Текст книги "По моему хотению. Сборник детективов"

Быть того не может! Весь корпус – литой. Ни одного соединения, ни одной даже волосяной щели. Даже сам экран из того же материала, что и корпус. Просто чуть-чуть утоплен в корпус.

Стоп! Изображение батарейки на этом экране стало наливаться зеленым. Заряжается! Но как? Я же ничего не делал, ничего не менял, просто осматривал под светом.

Свет! Видимо, эта штуковина заряжается от света. Обычные фотоэлементы. Мог бы сразу догадаться. Как и то, что никакая это не игрушка, а что-то совсем другое. Но что именно?

* * *

7 лет назад. Москва.

Архив ГУИН РФ. (ГУИН – Главное управление исполнения наказаний)

Выдержки из документов:

«Согласно распоряжению № **** ФСБ РФ от 30 августа 2002 г., личное дело осужденного Грутова Александра Васильевича передано в распоряжение ОВР…»

Из докладной генерал-майора *** Начальнику ФСБ РФ:

«… Полковник Грутов Александр Васильевич скончался в санчасти Учреждения *** гор. Рязани 29 августа 2002 г. в 01 час.12 мин. Причина смерти – острая сердечная недостаточность. Акт патологоанатомической экспертизы прилагается…»

Из нигде не опубликованных записок «хлебника» Грутова А.В.

«… Мы познакомились с ним в бане. В субботу с утра моются все инвалиды, увечно-калечные, и те, кто не боится напороться на проверку режимников. За мытье не в свой день можно загреметь на пару недель в ШИЗО. Инвалиды одеваются медленно. В предбаннике – нечто вроде «экспресс-клуба по интересам». Здесь во всей своей буквальной достоверности иллюстрируется расхожая поговорка: «У кого что болит, тот о том и говорит». Обсуждаются химеры об амнистии для инвалидов, отсутствие лекарств в санчасти, сравниваются вытягивающиеся свойства капусты и лука при фурункулах и прочие животрепещущие темы…

Он почти оделся, суховат, подтянут, лицо рубленое. Уже не помню, кто кого перебил в разговоре – он меня или я его… По своей привычке, дурной и неистребимой, я дополнил его ответ кому-то.

Слово за слово – познакомились. Из бани шагали уже вместе. Дошли до локалки и договорились встретиться через часик – он пригласил меня на чай. Место у него было не ахти. Слишком узкий «проходняк», отсутствие тех мини-удобств, которые отличают «бывалого зека» от новичка-первохода. Но каждая мелочь находилась именно там, где занимала меньше всего места, была под рукой. Он быстро приладил кусок специально вырезанной фанерки под импровизированный столик. Пока «бульбулятор» грел воду, приготовил пару бутербродов (недавняя дачка), словом, создал ту подчеркнуто гостевую, но вместе с тем непринужденную обстановку, при которой так неспешно, сама по себе течет беседа и чуть-чуть оттаивает зековская душа.

Мы почти ровесники: мне – 55, ему – 59. Позади – жизнь. Впереди – неизвестность. Посередке – зона строгого режима. Есть о чем поговорить… Он – полковник ГРУ. Когда начал перечислять свои награды, то золотой профиль вождя с двух одноименных орденов и багровые знамена засветились в полумраке «проходняка» неуместным кремлевско – рубиновым цветом. Отдел «Д». Диверсии…

Передо мной, вернее, рядом со мной сидел один из тех, о которых так мало знают, но охотно и много говорят и втайне завидуют. Он побывал там, где когда-то бывал и я. Правда, функции были разными… Я представлял идеологию «победившего развитого социализма» во всем ее мишурном блеске, он – своими методами, предписанными ему не носящими погон генералами, «убеждал» в преимуществах той идеологии, которую нес я… Да, нам было о чем поговорить, что вспомнить и чего лучше не вспоминать…

Мы часто встречались. Кофе – у меня, чай – у него и разговоры, разговоры, разговоры… Нет, разумеется, он не вел дневники. Абсурд! Люди его специальности, возраста и склада характера дневников не ведут. Это занятие для изнасилованных гуманитарным образованием, экспансивно эмансипированных студенточек. Его дневник (скорее, «почасовик» – он помнил все не по дням – это само собой, он помнил все по часам и минутам) был нестираемым и запаролированным хард-диском в безотказном мозговом компьютере.

Но я его таки дожал! А, может, ему просто надоело искать отговорки и отказывать мне. А может, его устроила предложенная мною форма художественно-документального детектива, который я уговорил его написать. От него – факты, реальные события, в которых – непременное условие – он участвовал лично. От меня – «бордюрчики, орнаменты» и прочая литературная вязь, приправы в виде допустимых домыслов и вероятностей, «лирическо-героическая» нота и весь тот декоративно-бутафорный антураж, превращающий реальность в полувымысел.

Тот, кому интересно, легко отделит литературную шелуху и увидит все то, что он захочет показать сквозь призму времени. А мои литературно-художественные занавесочки ведь можно и отодвинуть.

Не так ли? Короче, он писал полувоспоминания, полуотчеты о проделанной работе, я перерабатывал все это сырье, пытаясь соблюсти сюжетную линию и совместить несовместимое – его суховато-отчетный стиль с теми эмоциями, которые этот стиль скрывал. Получалось не так, чтобы очень, но тем не менее… Читайте, что написано, или не читайте вообще. Как говорят, мы сейчас все живем в свободной и демократической стране. Нам отсюда, из строгой зоны, из своих зарешеченных и «заколоченных» локалок, особенно четко видны и «свобода», и «демократия». Итак…

* * *

Да, игрушечка непростая. И, скорее всего, не игрушечка вообще. Интересно, что это такое и как это действует?

Кроме клавиатуры, при помощи которой я догадался ввести шифр-код, ни одной кнопки. Может, существует еще какой-то набор цифр, после которого она «заиграет»?

Наученный опытом, буквально крошу на тонкую лапшу, чуть ли не шинкую каждую картонку, на которой наклеены образцы тканей. Сквозь лупу рассматриваю каждую ворсинку этих образцов.

Н-И-Ч-Е-Г-О!

Но ведь так не бывает!

Если приборчик заряжен, он должен работать. Если должен работать, то это должно как-то проявляться. Если это должно проявляться, это должно быть заметно!

Если те, кому все это принадлежало, специально разделили сам прибор и код его зарядки, да еще и замаскировали под дурацкий дисплей с тканями, то…

Разделили! А, может, разделили не на две части, а на три, четыре?

Что там еще было в сумке? Телефон? Про него можно забыть. Поломан и выброшен. Так что даже если на нем (или в нем?) что-то и было, – теперь уже не узнаешь.

Старые шмотки? Маловероятно. Бижутерия? Надо посмотреть повнимательнее…

В течение часа с лупой в руках, бусинка за бусинкой, осмотрел все. Чуть ли не на зуб пробовал. Обычная пластмассовая пляжная бижутерия. Одну бусинку-шарик, показавшуюся мне подозрительной, даже расколол. Молотка не нашел, так я ее дверью расколол. Как орехи в детстве.

Теперь за стеклышки, за такие же бусы-серьги-кулоны, но из цветного стекла. Некоторые даже «огранены под бриллианты». Посмотрим-посмотрим.

Вот, кстати, этот кулончик сине-голубого цвета в виде глаза. Такие продаются в «99 cents» от сглаза… Непонятно, кулон это или брелок? Что-то в нем такое необычное… Не могу понять что.

Сквозь лупу смотрю – кулон как кулон. Полностью литой, стекло или пластик какой-то прозрачный… Но что-то в нем не то…

Точно! Он пару минут назад, когда я только взял его в руки, был сине-голубым, а теперь скорее отдает бирюзой.

Он же лежал под ярким светом! Точно так же, как и сама игрушка!

Значит, «кулончик» тоже зарядился? Что же это может быть? Своеобразный «пульт управления» или что-то другое?

Чего только я с этим кулончиком ни делал: клал на игрушку, под игрушку, приближал, удалял, постукивал, тер, как Алладдин свою лампу – все без толку. У меня аж голова разболелась…

Нет, необходимо расслабиться, переключиться на что-нибудь другое, потом подумаю. Сейчас все равно ни на что дельное я не способен.

Отделяю игрушку с кулончиком от всего остального, прячу как можно дальше и – на воздух. Куда-нибудь, где можно и кофе попить, и сигарету выкурить и ни о чем не думать хотя бы часик. На бордвок.

* * *

Из нигде не опубликованных записок «хлебника» Грутова А.В.

Грутова арестовали ночью. Знали, кто он! Приехало их очень много, человек 12–15! Видимо, предполагали, что он окажет сопротивление. А он бы мог. Но сопротивления не было. Только когда ему слишком нагло пытались засунуть наркотики в носок (Это ему-то, пятидесятилетнему человеку, боевому офицеру!), Грутов отработанным десятилетиями приемом отшвырнул двоих в штатском и, схватив стул, одним движением превратил его в щепки, ударив кого-то из наиболее ретивых оперативников. Результат, как позже он узнал из протокола, – несколько сломанных ребер, «вдавленная травма черепа и деформация нижней части челюсти». На этом все кончилось. Не хотелось слишком буянить в квартире, пугать жену. Остаток ночи – милицейская клетка в каком-то отделении милиции.

За ужином он чуть выпил и, может быть, поэтому особенной боли не чувствовал. Да и давно научился не реагировать, не принимать в расчет такие мелочи, как боль. Он даже умудрился, несмотря на наручники, которые с него не сняли даже в клетке, подремать пару часов на узкой отполированной тысячью задниц скамье. Рядом копошились, переговаривались, курили какие-то люди, даже один черный откуда-то затесался.

Грутов воспринимал всю эту обстановку краешком сознания. Как автомобилист, подсознательно фиксирующий мелькающие на тротуаре лица. Он думал… Вернее, даже не думал – для «думать» не хватало информации, он методично расставлял по полочкам немногочисленные факты.

При аресте ему ничего не предъявили. Почему? Не было чего предъявлять или просто решили повременить? Чтобы не знал, чего ожидать? А может, действительно недоразумение? Менты в Москве озверели после всех этих взрывов, – хватают любого.

Маловероятно… Знали, кого берут! Недаром же их понаехало черт-те сколько.

Но с другой стороны – почему милиция? ФСБ – это было бы понятно, уже было. Но милиция?!

«Ладно, – подумал Грутов, – ну их всех к чертям! Поживем – увидим».

И по многолетней привычке приказал себе уснуть.

Утром Грутова вызвали на первый допрос.

«Милиция совсем обнищала кадрами, – усмехнулся он, увидев следователя, – только корейца-молокососа мне еще не хватало».

Как положено, допрос начался с анкеты. Когда дошли до пункта: «Есть ли правительственные награды?», Грутов перечислил все, чем был награжден и что помнил. Он сам порой сбивался, когда пытался вспомнить все свои медали. Ордена – другое дело. Ордена он помнил. Когда и за что. Особенно – за что.

Следователь округлил глаза:

– Вы это серьезно?

И совсем по-детски спросил:

– Настоящие?

– Нет, тряпочные, – усмехнулся Грутов.

– А адвокат у вас есть?

– Нет. Пока нет. Но если понадобится, то будет. В чем конкретно меня обвиняют?

– Подозревают, – поправил следователь, – обвиняемым станете после предъявления обвинения. А адвокат вам понадобится обязательно. Вы подозреваетесь в убийстве двух человек. Двух женщин. Пока двух. Будете говорить?

– О чем? – машинально спросил ошарашенный Грутов. «О каких убийствах, о каких женщинах? Совсем ошалели!» – подумал он.

– Об убийстве и жертвах это вы должны рассказать. Убивали-то вы, а не я, – произнес следователь.

И продолжил:

– Чистосердечное признание…

– Знаю, знаю, – перебил Грутов, – облегчает душу и увеличивает количество звездочек у следователя. Читал, слышал. А если серьезно, в чем дело? Вы же сами понимаете, что убийство – это несерьезно. Это даже не ложь, это – глупость! Просто кому-то понадобилось, чтобы я оказался здесь.

– Не знаю, не знаю, – пробормотал следователь, – у меня акт вашего задержания, протокол обыска, осмотра места происшествия. Будем работать.

«Работай, – подумал Грутов, – ты наработаешь«.

– Я не расслышал вашей фамилии, – добавил он, – представьтесь, пожалуйста.

– Пак, капитан юстиции Пак.

– Так вот, капитан юстиции, – четко и раздельно Грутов цедил слова, – я считаю все произошедшее в лучшем случае – недоразумением, в худшем – чьей-то провокацией, причем неумной. Больше без адвоката прошу меня не вызывать. Отвечать на вопросы не стану. Вот телефон моего адвоката, – Грутов назвал номер телефона своей старой знакомой. Она лет сорок работала адвокатом и вела особо сложные и запутанные дела. Будьте любезны, сообщите ей о моем аресте.

– Задержании, – поправил Пак.

– О задержании, – продолжил Грутов, – и передайте просьбу связаться со мной, женой и представлять мои интересы в вашей конторе.

– Разумеется, – поспешно согласился Пак. И со слабой надеждой добавил:

– А может, не стоит упрямиться, ведь дело-то настолько ясное, что его уже сейчас можно передавать в суд. По сути, все уже доказано. И пальчики ваши, и свидетели, и другие улики. Остальное – дело времени. Лучше бы вам самому все рассказать.

«А вот тут ты прокололся, – мысленно усмехнулся Грутов, – отпечатков у меня еще не снимали. Не успели«.

* * *

…Ну и что дальше? С одной стороны, я вроде бы разбогател, как-никак пол-лимона в загашнике, а с другой – тратить я практически ничего не могу.

У меня с женой общий счет в банке. Все, что я покупаю, все мои траты на виду. Если у меня завтра появятся новые носки, то либо я оплатил их по кредитке, либо снял с той же кредитки наличку в любом банкомате. Во всех случаях – все прозрачно и под контролем. «Левых» заработков у меня нет. Следовательно, необходимо как-то легализовать эти деньги. Но как?

Вообще-то есть одна идея. Есть у меня один приятель в Москве. Занимается всякой мелочевкой: что-то закупает здесь, в Нью-Йорке, и с небольшим наваром реализует в России. Парень надежный, в жизни чужой копейки не присвоил.

Звоню в Москву и предлагаю, что буду оплачивать его заказы здесь, на месте, кешем, а он переводить деньги на мой счет. За «консультации» по развитию рынка и т. п. Договорились. Можно считать, что около 5-10 тысяч в месяц легализованы. Дальше будет видно…

А что все-таки с «игрушкой» и кулончиком? То, что они взаимосвязаны, – это точно. Вопрос только в том, как эта штука работает и для чего она предназначена.

Попробую рассуждать последовательно. Кулончик или брелочек – неважно, как его обозвать, явно предназначен для постоянного ношения с собой. На ключах или на цепочке на шее, но с собой. Если эта штуковина, в смысле «игрушка», является приложением к кулончику (или кулончик – приложение к ней?), то они должны быть где-то рядышком, вместе. Игрушку на шею не повесишь. Если она действительно «привязана» к кулону, скорее всего радиоволной, по типу радиоуправляемых моделей машин и самолетиков, то расстояние между ними не может быть слишком большим. Чем ближе, – тем надежнее связь. Значит, надо попробовать поносить кулончик с собой. Вместе с игрушкой. Может, как-то проявится их действие.

Ладно, время подумать еще будет. Чего-чего, а времени у меня навалом.

Заехал на хату, кулончик прицепил к брелку на ключах, игрушку – в задний карман джинсов и – домой…

* * *

В это время:

Москва. 23.00

Один из кабинетов Администрации президента РФ.

– Что ж, Сергей Александрович, как говорится, что ни происходит, все к лучшему. Пенсия у вас приличная, дачу и все льготы решено вам сохранить. У вас есть пара месяцев для передачи всех дел. Кого бы вы рекомендовали для дальнейшей работы по «S-5»?

– Только Шаевича! Владимира Шаевича.

– Напомните мне о нем в двух словах.

– В Штатах более 15 лет. Полностью легализован, гражданство, бизнес, не требующий постоянного присутствия, женат, совершенный английский, неплохие связи, мобилен, надежен.

– Хорошо, вам виднее, не возражаю.

– Слушаюсь!

– Расслабьтесь, Сергей Александрович, расслабьтесь… К чему это – «слушаюсь»? Вы теперь на вольных хлебах. Но я поручил Куницыну постоянно держать вас в курсе. Так что информация у вас будет. И не забывайте, что вы не просто генерал-лейтенант в отставке!.. О любых проявлениях возможной сферы применения «S-5» вас будут информировать… А там… Там будет видно…

* * *

Вашингтон.

Ленгли. Время неизвестно.

– Не понимаю этих русских… То активность на грани скандала и разоблачения, то тишина как в могиле. Вы уверены, что они ничего так и не нашли?

– Абсолютно, сэр! Более того, я убежден, что они так же, как и мы, не знали, что конкретно представляет собой объект поиска. Действовали по принципу сита – просеивали все подряд.

– Но где-то эта штуковина все-таки находится!

– Не думаю, сэр! У русских есть такая поговорка: «иди туда, не знаю куда, и принеси мне то, не знаю что».

– ???

– Трудно перевести, сэр! Приблизительно это означает, что ни тот, кто отдает распоряжение, ни тот, кто его исполняет, не знает ни где искать, ни что искать.

– Ладно, генерал, будем наблюдать. Что-то где-то когда-то должно обнаружиться. Держите под контролем все – любая газетная «утка», любой абсурд в интернете, телевидение, слухи – все! И анализировать, анализировать, анализировать…

– Есть, сэр!

– Можете быть свободны, генерал.

* * *

В это время

Тель-Авив. 12.45.

– Ну, вот и все. Прокакали в очередной раз.

– Если бы еще знать, что именно мы прокакали. Может, все это не стоило ни денег, ни сил.

– Ага, «не стоило»… Русские активизировали всю сеть, американцев лихорадило… И все это «ничего не стоило»? Давайте еще раз обо всем, что нам известно, по порядку, тезисно.

– Мы знаем о противостоянии КГБ и ГРУ. Знаем, что в их НТО постоянно шли разработки новой аппаратуры воздействия на подсознание. Знаем, что в обеих этих «конторах» были закрытые отделы, в которых сидели все эти телепаты, экстрасенсы, парапсихологи и прочий сброд. Знаем, что ГРУ чего-то там накопало, и был изготовлен какой-то прибор.

– Вы уверены, что это реально, а не элементарное оправдание бюджетного воровства?

– Не знаю. Ни в чем не уверен. Все дело в том, что когда в середине девяностых они все начали разбегаться по всяким частным структурам, начальника НТО ГРУ просто ликвидировали. Но что-то он успел передать…

– Кому?

– Вы должны были о нем слышать. Джеймс Бонд российского разлива. Командир подразделения Дельта, некий Грутов. Ну, помните, штурм дворца Амина, потом все эти дела в Латинской Америке, «Аль-Каида»… Этот Грутов во время всей этой суматохи ушел в отставку и связался с Рохлиным. Стал его правой рукой. Ходили упорные слухи, что вся эта команда готовила переворот. Рохлина убрали, а Грутова посадили, приписав ему такую чушь, что пришлось отправлять прокурора на пенсию. Потом какая-то запутанная история с конфликтом в зоне, в которой он сидел… Короче говоря, то ли он сам умер там, то ли ему помогли, но на этом все и оборвалось.

– У него что-то нашли?

– В том-то и дело, что их кто-то опередил. С женой Грутова, как обычно, переборщили на допросе, а откачать не успели. Все концы в воду. По косвенным данным, то, что они искали, находится в Штатах. Вот, пожалуй, и все. Но если они действительно что-то в этом ГРУшном НТО слепили, то цены этому нет!

– Ладно, остается надеяться, что все это очередное российское фуфло. Но наблюдать и наблюдать!

– Если бы еще знать, над чем и что наблюдать…

* * *

Из нигде не опубликованных записок «хлебника» Грутова А.В. (продолжение)

Семен Семенович Грутов, пятидесяти восьми лет от роду, прослужил 34 календарных года в одном из самых недоступных для непосвященных, да и для посвященных, пожалуй, тоже, Управлении – Главном разведывательном управлении при Генеральном штабе министерства обороны СССР – знаменитом ГРУ. Это уже позднее, после побега за бугор Суворова, широкая публика узнала об «Аквариуме». КГБ знали все. А вот ГРУ, перед которым КГБ выглядел (да и был) невинной игрушкой, этаким внутренним аппендиксом в могучем организме ГРУ, знали только немногие.

Грутов был человеком думающим, привык анализировать поступки и слова окружающих, да и свои в первую очередь. Он понимал, что далеко не все действия и акции Управления, в котором он служил, как бы это помягче сказать, соответствовали букве и духу законов и международных обязательств государства. Чаще волевым решением Политбюро ЦК партии предписывалось, чтобы, например, в неком государстве N, находящемся где-то у «черта на куличках» произошел военный переворот. И Грутов летел, чтобы выполнить не всегда понятные ему замыслы кремлевских старцев. Летел не один, а со своей многократно проверенной командой.

Он не гнался за наградами и званиями – они сами шли к нему. И количество звезд на погонах росло в назначенные сроки. А иногда и раньше. Он любил свою работу, и ему было приятно думать, что в своем кругу, самом избранном кругу, он далеко не последний человек. У него было все, что необходимо для нормальной жизни, все, о чем подавляющее большинство населения огромной страны могло только мечтать. Хорошая квартира, абсолютная финансовая независимость, влияние и та тайная, огромная власть, которая намного действенней, чем престижные и грозные таблички на дверях кабинетов власти явной. Вся его жизнь складывалась из служебных командировок и отдыха. Грутов любил свой дом и большую часть времени между командировками предпочитал проводить дома, в кругу семьи.

Женился он поздно. Почти тридцать пять стукнуло, когда познакомился с Таней. В жизни ему встречалось много женщин, однако, до чего-то более-менее серьезного, длительного дело не доходило. А здесь все сложилось как-то сразу. Все в ней – внешность, фигура, манера говорить – сразу «вписалось «в то понимание единственной и неповторимой, которое Грутов бессознательно себе представлял…

* * *

На следующее утро с кулоном на шее и игрушкой в кармане я отправился на работу. Повернул с 86 Str. налево, на Бей-парквей, и сразу же услышал за собой вой полицейской сирены. Засек, гад!

По идее поворот налево здесь запрещен, даже знак висит, но и я сам, да и все, кому надо, всегда поворачивают. Сто раз проходило, а вот сегодня…

Ладно, может, уболтаю его.

Ага, такого уболтаешь…

Выходит громила в форме с непроницаемо каменной рожей и на ходу вытаскивает книжку с тикетами. Сейчас влепит по самое не хочу.

– Сорри, сэр!

И на своем, только мне одному понятном английском пытаюсь убедить его, что спешу к врачу и каждая минута промедления чревата для меня мучительной смертью.

О Боже! На лице у полицейского смесь сочувствия с готовностью отдать за меня свою жизнь. Разумеется, он все понимает и просит извинить его за то, что невольно задержал меня на пару минут. Предлагает включить сирену, чтобы я ехал за ним без остановки на «факенных светофорах».

– Благодарю за понимание, сэр! Не стоит нарушать, я почти приехал! Еще раз благодарю, сэр!

Вот и думай плохо о людях. Встречаются и среди полицейских доверчивые люди с мягким и отзывчивым сердцем.

Удачно начатый день – удачно и продолжится!

На работе буквально двумя фразами сумел убедить шефа поставить в текущий номер две статьи. Они были насмерть зарублены еще месяц назад. Если совсем честно, то материалы явно сыроваты, но уж больно не хотелось сегодня искать тему, набирать факты, да и вообще настроение не рабочее.

Таким образом, осталось только добить то, что было начато накануне, и… свободен!

Всего три часа дня. Свобода – это, разумеется, прекрасно! Если знать, как ею воспользоваться…

Еду на свою «подпольную хату». Нужно еще раз внимательно покопаться в барахле, и если ничего нового, то все – в гарбич, в мусорку!

Целый час еще и еще раз, миллиметр за миллиметром осмотрел все, что осталось непроверенным, непрощупанным, необнюханным…

Все чисто, никаких пометок, цифр, значков.

Ничего такого, что могло бы намекать на информацию.

Шмотки и уже ненужный дисплей (номер кода включения игрушки записан в надежном месте!) – в черный гарбичный мешок. Пластмассовую бижутерию – туда же.

Взял из загашника еще одну пачку баксов и – в машину.

По дороге закинул мешок в мусорный контейнер около какого-то дома.

По дороге заезжаю к Гарику, к своему дружку. У него, как всегда, что-то «вот-вот наклевывается» и «не сегодня-завтра все сдвинется с мертвой точки». Он – классный парень и неоднократно выручал меня в самых сложных ситуациях.

Говорю ему, что совершенно неожиданно получил гонорар за давно, еще в Москве сделанную работу. Я уже и надеяться перестал на то, что мне заплатят, а тут прилетает мужик из Москвы и передает мне бабки.

Так что легко могу одолжить червонец.

– Это что, на бутылку пива? – спрашивает Гарик.

– Червонец – в «штуках баксов» – десять штук – отвечаю и бросаю на стол пачку денег.

– Ну, ты даешь… Я же не знаю, когда верну…

– Когда сможешь, тогда и вернешь… Не подеремся.

– Ты даже не представляешь, насколько это сейчас кстати. У меня тут наклевывается нечто, и позарез были необходимы хотя бы парочка тысяч.

Поболтали еще немного, выпили кофе, и что-то стукнуло мне в башку. Я начал плести ему какую-то полную чушь о том, как я в молодости… охотился на диких кабанов. Если честно, то я даже никогда не читал о такой охоте.

Надо знать Гарика. С его скепсисом по отношению к моим рассказам. А сейчас ни с того ни с сего поверил! Еще и восхищался моей смелостью (я ему для пущей «достоверности» наплел, что кабан оказался живучим и, мне пришлось его заколоть кинжалом)!

Вот такой, странно-удачливый денек сложился.

Но самое интересное произошло к концу дня. Около шести вечера я надумал сходить на пляж, окунуться. Все эти дни стояла невыносимая жара – где-то под сорок градусов по Цельсию. Вода за эти дни должна была прогреться.

Вообще-то вода на нью-йоркских пляжах холодноватая. Атлантика – это не Каспий. Поэтому я предпочитаю загорать. Забегу на пару минут в воду, а потом на песочек, впитывая в себя солнце.

Народу на брайтонском пляже – тьма! И загорают, и плещутся. Захожу в воду. Б-р-р! Какая холодрыга! Нет, сначала погреюсь.

Плюхаюсь на песок, ногами к воде, а лицом к вышке-насесту, на котором скучает парочка спасателей.

Вдруг вижу, что спасатели как-то засуетились, приподнялись, что-то рассматривают в бинокль. Поворачиваюсь и вижу, как все выходят из воды. Поеживаются и плюхаются на песок.

За пару минут в радиусе 500 метров в воде ни человека. А чуть подальше как будто ничего и не произошло, все в воде. Может, акула или медузы какие-то? Поднимаюсь, захожу по колено в воду. Как будто ничего необычного. Краем уха слышу, как какая-то тетка объясняет своей соседке по расстеленному на песке полотенце, что с утра вода была просто прелесть, а теперь что-то резко похолодала…

Ныряю, через минуту привыкаю к температуре. Вода – сказочная! Чуть прохладная, освежающая, то, что надо! С удовольствием плыву вдоль берега. Интересно, повредит ли вода кулончик? Нет, наверное. А если и повредит – черт с ним! Все равно не знаю, что это такое.

Народ стал возвращаться в воду. Так же активно и организованно, как буквально несколько минут назад вылетал из моря, как ошпаренный.

Да, Брайтон есть Брайтон… Умом его не поймешь. Его можно либо любить, либо ненавидеть. Вылез, обсох, добрался до машины и поехал домой.

* * *

Из нигде не опубликованных записок «хлебника» Грутова А.В.

Годы бежали быстро. Наступила и для Грутова пора принимать решение – оставаться и продолжать работать в Системе или … уходить на пенсию. Была осень 93-го. Что происходило в это время в стране – известно каждому. Грутову было известно в сотни раз больше. Он подал рапорт на увольнение. Его не отпускали. Убеждали, уговаривали, настаивали. Эта канитель тянулась почти два года. И в январе 1995 года он стал пенсионером, ветераном Вооруженных Сил.

Пенсию ему назначили большую. Очень большую, больше, чем у генералов с двумя, а то и с тремя звездами на погонах. Да и было за что. Из прожитых к моменту выхода на пенсию 53 лет у него с учетом восьми лет «полевых» засчитанных год за три, оказалось 50 лет службы в Вооруженных Силах. Все эти 8 лет полевых – не просто восемь лет службы. Эти восемь лет ежедневного, ежеминутного хождения по самому краю острия той косы, с которой принято изображать смерть. Все эти годы он воевал, утверждая и насаждая режимы, угодные партии и правительству СССР в силу различных не всегда ему ведомых причин.

На его парадном мундире, который и надевал-то он всего несколько раз в жизни и который хранил вместе с его орденами, книжками в Управлении, были два ордена Ленина, два ордена Боевого Красного Знамени, орден Красной Звезды да еще три за безупречную службу в Вооруженных Силах. Еще было около полутора десятка различных медалей. Он их даже не считал.

Оформив увольнение, получив все положенные документы и огромную сумму «выходного пособия», он надел свой парадный мундир офицера ВМФ (с таким же успехом это мог быть мундир ВВС, бронетанковых сил, ракетных войск. В свое время он предпочел ВМФ. Офицером ВМФ и числился официально, им же и вышел на пенсию). Несколько рядов наград, кортик, щегольская фуражка с крабом преобразили его до неузнаваемости. Еще днем, прощаясь с сослуживцами на организованном в его честь фуршете, он позвонил матери и попросил вечером обязательно быть у него дома. Служебную машину он велел остановить прямо в центре. Дальше, до дома, шел пешком. Впервые в жизни Грутов шагал по вечерней Москве в форме. Шинель скрывала его награды, непривычно била по ногам… Машинально откозыривая отдававшим честь встречным офицерам, он не спеша приближался к дому. Прямо у метро, недалеко от своего подъезда, купил огромный букет цветов. Пряча за ним лицо, не пользуясь ключом, позвонил в дверь. Дверь открыла дочка и, не узнав сразу, спросила: Вам кого?

– Вот так и приходи домой, – проворчал Грутов, – родная дочь не узнает… Дочка ойкнула и, отступив на шаг, прошептала…: «Ну, папка, ты даешь…» И заверещала: «Мама, бабушка, идите сюда, посмотрите на папу!» Грутов быстро скинул шинель, поправил кортик и, замирая от ощущения удавшегося эффекта, вошел в комнату…

Мама и Таня с непониманием смотрели на него. Да и было на что посмотреть. Специально сшитый лучшим портным мундир из генеральского сукна сидел как влитой, грудь переливалась орденами и медалями, сверкали галуны, кортик у левого бедра завершал и без того впечатляющую картину.

– Семен, что это, – спросила мать, – что за маскарад?!

Грутов, улыбаясь, молча положил на стол все документы: орденские книжки, удостоверение – все, что отныне подтверждало и легализовало его жизнь. Таня и дочка, мама, отбирая друг у друга, читали все это, охали, ахали и, наконец, повисли на нем все сразу. Чуть успокоившись, начали накрывать на стол.

Расспросы и объяснения были уже за столом. Грутов не вдавался в детали. Отвечая на вопросы об орденах, говорил: «Это за работу на Юге, это за некие дела на Востоке, это за работу в Европе и т. д. Все детали – лет этак через десять, если буду писать мемуары…»

* * *

Знаете, бывает так, что просыпаешься с ощущением, что сегодня произойдет что-то хорошее. Бывает и так, что ощущение предвещает нечто плохое. Тревожное такое ощущение. А я сегодня проснулся с ощущением чего-то упущенного. Странное и неприятное ощущение.