Текст книги "Восток – дело близкое. Иерусалим – святое"

Смотрины в Стамбуле и несостоявшийся брак в багдаде

После потери Англией Суэца оплотом западной политики на всем Ближнем и Среднем Востоке стал Багдад. Там размещались все постоянно действующие органы пакта, в том числе его военный комитет. В Ираке, как и в других странах-участницах пакта, во время маневров и в случае «резкого обострения обстановки» могли приземляться и базироваться эскадрильи американских бомбардировщиков. В Ливане тем временем укреплялись позиции сторонников Насера. В этом Запад усматривал «коммунистическую угрозу» как в Ливане, так и в соседней Сирии, взявшей курс на объединение с Египтом. Интервенция против Ливана была предрешена, оставалось лишь назначить дату, а точнее, ее санкционировать. Начальник генштаба иракской армии уже заранее получил приказ направить две бригады в Иорданию и подготовить их для переброски в Ливан. Такова схема сценария, который начал постепенно осуществляться.

Летом 1957 года в Стамбуле мне довелось быть свидетелем пышных приготовлений к встрече молодого иракского монарха Фейсала. На следующее лето было намечено два важных события: открытие сессии Багдадского пакта и женитьба молодого короля на турецкой принцессе Фазиле, ведущей свою родословную, как утверждали стамбульские газеты, от османских султанов. Белоснежная королевская яхта, бросившая якорь в бухте Флорья на Босфоре, вечерами сияла разноцветными огнями. Оттуда доносилась музыка, а вокруг сновали катера и лодки, доставлявшие все необходимое для готовящегося бала. Турецкая печать предрекала, что предстоящее бракосочетание будет символизировать прочность военно-политического союза, окрещенного по месту его рождения Багдадским пактом, которому, как таинственно намекали некоторые турецкие журналисты, предстояло выдержать серьезное испытание. Прогнозы турецкой печати отчасти оказались пророческими. Это «серьезное испытание» Багдадский пакт не сумел выдержать, а намечавшийся брак не состоялся. Принцесса Фазиле и турецкие государственные деятели, выехавшие утром 14 июля на аэродром Ешилькей для встречи иракского монарха и его премьер-министра Нури Саида, так и не дождались высокопоставленных гостей.

Лишь к полудню стало известно, что короля Фейсала, его дяди, регента Абдул Иляха, и Нури Саида нет в живых, а Иракское Хашимитское королевство больше не существует. Багдадский пакт остался без Багдада.

Намеченная на 14–15 июля в Стамбуле сессия Багдадского пакта была отменена. Между тем именно ей надлежало установить точную дату вооруженного вторжения в Ливан, план которого уже детально обсуждал Нури Саид в Вашингтоне и Лондоне. На Западе не сомневались, что его утвердят без проволочек. У Вашингтона для этого имелись довольно действенные рычаги: ведь к тому времени США являлись членами трех основных комитетов Багдадского пакта – экономического, по борьбе с подрывной деятельностью и военного. Вступив в военный комитет, США, по существу, стали одним из главных участников пакта, хотя официально они не входили в его руководящий орган – Постоянный совет, но все равно играли в нем ведущую роль. Кроме того, Вашингтон оказывал непосредственное влияние на каждого участника пакта, используя двусторонние соглашения в рамках «доктрины Эйзенхауэра».

Еще до начала Суэцкого кризиса США начали активно осуществлять военно-политическую экспансию в Ирак на основе подписанных в апреле и июле 1954 года соглашений, предусматривавших предоставление ему американской военной помощи. Королевское правительство Ирака обязалось быть верным союзником США и Англии, которая к тому времени все еще имела там прочные позиции. Британское посольство в Багдаде определяло политику страны. Экономика ее тоже в значительной степени зависела от английского капитала, контролировавшего через «Ирак петролеум компани» (ИПК) и другие иностранные компании нефтяную промышленность. Специальная британская военная миссия держала под своим контролем иракские вооруженные силы. В апреле 1955 года правительство Нури Саида подписало с Англией соглашение, которое фактически передавало иракскую армию под командование британских военных инструкторов. В свою очередь, Англия обязалась по требованию иракского правительства предоставить в его распоряжение свои вооруженные силы для защиты от агрессии. Хотя формально британские военные базы в Хаббании и Шуайбе были переданы правительству Ирака, английские ВВС получили право пользоваться ими и совершать полеты над всей территорией страны.

Правительство Нури Саида в соответствии со взятыми во время «тройственной агрессии» против Египта обязательствами не препятствовало использованию иракских аэродромов английскими боевыми самолетами. После провала интервенции в Египте США усилили свое проникновение в Ирак. С помощью заключенного в 1955 году соглашения о предоставлении военной помощи Вашингтон сумел значительно укрепить свои военные и политические позиции в стране. Группа американских военных советников в Ираке, находясь в непосредственном подчинении главнокомандующему американскими вооруженными силами в Европе, к 1958 году насчитывала восемьдесят пять человек. С принятием Ираком «доктрины Эйзенхауэра» возросла роль американской дипломатии в определении внутренней и внешней политики страны.

Но в самом Ираке уже длительное время назревала революционная ситуация. В период Суэцкого кризиса и «тройственной агрессии» по всей стране прокатились манифестации протеста против политики колонизаторов. В ответ на репрессии Нури Саида иракцы подняли восстание. Почти через две недели оно было подавлено войсками и полицией, но не прошло бесследно: в феврале 1957 года был образован Фронт национального единства.

Социальная база оппозиции реакционному режиму была весьма широкая: трудящиеся города и деревни, учащаяся молодежь, интеллигенция, национальная буржуазия. События ускорили назревание процесса, который и завершился 14 июля 1958 года антимонархической революцией. Она сделала Багдад, по выражению французского публициста Пьера Росси, «вторым Суэцем». Иракские войска, вместо того чтобы в соответствии с полученным приказом двигаться в Иорданию, а затем в Ливан для подавления народного движения, направились в Багдад и свергли монархию. Выступление армии встретило широкую поддержку всего народа.

Как писал тот же Росси, «уже к концу 1956 года королевский режим оказался в полной изоляции. На самом видном месте в городе появились портреты египетского президента подполковника Насера, который превратился в подлинного кумира Ирака. Над Хашимитами (королевской семьей. – Ред.) открыто насмехались. Армия чувствовала себя морально подавленной. Опираясь на нее, генерал Касем стал вождем свершившейся революции».

Багдадский пакт лишился самого важного элемента. В результате оказалась разорванной вся цепь военных союзов на Ближнем и Среднем Востоке. Созданная незадолго до этого иракско-иорданская федерация рухнула.

Революция в Ираке явилась полной неожиданностью для Запада. Подъем национально-освободительного движения в Египте, в странах Магриба, в Сирии, Иордании и Ливане показал, что все они – слабые звенья всей колониальной системы на Ближнем Востоке. Но Ирак считался самым прочным и надежным. Именно поэтому иракская революция оказалась для Запада особенно ощутимым ударом и в политическом, и в экономическом, и в военном отношениях. После того как Багдадский пакт остался без Багдада, «доктрина Эйзенхауэра» стала терять и других своих потенциальных клиентов и союзников.

Маршал Жуков у «врат Царьграда»

Война в зоне Суэцкого канала и на Синае продолжалась недолго. Последствия разразившегося в 1956 году кризиса, который вошел в историю как суэцкий, давали о себе знать гораздо дольше, чем сама война, хотя главной ареной разворачивавшихся событий, помимо Суэца, были города Порт-Саид и Исмаилия.

Спустя почти двадцать лет, уже после Октябрьской войны 1973 года, генерал Бофр, бывший командующий французским экспедиционным корпусом в ходе этой операции, воскликнет: «Прощай, Суэц! Здравствуй, Залив!»

Но в первые два года после Суэца Запад не спешил сдавать свои позиции. Механизм Багдадского пакта в 1957 году только начинал набирать обороты. В Сирии был раскрыт антиправительственный заговор. В августе по обвинению в организации другого заговора из страны выдворили несколько сотрудников американского посольства. В октябре была задержана еще одна группа заговорщиков, переброшенных в Сирию из Турции. Турецкие войска подтягивались к сирийской границе (о чем достоверно стало известно нашей военной резидентуре в Стамбуле), одновременно готовилось антиправительственное выступление группы сирийских офицеров и некоторых воинских частей.

В турецких газетах все чаще появлялись, очевидно, инспирируемые извне статьи, напоминавшие о «законных притязаниях» Турции на часть территории Сирии. Подкреплялись они приграничными инцидентами на ее границах. В турецкие порты едва ли не ежедневно стали заходить американские корабли и суда с военными грузами. После Анкары вдруг неожиданно пожаловал в Стамбул заместитель госсекретаря США Гендерсон для проведения консультаций с турецкими руководителями и их зарубежными гостями. Вслед за этим в некоторых газетах появились заметки с кричащими заголовками через всю полосу; якобы, у Гендерсона пропал портфель, и, скорее всего, это дело рук «русских шпионов». Все это было приурочено к началу проведения в Восточном Средиземноморье и на территории Турции совместных учений НАТО.

В это время наш военно-морской атташе адмирал Тимченко получил из Москвы указание организовать прохождение группы наших военных кораблей через Черноморские проливы. Позднее мы узнали, что на крейсере под флагом министра обороны СССР находится сам маршал Жуков. Он направлялся с официальным визитом в Албанию, который стал для него последним. Все офицеры во главе с адмиралом Тимченко, начистив ботинки до блеска и надраив пуговицы своих бушлатов, ранним утром направились на приписанном к нашему генконсульству военном катере в устье Босфора для встречи маршала.

Мне (Л.М.) как самому молодому сотруднику военно-морского атташата было поручено ответственное задание – крепко держать Тимченко за ноги, когда он, вытянувшись во фрунт, во весь рост встанет на носу катера, качающегося на волнах. Именно так, по всем морским правилам он и приветствовал флаг министра обороны и лично маршала Жукова, показавшегося с биноклем в руках на капитанском мостике. Рядом с нами туда-сюда сновал катер под американским флагом. На нем мы сразу признали своих коллег из военно-морского атташата США. Они беспрерывно щелкали фотоаппаратами, наводя объективы поочередно на все антенны нашего флагманского корабля. Это не осталось там незамеченным. Мы издали увидели, как из-за стекла капитанского мостика выглянули сразу нескольких биноклей. Среди флотских головных уборов нельзя было не заметить выделявшуюся своим красным околышем и позолотой высокую маршальскую фуражку. Как ни старался я удерживать за ноги своего адмирала, он, приметив маршала Жукова, так подался вперед, отдавая честь, что едва не потерял равновесие. Жуков навел, однако, свой бинокль не на наш катер, а на американский. Заметив, как там дружно все работают фотоаппаратами, он, высунув руку, то ли пальцем, то ли кулаком пригрозил уж слишком наглым «фоторепортерам». На утро одна из газет дала сообщение о проходе корабля с маршалом под заголовком «Жуков появился у стен Стамбула». Все вчерашнее действо происходило в самом узком месте Босфора, в створе между стенами двух некогда грозных крепостей по европейскому и азиатскому берегам пролива – Румели-хисар и Анадалу-хисар.

Через некоторое время наши корабли проследовали в обратном направлении, но уже без маршала Жукова.

Когда мы в автомашине возвращались в Анкару, то по московскому радио услышали сообщение, что Жуков, прервав свой визит, возвратился в СССР. Эта весть была полной неожиданностью не только для нас, но и для недавно прибывшего нового посла Н.С. Рыжова (бывшего министра текстильной, а затем легкой промышленности). Он был причастен к строительству текстильного комбината в Кайсери. Надо полагать, Хрущев направил его в Турцию для наведения порушенных Сталиным «мостов дружбы» между нашими странами. Рыжов по-прежнему считался человеком, близким к верхам. Об этом можно было судить по портрету Хрущева в его кабинете, на котором красовался многозначительный автограф: «Никите от Никиты. Хрущев». Услышанную по радио сенсационную весть мы расценили совершенно по-разному. Судя по сухости, с какой было передано сообщение, мы заподозрили неладное. Но посол, снисходительно пожурив нас за политическую близорукость, попытался рассеять наши сомнения: «Вот увидите, после Пленума ЦК ваш Жуков, скорее всего, станет премьер-министром».

Оправдалось все же наше предчувствие. Более того, как вскоре узнал я от своих военных начальников, вслед за Жуковым серьезные перестановки произошли в Генеральном штабе и Главном разведывательном управлении (ГРУ). Пользовавшийся в военных кругах большим авторитетом прежний начальник Генштаба – генерал С.М. Штеменко, который считался человеком Жукова, тоже оказался в опале. Его направили в Северокавказский военный округ, войска которого в то время проводили демонстративные учения у границы с Турцией. (Тогда это расценивалось не только как своеобразное предупреждение для НАТО и Багдадского пакта, но и упреждение усилившегося нажима на Сирию.) Так до нас доходили отголоски бурных перемен на родине.

О них мы узнавали от приезжавших из Москвы новых работников, из диппочты, от первых советских туристов (как правило, высокопоставленных или именитых). Одни, как, например, писатель Лев Никулин, азербайджанский поэт Расул Рза, которых мне приходилось встречать и сопровождать, приезжали в творческие командировки. Другие – Константин Паустовский, украинский писатель Любомир Дмитерко, кое-кто из родственников высокого начальства – были в Стамбуле транзитом как туристы первых средиземноморских круизов. Помнится, нам было поручено под благовидным предлогом прервать круиз дочери Молотова, которой якобы из-за болезни отца было предложено самолетом возвратиться в Москву. Только позднее мы узнали об «историческом Пленуме ЦК», отправившем в отставку не только всех членов «антипартийной группы» Молотова – Кагановича – Маленкова, но и самого популярного на Арабском Востоке советского министра иностранных дел с самой длинной фамилией – «и-примкнувшего-к-ним-Шепилова». С ним мне довелось встретиться уже четверть века спустя, в дни разразившегося второго ливанского кризиса.

Как Хрущев обложил чужих, заложив своих

Шумиха в турецкой печати по поводу «портфеля» Гендерсона, исчезнувшего чуть ли не при переправе его через Босфор, вскоре получила неожиданное развитие. Два помощника военно-морского атташе плюс переводчик и шофер были через несколько дней схвачены полицией. Несмотря на дипломатический иммунитет помощников их вместе с шофером и переводчиком (моим коллегой Михаилом Лыщиным) всю ночь продержали в полицейском участке. На мои неоднократные телефонные звонки заявляли, что они задержаны до «выяснения подлинных намерений их встречи с неким турецким гражданином». Для официального уведомления о случившемся нашего посла мне пришлось всю ночь висеть на телефоне, поочередно делая звонки то в полицию, то в Анкару. После продолжительных разбирательств моих коллег в конце концов освободили.

Утренние газеты появились еще до возвращения наших работников в консульство. Все газеты писали, будто этот турецкий гражданин «обладал военными секретами». На самом деле гражданина этого они подвозили до летней резиденции атташе во Флорье, где по предварительной договоренности он должен был проверить водопроводную систему. Скорее всего, это была, что называется, «полицейская подстава».

Но в посольство тут же не замедлила поступить нота турецкого МИД. Она объявляла помощников атташе В. Прохорова и А. Молагина «персонами нон грата» как лиц, занимающихся «несовместимой со статусом дипломатов деятельностью». Вице-консул Иванов, занимавшийся их отправкой на родину, прощаясь с ними, пошутил: «Признавайтесь, наверное, вы подсадили в свою машину какого-то лоцмана, чтобы он вас на яхту к принцессе Фазиле на свидание свозил?» Вице-консул намекал на то, что королевская яхта стояла почти напротив нашей летней резиденции. Позднее стало известно, что провокация против нас была ответной реакцией турецких властей на очередную «кузькину мать» Хрущева. Разоблачая где-то с высокой трибуны «происки империализма», он похвастался: дескать, советские разведчики добыли «секретные документы Багдадского пакта», готовящего нападение на Сирию. Это заявление тут же было подкреплено передвижением наших войск на Кавказе на учениях вблизи турецкой границы. Ну, а турецкие органы безопасности дали утечку в печать о пропаже якобы портфеля Гендерсона где-то на Босфоре.

Москва не замедлила отреагировать по-своему. Вскоре оттуда пришло указание ускорить и мой отъезд из Стамбула. После высылки моих коллег я оставался там едва ли не единственным «заложником» – официальным сотрудником атташата, выполнявшим протокольные функции (без дипломатического паспорта). Сопровождать меня до Москвы взялся лично вице-консул Иванов. Он опасался, как бы я тоже не стал жертвой очередной провокации перед отплытием парохода.

Так Хрущев, сам того не ведая, очередной раз обложив империалистов, заложил всю нашу резидентуру в Стамбуле.

Считается, что самый главный урок истории состоит в том, что она ничему не учит. К такому выводу невольно приходят, подытоживая события XX века. Это особенно наглядно проявилось на Ближнем Востоке во второй половине прошлого столетия. Не усвоенные политиками уроки, наверное, поэтому и стали повторяться в начале нового столетия. Раньше неудачные эксперименты с силовым конструированием пактов и блоков проводились в границах так называемого «Благодатного полумесяца». Он охватывал Сирию, Ирак и Иорданию с Палестиной. Последующее силовое «продвижение демократии» осуществлялось в расширенных границах Ближнего Востока. Кроме стран «Благодатного полумесяца», он охватил теперь не только весь Ближний и Средний Восток, но и постсоветскую Среднюю Азию с Кавказом.

События, последовавшие за Суэцем и Багдадом, в Иордании и Ливане, развивались по сценарию, весьма схожему с суэцким кризисом. Менялись лишь состав основных актеров и их роли. Главным зачинщиком, которым ранее являлся Тель-Авив, ныне стал Вашингтон. На вторых ролях по-прежнему выступал Лондон. Роль третьего партнера в интервенции против Ливана и Иордании поручалась местным союзникам. Они уже подбирались не только по социальной, но и по религиозно-этнической окраске. В Ливане это были правохристианские силы, опиравшиеся на местных феодалов и прозападную торговую буржуазию. В Иордании ставка больше делалась на прозападные силы, связанные с королевским двором и противостоявшие арабским «юнионистам» – сторонникам Насера. Возможно, в целях маскировки готовившейся операции по вторжению в прибрежный Ливан ей присвоили невинное название – «Летучие мыши». Для аналогичной операции в континентальной Иордании, почти не имевшей выхода к морю, нашли еще более трогательное название – «Золотая рыбка». Осуществление этой операции было возложено на английскую воздушно-десантную бригаду «Красные дьяволы». Она заранее, уже на третий день после революции в Багдаде, была десантирована в Иордании.

– Полагаться на Арабский легион Глабб-паши Лондон тогда уже не мог, – рассказывал мне бывший до этого премьер-министром Сулейман Набулси. С ним я встретился в Аммане в 1963 году во время своего первого посещения Иордании. Далее Набулси продолжал: «Еще до развязывания “тройственной агрессии” против Египта, в марте 1956 года, английский генерал Глабб под нажимом сторонников Насера был выслан из страны. Вместе с ним покинули Иорданию или были смещены со своих постов все английские офицеры. В то время мне было поручено сформировать новое правительство. Нам удалось добиться отмены кабального англо-иорданского договора 1948 года. Вслед за этим на нашей земле были закрыты все английские военные базы, запрещено использование наших аэродромов британскими самолетами». С началом Суэцкого кризиса разорвали дипломатические отношения с Францией. Была объявлена всеобщая мобилизация в армию для поддержки Египта и возможного отражения агрессии Израиля. Правительство выступило против «доктрины Эйзенхауэра», отклонив предложение американцев об оказании помощи. Послу США в Иордании Мэллори прямо заявили, что ее примут лишь в том случае, если она будет предоставлена без всяких условий. Именно тогда американцы, не надеясь больше на Лондон, стали брать инициативу в свои руки.

– В апреле 1957 года они организовали, можно сказать, тихий государственный переворот. Для вида сначала был создан «переходный» кабинет. Просуществовал он всего две недели. А потом возглавляемое мною правительство было свергнуто. Организаторами заговора были все тот же Мэллори и военный атташе Суини. Тогда же американцы начали подкреплять свою доктрину демонстрацией силы, причем не только у наших границ, но и внутри страны. При этом использовался как подкуп некоторых политических деятелей, так и террор. Первые террористические акты устраивали не палестинцы, а именно американцы и мусульманские экстремисты, связанные с Саудовской Аравией. После этого переворота саудовцы предоставили новому правительству финансовую помощь в тридцать миллионов долларов. Расщедрились и американцы: сначала дали десять миллионов, а потом добавили еще двадцать. Половина этой суммы предназначалась для укрепления армии. За два месяца США выделили королю столько средств, сколько Иордания не получала за все предыдущие годы. Для поддержки короля и нового правительства были выделены также дислоцировавшиеся вблизи Иордании и на ее территории две бригады саудовских войск. Вот почему я называю этот переворот государственным…

Под предлогом предотвращения «вмешательства» Египта (ставшего после объединения с Сирией Объединенной Арабской Республикой – ОАР) в дела Иордании и Ливана в Восточное Средиземноморье срочно стягивались корабли 6-го флота США.

Незадолго до революции в Багдаде англо-американская дипломатия форсировала было на основе поспешно созданной иракоиорданской федерации присоединение к ней Саудовской Аравии. Планы простирались далеко. По инициативе американцев разрабатывался проект расширения федерации и за счет иных, богатых нефтью монархий и княжеств Персидского залива. Запустив «Золотую рыбку» в воды Иордана, предполагалось перенести и расплодить ее в других прибрежных водах Ближнего Востока. Но события развивались стремительнее, чем осуществлялись планы. Еще до того, как Багдадский пакт остался без Багдада, против присоединения к нему решительно выступили большинство ливанцев.