Текст книги "Лебединая песня ГКЧП"

Я еще находился в ФРГ, а мои коллеги в ТАСС снимали с ленты поступавшие оттуда сообщения. Вот одно из них:

«БОНН. 11 октября. Корреспондент агентства ДПА Норберт Клашка передает из Мюнхена:

То, о чем говорит приветливый седоволосый деятель из Советского Союза, генеральный директор московского информационного агентства ТАСС, привлекает к себе внимание не только в этой метрополии на реке Изар, но и далеко за ее пределами. На третьих мюнхенских Днях средств массовой информации, одной из ставших модными арен для самовыражения, Кравченко невольно стал «звездой» средств массовой информации. За два дня он дает по меньшей мере дюжину интервью, терпеливо отвечает на повторяющиеся вопросы.

То, о чем он говорит, было бы невозможно представить себе еще несколько лет назад. Такую возможность дали перестройка и гласность. Он без обиняков признает, что информационное агентство ТАСС, основанное Сталиным в 1925 году, в прошлом давало нередко неправдивую и неполную информацию. Имела место «пропаганда успехов». Парадные реляции создавали впечатление о якобы достигнутых успехах в производстве, заявил Кравченко, при этом резкую критику в адрес когда-то жестко руководимой государственной журналистики, произнесенную вполне официальным тоном, он сдобрил шуткой, которую частенько повторяют советские граждане: «Чтобы выполнить продовольственную программу, достаточно подключить холодильник к телевизору».

После «возрождения» советской журналистики сейчас обо всем сообщают объективно. Средства массовой информации, как утверждает 51-летний руководитель агентства ТАСС, это движитель перестройки. Между тем этот заядлый шахматист и президент Федерации хоккея СССР вполне сознает опасности, нависшие над революцией Михаила Горбачева: это серьезные экономические проблемы и еще более опасные национальные конфликты.

Кравченко прибегает к определенной дипломатической сдержанности, когда ему задают вопросы о ГДР, а это происходит постоянно. «Я могу лишь предполагать, что у журналистов ГДР имеется иное представление об этих событиях», – так комментирует Кравченко безапелляционные сообщения средств массовой информации ГДР, которые ищут вину в кризисе, происходящем в их собственной стране, исключительно в Федеративной Республике. ТАСС, по его словам, сообщал обо всех событиях, происходящих в ГДР. Политика гласности, констатирует этот ведущий советский журналист, коренным образом изменила прежнюю модель освещения международных событий.

Да, все так и было на самом деле. Было!

Глава XV
Политическая напряженность нарастает

XIX партийная конференция, принявшая резолюцию о гласности, послужила детонатором мощных процессов в партии, государстве, обществе. Один из новых поворотов демократизации – выборы народных депутатов СССР. Они проводились по очень сложной схеме. Но были, пожалуй, самыми демократичными. Ведь не только партия делегировала своих представителей в народные депутаты, но и профсоюзы, и творческие союзы, и ученые, и женские, и ветеранские организации. Да, при этом устанавливались квоты, но весь спектр народного представительства тогда обеспечивался.

Назову, к примеру, Союз журналистов СССР. Здесь нам отводилось только 120 мест от отечественной журналистики. Но посмотрите, как тщательно проводился отбор. Во всех республиканских, краевых и областных журналистских организациях выдвигали свои имена. Чаще всего назывались самые известные, самые талантливые имена. И потом уже на пленуме Союза журналистов был окончательно сформирован список десятки. Хотя на первом этапе было 96 кандидатов. К сожалению, отсеялись многие блистательные имена.

На последнем этапе оставшаяся десятка со своими программами отправилась для их представления в крупнейшие журналистские организации страны.

Я оказался, будучи генеральным директором ТАСС, в числе десятки и в дальнейшем стал народным депутатом СССР – пятым по набранным голосам.

В целом состав народных депутатов СССР оказался в чемто сенсационным. С огромным преимуществом от Москвы прошел Борис Ельцин. Он собрал 5 млн. 117 тысяч 745 голосов. Опальный политик получил доверие 90 процентов московских избирателей.

Но сенсации на этом не заканчивались. На лентах ТАСС, в информационных сообщениях телевидения назывались крайне неожиданные результаты. В десятках регионов секретари обкомов и крайкомов, крупные деятели потерпели неожиданное поражение. Провалились 14 командующих войсками округов. В Ленинграде из семи партийных руководителей не прошел ни один.

Еще перед съездом, а потом и на самом съезде сложилась мощная и очень влиятельная межрегиональная группа депутатов МДГ. Чтобы избежать внутренней конкуренции и вождизма, группа избрала сопредседателей. Ими были Юрий Афанасьев, Гавриил Попов, академик А. Сахаров, Б. Ельцин и эстонский профессор Виктор Пальм. Разумеется, неофициальным лидером группы был Борис Ельцин. В дальнейшем все они потихоньку сойдут с дистанции. Все – кроме Ельцина, у которого впереди – новый взлет.

Уже на первом – очень драматичном – заседании тон начнут задавать все эти персонажи. К счастью, мне тоже удалось прорваться на трибуну в первых рядах с критикой некоторых абсурдных предложений, выдвинутых Г. Поповым и Ю. Афанасьевым.

На съезде надо было создать четкий юридический регламент его работы, порядок формирования Верховного Совета СССР. Но страсти нагнетались на каждом заседании. Все требовали демократии и гласности. Порою безудержной, за что в первую очередь выступали представители так называемой академической группы ученых, которые своим лидером и знаменем, по сути, объявили Бориса Ельцина. А он все более жестко с позиций оппозиционера критиковал руководящие органы страны.

Возникли и острые национальные вопросы, которые чуть не погубили ход съезда, когда депутаты из Прибалтики потребовали официально осудить исторический пакт Молотов-Риббентроп. Создали даже специальную группу депутатов во главе с Александром Яковлевым, который явно симпатизировал прибалтам, добивавшимся в ближайшем будущем выхода прибалтийских республик из СССР. Депутаты услышали много тогда вымыслов, антисоветских выпадов, откровенных подтасовок фактов. В будущем они добьются своего – станут независимыми государствами и будут попирать многие святыни, преследовать антифашистов, перетаскивать, разрушать памятники русским освободителям, перекапывать могилы неизвестных солдат, их захоронения…

А начиналось всего-навсего с «тайного пакта Молотов – Риббентроп». Теперь мы знаем, чем это закончилось.

Острый эпизод возник при выборах депутатов Верховного Совета СССР. Сначала прокатили кандидатуру Ельцина, но потом ему свой мандат «подарил» омский прокурор Казанник, который прошел при голосовании в Верховный Совет. Последовали новые горячие речи, и Борис Ельцин получил мандат члена Верховного Совета народных депутатов в Совет Национальностей.

Все эти драматические перипетии политической борьбы нашли полное отражение в программах телевидения, сообщениях ТАСС – во всей нашей печати. Колоссальный интерес приковал к себе съезд представителей иностранной прессы.

Прямые трансляции телевидения занимали основное место не только в дневное, но даже в вечернее и ночное время. Вся страна жила этими событиями.

С самого начала работа Верховного Совета СССР его заседания оказались в центре внимания прессы и, конечно, телевидения. Трансляции о его заседаниях, новости, комментарии шли ежедневно. Сформировались две палаты: Совет Союза и Совет Национальностей. Избрали Президиум Верховного Совета, и его первым председателем стал Генеральный секретарь ЦК КПСС. Казалось бы, его позиции укрепились. А самому Верховному Совету тогда предоставили огромные полномочия. Ему полностью было подотчетно правительство. Решено было сформировать новое правительство. Его возглавил Николай Рыжков. Но кандидатуру каждого министра иногда часами обсуждали на заседаниях Верховного Совета.

И каждый раз каждую кандидатуру представлял лично Н. Рыжков.

Со временем стало ясно, что это уже не демократия, а ее «разгул», как шутили некоторые остряки. А Николай Иванович Рыжкова, вместо того чтобы решать неотложные правительственные вопросы, больше месяца провел на заседаниях Верховного Совета, отстаивая кандидатуры министров. Он однажды вскипел на очередном заседании и покинул зал.

Страна теряла управляемость. Депутатское самовластие, демонстрируя достижения демократии, уже стало помехой в экономическом развитии страны. Удивительное дело – многие депутаты, особенно члены Верховного Совета, первое время пытались непосредственно вмешиваться в работу министерств и ведомств, подменять их функции. Это вызвало уже противостояние законодательной и государственной власти, которое в ряде случаев привело к печальным последствиям.

Но были и очень верные шаги депутатского корпуса. Они прежде всего коснулись главного – пересмотра, совершенствования законодательной базы. И на этом направлении важную роль сыграли журналисты, когда в короткие относительно сроки был разработан «Закон о средствах массовой информации».

Мне тоже довелось быть одним из тех, кто внес ряд положений в этот закон, особенно касающихся международной части.

Но не все в первоначальном проекте было безукоризненным. И вот однажды на заседание Верховного Совета решили в окончательном варианте поставить закон о СМИ на утверждение. Мне в тот день с утра предстояло вылететь в Алма-Ату. Я уже сидел в самолете, когда перед самым вылетом в салоне прозвучал по радио голос стюардессы: «Леонид Петрович Кравченко, вас просят срочно пройти к телефону правительственной связи в депутатский зал».

Ничего не поделаешь, пришлось покинуть самолет. А когда я подошел к телефону, выяснилось, что меня ищет Михаил Горбачев и просил перезвонить ему. В разговоре выяснилось, что Горбачев настаивает на моем сегодняшнем выступлении в Верховном Совете при обсуждении проекта закона о СМИ. Ему не нравились некоторые формулировки проекта закона, и он попросил меня выступить с соответствующими поправками. Некоторые их моих поправок приняли. Но другие остались незыблемыми. В частности, статья о том, что каждый гражданин, достигший 18 лет может учредить свою газету. Как и Горбачев, я считал, что это чушь. Это потом подтвердило время. Такие газеты появлялись на свет божий, но часто их редакторами оказывались шизофреники.

В целом «Закон о средствах массовой информации» сыграл заметную роль как в развитии прессы, свободы слова, так и повышении их ответственности перед обществом.

Однако в погоне за гласностью и демократизацией произошла серьезная деформация самой демократии. Это встревожило многие умы, поскольку в стране явно подрывался авторитет правительства и государственного управления. Даже такой последовательный демократ в Политбюро, как Александр Яковлев, выступил однажды с серьезными предостережениями. А он в эти годы считался главным идеологом в партии.

Вот что писал тогда А. Яковлев:

«Чему учат четыре года перестройки? Проведен беспримерный по глубине, открытости и откровенности, по болезненности и мужеству анализ состояния общества.

В этом анализе доминировала критика, и это понятно. Ее острота – а она была настолько сильна, что напугала кое-кого у нас в стране, да и некоторых друзей за рубежом, – была своего рода компенсацией за долгие десятилетия молчания и восхитительного уклона. Критика стала одновременно и благом, и спасением, и расплатой.

Но с учетом накопленного социального опыта, всех последствий очистительной волны правомерен вопрос: а не произошло ли задержки на этом этапе? Не возникла ли новая инерция – подвергать сомнению все и нагнетать – вольно или невольно – социальный пессимизм, выгодный только антиперестроечным силам?

Не произошло ли непреднамеренного крена к сопротивлению, когда из всего арсенала перестройки – демократия, инициатива, ответственность, самостоятельность, открытость – взяло верх одно направление: критика?

К тому же сегодня уже не требующее гражданского мужества. Ныне нужно куда больше смелости, чтобы сказать доброе слово, и тем более – вершить перестройку делом.

Tут большой вопрос, сложный и неоднозначный, трудный для решения, трудный для политики.

Искусственно сдерживать критический настрой, гласность, острые и свободные дискуссии было бы не только бессмысленно, но и противоречило бы духу перестройки, демократическому обновлению общества.

Мы дорого, очень дорого во всех отношениях заплатили за десятилетия безгласия и немоты общественной мысли. Заплатили падением нравственности, авторитетом власти, хозяйственными просчетами и потерями, экологическими бедствиями. Критика пришла к нам с перестройкой, стала нормой жизни и останется ею и впредь. Принципиальная позиция КПСС на этот счет изложена ясно, твердо, определенно.

Нельзя не видеть и опасность своего рода социального мазохизма, которому, в конечном счете, безразлично, на чем спекулировать: на славословии или ниспровергательстве. Этому всеядному социальному явлению должен быть поставлен своеобразный нравственный заслон. Но, конечно, не административный. Им может и должно стать улучшение социальной обстановки; демократия, которая одна только и может регулировать меру добра и зла; воспитание рациональности, воспитание патриотической боли за ошибки и промахи, привычка не к словам, а к делу, к созиданию. Таким заслоном призвана стать и консолидация сил общества не на руинах, а на твердой почве непреходящего, подлинного, совершенного. На основе неизбежности идущих перемен. Верности ценностям, рождаемым перестройкой.

Искусственное нагнетание нигилизма предлагает тупиковое развитие, суживает духовные и практические горизонты человека. Верный признак критики творческой, созидательной, заинтересованной в деле, а не в позерстве – ее способностью раскрывать новые перспективы, делать доступными неведомые или невостребованные ранее резервы и возможности. Ее качество – служить той самой обратной связью, что дает жизнеспособность и энергию общественному организму, а не лишает его нравственных и жизненных сил».

В России, несмотря на такого рода предостережения, демократия все больше воспринималась многими влиятельными силами как вседозволенность. В этом хоре негативную роль сыграли и многие журналисты, писатели, поспешившие причислить себя к рангу «непоколебимых» демократов. В газетах, литературно-художественных журналах, в теле-и радиопрограммах продолжали разоблачения сталинских репрессий, все больше нападали на государственный аппарат как некий символ «злой антинародной воли». И это в то время, когда именно в государственном аппарате возникла растерянность. Используя гражданский инстинкт свободы, настороженность общественного мнения к сильному государству, СМИ вселяли в людей нигилизм, отрицание всякой твердой руки, без чего невозможно управлять большим государством.

На этом фоне прозвучал призыв Николая Рыжкова: «Сегодня при сильном законодательном Верховном Совете СССР нужны как сильная исполнительная власть, так и сильное авторитетное правительство. Мы не должны забывать, что демократия – это не только расширение реальных прав, но и усиление ответственности, дисциплины».

В это время большое беспокойство стал проявлять и Михаил Горбачев. Его пугали уже звучавшие призывы к подрыву конституционности и правопорядка.

Между тем лозунгами демократизации, гласности, расширения прав и свобод человека все чаще пользовались разношерстные политические группы. Уже нередко брали верх те силы, которые сознательно хотели бы превратить демократию в распущенность, гласность – в право навешивать ярлыки, а права и свободы направить в русло с односторонним течением в сторону беззакония и вседозволенности. Насколько это опасно, я позднее в полной мере испытал на собственной судьбе.

Тем временем в экономике нарастал кризис, грозил коллапс. И поэтому стали поддерживать новые формы развития производственной демократии, которые оказались потом ошибочным увлечением.

Назову лишь два примера. Вдруг решили, что настоящая демократия – это избрание в коллективах предприятий директоров. Под лозунгом: «Работу директора – под контроль трудового коллектива» стали чаще избирать покладистых, готовых на любые компромиссы директоров. Их философия была проста: лишь бы удержаться на посту. Но пройдет еще два-три года – и станет ясно, что с такими директорами легко развалить предприятие. Ведь без дисциплины, без высокой требовательности к подчиненным успеха не добьешься.

Позже в одной из бесед Николай Иванович Рыжков признался мне: «Не могу простить себе двух крупных заблуждений. Первое – выборы директоров в коллективах. И второе – создание бесчисленного множества кооперативов, где прошли школу многочисленные мошенники, которые потом стали крупными фигурами в криминальном бизнесе и даже олигархами. Это было очень недальновидно с моей стороны».

За этими процессами пристально наблюдали в зарубежных странах. Я убеждался в этом на собственном опыте, поскольку часто находился в деловых поездках в зарубежных странах и заключал договоры о сотрудничестве с мировыми информационными агентствами – в Германии, Англии, Франции, Японии, США, Индии. Руководители агентств настороженно спрашивали меня: «Почему политическая перестройка в СССР не дает зримых плодов в экономике? Почему усиливаются кризисные явления?»

Особенно мучили меня этими вопросами в Мюнхене, куда я год спустя снова приехал по просьбе устроителей очередной встречи МАСС-МЕДИА в октябре 1990 года.

На этот раз у меня не просили заранее тезисы, но десятки газетных и телеинтервью – с утра до ночи. Но было и официальное выступление, которое вызвало ряд откликов в Германии и других странах.

Глава XVI
Зарубежные визиты, где меня встречали как «человека Горбачева»

Самое интересное, что, предоставляя мне слово в Мюнхене, ведущий дискуссии отрекомендовал меня как «человека Горбачева». Это очень повышало ко мне интерес, поскольку тут же возникли слухи, что я действительно прибыл в столицу Баварии как посланник советского лидера. Пришлось по возможности соответствовать этому рангу. Я начал так:

Организаторы нашего симпозиума подсказали мне хорошую идею: вернуться к тезисам моего же сообщения, сделанного здесь, в Мюнхене, ровно год тому назад, и попытаться критически оценить их в свете драматичных перемен, что произошли за это время в Советском Союзе, в Восточной Европе, во всем мире.

Говорят, история не любит очевидных решений, поскольку у нее гораздо больше воображения, чем у политологов.

События 12 месяцев, минувших после нашей встречи на симпозиуме «Дни массовой информации: Мюнхен-89», красноречиво подтверждают этот остроумный постулат итальянского политолога Арриго Леви, автора недавно вышедшей книги «Между Востоком и Западом». В самом деле, давайте зададим себе хотя бы один-единственный вопрос: кто из нас, участников прошлогодней встречи, мог бы предсказать, что всего лишь считаные дни оставались до падения Берлинской стены, которая, по тогдашним оценкам экспертов, должна была бы оставаться еще многие годы, если не десятки лет, символом разделенной Германии и разделенной Европы? И мог ли кто-либо из нас, участников прошлогоднего симпозиума, предсказать, что всего лишь через год с небольшим станут возможными обшегерманские парламентские выборы?

Вспоминается, как год назад западногерманский журналист задал мне в связи с 40-летием ГДР вопрос из разряда каверзных: почему, мол, Горбачев и советские средства массовой информации в эти дни не критикуют Хонекера за его противодействие курсу перестройки и гласности? Я позволил себе тогда ответить шуткой: не принято высказывать критические суждения на юбилеях и похоронах. Шутка была подхвачена, и, признаться я не ожидал, получив вскоре из ФРГ ряд копий корреспонденций из различных газет, где мои слова о юбилеях и похоронах будут вынесены в заголовки.

Год назад, выступая на симпозиуме в Мюнхене, я говорил, что перестройка и гласность, новое политическое мышление со всей остротой поставили перед всеми советскими средствами массовой информации проблему разрушения стереотипов, отказа от какого-либо упрощенчества в оценках. Я и сегодня готов подтвердить, что это для нас, журналистов, – задача первостепенной важности. К сожалению, решение ее не может быть неким единовременным актом. Можно сказать, что все мы: работники информационных агентств, телевидения, радио, прессы – лишь студенты в академии перестройки и гласности. Прожитый год также был для нас временем поисков и весьма напряженной учебы.

Рад сообщить, что по инициативе ТАСС сейчас готовится важный правительственный документ о демократических принципах развития службы информации. В условиях перестройки нам представляется важным исключить какую-либо монополизацию информационной службы той или иной партией, политическим движением или группировкой, обеспечить осуществление функций по сбору и распространению информации независимо от политических и общественных организаций в целях объективного и всестороннего освещения процессов, происходящих в СССР и за рубежом.

Как показывает анализ, официальные сообщения от имени правительства или его учреждений в общем информационном потоке ТАСС составляют весьма малую долю – не более 8—10 процентов всей информации. Но именно она создавала прежде, да признаться, и сейчас еще создает нам репутацию официозного и даже консервативного агентства, от которой мы, естественно, всячески стремимся избавиться. Мы поставили, в частности, перед правительством вопрос о том, что следует отказаться от «классических» сообщений типа «ТАСС уполномочен заявить». Во всяком случае, надо конкретно указывать, кем именно уполномочен.

Свою главную задачу мы видим в том, чтобы сделать лицо ТАСС подлинно демократичным, а это значит, что ТАСС должен стать не только и не столько голосом правительства, сколько голосом народа. Принципиально важно в этой связи, чтобы журналисты агентства высказывали свою личную точку зрения. Нам все еще приходится преодолевать сложившийся в прежние годы стереотип, когда любой материал, подготовленный в ТАСС, воспринимается у себя дома и за рубежом как сугубо официальный голос властей. Пожалуй, главная проблема сегодня состоит в том, чтобы снять психологические барьеры и освободиться от внутреннего цензора, который все еще сидит в нас. Строгая объективность, точное изложение фактов, а не тенденциозная политизация оценочных суждений – вот безусловное профессиональное требование к любой публикации агентства.

Мы должны молиться только одному богу – факту! Для нас были весьма поучительными уроки, связанные с освещением народного восстания против режима Чаушеску. Корреспонденты ТАСС, находясь в самой гуще событий и нередко под обстрелом агентов охранки диктатора, оперативно и точно сообщали обо всем, что видели, и на информацию ТАСС из Бухареста ссылались едва ли не все мировые и национальные агентства.

В те дни в Москве проходил съезд народных депутатов, и сообщения из Бухареста немедленно передавались для них по системе «ТелеТАСС» – на электронные экраны в Кремле. У экрана с информацией «ТелеТАСС» мне довелось тогда дать несколько интервью зарубежным коллегам, и каждый раз приходилось говорить о том, что переданные с места события сообщения – не есть некое «мнение Кремля», а как раз наоборот: на основе живых оперативных репортажей корреспондентов Кремль, а точнее сказать, народные избранники – депутаты – формируют свои оценки этого международного события.

Корреспонденты ТАСС, работавшие в Бухаресте, отказались от каких-либо политизированных, идеологизированных установок – писали о чрезвычайно драматичном обострении событий без какой-либо оглядки на то, как это может быть оценено, например, осторожными экспертами-дипломатами. Кстати, как рассказывал нам заведующий отделением ТАСС в Бухаресте Д. Дьяков, один из ответственных работников советского посольства в наиболее критический момент пытался давать ему советы! «Вы хоть думаете, что передаете в Москву?! А если покинувший Бухарест Чаушеску вдруг сможет через несколько часов вернуться с верными ему войсками?!».

Журналистика – не для тех, кто робок духом, ибо непременное требование к репортеру и комментатору, любому работнику средств массовой информации – бесстрашие перед фактом. В нашем динамично меняющемся мире часто возникают ситуации, когда то или иное событие ломает устоявшиеся, весьма привычные, столь «удобные» стереотипы, политические и идеологические концепции. И тут требуется, если хотите, своего рода мужество: встретившись с «неудобным», упрямым фактом реальной жизни, «признать» его, а концепцию, которая вдруг оказывается на поверку всего лишь обветшалой догмой, решительно и бесповоротно отбросить.

Не только для политиков, но и для нас, журналистов, бурные события минувшего года в Восточной Европе, как, впрочем, и в некоторых других регионах мира, ставили зачастую чрезвычайно сложные задачи. После падения Берлинской стены, например, самой логикой захлестнувшего континент «девятого вала» политических потрясений были вынесены на повестку дня вопросы объединения Германии и строительства единого общеевропейского дома. Возникла совершенно новая динамика во всей системе отношений Запад – Восток. Она затронула очень чувствительные проблемы, породила не только надежды, но также страхи, сомнения и подозрения. Политологи ведут дискуссии о том, с какой скоростью помчится вперед поезд объединенной Германии, – не обгонит ли он поезд общеевропейский? И что произойдет в этом случае: не германизирует ли, как выразился один мой коллега, Германия Европу? Вы понимаете, что и в нашей стране далеко не однозначно воспринимаются ошеломляющие, стремительные перемены в Восточной Европе.

Организаторы нашего симпозиума просили меня высказать свое мнение о возможном развитии событий в нашей стране. Откликаясь на эту просьбу, я хотел бы прежде всего повторить один из тезисов моего прошлогоднего сообщения, ибо я и сегодня считаю судьбоносной проблемой для успеха всего дела перестройки взаимосвязь политической и экономической реформ в нашей стране. Пока остается в силе сказанное год назад: хотя достигнуты крупные успехи в демократизации жизни общества и расширении гласности, в области политической реформы пройден в кратчайшие сроки большой путь, на который в других условиях, вероятно, потребовались бы десятилетия, в сфере реформы экономической, к сожалению, серьезных перемен нет.

В одном из недавних номеров журнала «Шпигель» я обратил внимание на карикатуру, изображавшую нашего лидера в образе «доктора Горби», который говорит помощнице-санитарке: «Сообщите мне, когда состояние пациента изменится», и на постели больной – советская экономика – в виде… скелета. Не берусь судить об эстетических достоинствах карикатуры, но должен сказать, что, к счастью, если воспользоваться известной формулой, слухи о нашей смерти все же преувеличены. Хотя, спору нет, положение в экономике весьма тяжелое. Как известно из медицины, на пути к выздоровлению непременно приходится пройти через кризис, когда зачастую и впрямь больной находится на грани между жизнью и смертью.

Мы отдаем себе отчет в том, что дальнейшая пробуксовка в сфере экономической реформы может оказаться гибельной для всего дела перестройки. В условиях, когда авторитарно-бюрократическая система уходит в прошлое, а новая, демократическая система еще только рождается в муках и противоречиях, возникла опасная ситуация. Некоторые ораторы на чрезвычайном Съезде народных депутатов СССР охарактеризовали ее как вакуум и даже как паралич власти. Возможно, в этих оценках есть некоторое полемическое преувеличение, но суть проблемы, тем не менее, они выражают достаточно верно. Полагаю, что такого рода уникальной ситуации еще не было в мировой экономике: старые и новые формы хозяйствования, командные и экономические, столкнулись в ожесточенном противоборстве, взаимно ослабляя друг друга, приводя к глубокому кризису управленческих структур.

В свое время Гёте высказал глубокую мысль о том, что гораздо легче найти ошибку, нежели истину, ибо ошибка лежит на поверхности и ее замечают сразу, в то время как истина скрыта в глубине и не всякий сможет отыскать ее.

Что касается ошибок, увы, сделанных нами уже в ходе перестройки, то сегодня они достаточно очевидны. Как мне представляется, мы оказались просто неготовыми к столь стремительному развитию процессов демократизации и потому, не сумев управлять ими, допустили политическую дестабилизацию и дезинтеграцию власти. Весьма примечательный и во многом поучительный феномен сложных и противоречивых перестроечных процессов заключается в их и весьма животворном для общества, но вместе с тем и взрывоопасном развитии. Нарушились сложившиеся под жестким контролем прежней командно-административной системы хозяйственные связи между республиками и регионами. Чрезвычайно обострились межнациональные конфликты – на Кавказе, как вы знаете, дело дошло даже до вооруженных столкновений. Велика сумятица в умах людей, нарастает неудовлетворенность в ключевой – экономической сфере.

Сегодня мы подошли к судьбоносному рубежу осознания истины: без радикализации экономической реформы на основе перехода к полнокровным рыночным отношениям страна не сможет преодолеть столь глубокий кризис.

В последнее время в мировой прессе было немало публикаций о пакете чрезвычайных мер по переводу советской экономики на рыночную основу. Без преувеличения можем сказать, что они буквально выстраданы в ходе перестройки, когда приходилось, что называется, с кровью срывать пелену с глаз, расставаясь с шорами застарелых идеологических догм. Чего стоит одна только дискуссия о частной собственности, когда иные наши теоретики, страшась назвать вещи своими именами, упорно не желали признавать то, что давно было известно всему миру! Без каких-либо идеологических предубеждений мы идем сегодня и на сотрудничество с зарубежными партнерами – вплоть до создания предприятий, собственниками которых будут иностранные предприниматели. Полагаю, это открывает также огромные возможности и для расширения взаимовыгодного экономического сотрудничества между объединенной Германией и Советским Союзом. Думаю, что очень важно в полной мере использовать эти возможности уже при подготовке всеобъемлющего и основополагающего двустороннего договора между нашими странами, который, как договорились на встрече в Железноводске Гельмут Коль и М.С. Горбачев, будет охватывать все отрасли отношений – не только политические, но также вопросы взаимной безопасности, экономики, культуры, науки, техники…