Текст книги "Жюль Верн"

Глава четвертая
Статьи и параграфы

Жюль решил: теперь я буду писать, писать и писать. Днем учиться, вечером писать.

Казалось бы, чего лучше: связи есть, способностями природа не обидела, досуга достаточно, здоровье крепкое. Жюль улыбался, вспоминая слова Арпентиньи относительно того, что именно делают таланты, здоровье, вкус и терпение. Жюль знакомился с биографиями известных деятелей литературы и науки и в каждой биографии читал о терпении и таланте, о преимуществе вкуса и хорошего здоровья. Странно, почти все великие люди, за исключением очень немногих, были недолговечны, то есть рано умирали. Редко кому из них посчастливилось прожить свыше пятидесяти лет, в то время как люди, не занимавшиеся ни литературой, ни наукой, жили и восемьдесят и даже девяносто лет.

На будущее свое Жюль смотрел без тревоги. Происходило это, конечно, от хорошего здоровья прежде всего. Немалое значение оказывало на такой взгляд и знакомство с Дюма, который покровительственно отнесся к студенту, мечтающему посвятить себя литературе. Этот студент был влюблен в Дюма, но весьма критически и порою неодобрительно отзывался о его романах. Диккенса Жюль любил больше, сильнее, – Дюма, в конце концов, представлял собою сладкое блюдо, без которого можно и обойтись. Диккенс – это хлеб, без него не проживешь. Учиться, правда, следует у всех и каждого, кое-что необходимо взять и от Дюма. Что касается Гюго…

– О, Гюго! – восхищенно говорил Жюль и себе самому, и Дюма, и своим приятелям. – Это борец, деятель, у него есть убеждения, вера в человека, прогресс, лучшее будущее. Гюго – самый большой, самый великий писатель современной Франции, и кто знает, что он сделает еще! Он тревожит меня, заставляет мыслить, критически смотреть на окружающее…

– Во Франции победила буржуазия, она теперь начнет закреплять свой успех во всех областях, – сказал как-то незнакомый Жюлю человек в рабочей блузе. Он пил дешевое вино и ни с кем не хотел соглашаться. – Победитель всегда хорошо платит тому, кто ему служит, – продолжал незнакомец. – Я, например, пишу стихи и рассказы, но их нигде не принимают, не печатают. Почему?

– Очевидно, потому, что вы плохо пишете, – заметил кто-то из слушателей. – Возможно, не обижайтесь, вы бездарны.

– Бездарным у нас сегодня называют того, кто критикует существующий строй, – с жаром проговорил незнакомец и презрительно посмотрел на собеседников. – Почему так гневается Гюго? Потому, что он против наших порядков, они ему не нравятся, он хочет лучшего строя, лучших порядков.

– Воспевайте существующий строй, и вас напечатают, – посоветовал кто-то. – Найдите что-нибудь хорошее и сегодня, – разве ничего нет?

– Для рабочего человека нет ничего хорошего, – отозвался незнакомец. – Студент, – обратился он к Жюлю, – не хотите ли выпить со мною?

– Возьмите его себе в соавторы, – хихикнул кто-то в дальнем углу кабачка.

– Этот студент внимательно слушает меня, следовательно, он учится не только в Сорбонне, – не обращая внимания на реплику, продолжал незнакомец. – Пейте, студент, – сказал он, размашисто чокаясь с Жюлем.

– За что же мы выпьем? – спросил Жюль.

– Мы выпьем за человека, – ответил незнакомец. – За того человека, который всегда смотрит вперед, за человека, не желающего служить реакции и произволу!

– За министра финансов и внутренних дел, – подсказал чей-то юный бас.

– Я вижу, вам хочется выпить за короля, который снова вернулся во Францию, – проговорил незнакомец. – Вы всем довольны, и вам на всё наплевать, благополучный буржуа! Нет, – он ударил кулаком по столу, – мы должны выпить за будущее, которое немыслимо без длительной борьбы с министрами финансов и королями, – и он в два глотка осушил свой бокал. – Хорошо! – Он с улыбкой посмотрел на Жюля. – Вы умеете слушать, студент! Слушайте, прислушивайтесь, не ошибитесь!

Он привстал и хлопнул Жюля по спине широкой ладонью.

– Учитесь, студент, только учитесь не напрасно, учитесь для того, чтобы потом служить человечеству!

– О, как пышно! – заметил кто-то, – Совсем во вкусе Гюго!

– Дурак! – сказал Жюль и вместе с незнакомцем вышел из кабачка. Он так и не узнал имени этого человека, видимо, это был простой парижский рабочий, смелый, умный человек, каких становится все больше и больше.

Об этой встрече Жюль рассказал своей хозяйке.

– У меня в прошлом году жил такой же, – отозвалась она. – Потом за ним пришли и увезли в тюрьму. Он жил рядом с вами.

– А кто живет сейчас? – спросил Жюль. – Там, за стеной, всегда тихо и только иногда кто-то чихает и кашляет или напевает вполголоса. Кто там живет?

– Странный человек, я даже не знаю, как его назвать. Он служит на фабрике, где приготовляют духи и румяна. Подумайте, – вдруг оживилась хозяйка, – флакон духов какой-нибудь фиалки или розы стоит столько же, сколько и готовая воскресная блузка!

– Странно, что я еще ни разу не видел моего соседа, – произнес Жюль. – Он химик?

– Не знаю. Он уходит в семь, домой возвращается в девять. Не спит до часу. Все свои деньги тратит на книги. Он интересует вас?

– Очень, – ответил Жюль. – Я обожаю чудаков, – это самые интересные люди!

Он решил познакомиться со своим соседом. Однажды вечером, готовясь к зачетам, он услыхал за стеной кашель. «Пойду и познакомлюсь», – сказал Жюль и постучал в соседнюю дверь. Ему разрешили войти, предварительно спросив, кто и зачем.

– Ваш сосед, студент, ему очень скучно одному, – ответил Жюль и переступил порог.

Первое, что он увидел, были книги. Они стояли на полках, лежали на подоконнике, на столе и даже на полу. На маленьком столике подле кровати тускло поблескивали пустые флаконы из-под духов, воронки и пестик со ступкой. В комнате пахло табаком и тем особым запахом, какой бывает в помещениях, где много книг.

– Садитесь, – услыхал Жюль приятный старческий голос. – Чем могу служить?

Жюль огляделся – никого.

– Я здесь, простите, что не могу встать. Ложитесь рядом со мною, здесь чисто.

В углу за кроватью лежал на животе низенький человек лет пятидесяти, лысый, с короткими седыми усами. На нем был синий халат. Жюль улегся рядом с соседом, представился ему. Сосед ответил:

– Очень приятно. Я Анри Блуа. Смотрите, что делается.

На полу перед самым носом Жюля медленно растекалась маленькая лужица. Блуа провел по ней стеклянной палочкой, лужица сразу же приняла бледно-зеленый цвет, и на мгновенье остро запахло чем-то парфюмерным. Жюль смотрел на лужицу и на Блуа. Вот и познакомился! Лежишь на полу, смотришь на какой-то фокус, ничего не понять, но очень забавно. Блуа спросил:

– Вы что-нибудь понимаете?

Жюль откровенно признался, что ровно ничего не понимает.

– Я тоже, – грустно произнес Блуа. – Пригласить бы сюда опытного химика – он всё понял бы, растолковал и, наверное, прикарманил бы… А я ничего не понимаю. Однако перед нами духи. Гелиотроп. Этой лужице уже две недели. Запах исчез, спирт улетучился, но вот эта трубочка возвращает духам жизнь, первоначальную крепость, дает духам устойчивость. Ничего не понимаю! Жаль, что вы не химик… Нет ли среди ваших друзей хорошего химика? Человека, который помог бы мне?

Жюль пожал плечами. Химика среди его друзей нет. Есть писатели, актеры, филологи, юристы.

– Очень жаль, страшно жаль, – печально проговорил Блуа. – Смотрите, что делается, – я снова беру эту трубку, в ней, внутри нее, месяц назад был некий укрепитель запаха духов. Я влил туда анисовые капли. Вы смеетесь? Чепуха, по-вашему? Вспомните яблоко, упавшее на лоб Ньютону! С яблока началось, законом всемирного тяготения кончилось. Правда, у меня мелочь, ерунда, но всё же история повторяется: для всякого открытия нужен какой-то пустяк, незначительный случай. Шутки ради, вчера я помешал лужицу. Она ожила. Заговорила! Чувствуете запах? Чудеса! А я ничего не понимаю. В моих руках открытке, а я ничего не могу сделать. Открытие, возможно и смешное, но способное обогатить и меня и моего хозяина. Поднимайтесь, дорогой сосед! Мне нечем угостить вас. Я обедаю на службе, дома у меня только табак.

Жюль поднялся и помог встать соседу. Блуа растер ногою лужицу, и немедленно вся комната наполни» лась запахом гелиотропа.

– Случайно пролил духи, случайно налил в трубочку анисовые капли, случайно зашли ко мне вы, – проговорил Блуа, наскоро прибирая свое жилье, переставляя вещи и опуская оконную штору. – Как подумаешь – всё случайно на этом свете. Случайно люди богатеют, случайно умирают. А может быть, я не прав, всё это не так?

– Рассказывайте, пожалуйста, я слушаю вас с интересом, – искренне произнес Жюль, садясь на стул рядом с Блуа. – Что вы знаете о приготовлении духов?

– Это не столь интересно, – махнул рукой Блуа. – Духи – вещь глупая. Гораздо интереснее те составы, благодаря которым запах духов приобретает устойчивость, нежность, очарование. По совести говоря, духи есть просто спирт и эссенция, но некое количество капель укрепителя на одно ведро духов сообщает им аромат стойкий и – сказал бы я – убедительный. Скажем так: на ведро двадцать капель, не больше. Аромат держится пять-шесть лет. Какая чепуха, сосед! – весело рассмеялся Блуа. – Однако в Париже каждая третья женщина не может жить без духов, и ценятся те духи, запах которых держится дольше. Один флакон стоит три франка, другой, размером поменьше, двадцать пять. В чем дело? В том, что одни духи роза, а другие левкой? Ничего подобного, – в том, что…

– Страшно интересно, – прервал Жюль. – Всё, сообщенное вами, для меня новость. Я кое-что знаю по физике, географии, механике и, надеюсь, буду знать еще больше, но ничего не знал про духи.

– Если хотите, это интересно, – согласился Блуа, – и я польщен, что вы…

– Зовите меня просто Жюль! Я очень молод, иногда мне кажется, что я прожил на свете не больше десяти лет. Мне всё ново, дорогой сосед!

– Зовите меня этим именем – сосед. Тогда я смогу называть вас просто по имени, – сердечно проговорил Блуа. – Ну, а теперь немножко о духах. Все эти укрепители – штука дорогая, и очень. Мой хозяин изыскивает способы продлить жизнь запаха до десяти лет. Капнуть на платье – и запах не умрет ровно десять лет!

– Расскажите, какие есть укрепители, – попросил Жюль.

Блуа с полчаса знакомил его со всевозможными составами, рецепт которых каждый хозяин держит в секрете. Духи – это весьма серьезная отрасль промышленности… Мужчинам – вино и табак, женщинам – шелк и духи.

– И вот я нашел свой укрепитель, – продолжал Блуа. – Нашел! Отыскал способ недорогой и необычайно простой. Открытие мое случайно. Что мне делать дальше? Не знаю…

– Но вы уже нашли, – горячо сказал Жюль, – Значит, всё ясно и понятно!

– Всё непонятно, – покачал головой Блуа. – То, что я нашел, всего лишь исходная точка. Я мало знаю, у меня нет специального образования. Эта лужица… я думаю, что какую-то роль играет здесь краска – та, которой покрыт пол. А сейчас я вспомнил, что на прошлой неделе я пролил чернила на том месте, где наша лужица. И я ничего не понимаю в этой химической ситуации. Необходимо, прежде всего, заняться исследованием анисовых капель.

– Вам помогут те, кто знает больше вас, – простодушно сказал Жюль.

Блуа рассмеялся.

– Помогут!.. Но они же и используют мою находку! Они же и похитят ее! Как вы не понимаете этого! У себя на службе я попробовал сделать маленький опыт, – там под рукой всё, что нужно. Доверенное лицо моего хозяина, известный парфюмер-химик, стал наблюдать за мною, он кое-что заприметил, завертелся около меня, вдруг повысил мое жалованье… А ведь я простой лаборант… Я вылил в умывальник то, что мне удалось сделать по наитию. Пусть найдут сами. Но этот человек обозлился, – да, да, слушайте, что он сделал!

Блуа зажег две свечи. Заблестела посуда на столе, корешки книг на полке. Темнее стало в углах комнаты.

– Он пришел ко мне в лабораторию, – продолжал Блуа, – и велел немедленно сообщить сущность моей находки. «Я ничего не нашел, – сказал я, – я простой лаборант, бывший учитель в Амьене, – что я мог найти!..» Мне не поверили. Мне дали неделю на обдумывание. Пригрозили увольнением. Хуже того…

– Они ничего не могут сделать, мой дорогой сосед! – с жаром проговорил Жюль, вскакивая со стула. – Я изучаю право, мне хорошо известны те статьи закона, которые…

– Закона! Ха-ха! – перебивая Жюля, рассмеялся Блуа. – Сидите, Жюль! Вы изучаете право? Какое может быть право у тех, кто лишен права заступиться за свою честь, кто унижен, кто принужден служить богачу! Вот что такое ваше право! Оно ничто, фикция, одно название! – Блуа неспокойно повел плечами. – Право! Кто создал его? Мне без всякого права заявили, что я обязан соблюдать интересы фирмы; если же я не желаю делать это, – значит, я хочу помочь конкуренту моего хозяина. Право!..

– А вы не молчите! Действуйте! Отвечайте! – не успокаивался Жюль, и Блуа опять перебил его:

– Я ответил. «Я ничего не хочу, – сказал я. – Дайте мне возможность честно зарабатывать мой хлеб! Будь проклято то, что я случайно нашел! Я не специалист». Так я сказал. «Нет, вы что-то нашли и платите нам черной неблагодарностью, – ответили мне. – По уставу нашей фирмы вы не имеете права передавать технические секреты посторонним лицам». – «Я ничего и никому не передавал!» – уже кричал я. Но мне очень спокойно сказали: «Нет, вы лжете! Наш конкурент в прошлом году проделал опыты с каким-то новым укрепителем и имел успех». – «Вы хотите меня запутать!» – сказал я.

– Гадость! – кривя рот, произнес Жюль. – Но есть закон! Не смейтесь, есть закон!

– Да, есть закон, и вы назовете статью и параграфы, – согласился Блуа, вздыхая. – Но что толку? У богачей свои статьи и параграфы. Мой хлеб, мое относительное благополучие – в руках фабриканта. А ваши параграфы… Не слишком ли громко я говорю? – шепотом произнес Блуа. – В пятницу мне предстоит познакомиться с процедурой увольнения. А затем и с префектурой. Конкурирующая с нами фирма, возможно, что-то нашла, очень возможно. Их старший химик – мой враг. Он блюдолиз, холоп, низкий человек. Когда-то я сказал ему всё, что о нем думаю. Он мстит мне.

– Вам только кажется, – спокойно возразил Жюль. – То, что вы говорите, нелепо. Вы взволнованы, я понимаю ваше состояние, но думать, что вам мстят… Ведь это было бы подло!

– Да, подло, – согласился Блуа, прислушиваясь к чему-то. – Там, где властвует нажива, всегда все подло! Тот, кто служит денежному мешку, всегда подлец. Служите науке, мой сосед, – страстно проговорил Блуа. – Служите интересам народа, учитесь, учитесь, любите родину свою и ей служите всю жизнь! Вы еще так молоды, так мало знаете.

Блуа судорожно повел головой.

– Десять лет назад меня приглашали на фабрику детских игрушек. Мне сказали: «Вы учитель, вы любите детей, – помогите нам». – «Да, я очень люблю детей, – ответил я, – и охотно помогу вам. Прежде всего, – добавил я, – пустите в работу то-то и то-то, дети очень любят такие игрушки. А затем…» – «Вы не так нас поняли, – сказали мне, – нас интересует совсем другое, а именно: краски». Конечно же, они правы, игрушка – это полутона, игра цвета, соединение зеленого с синим, переходы и неожиданности. Нужно знать тайну смешения красок, приготовления их. И здесь имеется своя устойчивость, как и в духах. Но этого я не знаю. Я намерен был предложить им новые игрушки, но… Я знаю латынь, историю, свой родной язык, литературу. В молодости я писал…

– Почему же не продолжаете заниматься педагогической деятельностью? – задал вопрос Жюль.

Блуа улыбнулся и искоса посмотрел на Жюля:

– Когда-нибудь я отвечу вам, не сейчас. Сейчас…

– Сейчас идемте ужинать, я проголодался, – сказал Жюль, поднимаясь со стула.

– С радостью, – заторопился Блуа, снимая халат. – Только мы пойдем туда, куда хочу я, согласны? Сегодня вы мой гость. Кстати, сегодня мне исполнилось ровно пятьдесят пять лет и я намерен покутить!

– Кутить будем в кабачке «Длинноногий кролик», – предложил Жюль. – Вы там бывали? Там вкусно кормят и недорого берут.

Спустя полчаса Жюль и Блуа сидели в кабачке, ели жаркое, пили некрепкое вино и дружески беседовали. Жюль сказал, что он в хороших отношениях с Дюма, – нельзя ли здесь найти какую-нибудь помощь, сделать что-нибудь такое. Блуа покачал головой.

– Что может сделать Дюма? – сказал он. – Оя не станет связываться ради меня с теми, кто сообща держит в своих руках и его! И его самого и его романы, – улыбнулся Блуа. – Спасибо, мой друг! Видите, как трагично положение неграмотного изобретателя, честного человека!

– Вы самородок, – сказал Жюль.

– И самородку необходимо образование, – ему-то оно нужнее всего, – с жаром подхватил Блуа. – Иначе самородок на всю жизнь останется алмазом, которым режут стекло. Пью здоровье вашего батюшки!

– Ваше здоровье! И чтобы всё было хорошо, – сказал Жюль, поднимая бокал. – Кстати, мой отец… Завтра же отправлю ему письмо и попрошу совета; позволите? Мой отец – адвокат, честный человек.

– Не сомневаюсь, – сказал Блуа. – Что ж, напишите… Мне это не повредит и кое-чему научит вас.

Жюль написал отцу. «Помоги, папа, сделай всё, что можешь, для этого человека. В крайнем случае, дай совет, как поступить. Отыщи в своих законах такие статьи и параграфы, которые помогут моему новому другу. Приветствую желание Поля стать моряком. Пусть он напишет мне, кем именно хочется ему быть: капитаном или корабельным инженером. На его месте я стал бы инженером…»

Глава пятая
Понятие о законе до и после его опубликования

Чего не в состоянии был сделать Жюль в 1849 году?

Позвонить по телефону.

Включить настольную электрическую лампу.

Послушать лекцию или музыку по радио.

Завести патефон.

Сесть в вагон трамвая.

Послать отцу телеграмму.

Посетить кинематограф.

Сфотографироваться.

Совершить путешествие на самолете.

Писать автоматической ручкой с металлическим пером.

Прикурить от зажигалки.

Переписать на машинке свою пьесу.

Посетить рентгенологический кабинет.

Подняться в лифте.

Выстрелить из пулемета.

Прокатиться в автомобиле.

Купить примус.

Подарить своей хозяйке алюминиевую кастрюлю или электрический чайник.

Помножить 327 на 844 при помощи арифмометра.

И, как это ни странно звучит сегодня, Жюль не имел даже и представления о велосипеде!

Еще не было двигателя внутреннего сгорания, шарикоподшипников, пневматических шин. Человек еще не завоевал Арктику. Южный и Северный полюсы еще не открыты. Центральная Африка не изведана, слабо изучена Австралия. На карте земного шара очень много белых пятен.

Жюль писал гусиным пером при свечах.

Роль телефона исполняли посыльные.

Первая фотография была открыта в Париже Феликсом Турнашоном в 1852 году. Тринадцатью годами раньше Даггер впервые получил снимок на металлической пластинке.

Пишущая машинка появилась в 1867 году.

На кухонных полках в девятнадцатом столетии стояла медная и чугунная посуда.

Только в возрасте семидесяти лет Жюль Верн получил возможность посредством лучей Рентгена определить состояние своих легких.

Велосипед изобретен в 1869 году.

В 1849 году еще не было многих вещей, которые сегодня кажутся нам такими обыкновенными, привычными.

Прошел всего лишь один год, как буржуазия Франции пришла к власти. Она еще сильнее поработила рабочего и крестьянина, мелкого кустаря и ремесленника, – ей очень хотелось фанфар и гимнов, но лучшие произведения литературы разоблачали и зло критиковали действительность, и только Иньяры, Мюрже и Скрибы охотно шли на соблазнительный зов современных требований, исходивших из велеречивых уст издателей и редакторов всевозможных журналов и газет. Иньяр выполнял заказ нетребовательной галерки. Скриб работал для партера и лож. Мюрже – для всех тех, кто вообще не мог попасть на представление. Его любили модистки, белошвейки, корсетницы и прочий «маленький Париж», который хотел только более или менее безбедно существовать.

Наверху, казалось, всё было спокойно, чинно и благопристойно. Внизу, в рабочих кварталах, было неспокойно и тревожно. Июньское восстание рабочих в прошлом, сорок восьмом году было подавлено с необычайной жестокостью. Убитых, раненых и арестованных было так много, что даже легкомысленный воробей Иньяр написал по этому поводу стихи, которые вскоре стали распевать на окраинах города, а потом и в деревнях. Мюрже в своих «Сценах из жизни богемы» благословлял бедных тружеников искусства на терпение и выдержку, нищету и бедность, обещая доброго мецената, заботящегося о талантах. Мюрже говорил беднякам: «Трудитесь и ждите, карабкайтесь наверх и надейтесь, что и для вас найдется местечко среди тех, кого вы так сильно ненавидите». Вместо того, чтобы сказать: «Проклятье нищете и страданиям!» – он твердил: «Терпите! Придет меценат – и вы станете богатыми!»

Жюль ходил по улицам Парижа, часами сидел в Национальной библиотеке, делая выписки из научных справочников для своей картотеки, и, наверное, не догадывался о том, что через двадцать – тридцать лет именно он обследует небо и землю, дно океана и недра планеты, на которой живет, что именно он изобразит достижения науки и техники своего времени и, фантазируя, предвосхитит многое из того, чего еще не было на свете и что буржуазия жадно и хищно приберет к рукам во имя своих собственнических целей.

Сегодня Жюль не задумывался над этим. Он мечтал о профессии писателя и с ужасом думал о том времени, когда получит диплом юриста…

– Вы худеете, бедный мальчик, – сказала хозяйка. – Если это оттого, то вы влюбились, тогда…

– Тогда? – нетерпеливо спросил Жюль.

– Тогда не страшно, – ответила хозяйка. – Хуже, если вы худеете от плохого питания. Вы перестали обедать у меня, – где же вы обедаете?

– В разных местах, – Жюль назвал несколько столовых и кафе. – Я питаюсь превосходно. Моя мать заботится обо мне, присылает посылки. Отец снабжает деньгами.

– Это хорошо. Моему брату хуже, На прошлой неделе его уволили, он сидит без работы, ему нечего есть.

– За что же его уволили?

– Ему не нравятся наши порядки. Вы, я вижу, не читаете газет, ничего не знаете…

Жюль пожал плечами, в душе благословляя этот спасительный, имеющий десятки разночтений, жест.

– Вас окружают не те люди, какие нужны вам, – сердечным тоном заметила хозяйка. – Я хорошо понимаю – вам хочется как можно скорее сделать карьеру, забраться туда, к тем, кто наверху, и возлечь на бархат. Так говорил в свое время мой муж.

– Он говорил трафаретно, банально, – отозвался Жюль. – Бархат меня не соблазняет, имейте в виду. Я хочу остаться самим собою.

– От всей души желаю вам шелка и бархата, – несколько обидчиво сказала хозяйка. – С тем условием, чтобы вы оставались таким же добрым и честным, как сейчас. Думаю, что вам это удастся. У меня нюх на человека, – добавила она. – И еще скажу: влюбитесь! Вы всё один и один или с приятелями. Молодость коротка… Час назад столяр принес для вас какой-то длинный, узкий ящик, возьмите его.

После утомительно-скучных лекций в Сорбонне Жюль отдыхал, приводя в порядок свою маленькую картотеку. Трудно пользоваться ею: еще не найдена система, часть карточек устарела, но это очень хорошо, это значит, что владелец картотеки набирается знаний, идет вперед и, следовательно, бракует сделанное не так давно. Некоторые карточки умиляли Жюля, – вот, например, одна из них на букву Л, заполненная еще в Нанте три года назад:

«Локомотив. Движется силою пара, который, проделав известный путь в механизме, толкает поршень и заставляет вертеться колеса локомотива, управляющего движением (пометка Жюля: «Неясно, неконкретно)». От диаметра главного колеса зависит быстрота хода, но быстрота может зависеть также и от формы локомотива (он же паровоз). Ему приходится преодолевать трение и сопротивление воздуха. Чем меньше углов в локомотиве, тем легче преодолевается сопротивление воздуха.

Наши локомотивы делают от 30 до 40 километров в час. Инженеры считают, что в ближайшие десять лет скорость будет повышена до 50 километров в час. В Америке добились скорости свыше 60 километров в час».

Жюль улыбнулся неточности и лапидарности школьного текста этой карточки. Да, но это писалось без помощи серьезных справочников, только на основании личного ознакомления с предметом, только после разговоров с понимающими это дело людьми. Вот прошло немного времени, и локомотив на его родине делает в среднем 40 километров в час, но Америка пока что перегоняет на 10 – 15 километров. Нужно завести параллельные карточки, посвященные локомотиву в Америке, нельзя доверять газетным сообщениям о развитии техники в этой стране, – янки набили руку на сенсациях, они мастера на рекламу, а следовательно, всегда и везде преувеличивают.

Много карточек по кругосветным путешествиям. На одной рукою Жюля написано: «Закат солнца в океане прекрасен». Отстает в картотеке химия. Хорошо поставлена физика. Жюль доволен буквой Ф – флора и фауна… О, как бьется сердце, кружится голова и как вдруг раздвинулись стены комнаты, чтобы просторнее было мечтам! Однако карточки карточками, а дело делом, хотя еще неизвестно, в чем дела больше. Ко вторнику (сегодня пятница) нужно приготовить контрольное сочинение на тему «Понятие о законе до и после опубликования». Одна мысль о занятиях портила хорошее настроение. Чтобы не думать о неприятном, Жюль решил вздремнуть до девяти вечера, а потом снова заняться карточками. Контрольному сочинению можно посвятить завтрашнее утро.

Пьер Верн и не подозревает, что его сын всерьез подумывает о какой-то другой профессии, – ему не нравится юридическая деятельность. Она скучна, насквозь фальшива, – закон устроен так, что защищает только имущих и лишь на словах не дает в обиду бедняков.

«Эта юридическая деятельность пугает меня, – размышлял Жюль. – Не хочется мне быть юристом. Занятие бесперспективное и утомительное, оно сушит человека, превращает его в педанта. Пример – мой отец. Умница, проницательный и широкий, он с годами стал узким во взглядах, всё в жизни своей подчинив статьям и параграфам, гербаризируя всё живое, – отцу сподручнее оперировать готовыми формулами и положениями. Еще бы! Живое протестует, кричит, не дается, а закон любит подчинение, молчаливость, угодливость, лесть. Бедный отец! Я очень, очень люблю его, но мне не хочется следовать традиции. Я не буду юристом, у меня есть своя дорога. Она в тумане, но я уже ступил на нее…»

Стук в дверь.

Кто бы это мог быть? Хозяйка обычно сперва войдет, а потом постучит. Барнаво спрашивает: «Можно?» Товарищи, приятели и друзья входят без стука.

– Войдите, – сказал Жюль.

На пороге остановился Блуа. У него вид человека, только что вставшего с постели: взъерошенные волосы, заспанные глаза, помятый пиджак. Он шагнул, схватился за спинку кресла и опустился в него.

– Простите… Добрый вечер, – тяжело дыша, проговорил Блуа. – Мне нехорошо…

– Сердце? – Жюль подбежал к соседу, нагнулся над ним.

– И сердце… Меня уволили со службы. Оскорбили. Я не знаю, что делать…

– Не тревожьтесь, сосед. Отец написал мне, что вам следует предупредить своих хозяев, то есть опередить их, понимаете? Мы подадим на них в суд. Не печальтесь, не надо! Вы поступите на другую службу, у меня есть связи.

Блуа улыбнулся, и было в этой улыбке столько иронии, что она, видимо, помогла ему выпрямиться и спокойно произнести:

– На другую службу… связи… Дитя! Чистое, хорошее дитя, вы ничего не понимаете. Подать в суд… Мой хозяин уже предупредил, опередил меня. Я уже получил повестку. Я должен явиться завтра. Меня не только гонят, но и добивают. Я, видите ли, причинил фирме убыток в сто тысяч франков!

Жюль расхохотался:

– Сто тысяч франков! Бред! Глупости! Чепуха! А почему не шестьсот тысяч, не миллион? Что они возьмут с вас?.. Сто тысяч! Да это так смешно, что судьи помрут от колик!

– О нет, они не умрут, – горестно отозвался Блуа. – Они умрут вместе с системой, породившей их. Они придумали ядовитую штуку, они уже договорились с химиком своего конкурента. Я говорю о хозяевах, Жюль. Этот химик переходит к ним на службу. Я сяду в долговую тюрьму. Опишут всё мое жалкое имущество…

– Вы больны, дорогой сосед, – сказал Жюль. – Вы рассказываете анекдоты. Вы никуда не сядете. Мой отец кое-что смыслит в законах. Я поеду в Нант, привезу отца…

– Ваш отец откажется от борьбы с таким сильным противником, как мой хозяин. Ваш отец… Не сердитесь, друг мой, – едва удерживаясь от гнева, сказал Блуа, – ваш отец сам служит моему хозяину!

– Этого не может быть! – Жюль переменился в лице и сжал кулаки. – Мой отец чист и честен. Он не может служить неправде! Что вы говорите, месье Блуа! Опомнитесь!

– Я говорю то, что и вам хорошо известно. Так уж устроено общество, мой дорогой! Ваш отец служит моему хозяину.

Он повторил эту фразу, захлебываясь от удовольствия говорить то, что ему нравилось.

– И вы готовитесь к тому, чтобы притеснять меня, – Блуа скорбно улыбнулся. – Здесь, у себя в мансарде, вы за меня, но в суде вам придется поддерживать моего хозяина.

– Так что же это такое?.. – растерянно проговорил Жюль, понимая, что его сосед прав. – Выходит, что мне нечем заняться в этом обществе… Так, что ли? Чем лучше наше общество другого, того, которое было раньше?

Блуа ничего не ответил на это. Он поднялся с кресла. Напрасно Жюль утешал старика, – Блуа упрямо качал головой и слушать не хотел никаких советов, да и что могли ему посоветовать… Предстоит суд, потеря всего имущества, книг, тюрьма.

– Еду за отцом! – сказал Жюль. – Сегодня же!

– Не надо, глупый мальчик! – Блуа схватил Жюля за руку и с силой сдавил ее. – Не конфузьте своего отца – зачем вам это? Я пришел проститься, вот и всё. В случае, если… прошу вас распорядиться моими книгами. Их немного, но у меня есть редкие издания по физике и астрономии. Оставьте их себе, остальные продайте и храните деньги у себя. Я дам знать, когда они понадобятся мне. Если бы мне вашу молодость! О, я сумел бы использовать ее с честью! – Он поцеловал Жюля. – Запомните то, что я вам скажу, дитя! Есть две науки: одна угнетает, другая освобождает. Не ошибитесь, делая выбор. Если когда-нибудь фантазия ваша заберется под облака – помните, что есть два рода фантазии: одна – во имя будущего, другая – за приукрашивание всего дурного, что есть в настоящем. Всегда помните это! И не забудьте меня. Я одинок.

– Вы революционер? – спросил Жюль шепотом.

– Я проснувшийся раб, – ответил Блуа. – Поздно проснувшийся раб, – добавил он. – Не настаивайте на уточнении, мне многое еще неясно, но вполне ясно одно: все честные люди должны проснуться и разбудить тех, кто спит…

– Как хотите, но я еду за отцом, – сказал вконец взволнованный Жюль. – Я привезу его сюда, в Париж, отец сделает невозможное, но спасет вас.

– Надо делать только то, что возможно, – отозвался Блуа. – И вы займитесь этим в будущем.

– Куда вы сейчас? – спросил Жюль.

– Приводить в порядок мое движимое и недвижимое, – улыбнулся Блуа. – Дайте мне слово: если через две недели я не вернусь, вы продадите мои книги и сохраните деньги. Кое-что я подарю вам. Я одинок, вы единственный, кого я полюбил безотчетно и всем сердцем.