Текст книги "Восток – дело близкое. Иерусалим – святое"

Триединство слова, дела и смысла
Вместо предисловия

 
Мчался он бурей, темной, крылатой,
Он заблудился в бездне времен…
Остановите, вагоновожатый,
Остановите сейчас вагон.
 

Н.Гумилев «Заблудившийся трамвай»

В каждом селении, как и в каждом Отечестве, есть свои мудрецы под стать пророкам. С одним из них мы столкнулись недалеко от Дамаска во время съемок документального фильма «По стопам пророков и апостолов». Само название этой деревни – Маалюля – в переводе с арамейского означает «Место вхождения». Оно ведет свою историю тоже со времен пророков. Что отличает Маалюлю от всех святых мест – это сами ее жители. Они живые носители «речевой святости» – одного из диалектов мертвого древнеарамейского языка. По сей день здесь не только на нем говорят, но и читают молитвы в местных христианских храмах. Как объяснил настоятель одного из них, на том же языке проповедовал и говорил сам Иисус Христос. В деревне уверены, что и патриарх всех пророков Авраам (Ибрагим) сначала жил в Дамаске (хотя родом был из Ура Халдейского в современном Ираке, а к концу жизни обосновался около Иерусалима в Хевроне). И говорил он тогда не на иврите, а на своем родном арамейском, как Иисус Христос. На земле мало кто теперь говорит на этом языке. А вот в Маалюле он по-прежнему живой. В этом здесь видят одно из доказательств того, что дух Авраама и Иисуса продолжает жить на этой земле. Если, по Евангелию, сначала было Слово от Бога, то это же Слово и осталось здесь в наследство от его Сына.

Участвуя в съемках фильма по библейскому сюжету, авторы стали свидетелями спора между двумя жителями деревни – христианином и мусульманином. Разрешить его попросили старосту деревни. Суть его сводилась к извечной проблеме – что было в начале, Слово или Дело? Христианин, ссылаясь на Библию, утверждал, что в начале было Слово. Мусульманин, исходя из ежедневно совершаемого им ритуала, доказывал, что в начале было все же Деяние или Дело. Ссылался он при этом на Коран и на собственный опыт. Прежде чем произносить молитву, он совершает омовение, становится на колени, бьет поклоны. Спор велся то на арабском, то на арамейском. Разрешил этот спор хозяин дома, где нас принимали, всего несколькими словами. Мы попросили их перевести поточнее. Оказывается, ответ был очень простым: в начале был Смысл. Оба спорщика быстро с этим согласились. Но у нас все же остались сомнения: в чем же все-таки смысл таких злых деяний, как бессмысленные убийства, называемые ныне террором? Об этом теперь здесь тоже много говорят и спорят.

Вечером обоих спорщиков мы встретили на шумном и веселом праздновании Дня Обретения Креста. Такие торжества в Маалюле устраиваются ежегодно дважды: 14 сентября – в День Обретения Креста Господня в Иерусалиме и 24 сентября – в День Святой Феклы (Теклы), первой ученицы и сподвижницы апостола Павла. Праздники эти традиционно отмечаются здесь совместно христианами и мусульманами. Впрочем, как и по соседству в Сейд-Найе; вместе их отмечают и во многих кварталах Дамаска.

В Маалюле настоятель монастыря Святого Сергия (одного из древнейших в мире) отец Виктор на нашу просьбу раскрыть смысл этих празднеств, объяснил, что Святая Фекла основала в Маалюле первый в христианском мире женский монастырь. Кстати, у моего сына, работавшего в Дамаске собкором «Литературной газеты», появился тогда на свет тоже сын Александр (вместо ожидаемой мною внучки). Настоятельница мать Пелагея пригласила окрестить и его, и нас в монастыре Святой Феклы. Так, почти экспромтом, все три поколения нашей семьи крестились в той самой Маалюле, где хранят верность не только пророкам трех религий, но и священному языку, где проповедуют в основе своей общую веру в Высокий Божий Замысел.

После обряда крещения нас пригласили в монастырскую трапезную. Там нас ожидали другие гости настоятельницы. В том числе – представитель местной Антиохийской патриархии. Он сказал, что принятие крещения в храмах Антиохийской церкви, освященных пребыванием в них первых апостолов, означает приобщение не просто к одной из христианских церквей, а к христианству в целом. В те времена, когда основывался этот монастырь, при апостолах Петре и Павле, христианство было единым. Да и местные мусульмане издавна считали себя последователями Ибрагима, патриарха всех пророков – Авраама. Его как евреи, так и арабы признают своим «отцом», общим прародителем иудаизма и ислама. «Так что вы сегодня, – заключил иерарх, – получив благословение здесь, в Маалюле, приобщились к общей древней вере. Здесь до сих пор люди хранят верность языку Авраама и Иисуса, а общаются между собой кто на арамейском, а кто – на арабском, родном языке пророка Мухаммеда».

Через несколько лет я невольно вспомнил эти напутственные слова перед Собором Парижской Богоматери. На его фронтоне среди всех пророков и апостолов первым изображен Авраам. Люди всех вероисповеданий со всего мира останавливались здесь в почтительном молчании. Подумалось мне тогда, что может наступить такой день, когда последователи разных религий и учений, разуверившись в самых разных «единствах» (пролетариев, евреев, мусульман, буддистов, ахмадийцев и др.) рано или поздно объединятся, убедившись, в конце концов, в едином для всех Великом и Высоком Замысле торжества Добра над Злом, Жизни над Смертью, Божественного Смысла над дьявольским умыслом…

Монастырь Святой Феклы с храмом, где мы приняли тогда крещение, расположился у входа в глубокое длинное ущелье, словно расколовшее высокую гору. За ней когда-то Фекла и скрылась от римских воинов-преследователей. Отмечаемый здесь праздник Обретения Креста связан с радостным событием, когда императрица Елена обнаружила в Иерусалиме Крест Господень в 325 году. Тогда эта благая весть передавалась в Константинополь с помощью костров на вершинах самых высоких гор по пути следования императрицы. Проезжала она и мимо Маалюли. В честь этого и повелось с тех пор разводить самый большой костер на горе, где стоит ныне женский монастырь, и озарять разноцветными огнями всю деревню. «Обретение Креста Господня, – пояснил отец Виктор, – празднуется сообща христианами и мусульманами как день торжества Жизни над Смертью, победы Добра над Злом…»

На обратном пути наш коллега-арабист Дмитрий Осипов, один из сценаристов фильма, задал вопрос. Если в начале был Смысл, то это слово может считаться синонимом понятия «Божий Замысел». Но тогда какой же замысел мог быть при свершении Каином первого братоубийства? Оно, по местной традиции, тоже было совершено недалеко от жилища Авраама под Дамаском на горе Касьюн в предгорьях Хермона…

Может быть, отсюда начал свой путь по белу свету затерявшийся в бездне времен современный Ноев ковчег, который, подобно гумилевскому «Заблудившемуся трамваю», не знает, куда он несется и где остановится…

В ту памятную для нас поездку осуществить телепроект до конца по разным причинам не удалось. С тех пор терроризм, шествуя по всему миру, вызвал уже «глобальную антитеррористическую войну». Теперь особенно остро встал давний, мучающий всех вопрос: есть ли у ее участников моральное право освящать терроризм какой-либо религией? Как можно выдавать его за «Замысел» или «Промысел Божий»? Если каинство является «дьявольским умыслом», то какой смысл было вести более 15 тысяч войн за почти шесть тысяч лет, как это считается по еврейскому календарю после сотворения мира?

Сравнительно недавно бывший президент США Ричард Никсон в своей книге «1999 – победа без войны» попытался подвести главный итог ушедшего столетия. Он назвал его самым кровавым в истории человечества: в 130 войнах погибло более 120 миллионов человек. «Это был, – приходит к заключению Никсон, – наихудший век в истории по числу убитых на войне, но и лучший по масштабам в мирное время прогресса». Увы, для Ближнего Востока ни конец прошлого, ни начало нового столетия не уменьшили масштабы разного вида убийств, особенно худшего из них – терроризма. По мнению Никсона, третья мировая война началась именно в этом регионе – еще до того, как 60 лет назад Черчилль провозгласил начало «холодной войны». Конца «самому длительному конфликту века» пока не видно. Тем более на Ближнем Востоке. Теперь он, по новой стратегической концепции Буша-младшего, в своих «расширенных» границах вплотную приблизился к южным рубежам России. Он охватил часть постсоветской Новой Евразии, а также Китая, Пакистана, Индии.

Как журналистам, в прошлом нам приходилось иметь доступ к той информации, которая ранее считалась закрытой. Иногда в целях пропаганды волей-неволей надо было выступать в роли трансляторов «информационных шумов», а не достоверной исторической информации. Не знаем, насколько достоверны воспоминания тех, кто был в Фултоне, когда в присутствии президента США Черчилль объявил о начале холодной войны. Именно провозглашенная после этого «доктрина Трумэна» применительно к Ближнему Востоку реализовала пожелание одного из американских сенаторов, который после выступления Черчилля заметил, что холодная война может быть кое-где и «погорячее». «Горячие точки» покрыли Ближний Восток – не только Святую землю Палестины, но и другие Библейские земли.

Большинство из них так и не остыло до сих пор. После распада блоковой системы «постхолодный мир» может стать «погорячее» «холодной войны». Практически с детского возраста в столкновениях принимают участие все новые поколения бойцов. Около шести конфликтов произошло за шесть десятилетий арабоизраильских войн (не считая десятка других военных кризисов). Пока они следовали один за другим, и в России, и на Ближнем Востоке сменилось несколько поколений лидеров. В начале 2006 года ушел из жизни эмир Кувейта Джабер, последний, наверное, из политических патриархов с кем приходилось мне (Л.М.) встречаться при жизни его отца шейха Ас-Сабаха. Со смертью правителей ОАЭ, Кувейта, президента Сирии Хафеза Асада, бессменного «Раиса» палестинцев Арафата и ухода с политической сцены Израиля генерала Шарона произошла полная ротация политических деятелей Ближнего Востока. Насколько новое поколение лидеров окажется способным разрешить конфликт без видимого пока конца – покажет время.

Войны на Библейских землях – это не совсем те «классические» войны, которые характеризуются на Западе как «продолжение политики иными, силовыми средствами». Они сами нередко становились продолжением незавершенных или прерванных войн, освященных той или иной религией. Возникавшие здесь «бури» вместе с «кризисными воронками» часто получали мощную подпитку с определенной этноконфессиональной окраской.

Религия выполняла роль и морального утешителя, и политического агитатора при «правовом» обосновании конфликтов. Такой ее роль и осталась поныне. В Израиле эту функцию взяла на себя появившаяся сто лет назад религиозно-политическая идеология сионизма. В арабском мире, где доминировала идеология арабского национализма, обоснование войны ныне взял на себя ислам. В некоторых странах политический ислам переплетался, как принято было считать, с антиимпериализмом «социалистической ориентации», называвшим себя и «арабским», и «исламским социализмом», а ныне – исламистским «авангардом антиглобализма».

С победой «исламской революции» в Иране ислам стал еще громче заявлять о себе и на международной арене. При этом каждая из авраамистических религий начинает претендовать на свою исключительность (и отсюда на свое исключительное право единолично владеть Святой землей и самим Иерусалимом). После «ничейного исхода» арабо-израильской войны в октябре 1973 года идеи радикального исламизма, религиозно-политического сионизма и американского евангелистского неоконсерватизма схлестнулись в глобальном противоборстве террора-антитеррора. Эпицентром этого противоборства становится теперь уже «расширенный» Большой Ближний Восток. Религия без ее гуманистической сердцевины превращается в одно из опаснейших оружий массового устрашения, которому Запад противопоставляет свои виды современного оружия массового поражения. Дело идет к тому, что такое противостояние террора-антитеррора может вылиться в самоубийственную глобальную войну «всех против всех». «Ядерный Армагеддон» превращается из образа Апокалипсиса Иоанна Богослова в реальную угрозу.

Бывшие великие и сверхдержавы (прежде всего США и Россия) действовали там за кулисами, а нередко и сами были участниками конфликтов на самом горячем раунде холодной войны. Теперь сами они стали не только партнерами в объявленной войне «международному терроризму», но и в разной степени – заложниками этого зловещего монстра. Таков главный итог противостояния, навязанного друг другу 60 лет назад. Вот почему вопрос о победителях и побежденных в холодной войне не имеет того однозначного ответа, какой не так давно любили искать публицисты и некоторые историки и политологи.

Ни мира, ни безопасности не обрело рожденное почти одновременно с холодной войной государство Израиль. Прокатившиеся по Святой земле и по соседству с ней войны, «джихады» и «интифады» не принесли никому уверенной победы. Они лишь периодически перемежались перемириями. А затем – «дурная бесконечность» новых бесплодных войн. Неурегулированные старые и новые конфликты в уже расширенных границах Большого Ближнего Востока можно рассматривать тоже не как «остаточную субстанцию», а как производное холодной войны.

История не просто возвращает события «на круги своя». Предыдущие войны велись под антиколониальными антиимпериалистическими лозунгами (сюда вписывалась борьба и «за ликвидацию последствий израильской агрессии», и за выживание и безопасность самого Израиля). Нынешний виток насилия сопровождается террором-антитеррором, как правило, под религиозными лозунгами. Да и само миротворчество на Библейских землях и вокруг них нередко осуществляется под эгидой ветхозаветного евангелизма. Все это и рождает тревогу по поводу возвращения Ближнего Востока (да и всего мира) в эпоху раннего средневековья и религиозных войн. Но как можно под это подвести современное международно-правовое (даже не моральное) оправдание? Где ускользающая грань между террором и антитеррором? Как провести границу между Добром и Злом?

На эти нелегкие, может быть, даже неприятные для некоторых верующих вопросы авторы пытались найти ответы. Хотелось подвести к ним и читателя.

Масштабы террористического «джихада» с привлечением шахидов-смертников (в будущем не исключено, что они могут становиться и живыми носителями оружия массового уничтожения) все более расширяются. Духовно-нравственная катастрофа стала такой же грозной, как техногенный Апокалипсис. Именно на Ближнем Востоке с его святынями холодная война при переходе в «постхолодный мир» может обернуться взрывом. Кризис вокруг Ирана на фоне продолжающейся иракской войны (а Израиль обладает оружием массового поражения!) делает еще более реальной угрозу «ядерного Армагеддона». Религия из божественного промысла и средства духовного роста человека превращается в свой антипод.

Москва после распада двухполярного блокового мира, как помнится, пыталась робко выступить с инициативой «деидеологизации политики в сфере международных отношений». Но в условиях глобального противостояния террора-антитеррора, освящаемого разными религиями, деполитизация самих религий и демифологизация политики в межцивилизационных отношениях остаются пока трудновыполнимыми задачами. Пока эту идею считают фантазией.

Содержащиеся в книге мемуарные отступления с краткими историческими экскурсами о конфликтах на Библейских землях подчинены единому замыслу. Авторам, людям православно-христианской культуры, посчастливилось приобщиться к духовным ценностям всех трех авраамических религий непосредственно на их святых местах. В последнее время к ним все чаще совершают паломничество не только «люди Книги», но и так называемые духовные туристы всех верований, равно как и атеисты. Духовное паломничество движимо не столько религиозными чувствами, сколько потребностью нравственного приобщения к святости и очищения от всех видов святотатств. Помимо Голгофы и пути к Гробу Господня в Иерусалиме, к таким местам можно отнести «могилу Авеля», достопримечательности Маалюли в окрестностях Дамаска, зикккураты Ура, стены Иерихона, камни Вавилона… К этим святыням тянутся верующие и неверующие из многих стран мира. Следуя по стопам пророков и апостолов, они стараются постигнуть тайны божественного промысла, но «грех Каина» по-прежнему остается с нами. Вряд ли современное каинство связано лишь с именем бен Ладена…

Под впечатлением посещения таких мест у нас и родился замысел этой книги. Авторы приглашают читателя мысленно совершить вместе с ними такое познавательное «духовное паломничество». Может, оно позволит глубже вникнуть в смысл библейских слов и сказаний. Пристальней взглянуть в грядущее завтра. Лучше осмыслить как Богом данную, так и живую историю, творимую современниками, которые часто не ведают, что творят…

Глава 1
К востоку и западу от Босфора

Приобщение к Востоку на Яузе

В мою пору Институт востоковедения РАН размещался в Сокольниках, почти на берегу Яузы. Посвящение в востоковеды в 1947 году бывших фронтовиков и демобилизованных, а также тех, кто так и не успел по разным причинам повоевать, запомнилось на всю жизнь. Среди поступивших в тот год немало было людей, за спиной которых остался фронт, и совсем юных, которым выпало тяжелое трудовое детство. Перед нами открывались двери не только в студенческую, но и совсем иную мирную жизнь. Впоследствии институт сначала был переименован в Институт восточных языков (ИВЯ), а потом в Институт стран Азии и Африки (ИСАА). Он-то и открыл путь приобщения к Востоку сначала моему сыну, а следом и моему внуку.

Нами, детьми «нежного возраста», надевшими еще до окончания войны курсантские погоны, весть об окончании Великой Отечественной войны была воспринята с двояким чувством. Разумеется, вместе со всеми мы радовались Победе. Но в глубине души мы были огорчены тем, что так и не успели внести в нее свою лепту. В первые ее месяцы мне довелось попадать и под бомбежки, и под обстрелы, пережить эвакуацию, даже беспризорничать. На всю жизнь запомнилось, как я с моим другом, а ныне известным писателем Александром Рекемчуком, назвавшим свою повесть о том времени «Нежный возраст», 9 мая 1945 года после долгого блуждания по улицам Москвы оказался на заполненной ликующими людьми Красной площади как раз к началу праздничного салюта. На наших плечах были узенькие курсантские погоны, какие носили тогда «спецы» военных школ. Девушки, принимая нас за настоящих вояк, не стесняясь, целовали нас, а ребята с криками «ура» подбрасывали в воздух. Никогда не забыть того чувства причастности к общенародной радости и приобщенности к свершавшемуся на наших глазах историческому событию – Великой Победе в самой Великой из отечественных войн.

Каждого из того поколения та война коснулась по-разному: одни лишились родных и близких, другие возвратились домой калеками. В общем, мало кого она обошла стороной. В то время, как мы надеялись на приближение победы социализма во всем мире, война опять начала надвигаться, но уже с востока. Шла гражданская война в Китае. На Ближнем Востоке разгоралась какая-то особая освободительная война. Не все студенты Московского института востоковедения понимали, кто в ней освобождался от империализма и колониализма – евреи или арабы. Но евреи, как нам казалось, были настроены более антиимпериалистически.

Наш институт находился на краю Сокольнического парка, где мы иногда прогуливали занятия. «Альма-матер» воспевалась в веселой студенческой песне на мотив известной тогда грузинской песни:

 
Он единственный в Союзе, на-ни-на-ни-на!
На реке стоит Яузе, на-ни-на-ни-на!
На Ростокинском проезде, на-ни-на-ни-на!
Хочешь – езди, хошь – не езди, деливодела!
 

В первый студенческий год все ездили на занятия довольно исправно, потому что пропускать их, особенно по восточному языку, было себе дороже: отстанешь – не догонишь. К тому же в столовой института можно было и подкормиться: закажешь пять первых блюд и получишь к каждой тарелке супа по 100 граммов хлеба.

Хорошо запомнились напутственные слова ректора института в актовом зале, заполненном первокурсниками. Студенток было среди нас раз-два и обчелся. Да они как-то затерялись в общей массе бывших демобилизованных воинов и студентов, закончивших школу с медалями (впрочем, и девушки были только медалистки). Но при штурме бастионов науки свободного времени для романов почти не оставалось, к тому же это и не поощрялось. Ректор, напомнив, что учеба каждого из нас обходится государству в десятки тысяч рублей, призывал к верности избранной специальности. Он призывал девушек с японского и индийского отделений не выходить замуж за студентов с арабского или турецкого. Если же те и другие не оправдают израсходованных на них государственных денег, то на следующий год девиц вообще в институт принимать не будут. Здесь было неясно, кому пригрозил ректор. Однако на следующем после нас курсе училась всего одна студентка, и то принятая по звонку сверху. Предупреждение, видно, не подействовало. От появления в стенах института смешанных пар, вступивших, к примеру, на последнем курсе в «индо-турецкий брак», конечно же, не по расчету, стали появляться внеплановые дети. Таким оказался и младший соавтор (С.М.) этой книги.

Запомнился первый урок турецкого языка (арабский мне пришлось осваивать несколько позже, факультативно). Первым делом преподаватель спросил каждого, что его подвигло к изучению турецкого. Когда очередь дошла до меня, я честно признался: любовь к поэзии Назыма Хикмета. С его стихами я познакомился, будучи еще курсантом военного училища, на одном из вечеров поэзии. Мой ответ заинтриговал преподавателя. Владимир Дмитриевич Араскин попросил, если я помню, что-нибудь прочитать наизусть. С пафосом я продекламировал вступление к поэме Хикмета «Пьер Лоти»:

 
Вот вам Восток европейских поэм и романов!
Тысячи книг, выходящих в течение минутного срока!
Но ни вчера, ни сегодня, ни поздно, ни рано
Не было, нет и не будет такого Востока!
 

– А каким видите вы Восток в будущем? – прервал мое страстное выступление преподаватель.

Вспомнив слова, которыми Хикмет завершал свою поэму, «восстающий Восток кровавым платком размахивает перед вами», обращенные к санкюлотам Европы, я, не задумываясь, выпалил:

– Конечно, красным!

Владимир Дмитриевич с улыбкой спросил:

– А какой сейчас у Турции государственный флаг?

– Красный с полумесяцем! – ответил я после небольшой паузы.

– А вы хотели бы заменить на нем Полумесяц на Серп и Молот? Но знайте, полумесяц на небе – это символ ислама, мусульманской веры, он по-своему роднит всех мусульман, а наш Серп и Молот – это символ верности учению марксизма-ленинизма. Он объединяет трудящихся всего мира, всех рабочих и крестьян. Заменить одно другим будет не так-то просто. Вам, помимо восточных языков, обязательно следует знать также религию стран Востока, если вы собираетесь с нею бороться. С этой целью и будет прочитан курс исламоведения. Придется овладевать и другими знаниями, а их немало. Одни пришли на Восток с Запада, а кое-что намного раньше пришло на Запад…

В то время мы не очень задумывались над словами нашего преподавателя о том, что союзу рабочих и крестьян может как-то противостоять союз других единоверцев или религиозных националистов.

Младшему из соавторов запомнились слова другого преподавателя арабского языка, который потом стал нашим коллегой-журналистом и пожизненным наставником. Своих студентов Игорь Владимирович Тимофеев предупреждал:

– Арабский язык – это море без дна и берегов. Дна никогда не достанете и берегов его тоже – без постижения арабской культуры и мира ислама. Дело это трудное. В нашей стране с большой долей мусульманского населения это совсем не просто.

Не все тогда это сознавали, но Тимофеев, как в воду глядел. То, что нас ожидало уже в начале 1990-х годов, даже смутно никому не виделось в начале 70-х, а тем более в конце 40-х годов. На собственном примере Игорь показывал, как надо постигать арабский мир. Он занимался наукой, литературой, журналистикой, писал книги, преподавал, будучи одним из лучших синхронистов Советского Союза, переводил на самом высоком уровне, прекрасно знал диалекты арабского языка, а также разбирался во всех тонкостях политики, экономики, религии, поэзии и даже бизнеса арабского мира. В каких бы ситуациях он ни оказывался, голос его неизменно оставался спокойным и негромким. Зато его слова, произнесенные по-русски, по-английски или по-арабски, всегда оказывались к месту, безукоризненными по своей форме и содержанию.

После окончания учебы связи нашей семьи с Ближним и Средним Востоком укрепились и умножились. Старший соавтор называет себя «ровесником ближневосточного конфликта», а младший принял у него журналистскую эстафету на Ближнем Востоке уже после Октябрьской войны 1973 года. Эта война («Рамадана» – для арабов и война «Судного дня» – для Израиля) открыла новую полосу войн «неведомого поколения». Они и стали прелюдией «глобальной антитеррористической войны». Тогда трудно было представить, что резонанс этого конфликта в виде «исламистского терроризма» докатится до Западной Европы, до Юга России и берегов Америки.

Еще до выхода на экраны кинофильма «Белое солнце пустыни» мы имели возможность убедиться, что Восток – дело не только тонкое, но и трудное. Для востоковедов познание Востока оказалось еще делом почти непостижимым. Помимо марксизма-ленинизма это была, пожалуй, единственно признаваемая междисциплинарная наука без конца и без края. В чем-то ей удавалось обходить создаваемые идеологией преграды. Может, поэтому востоковедение перед закрытием Московского института востоковедения в год моего окончания было причислено к буржуазной науке. Вскоре после победы революции в Китае наш институт по настоянию «братской компартии» стал с 1973 года называться Институтом стран Азии и Африки при Московском государственном университете. Но и после этого он оставался единственным многопрофильным институтом, где в программу обучения входило не изучение научного атеизма, а постижение глубин восточных религий. Для ближневосточников это было исламоведение. Однако родственные исламу религии – христианство и иудаизм – оставались по-прежнему «терра инкогнита». Они находились как бы в запретной зоне. Приходилось только догадываться о подлинных процессах в мире разных религий.

Все, что там происходило, относилось к антиколониальному или освободительному движению. Поэтому как неожиданный «сюрприз» была воспринята разразившаяся в 1947 году Палестинская война. Она никак не вписывалась в привычный формат антиколониальной войны, в которой сами освобождающиеся народы – палестинские арабы и евреи – стали убивать друг друга. Никто не мог предвидеть, что эта война выльется в самый длительный конфликт века на Ближнем Востоке. Тем более, никому на ум не приходило, что в новом столетии он может вылиться в глобальное противоборство террора-антитеррора.

В годы нашей подготовки, завершить которую предстояло уже на зарубежном Востоке, нам часто напоминали слова В.И. Ленина о том, что Восток – это «главный резерв мировой революции». Наш преподаватель Аракин часто любил говорить:

– На Востоке история измеряется не временем в десятилетиях и столетиях, а пожатиями рук тех людей, с которыми встречаешься. Многие из них эту историю делают.

В скором времени мне представилась возможность обменяться рукопожатием с одним из таких людей. Это был писатель Илья Эренбург. Само собой разумеется, тогда мы не знали о двойственном отношении к нему И.В. Сталина. Вождь усматривал в нем почему-то международного шпиона и человека, сочувствующего сионистам. Перед нами он предстал совсем иным. Незадолго до посещения нашего института Эренбург по поручению вождя подготовил статью для газеты «Правда» об отношении советских евреев к Израилю и сионизму. Разрешение «еврейского вопроса», говорилось в ней, зависит не от военных успехов евреев в Палестине, а от победы социализма над капитализмом. Поэтому все еврейские труженики связывают свою судьбу не с судьбой еврейского государства, а с социализмом. Они далеки от мистики сионистов и смотрят не столько на Ближний Восток, сколько в будущее, «на север – на Советский Союз, который идет впереди человечества к лучшему будущему». Так Эренбург постарался прояснить свое истинное отношение к сионизму. Но такое указующее предостережение не помешало многим советским евреям вскоре уехать в Израиль. Среди них оказался наш любимый преподаватель по политэкономии Энох Яковлевич Брегель, который покинул Советский Союз вслед за своим сыном. Перед отъездом он высказывал свою убежденность в том, что Израиль может стать «точкой опоры социализма на Ближнем Востоке». Вскоре туда же последовали некоторые наши бывшие фронтовики еврейской национальности.

Незадолго до нашей встречи с Эренбургом вышел наделавший много шума его роман «Буря». Он был посвящен недавно закончившейся Второй мировой войне в Европе. Эренбург, можно сказать, непосредственно соприкасался с ее историей от начала Первой мировой войны до окончания Второй мировой.

Мне, отвечавшему в Комитете комсомола за культмассовую работу в институте, поручили пригласить Эренбурга на читательскую конференцию. Нам хотелось узнать, что он думает о разразившейся новой буре на Ближнем Востоке. Уже тогда ближневосточная политика Москвы начала колебаться, как любили потом подшучивать, вместе с генеральной линией партии. Колебания эти ощущались повсеместно – в идейно-политической борьбе, в органах СМИ, во внешней политике. Отражалось это и на полях сражений Палестинской, а потом и всех последующих арабо-израильских войн. А в стенах нашего института сама учеба была настолько политизирована, что даже изучение восточных языков проходило в свете «гениального труда» И.В. Сталина «Марксизм и вопросы языкознания». Концы с концами при таком изучении не всегда сходились.

На первых порах Советский Союз в начавшейся борьбе сначала в ООН, а затем и на самой Святой земле поддерживал идею создания еврейского государства в Палестине. Очень быстро Москва отказалась от продвигаемого ею вначале проекта двухнационального арабо-еврейского государства. Уже позже стало известно, что одновременно Кремль строго секретно информировал советских представителей в ООН о своих подлинных намерениях в отношении создания еврейского государства. Оно рассматривалось как будущий, наиболее надежный оплот в борьбе против колониализма и империализма. Еще при жизни Сталина Москва, убедившись в переориентации Тель-Авива на Вашингтон, стала делать ставку на арабское освободительное движение в общей борьбе против империализма и сионизма.