Текст книги "Восток – дело близкое. Иерусалим – святое"

В гостях у потомка пророка

Мы с Константином Вишневецким были почти сверстниками – кому чуть больше, кому чуть меньше тридцати. Интересы наши в те годы во многом совпадали. Говорили не только о политике, но и о спорте, современных танцах, об автомобилях. Именно с ним в конце июня 1963 года я оказался в гостях у самого короля Хашимитского королевства Иордания Хусейна Бен Талала.

Его Величество не скрывал своей заинтересованности использовать пребывание на Святой земле первых за последние годы советских гостей, представлявших, по его словам, могущественный ТАСС и правительственную газету «Известия», для продвижения установления дипломатических отношений между нашими странами. Кстати, оно и состоялось через несколько месяцев после нашего визита. Мы со своей стороны, чья профессия обязывала как можно больше узнать о королевстве и короле, с которым судьба нас свела, как говорится, живьем, пытались вызвать монарха на откровенный разговор по многим проблемам.

Любопытство наше во многом было удовлетворено. Мы имели три довольно продолжительные беседы. Одна из них состоялась без лишних свидетелей в его загородном дворце недалеко от Аммана. Король представил нас только своей супруге Муне, находившейся в положении (кстати, дочери английского офицера). Появившийся вскоре малыш Абдалла стал после смерти своего отца монархом Иордании. Во время нашей беседы с королем его супруга не столько присутствовала, сколько изредка появлялась, чтобы предложить нам очередное яство.

Появление на столе, словно в кадре голливудского фильма, большого блюда с черной икрой сразу разрядило обстановку. Икра послужила как бы поводом для полной откровенности после того, как мой друг с непосредственностью журналиста достал из своего кармана и поставил рядом с большим блюдом маленькую баночку русской икры, признавшись при этом, что специально прихватил ее к королевскому столу, но постеснялся доставать из-за слишком ничтожного ее размера. После обмена шутками, сопровождавшимися дружным смехом, начался серьезный разговор.

Как бы отвечая на нашу шутку, дескать, хорошо, наверное, быть королем, Хусейн постарался нас разубедить. Он вспомнил, как настоял на том, чтобы книга, представляющая собой запись его беседы с одним французским журналистом, так и называлась – «Трудно быть королем». «Не только трудно, но и опасно», – добавил он. В этом, будучи еще принцем, он убедился, когда его дед, король Абдалла, прямой потомок пророка Мухаммеда в 37-м колене был на его глазах убит 20 июля 1951 года. Трагедия произошла на ступенях священной для всех мусульман мечети Аль-Акса в Иерусалиме. Чистая случайность спасла шестнадцатилетнего Хусейна от смерти. Одна из пуль угодила в металлическую пуговицу на мундире принца. Надеть этот мундир со всеми медалями и регалиями заставил его сам Абдалла.

А в Абдаллу стрелял один из тех, кого сейчас называют мусульманскими фундаменталистами. Но за спиной террориста, убежден король, стояли те силы, которые все эти годы используют палестинскую проблему для достижения своих политических целей. Через год после этой трагедии Хусейн вступил на королевский трон, не достигнув совершеннолетия. За это время он похоронил (правда, чаще заочно) многих монархов, в том числе своего двоюродного брата – иракского короля Фейсала, убитого в Багдаде за несколько дней до его вступления в брак. Хусейн пережил немало президентов, глав государств, самозванных вождей и «отцов наций». Многие из них тоже становились жертвами терроризма или заговора. На него самого было совершено семнадцать покушений. Наверное, поэтому некоторые журналисты в шутку называли его мастером по выживанию.

Начиная с первой Палестинской войны, все последующие арабо-израильские войны на Ближнем Востоке, по убеждению Хусейна, были прямым или косвенным следствием терроризма – религиозного, государственного, политического, международного…

– Терроризм для Ближнего Востока, – говорил наш собеседник, – страшнее атомной бомбы. Слава Аллаху, у террористов пока ее нет. В условиях мусульманского мира ваша ставка на так называемые прогрессивные силы, демократические институты западного или советского образца, тем более на коммунизм, не оправдана. Вы, конечно, такие монархические взгляды не решитесь опубликовать у себя в стране, – сказал он, улыбнувшись, а потом добавил ехидно:

– Но вы могли бы напомнить своим соотечественникам, пролившим в различных междоусобицах после свержения царя, наверное, не меньше крови, чем в мировой войне, что нечто подобное происходит и в тех арабских странах, где свергли монархию. Так было в Египте, Йемене, Ираке. В революциях, путчах, переворотах, гражданских войнах, межплеменных и пограничных столкновениях арабов погибло больше, чем в войнах с Израилем. У нас, впрочем, об этом не любят вспоминать.

После столь откровенных и пронизанных болью слов короля, мы, помню, очень удивились, когда он сел за руль открытого лимузина, предварительно высадив из него своего охранника, и повез нас по оживленным улицам Аммана. Время от времени он останавливал машину перед светофором или для того, чтобы дать возможность женщине с ребенком перейти улицу.

Мы видели, как он в восточной части Иерусалима выходил без телохранителей перед огромной толпой на стадион, где вручал дипломы выпускникам колледжа. Почти без охраны он появлялся в окружении рабочих на многолюдной профсоюзной конференции. На наш недоуменный вопрос, почему он так рискованно появляется на публике, король с грустной улыбкой ответил:

– В моей смерти никому нет выгоды. По крайней мере, в самой Иордании. Даже коммунисты понимают, что королевский режим, нравится он кому-то или нет, в стране, где треть населения составляют палестинские беженцы, – меньшее зло и наилучший гарант стабильности. Я как король приемлем для представителей всех религий, устраиваю все слои населения и примиряю между собой все бедуинские племена. В моей королевской гвардии и армии служат бедуины, черкесы, курды, как, впрочем, и палестинцы. Я не спешу, правда, поощрять многопартийность. Мы уже убедились, что все существовавшие до этого партии являлись агентами внешних сил: Египта или Сирии, США или Англии. (Ориентирующихся на Москву иорданских и палестинских коммунистов король тактично не стал упоминать.)

– Больше всего заинтересованы в моем уходе, а может, и в моей смерти, – продолжал монарх, – те силы, которые хотели бы, чтобы государство Палестина появилось на том месте, где сейчас находится Хашимитское королевство Иордания. При таком варианте, боюсь, появится слишком много претендентов называться потомками пророка. Их может оказаться даже больше, чем самозванных наследников убитого русского царя. Я их немало встречал за границей. Я понимаю, монархия – несовременная форма правления. При иных условиях я готов был бы и отказаться от королевского трона, стать президентом или даже простым гражданином своей страны. Но пока монархия оправдана хотя бы тем, что она гарантирует централизованную власть, безопасность не только иорданцам, но и палестинцам, нашедшим у нас убежище и защиту.

При моих следующих посещениях Иордании и встречах с Хусейном уже после Июньской войны 1967 года и незадолго до иордано-палестинской трагедии осенью 1970 года король сам проявлял инициативу продолжить начатый когда-то разговор. Каждая из затрагиваемых нами тем была актуальной и для Иордании, и для России. Мы говорили, в частности, о взаимосвязи национальной идеи и национальной безопасности. В подарок я получил от него книгу «Моя профессия – король».

– Наше поражение в Июньской войне 1967 года, – делился своими мыслями король, – стало следствием того, что каждый арабский лидер по-своему трактовал национальную идею арабского единства. Желаемое опережало действительное. Национальную безопасность каждый на свой манер ставил на службу арабского единства. В результате в жертву приносились не только целостность арабского государства, но и будущее Палестины, о судьбе которой они так пекутся. Каждый пострадал от израильской агрессии, лишившись части своих земель, а все вместе потеряли контроль над общемусульманскими святынями в Иерусалиме. Но Израиль достиг чего-то большего, чем захваченные им арабские территории. Теперь он вполне мог бы согласиться на мир в обмен на землю. Мира нет и, наверное, долго еще не будет на нашей Святой земле. Да и идея арабского единства обернулась против самих же арабов. Решать палестинскую проблему Израиль хотел бы за счет Иордании, Дамаск – через «единство, свободу, социализм», а Каир – через арабское единство во главе с Насером…

В то время король Хусейн еще не мог себе представить, что Саддам Хусейн пожелает увидеть из Багдада еще один путь в Иерусалим – через Кувейт. И этот путь к освобождению Иерусалима оказался самым кровопролитным и безрезультатным из всех происходивших до того арабо-израильских войн. Пожалуй, помимо нее, более бессмысленной и жертвенной была ираноиракская война, самая продолжительная на Ближнем Востоке. Впрочем, она тоже связана с объявленным обеими сторонами джихадом за уничтожение в конечном итоге сионистского врага.

Король был прав, говоря тогда, что ничто так не разъединяет арабов, как арабское единство. Под лозунгом арабского единства Насер воевал в Йемене, Ливия едва не вступила в войну с Египтом. Долгие годы Сирия находилась в постоянной конфронтации с Ираком, хотя там у власти стояла та же партия, провозглашавшая одни и те же лозунги. Вскоре после нашего разговора, в разгар событий «черного сентября» 1970 года, Хусейн был вынужден отдать своим войскам приказ открывать огонь по тем палестинцам, которые вознамерились начать «освобождение Палестины» с присоединения к ней Иордании. В этой междоусобной войне погибли тысячи иорданцев и палестинцев. Сирия двинула свои танки против Иордании, чтобы якобы помочь палестинцам «освобождать» свои земли. И король отдал приказ дать отпор «незваным братьям».

Главы арабских государств, собравшиеся по приглашению Насера в Каире, приложили немало усилий, чтобы положить конец этой трагедии. 28 сентября 1970 года, на следующий день после заключения иордано-палестинского соглашения, Насер, отдавший последние силы улаживанию этого конфликта, скончался от инфаркта.

Надо отдать должное прозорливости короля, который сравнивал абсурдность выдвигаемого лозунга «Освободить Иерусалим через Амман» с ситуацией, когда кто-нибудь из мусульман Советского Союза вдруг вознамерится «освобождать свою республику дорогой через Москву». Признаюсь, мне тогда подобная ситуация показалась абсолютно фантастической. Однако двадцать лет спустя с бредовым лозунгом «Освободить Палестину через Кувейт» начал свою бесславную войну иракский диктатор Саддам Хусейн.

Сбылся и прогноз короля, данный в конце 1960-х годов, о неизбежности в скором времени еще одной войны на Ближнем Востоке. За иордано-палестинской гражданской войной последовала Октябрьская война 1973 года. В ходе ее освобождена была лишь часть оккупированных арабских земель, а якобы открывшийся после этой войны путь к решению палестинской проблемы вскоре опять оказался заблокированным, на сей раз разразившейся пятой арабо-израильской войной в Ливане, которая породила ливано-палестинскую трагедию. Затем последовала «Буря» в заливе…

После всех этих войн я снова приехал в Иорданию для участия в «круглом столе» арабо-российского научного диалога под патронажем брата короля Хусейна – наследного принца Хасана. Я поделился с коллегами своими наблюдениями и подсчетами. Оказывается, уничтожение каждого солдата во время операции «Буря в пустыне» обошлось в сумму не менее одного миллиона долларов. Принц Хасан в своем заключительном слове, как бы отвечая на мое выступление, заметил, что, кроме чисто военных и финансовых издержек, каждая война, подобная тем, что разыгрались в Ливане и Персидском заливе, приносит арабам такие тяжелые моральные испытания и страдания, которые не выразить и миллионами долларов. Надо поэтому, заключил он, искать не только политические, но и другие ориентиры для выхода из создавшегося в регионе хаоса.

Мне очень хотелось воспользоваться удобным случаем для продолжения разговора с королем Хусейном о взаимосвязи национальной идеи и национальной безопасности, так сказать в ретроспективе, тридцать лет спустя после нашего знакомства. Но от этого намерения пришлось, к сожалению, отказаться. Наследный принц, передав мне приветы и наилучшие пожелания от короля, сообщил, что он после возвращения из зарубежной поездки заболел. Вскоре я узнал, что Хусейн перенес тяжелую операцию.

Я увидел короля Хусейна позже, правда, с экрана телевизора. «Раковая опухоль – вот мое новое поле битвы, – заявил он открыто и мужественно в своем телеобращении к подданным. – Но я намерен сражаться до конца, чтобы выиграть это сражение, да поможет мне Аллах!»

Увы, болезнь оказалась коварнее всех врагов и террористов, покушавшихся на жизнь короля. В первый и последний раз в своей жизни венценосный мастер по выживанию не переиграл своего противника. Имя его было – смертельный недуг.

На похороны короля Иордании Хусейна, тридцать девятого прямого потомка пророка Мухаммеда, съехались не только коронованные особы в небывалом количестве, но и главы государств и правительств из сорока стран мира. Был там и, как любил он себя сам называть, «первый президент России» – Борис Ельцин.

Напомню, что родоначальник правящей династии Хашим принадлежал к племени Пророка Мухаммеда «курейш», которое усыновило первенца Авраама Исмаила, являвшегося одновременно отцом Исаака – родоначальника двенадцати израильских колен Иакова. Может, именно поэтому покойный монарх Иордании много раз выступал негласно в роли посредника в так и не удавшемся примирении евреев и арабов. Главным средством сохранения суверенитета своей страны он считал не столько оружие, сколько дипломатию. В поисках компромиссов он вел неустанные переговоры и с арабскими соседями, и с Израилем, и с бедуинскими племенами, и с палестинцами, и с великими державами. В этом состоял секрет его политического долголетия. Самым трудным для него было принять решение об отказе Иордании от суверенитета над Западным берегом реки Иордан, который был присоединен к королевству в 1948 году. Тем самым Хусейн показал участникам израильско-палестинского конфликта пример готовности вернуться к границам, установленным ООН. Но при этом он не отказывался от роли покровителя третьей святыни ислама в Восточном Иерусалиме, с чем никогда не могла примириться соперничавшая королевская династия Саудовской Аравии.

Хусейн на деле доказывал свое моральное право выступать посредником по обустройству мира на Ближнем Востоке. В 1995 году ему была присуждена премия принца Астурии за международное сотрудничество – аналог Нобелевской премии мира. Незадолго до своей смерти он сумел позаботиться о том, чтобы «жизнь после жизни» монарха продолжалась. Вернувшись из США после серьезной операции в Амман на несколько дней, Хусейн объявил престолонаследником вместо младшего брата Хасана своего старшего сына Абдаллу. В средствах массовой информации это было подано как некая сенсация, что-то вроде госпереворота. Но я разыскал в филателистическом альбоме, подаренном мне королем, три красочные марки с изображением симпатичного голубоглазого мальчика с надписью на арабском и английском языках: «Вторая годовщина наследного принца Абдаллы – 1964 год». Это был год моего следующего визита в Иорданию, когда я освещал церемонию вручения первым советским послом верительных грамот королю Хусейну.

В Амман на похороны Хусейна прибыли не только главы государств, но и многие их предшественники, лично знавшие короля. А вот в российской делегации не было ни Михаила Горбачева, ни моего коллеги-арабиста, бывшего премьера Евгения Примакова, у которого между тем были неплохие личные отношения с королем. На это, впрочем, мог претендовать и я, бывший корреспондент ТАСС, устанавливавший дипломатические отношения между нашими странами. На Востоке такой «капитал» обычно приносит высокую прибыль как в политике, так и в экономике. В этом отношении покойный монарх был, как он сам говорил, «арабом с ног до головы».

Король Хусейн неслучайно считался, как, впрочем, и президент Сирии Хафез Асад, политическим долгожителем Ближнего Востока. Оба они пережили пять арабо-израильских войн и еще две более продолжительные войны в Персидском заливе. А вот президент Египта Гамаль Абдель Насер, отдавший всю свою жизнь делу арабского единства, не дожил ни до Октябрьской войны, ни до последовавшей за ней самой продолжительной междоусобной гражданской войны в Ливане. Он и сам, можно сказать, пал жертвой иордано-палестинского кризиса «черного сентября» 1970 года. Тогда в Каир съехались многие арабские руководители, с которыми Насер вел многотрудные переговоры, завершившиеся заключением иордано-палестинского мирного соглашения.

Жертвой мирного соглашения Египта с Израилем стал позже, уже после окончания Октябрьской войны, преемник Насера – президент Садат. Он пал от пуль тех же «братьев-мусульман», которые ранее покушались на Насера, добиваясь его свержения после поражения в Июньской войне 1967 года.

У Садата после встречи с Насером

Моя последняя встреча с Насером и Садатом состоялась, как и первая встреча с королем Хусейном, незадолго до «шестидневной войны». Я был вызван в Каир генеральным директором ТАСС Горюновым. Находясь в составе профсоюзной делегации, возглавляемой председателем ВЦСПС А.Н. Шелепиным, он принимал участие во встречах с президентом Египта Гамалем Абдель Насером и председателем Народного собрания Анваром Садатом.

Делясь за ужином впечатлениями об этих встречах, Шелепин вспомнил слова Насера, что во время «тройственной агрессии» Суэц стал египетским Сталинградом. «Но, чтобы выполнить общеарабскую миссию освобождения Палестины, – цитировал он по памяти египетского президента, – вряд ли удастся сделать Иерусалим очередным Сталинградом. Для этого надо добиться такого же единства арабов, какое было проявлено в годы войны с нацизмом. Для нас сионизм – это тот же нацизм, но до арабского единства нам еще далеко».

На устроенном в посольстве СССР приеме после окончания этого визита Шелепин, окруженный членами делегации из Волгограда, смеясь, пообещал им:

– Вскоре мы вашему городу вернем его славное имя Сталинград, оно до сих пор, как я узнал от Насера, воодушевляет арабов. Выпьем же за сталинградцев!

А следом один из членов делегации предложил:

– А теперь выпьем за наш советский народ!

Оставшись потом в узком кругу, кто-то вспомнил: «За народ-то мы так и не выпили!» Предложение было принято, после чего Горюнов произнес прибаутку из номенклатурных кругов Москвы: «Вышли мы все из народа, да не знаем, как в него снова вернуться». Шутка, которая мне показалась скорее грустной, чем смешной, понадобилась, очевидно, моему шефу для обращенного непосредственно ко мне вопроса:

– Скажите, а как обстоит в Сирии с народным единством? Вот вы часто в своих сообщениях напоминаете о девизе партии «Баас»: «Единство, свобода, социализм». Почему они все-таки ставят социализм на последнее место?

Этот вопрос заинтересовал и Шелепина, вспомнившего, что Насер не раз упоминал об арабском социализме. Пришлось объяснять:

– Арабское единство в понимании баасистов – это путь сначала к освобождению Палестины, а потом уже к построению социализма. Главное же, что арабский социализм – это вовсе не социализм в марксистском понимании. Социализм, по-арабски «иштиракия», имеет общий корень с такими понятиями, как «участие», «предприятие», «компания». Так что арабский социализм ближе к капитализму, чем к коммунизму. В восприятии простого человека это означает все делать сообща. Поэтому сирийские крестьяне, получавшие землю по новой земельной реформе, радостно плясали, скандируя слово «иштиракия». А у нас кто-нибудь видел, чтобы танцевали с возгласами «социализм, социализм?»

– Да, – глубокомысленно произнес мой шеф. – Вряд ли у нас наверху об этом знают, причисляя наших арабских союзников по антиимпериалистическому фронту к странам социалистической ориентации. Ведь среди сионистов тоже есть социалисты. Как бы на Ближнем Востоке не столкнулись два социализма – еврейский и арабский…

Такие опасения оказались напрасными. Национализм на религиозной закваске оказался более живучим, чем разного рода гибриды с социализмом.