. Мне понадобилось полгода, чтобы более или менее отвыкнуть от наркотиков, убедить социальную службу в том, что мне нужна новая челюсть, доказать своим бывшим коллегам по «Вэрьети», что я больше не параноик, что на этот раз у меня есть для них настоящая сенсация национального масштаба и что мне требуется задаток. В каком-то смысле Том Грин спас мне жизнь.

* * *

Спустя год после убийств я встречаюсь с продюсером Эдом Силвером в его офисе на территории киностудии «XX век Фокс».

Силвер рассказывает:

«Так же, как и все, я следил за событиями вокруг нераскрытого тройного убийства в Бенедиктовом ущелье. Застрелено трое сотрудников казино „Тропикана“, а в подвале обнаружен открытый пустой сейф! Загадка! Сенсация! Огромные статьи в газетах, бесконечные телевизионные ток-шоу. Я поручил своим людям собрать материал для фильма, но ничего не вышло – слишком мало фактов, на которые можно было бы опереться. А четыре недели назад случилось нечто потрясающее. Один мой хороший приятель Арнольд Шварц принес мне киносценарий Тома Грина „Небо Голливуда“. Некоторые совпадения в нем просто ошеломляют.»

Арнольд Шварц, опытный юрист, уже четверть века защищавший интересы выдающихся талантов, больше не был связан с Грином деловыми отношениями. За последние десять лет Грин все реже добивался успехов на актерском поприще и не нуждался (не говоря уже о том, что не мог себе позволить) в услугах юридического консультанта.

– В один прекрасный день я получил посылку от Грина, – рассказывает Шварц, – отправленную с Мальты. В посылке – личное письмо и толстая пачка бумаг – нечто среднее между киносценарием и романом.

По просьбе Грина, Шварц отправил несколько копий сценария своим коллегам по киноиндустрии.

Как только стало ясно, что Грин связывал убийство в Бенедиктовом ущелье с исчезновением Флойда Бенсона, тут же разгорелась борьба за права. Киностудии перебивали покупку прав друг у друга, но в конце концов сценарий за немыслимую сумму приобрела «XX век Фокс».

В сопроводительном письме Шварцу Грин окутывает тайной место своего пребывания. Он пишет:

«К сожалению, не могу сообщить своего адреса. Если захочешь со мной связаться, подожди, пока я не позвоню тебе сам. Каждый раз это будут разные телефоны-автоматы, выбранные абсолютно произвольно. Я не чувствую себя затравленным, по крайней мере не больше, чем в „Сант-Фрэнсисе“, где, разоренный, я ночевал без сигнализации и без оружия. Собака, которую я недавно завел – щенок лабрадора, – поприветствует, виляя хвостом, прокравшегося в дом наемного убийцу. Я назвал щенка, стук когтей которого раздается сейчас по мраморном полу, Джимми. Когда-нибудь это имя выдаст меня. В какой-то момент, в будущем, прогуливаясь по магазинам, я окликну его: „Джимми! Джим!“ И с лавки на площади поднимется подставной турист и незаметно последует за мной, с видеокамерой, рюкзаком и в туристических ботинках. Пять или шесть раз он спустит курок своего „глока“ с глушителем. Даже Джимми ничего не услышит – лишь несколько отрывистых вздохов, похожих на звуки стреляющих бутылок с газированной водой, слишком долго стоявших на жаре. Джимми увидит, как я качаюсь, моргаю, ищу опору, цепляюсь за воздух, как будто хочу пропихнуть его в легкие, и он радостно запрыгает, думая, что я с ним играю, мои покупки разлетятся по улице, мои ноги подкосятся, и я почувствую язык Джимми и закрою глаза, не в силах вынести этот огонь в моей спине и груди».

Примерно в то же время, когда Шварц отправил копии сценария, Интерпол поручил ФБР установить последнее официальное место проживания Томаса Грюнфелда или Тома Грина. В Южной Франции был обнаружен труп. Предполагалось, что это тело Тома Грина, сына Макса Грюнфелда.

* * *

ФБР пошло по следу Грина. По обвинению в мошенничестве он отсидел срок в тюрьме, а после освобождения вернулся в Лос-Анджелес, где поселился в гостинице «Сант-Фрэнсис», известной ночлежке на Голливудском бульваре.

После пребывания в «Сант-Фрэнсисе» следы Грина теряются. Полли Джоунс – сотрудница гостиницы, которая в сценарии переименована в «Сант-Мартин», вспоминает Грина: «Красивый мужчина, слишком приличный для нашего заведения. Помню, что на нем был очень дорогой костюм, который еще долго обсуждался нашими постояльцами. Если бы он остался, у него этот костюм наверняка бы украли».

Расследование ФБР быстро зашло в тупик. Период между его исчезновением из Голливуда, через восемь дней после того, как он поселился в отеле, и его гибелью в Южной Франции, одиннадцать месяцев спустя, оставался покрытым мраком неизвестности.

* * *

Прорыв в деле обеспечила Ирена Джексон, детектив департамента полиции Лос-Анджелеса, которая прочитала присланный Силверу экземпляр сценария Грина. С тех пор как ФБР сообщило Интерполу об отсутствии новых сведений по делу Грина, прошла неделя.

Джексон – одна из молодых афро-американских звезд отдела по расследованию убийств западноголливудского управления, элегантная, уверенная в себе темнокожая женщина, на фоне которой Марсия Кларк выглядит засушенной веткой. Родившись в неблагополучной семье в районе Саус-Сентрал, она прошла длинный путь от ребенка из гетто до старшего инспектора полиции – путешествие, сравнимое разве что с первым полетом на Луну. Она участвовала в расследовании нескольких громких дел, что сделало ее привлекательным партнером для кинобизнеса. Эд Силвер приглашал ее в качестве консультанта нескольких полицейских фильмов.

Джексон убедила новых обитателей бывшего дома Бенсона, расположенного в Венис (в сценарии – Сайта-Моника), что в саду, возможно, похоронено тело, как писал в своем рассказе Грин.

В саду откопали человеческие останки. Тщательное обследование показало, что кости не принадлежали тридцатилетнему мужчине, то есть это не были кости Тино Родригеса, сотрудника казино, которого актеры нашли близ Голливудского знака.

Джексон настояла, чтобы кости сравнили с данными другого человека. Муниципальный паталогоанатом установил, что в саду похоронен труп исчезнувшего обладателя Оскара Флойда Бенсона. Джексон поручила обыскать сад повторно. В двух шагах от могилы Бенсона эксгумационная команда наткнулась на Оскара, пропавшего вместе с Бенсоном. След Тино Родригеса нигде обнаружить не удалось.

* * *

В сценарии Грина Бенсон уехал на Карибские острова, а позже в Марокко. Однако исследование останков показало, что Бенсон умер почти за год до этого, скорее всего от кровоизлияния, вызванного выстрелом в живот. Кровь, обнаруженная около сейфа в доме близ Бенедиктового ущелья, относилась к той же группе, что и у Бенсона.

Опознание Бенсона подвергло сомнению истинность гриновского отчета о тех событиях, и началось новое расследование.

* * *

Несколько раз меня вызывали в департамент полиции Лос-Анджелеса. Я подтвердил, что, по просьбе Джимми Кейджа, я в полицейской форме нес вахту у дома в Бенедиктовом ущелье. Я подписал документ, составленный районным нотариусом, в котором под присягой заявлял, что Флойд Бенсон, Джимми Кейдж и Том Грин дважды входили в дом и что в последний раз покидали его без Бенсона. Я помогал им нести чемоданы. Я поставил чемодан Бенсона в «олдс». Я подозревал, что все прошло не так, как планировалось, поскольку Бенсон не вернулся. В напряженном молчании Кейдж и Грин довезли меня до «Сант-Фрэнсиса».

После раскопок тела Бенсона можно сделать вывод, что в критический момент у сейфа (не так, как в сценарии Грина) Родни Диджиакомо смертельно ранил Флойда Бенсона, после чего Джимми Кейдж застрелил Родни Диджиакомо – точно так, как описывает Грин. Это подтверждает и калибр пуль: Бенсон, Стив и Мускул были убиты из одного пистолета, Родни же – выстрелом из другого оружия.

Я предполагаю, что через какое-то время Кейдж и Грин возвратились в Бенедиктовое ущелье, чтобы забрать тело Бенсона. Возможно, они надеялись, что он еще жив, что медицинская помощь отсрочит его смерть.

Перед побегом они предали Бенсона земле в саду его дома.

Департамент полиции Лос-Анджелеса конфисковал у меня две открытки, присланные Кейджем из Южной Америки: одна из Манауса, расположенного в центральном районе Амазонки, а другая из Буэнос-Айреса. И хотя на них не стояло подписи, я знал, что их отправил Джимми Кейдж. Словно я мог дотронуться до его пальцев.

В ходе следствия обнаружилось, что у трупа, найденного в Ментоне, не хватает верхней фаланги на левом мизинце, а также безымянного пальца на правой руке.

При наведении справок в казино выяснилось, что Тино Родригес не имел никаких увечий на руках.

«Эльдорадо» в Лас-Вегасе – выдуманное казино. Трое убитых в Бенедиктовом ущелье работали в казино «Тропикана». Их должности в сценарии описаны достоверно. Перед смертью они тесно общались с четвертым сотрудником казино Тино Родригесом.

Родригес исчез приблизительно в то же время, когда были совершены убийства. Однако его тело не обнаружили ни в саду Бенсона, ни в саду дома в Бенедиктовом ущелье, который послужил моделью для дома на Уитли-Хейтс. Такое впечатление, что Родригес растворился в воздухе.

Ванесса Уэллес была официанткой, стриптизершей, проституткой и сценаристкой. Грин окрестил ее Паулой Картер, чтобы, как предполагается, сохранить в тайне ее личность. Вопреки сценарию, она выросла в канадском городе Эдмонтоне, в семье пьющего отца и душевнобольной матери, покончившей с собой, когда Ванессе исполнилось семь лет. До пятнадцати лет она кочевала по детским домам, а через два года уехала в Лос-Анджелес. Она мечтала стать актрисой.

Когда Грин познакомился с ней, она, согласно источнику в журнале «Вайс», была дорогостоящей девушкой по вызову с постоянной клиентурой. Они провели вместе меньше года.

В заметке из «Лос-Анджелес таймс» девятилетней давности упоминается скандал с участием Грина и Уэллес: «Во вторник вечером после избиения своей подруги Ванессы Уэллес был арестован актер Том Грин. Это произошло на бензоколонке, на углу бульвара Санта-Моника и улицы Супелведа. По свидетельству кассира, Грин был пьян и едва стоял на ногах. Полиция установила позже, что содержание алкоголя в крови Грина в два раза превышало допустимую норму. После того как Уэллес, несмотря на полученные в результате агрессии Грина травмы, отказалась подать на Грина в суд, Грина отпустили. Он лишь получил штраф за вождение автомобиля в нетрезвом состоянии».

Несколько лет подряд Уэллес работала стрептизершей в одном из бурлескных шоу в Лас-Вегасе. Вероятно, именно тогда, если сценарий Грина зиждется на более или менее достоверных фактах, она наметила контуры будущего плана.

При наведении справок в «САА», «ИСМ», «Уиллиам Моррис» и других конторах никаких подробностей о сценарии, якобы ею написанном, выявлено не было. До недавнего времени никто не слышал ни названия «Небо Голливуда», ни имен Паулы Картер или Ванессы Уэллес. Так же как и Грин, Ванесса Уэллес исчезла без следа.

Представитель службы информации «Тропиканы» отрицает тот факт, что казино стало жертвой ограбления: «Убитые в Бенедиктовом ущелье действительно здесь работали, но о краже нам ничего не известно. Мы бы первыми об этом узнали. Тино Родригес? Год назад без всякого уведомления он уехал. Но такое часто случается. Был ли он гомосексуалистом? Господин Штраусе, мы нормальное заведение. Мы не ведем учет подобных особенностей наших сотрудников».

Джимми Кейдж тоже пропал. Статья в «Лос-Анджелес мэгезин» под заголовком «Падающая звезда» описывает крах алкоголика, когда-то обладавшего всеми возможностями Голливуда.

В то время Кейдж лежал в наркологической клинике в Сан-Франциско. Его бывшая супруга Сэнди облегченно призналась: «Я снова живу, как все нормальные люди. Ад насилия, наркотиков и алкоголя наконец-то позади. Надеюсь никогда больше его не увидеть». В статье подробно говорится о жестоком обращении Кейджа с женщинами. Его подружки свидетельствуют, как он их избивал, принуждал к сексу с третьими лицами, что он вращался в криминальных кругах и грозил им винтовкой в своем доме в Малибу, если они не потакали его сексуальным прихотям.

– Отвратительный человек, – заключила бывшая топ-модель Лиза Палмер, которая провела с ним полтора года. – Я любила его, но он оказался подлецом.

Через какое-то время после волны публикаций в ответ на распространение сценария Грина Ирене Джексон позвонил сотрудник транспортной компании «Рэнсон лайнс», специализировавшейся на контейнерных перевозках между Калифорнией и Европой. Он узнал Ванессу Уэллес по фотографии в газете. Год назад она обратилась к нему под другим именем и арендовала рефрижераторный контейнер.

Контейнер был переправлен по морю в Марсель, а пять недель спустя тайно, минуя контроль, вывезен с территории порта.

Грин упоминает детектива Брайна Келвина, который якобы помог актерам установить личность Тино Родригеса. Его имя, однако, не значится в реестре сотрудников Департамента полиции Лос-Анджелеса. Истинный осведомитель держит рот на замке, так как рискует карьерой, если выяснится, что он передает (или продает) конфиденциальную информацию. Возможно, также, что персонаж Брайна Келвина целиком вымышлен.

Ирена Джексон оборудовала комнату в полицейском бюро на Уилкокс так, словно это было рабочее место сценаристов. Доска, карточки разных цветов для каждого персонажа, стрелки, указатели. Она сидит за столом – рядом кружка кофе с надписью «Неудача – участь дураков» – и делится своими подозрениями. Умный, недоверчивый взгляд, накрашенные ногти, дорогая шелковая блузка. Простые украшения на элегантной шее и маленьких ушах, едва заметный макияж.

– Если герой сценария Тино Родригес является реально пропавшим сотрудником казино Тино Родригесом, – говорит она, – то не исключено, что в контейнере, переправленном из Лос-Анджелеса в Марсель, находился труп Родригеса. И тогда тем более вероятно, что в Ментоне нашли тело не Грина, а Родригеса. Нам известно, что Грин вполне мог додуматься до того, чтобы отрубить фалангу пальца у замороженного трупа – об этом мы читали в его сценарии.

Я рассказываю ей о результатах собственного расследования среди дантистов Грина. Три зубные клиники, где Грин когда-то делал рентгеновские снимки челюсти (в Гааге, Амстердаме и Лос-Анджелесе) отправили ему в прошлом году, по его настоятельной просьбе, медицинские карточки. На три разных почтовых адреса в Средиземноморье. Не указывает ли это на тщательно спланированное прикрытие?

– Мы это тоже установили, – кивает Джексон. – Я кое-что еще вам расскажу: то же самое произошло и с Тино Родригесом. Зубной врач Дэвид Баумгартен из медицинского центра Лас-Вегаса выслал, по просьбе Родригеса, архивные снимки его челюсти. Как ни странно, на адрес в Канаде.

– То есть вы полагаете, что Том Грин и Ванесса Уэллес скрупулезно разработали весь этот план?

– Похоже на то, – сдержанно отвечает Джексон.

– Думаете, что уж больно все гладко сходится?

– Это ваши слова, – говорит она дипломатично; лавировать в разговоре привычно для детективов.