Текст книги "Знаковая призма. Статьи по общей и пространственной семиотике"

Но, как уже сказано, для знакового способа передачи информации, в отличие от сигнально-индексального опосредования, существенно совмещение субъектно-объектных и межсубъектных отношений в единый узел, что лучше всего демонстрируется «треугольником» К. Бюлера, который в схеме «знаковой призмы» вытягивается в пирамиду DACF.

Как видим, многие известные модели знакового опосредования могут быть представлены не как альтернативные, а как вполне согласуемые между собой части единого целостного механизма. До тех пор, пока выделение тех или иных аспектов этого механизма и абстрагирование от других его сторон остается лишь методологическим приемом, позволяющим сосредоточиться на определенной исследовательской задаче, оно столь же правомерно и естественно, как, скажем, сосуществование рисунков различных фасадов какого-либо здания, его чертежей, планов, пространственного макета и т. п. И лишь абсолютизация какого-либо одного из этих аспектов, стремление свести только к нему все исследование знаковой связи, например, исключение субъектного или объектного ряда, ведет к искажению целостной картины и ее замещению каким-либо из ее фрагментов.

Рассмотренная выше интегративная модель «знаковой призмы» может служить удобным исследовательским инструментом, помогающим сохранить целостное представление о знаковом механизме и наглядно показать его общую структуру.

К теории знака[79]79
  Тезисы доклада на семинаре по семиотике у С. В. Чебанова, СПбГУ, 2005 г. Публикуются впервые.


[Закрыть]

Теория знака представляет собой ряд утверждений, раскрывающих смысл, в котором употребляется слово «знак». Ее задача – выяснить условия, при которых нечто приобретает функции знака. Выяснение этих условий приводит к необходимости прояснить «механизм знаковой связи», т. е. структуру тех отношений, в которые нечто должно вступить, чтобы приобрести знаковые функции.

Элементы этого механизма рассматриваются здесь автономно, без обращения к таким понятиям, как, например, «субъект» или «средство» деятельности. Не используется и наглядная модель «знаковой призмы»: хотя обращение к ней помогает интуитивному схватыванию всей системы отношений как целого, принципиально важно описать механизм знаковой связи чисто дискурсивными средствами, с помощью одних только вербально сформулированных понятий.

Знаковая связь описывается ниже в системе терминов, последовательно соотносимых друг с другом и наделяемых только тем смыслом, который возникает из их отношений. Один и тот же элемент может раскрываться с разных сторон, через свои отношения с разными компонентами механизма знаковой связи. Поэтому возможны разные определения того же самого элемента, которые не исключают, а взаимно дополняют друг друга. Понятия теории знака вводятся таким образом, что их раскрытие требует дополнения новыми понятиями, связанными с уже введенными. Отсюда неизбежный для такой замкнутой системы логический круг в определениях понятий, взаимосвязь которых и образует теоретическую модель описываемого механизма.

Знак – это то, что имеет фиксированное значение.

Иметь фиксированное значение – значит быть систематически связанным с определенной схемой осмысления.

Схема осмысления знака (сигнификат) – воспроизводимый способ его соотнесения с определенным классом референтов.

Класс референтов данного знака – класс объектов, действительных или воображаемых, обладающих признаками, позволяющими соотносить их с данным знаком тем способом, который зафиксирован схемой его осмысления.

Референт знака – любой объект, соотнесенный с ним в соответствии со схемой осмысления данного знака.

Актуализация схемы осмысления знака – ее использование в конкретных актах соотнесения знака с классом референтов при построении смысловой конструкции.

Смысловая конструкция (смысл) – результат актуализации схемы осмысления знака, построенный с учетом заданного этой схемой способа соотнесения знака с референтом.

Значение знака – те элементы и структуры в смысловой конструкции, которые построены в точном соответствии со схемой осмысления знака.

Значение знака – это унифицированный смысл.

Смысл знака – это конкретизированное значение.

Смысловая конструкция может содержать, помимо значения, элементы и структуры, детерминированные чем-то иным, чем схема осмысления знака: ситуацией его употребления, контекстом, актуализацией непрямого, коннотативного, значения и т. п.

Актуализация схемы осмысления знака может быть первичной или вторичной.

Первичная актуализация схемы осмысления знака – это образование смысловой конструкции (конструирование смысла), связанное с актом выражения.

Вторичная актуализация схемы осмысления знака – это воспроизведение смысловой конструкции (реконструкция смысла), связанное с актом интерпретации.

Выражением смысла называется актуализация схемы осмысления знака, соотнесенная с актуализацией схемы его формирования в соответствии с определенной нормой.

Схема формирования знака (сигнификант) – фиксированный набор признаков (свойств и отношений), в соответствии с которым производится проектирование, воплощение и идентификация знака.

Проектирование знака – актуализация сигнификанта как схемы, в соответствии с которой должно состояться воплощение знака.

Воплощение знака – преобразование некоторого субстрата, в результате которого создается или помещается в определенную позицию уже готовый знак-экземпляр.

Знак-экземпляр – «тело знака», материальный объект, имеющий признаки (свойства и отношения), фиксируемые сигнификантом как схемой формирования знака.

Знак-экземпляр может быть неоднократно репродуцирован в том же или в другом субстрате. Репродуцирование тела знака может быть механическим и обходиться без актуализации сигнификанта.

Репродуцированные знаки-экземпляры могут быть идентифицированы как воплощения одного и того же знака-образца, если в них обнаруживаются признаки, фиксированные в сигнификанте.

Идентификация знака – актуализация сигнификанта как схемы, в соответствии с которой производится фиксация заданных ею признаков в некотором материальном объекте и признание последнего как экземпляра определенного знака.

Проектирование и идентификация знака в соответствии со схемой его образования называются, соответственно, первичной и вторичной актуализацией сигнификанта.

Результат первичной актуализации сигнификанта называется планом знака.

Результат вторичной актуализации сигнификанта называется образом знака.

Интерпретацией знака называется вторичная актуализация схемы осмысления знака, то есть – его сигнификата.

Непосредственный результат интерпретации знака-экземпляра – его отнесение к референту с помощью вторичной актуализации сигнификата.

Опосредованный результат интерпретации знака-экземпляра – установление между ним и референтом отношения референции.

Отношение референции – отношение между знаком-экземпляром (телом знака) и его референтом, установленное при интерпретации в соответствии с системной нормой связи между сигнификантом и сигнификатом.

Системная (заданная семиотической системой) норма связи между стигнификантом и сигнификатом называется отношением сигнификации.

Отношение между первичной актуализацией сигнификата и первичной актуализацией сигнификанта называется отношением выражения.

Отношение между вторичной актуализацией сигнификанта и вторичной актуализацией сигнификата называется отношением интерпретации.

Отношения референции, сигнификации, выражения и интерпретации называются семантическими.

Тело знака, его план, его образ и сигнификант, с которым они все соотнесены, образуют план выражения знака.

Референт знака, первичное и вторичное осмысление знака и сигнификат, с которым они все соотнесены, образуют план содержания знака.

Планы выражения и содержания единичных знаков способны включаться в одноименные планы более сложных знаковых конструкций, участвующих в процессах знаковой связи.

Знаковая связь – связь между выражаемым и интерпретируемым смыслами (как результатами первичной и вторичной актуализации сигнификата), осуществляемая через механизм знаковой связи.

Механизм знаковой связи – система семантических отношений между компонентами плана выражения и плана содержания знака.

Иначе говоря, механизм знаковой связи – это опосредованная нормами сигнификации цепь связей между первичными актуализациями сигнификата и сигнификанта в акте выражения и вторичными их актуализациями в акте интерпретации.

Знак (экземпляр) – все, что способно выполнять коммуникативные и репрезентативные функции с помощью механизма знаковой связи.

Иными словами, знак – это то, что вступает в отношение референции к некоторому объекту (референту), благодаря отношениям выражения и интерпретации, согласованным с отношением сигнификации.

III. Пространственный семиозис

Пространственный семиозис и время[80]80
  Опубликовано в сб.: Научные чтения–2004. Материалы конференции 6–17 декабря 2004 г. Санкт-Петербург / Приложение к журналу «Язык и речевая деятельность» (т. 6). СПб.: Филол. факультет СПбГУ, 2005: 253–259. Доклад впервые представлен на VIII семиотическом конгрессе в Лионе: Spatial Semiosis and Time // Signs of the World. Interculturality & Globalization. VIII Congress of International Association of Semiotic Studies. Lyon. July 7th–12th 2004. Program & Abstracts. Lyon, 2004: 402–403.


[Закрыть]

Между пространственным и временным семиозисом имеются существенные различия, связанные с их разным отношением ко времени. Прояснение этих различий принципиально важно для формирующейся семиологии пространства и ее притязаний на место особой ветви теории знаков. Пространственный семиозис строится как такой процесс информационной связи, в котором план выражения носителей сообщения создается конфигурациями сосуществующих друг подле друга пространственных форм. Их временные отношения не рассматриваются как значимые – в отличие от временного семиозиса, в котором порядок чередования появляющихся и тут же исчезающих знаков наделен значением. В своем «чистом» виде пространственный семиозис имеет место лишь тогда, когда пространственными отношениями выражены все значения как в области денотации, так и в области коннотации. Если это условие не выдерживается, и временным отношениям так же придается значение, можно говорить уже о разных типах смешанного пространственно-временного семиозиса.

Эти различия касаются именно семиотической формы выражения, которая задается соответствующими кодами: пространственными, временными, пространственно-временными и их сочетаниями. Пространственные коды можно рассматривать как системы норм, в соответствии с которыми производится семиотизация пространства – то есть организация и интерпретация значимых пространственных отношений. В соответствии с этими нормами конструируются и реконструируются пространственные тексты, отличимые от своих телесных носителей тем, что не содержат отношений, не предусмотренных пространственными кодами. Последние регламентируют процесс передачи сообщений таким образом, что временные отношения, имеющиеся в этом процессе, перестают что-либо значить, поскольку остаются вне текстов, образуемых средствами одних лишь этих кодов. Точно так же во временном семиозисе есть, но ничего не значат, отношения пространственного сосуществования.

Со стороны же субстанции выражения принципиальных отличий между пространственным и временным семиозисом как раз нет, поскольку в обоих случаях имеет место процесс коммуникации между отправителем и приемником с помощью телесного посредника, для которого и пространство, и время остаются неотъемлемыми атрибутами.

Основания для выделения пространственного семиозиса, поэтому, не физические и не психические, а именно семиотические. К нему относятся способы выражения смыслов с помощью таких носителей, в которых пространственные отношения не просто присутствуют и воспринимаются, но также по определенному принципу отбираются и осмысляются в соответствии с теми значениями, которыми они наделены в системе того или иного пространственного кода.

Отличия пространственного семиозиса от временного сказываются, прежде всего, на структурных и функциональных особенностях текстов. Пространственные носители значений, обращенные преимущественно к зрительному восприятию, позволяют выстраивать отношения между значимыми единицами в структуры иных типов, чем цепи следующих друг за другом сигналов, обращенных преимущественно к слуху (см.: Якобсон 1972). Пространственные структуры могут принципиально отличаться от временных своими семиотопологическими качествами: неодномерностью, обратимостью, типами симметрии и асимметрии (см.: Tchertov 2000; см. также ниже: «Пространственные тексты…»). Вариации этих качеств позволяют синтаксическим структурам в неодномерном семиотизированном пространстве быть более разнообразными и сложными, чем структуры, вписанные в линейный порядок времени.

Однако, во-первых, время, выведенное в пространственных текстах за пределы семиотической «формы» их плана выражения, остается, в его физической и психической «субстанции», сказываясь на пространственном семиозисе как коммуникативном процессе. Во-вторых, пространственный семиозис вырабатывает специальные средства репрезентации времени в плане содержания.

Специфика пространственного семиозиса состоит не в том, что он существует вне времени, а в том, что его бытие во времени иначе организовано. В случае временного семиозиса из самой его природы следует, что передача и получение сообщений должны быть синхронизированы, поскольку вне времени своего воспроизведения последовательность значимых единиц для восприятия недоступна. Поэтому во временном семиозисе отправитель сообщения всегда соприсутствует с его получателем в общем акте коммуникации – хотя бы виртуально, через воспроизведенный голос или изображение. Для пространственного семиозиса характерна иная временная структура. Поскольку в нем время не включается в текстообразующие отношения, складываются условия, допускающие его осуществление как диахронного процесса, где коммуникация распадается на два разновременных акта: создание и «чтение» пространственного текста.

Разделенность этих актов во времени позволяет им, во-первых, иметь разную продолжительность, когда акт создания текста может занимать долгие годы и даже эпохи (как, например, строительство Кёльнского собора), а акт его восприятия и осмысления быть несопоставимо кратким. Во-вторых, акты создания и получения пространственного сообщения могут быть значительно разнесены между собой во времени, что делает возможной связь не только современников, но и людей, принадлежащих разным поколениям и историческим периодам. Сообщения, воплотившиеся в устойчивом пространственном носителе, способны надолго переживать своих создателей и потому естественно «выпадают» из контекстов, в которых они создавались.

Из особенностей структуры коммуникативного акта в пространственном семиозисе проистекают и существенные отличия его функций, имеющие самое серьезное культурологическое значение. Способность пространственного семиозиса надолго сохранять информацию и переносить ее «на дальние дистанции» во времени открывает иные способы сохранения культурной памяти, чем те, которые дает передача сообщений в синхронизированных контактах их отправителей и получателей. Архитектурные сооружения и формы предметов запечатлевают следы деятельности прошлых поколений, давая потомкам доступ к непосредственным ее результатам и материал для археологических реконструкций. Точно так же сохранение во времени письменных текстов позволяет пронести через эпохи «букву» и на этой основе воспроизводить «дух» их создателей, открывая возможность для истории как знания о прошлом, отделимого от устного предания и опирающегося на письменные документы. Письменность как особая форма пространственного семиозиса делает возможным и появление литературы, уводящей тексты индивидуальных авторов из-под характерной для фольклора «цензуры коллектива», который передает следующим поколениям только то, что был готов принять и усвоить (см.: Богатырев, Якобсон 1971).

Разумеется, и письменные тексты не избавлены от препятствий для их сохранения и распространения: написанная книга может быть переписана с ошибками или сознательно уничтожена, Александрийская библиотека может сгореть и т. п. Но именно подобные примеры показывают, какой ущерб культурной памяти может нанести несохранение пространственной формы письменных текстов.

Введение пространственного текста в новые исторические контексты, где они наделяются новыми смыслами, сопровождается не только сменой участников коммуникации, но изменением и тех кодов, с помощью которых этот текст интерпретируется, и нередко – ментальности получателей пространственного сообщения. В такой ситуации отдельные коммуникативные акты и исторические преобразования семиотических систем оказываются сопоставимы друг с другом по времени, что затрудняет для пространственного семиозиса само различение синхронии и диахронии, функционирования и эволюционных изменений.

Неравномерность исторической эволюции пространственных кодов делает неизбежным смещение смысловых акцентов и изменение способов интерпретации, особенно тех пространственных текстов, которые имеют сложную семиотическую и риторическую структуру и предполагают осмысление с помощью сразу нескольких семиотических систем. Такими полисистемными текстами являются, в частности, произведения искусства. С этой точки зрения вся история искусства и художественной культуры может быть рассмотрена не только как история освоения визуально-пространственных кодов художниками, но и как история изменения соотношений между этими кодами в зрительском восприятии (ср.: Wallis 1970).

Все это относится, однако, лишь к внешним аспектам функционирования и исторического бытия пространственного семиозиса во времени. Однако для пространственного семиозиса существенны еще и аспекты бытия времени в нем самом.

Об отображении времени в пространственном семиозисе можно говорить, по крайне мере, в двух аспектах: как о семиотических средствах презентации плана выражения пространственных текстов во времени и как о средствах репрезентации времени в их плане содержания.

Средства презентации во времени предусматриваются, во всяком случае, для таких пространственных текстов, которые строятся и интерпретируются с помощью кодов, соотносящих их с текстами, организованными темпорально. Наиболее яркий пример здесь – алфавитное письмо, специально созданное для перевода в пространственную форму текстов вербального языка, «весь механизм» которого ориентирован на развертывание во времени последовательности звучащих знаков (Соссюр 1977: 103). В «Курсе…» Соссюра содержатся утверждения о том, что «язык и письмо суть две различные системы знаков», что «фонетическая» система письма, стремится «воспроизвести звуковую цепочку, представляющую слово», а также полемика с теми лингвистами, которые недостаточно ясно отличают язык от его алфавита (Там же: 62–64).

Все это хорошо согласуется с той картиной соотношений между письмом и вербальным языком, которая рисуется с позиций семиологии пространства. С этих позиций правила алфавитного письма предстают как способы семиотизации пространства, которые выделяют в нем одно значимое измерение и задают ему направленность, что приближает семиотопологическую структуру письменного текста к структуре речи – линейной и необратимой. Буквы как знаки этого пространственного кода имеют своими значениями не понятия (как в случае идеографии), а фонемы и их последовательности, то есть единицы плана выражения вербального языка. Соответственно, пространственные отношения (например, «левее – правее») между буквами как единицами плана выражения алфавитного письма, соотнесены с временными отношениями «раньше – позже» между фонемами, которые в системе этого пространственного кода оказываются уже единицами его плана содержания. При том, что собственное время отсутствует в плане выражения письменного, как и всякого иного, пространственного текста, соотношение с внутренним временем устных текстов оказывается встроенным в форму содержания алфавитного письма как особого пространственного кода, который организует проекцию временного порядка на пространство.

Принадлежность письма и вербального языка двум разным типам семиозиса – пространственному и временному – делает возможным такой их синтез, при котором пространственное кодирование позволяет сохранять и распространять условия для воспроизведения временной формы выражения в речи.

Однако как раз приближение структуры письменных текстов к структуре устных и тесная соотнесенность алфавитного письма с процессами конструирования и реконструирования речевых потоков во времени делают его кодом, наименее характерным для пространственного семиозиса, и ставят в особое положение среди других пространственных кодов, столь прямо не связанных с задачей перевода временных носителей значений в пространственные. Презентация во времени других типов пространственных текстов семиотически организуется иначе и не требует такого последовательного соотнесения значимых единиц, упорядоченных в пространстве, с рядами единиц, линейно упорядоченных во времени. Например, семиотическая организация картины или архитектурного сооружения более связана со спецификой зрительного восприятия, которое по своей природе настроено на охват соотношений между сосуществующими в пространстве объектами именно в виде целостной картины. Такие пространственные тексты, в отличие от письменных, не служат записью упорядоченных во времени речевых сообщений, и их принципиально нельзя свести к линейной последовательности знаков.

Правда, восприятие картины может быть сопоставлено с чтением как упорядоченный во времени процесс, направляемый специальными художественными средствами (см.: Флоренский 1993б: 230–231). Но даже в письменной записи речи или в нотной записи мелодии последовательностью восприятия во времени управляет их пространственная организация, что и позволяет относить их к пространственному семиозису. Тем более, способность картины «притягивать» взгляд вначале к каким-то одним местам, «пряча» от него какие-то другие и направляя ход своего восприятия, не уводит ее из сферы пространственного семиозиса и не превращает в произведение временного искусства. Ведь сама последовательность ее созерцания организуется пространственными отношениями между видимыми элементами – структурой линий, системой цветовых контрастов, нюансов и т. п. Об организации такого «картинного» восприятия во времени точнее говорить не как о выстраивании всего видимого в линейный ряд, а как о последовательном переходе от одного пространственного «слоя» изображения к другому, который отличается от первого своими масштабами, силой контрастов, принадлежностью к разным планам или другими особенностями.

Наряду со средствами презентации плана выражения пространственных текстов во времени, в пространственном семиозисе развиваются средства репрезентации времени уже в плане содержания. Эти средства позволяют «показывать» время и как порядок отношений между отдельными моментами, и как длительность непрерывного процесса, представлять его в разных модусах: в прошлом, настоящем или будущем, в отдельных событиях или в целом – как феномен, с которым человек связывает свои особые смыслы. Средствами пространственного семиозиса могут быть выражены разнообразные представления о времени и способы его понимания, складывающиеся в мифологии, в научных и философских концепциях или в обыденном сознании.

Репрезентация времени в пространстве приобретает разные семиотические формы и опирается на различные способы соотнесения пространственного «означающего» с временным «означаемым». Запечатление прошлого в настоящем и сохранение настоящего в будущем отчасти происходит непроизвольно, в силу одних лишь природных законов, как, например, след от катившегося колеса остается пространственной разверткой его движения. К подобным «естественным знакам» (которые допускает традиция, идущая от Августина) культура добавляет искусственные способы запечатления времени в пространственных формах: сознательно вводимые индексы прошедших событий, сигналы предстоящих действий, пространственные знаки или символы конкретных процессов и времени вообще (колесо, спираль и т. п.).

Символическое представление времени или его периодов в одних случаях строится на основе метонимии, когда придается общий смысл деталям, присущим определенным периодам, и, например, дорическая колонна делается символом античности, а стрельчатая арка – средневековья. В других случаях оно опирается также и на некоторую пространственно-временную метафору – такую, как течение воды, осыпание песка, механическое вращение колес и т. п. Каждая такая метафора времени может иметь не только мифологическое или художественное, но и техническое воплощение и проявиться, например, в пространственной форме часов: водяных, песочных или механических. Те же формы часов правомерно рассматривать и как пространственные модели времени, репрезентирующие представления о нем, характерные для целой исторической эпохи (см. ниже: «Часы как пространственная модель времени»). Вместе с тем в каждой из этих форм используется общий для них способ индексации временного порядка с помощью пространственного – тот же принцип их взаимной проекции, что и в случае письменных текстов.

Подобная проекция пространственного и временного порядков обнаруживается и в других случаях их соотнесения, особенно, когда необходимо «превратить пространство изображения во время рассказа» (Лихачев 1979: 37) или произвести обратную операцию. Она присутствует и в изображении эпизодов похода на колонне Траяна, и в последовательности евангельских сцен в мозаиках Равенны, и в порядке расположения иконописных клейм на иконах или миниатюр в средневековых рукописях – вплоть до серий изображений, соответствующих стадиям рассказа в современных комиксах.

В пространстве изображения можно репрезентировать не только временные порядки и отношения между дискретными моментами, но и длительность непрерывно протекающих изменений. Семиотической формой такого соотнесения будет уже не проекция, а концентрация в одном эпизоде разновременных событий – как, например, в изображениях «летящего галопа» бегущей лошади, где совмещены сразу несколько стадий реального движения (см., наприм.: Волков 1977: 134–139).

Пространственные формы способны репрезентировать отдельные моменты времени, «вынося» следы прошедших событий из его «потока» и запечатлевая их в какой-то более устойчивой субстанции. Таким запечатлением являются, например, портретные изображения давно ушедших людей – от египетских и римских посмертных масок до современных фотографий. Всякое пространственное изображение так или иначе «выводит» видимый облик изображаемого из уносящего его потока изменений, хотя может делать это по-разному, воспроизводя его общую «идею», его типичное состояние или выхватывая случайный момент его движения.

Такое же запечатление в пространстве ушедших в прошлое событий и времени, которому они принадлежали, производится и средствами архитектуры. Не только могильная плита («сема») или памятник определенного события, но и вообще архитектурные сооружения, которым удается пронести через время стилистику иных эпох, хотя бы в виде руин, способны доносить следы прошедшего до настоящего и будущего. Стилизация и историзм сознательно репродуцируют эти следы, устанавливая смысловую связь с прошлым уже со стороны настоящего.

Запечатлевая прошлое, архитектурные формы соотнесены также с будущим. По крайней мере все их элементы, значимые в системе предметно-функционального кода, служат и сигналами, которые направляют предстоящие действия: открытые двери побуждают войти, ступени лестницы – подняться и т. п. Архитектурные формы способны репрезентировать даже ход времени вообще, трактуя его то как регулярное возвращение к тому же самому (Стоунхендж), то как необратимое спиралевидное развитие («Башня III Интернационала» В. Татлина).

Вслед за М. Бахтиным, писавшим о формах хронотопа в романе (Бахтин 1975), можно думать и о формах хронотопа в произведениях пространственных искусств: в картине, в скульптуре, в архитектурных сооружениях. Однако в каждом из этих случаев имеет место не просто единство пространства и времени, но, с одной стороны – определенный семиотический способ выражения времени в пространственных формах, а с другой – определенный аспект темпоральной семантики, представляемый этими средствами.

Если в речи или музыке план выражения строится как последовательность знаков во времени, а пространство репрезентируется в плане содержания, то в пространственном семиозисе, уже наоборот, пространственными отношениями строится план выражения, а в плане содержания может быть репрезентировано время. Прояснение способов репрезентации времени в пространственных текстах, так же как и способов презентации этих текстов во времени, становится возможным при том условии, что осознается различие пространственного и временного семиозиса, и общая констатация «пространственно-временного единства» сменяется анализом тех семиотических средств, с помощью которых оно достигается.