Текст книги "Восток – дело близкое. Иерусалим – святое"

Ливан, встревоженный «Летучими мышами»

Ливан после разразившейся там вслед за Суэцким кризисом гражданской войны, сопровождавшейся иностранной интервенцией, занял особое положение на Ближнем Востоке. «Доктрина Эйзенхауэра» и недолгая жизнь появившегося вслед за ней Багдадского пакта завели механизм всех последующих ливанских кризисов, междоусобиц и гражданских войн. Отсчет их ведется по-разному. Они вспыхивали каждое десятилетие с небольшими интервалами после очередного ближневосточного кризиса. Так было в 1958 году – после суэцкого кризиса, в 1969-м – после «шестидневной войны», в 1975-м – после Октября 1973-го. А в период кризиса 1980-х годов гражданская война была фоном очередных иностранных интервенций и «коллективного миротворчества». Все это, однако, до сих пор так и не привело к долгожданному миру под оливами и кедрами Ливана.

Впрочем, стоит напомнить, как почти полтора столетия назад, в 1860-х годах, межобщинные столкновения между христианами-маронитами и местными друзами привели к гибели более десяти тысяч христиан, почти к таким же жертвам среди друзов и поддерживавших их других мусульман. Цикличность истории продолжает проявляться в Ливане в подобных столкновениях, причем со временем они выходят за рамки местных междоусобиц. Ливанские христиане традиционно тяготели к покровительствующему им Западу. Мусульмане-сунниты опирались на поддержку арабского мира, шииты – на родственных им алавитов и друзов Сирии. Особняком держались палестинцы с их многочисленными группировками и организациями. Каждая из них пользовалась поддержкой той или иной арабской страны и ливанских мусульман. Появившийся по соседству с Ливаном сионистский Израиль предоставил убежище устремившимся туда ливанским и другим евреям из арабских стран, одновременно были изгнаны со своих земель сотни тысяч палестинцев, нашедших прибежище в Ливане. После этого конфессиональная и политическая обстановка в стране стала еще более напряженной и взрывоопасной. Один из давних местных сотрудников отделения ТАСС в Бейруте, которое одно время мне тоже пришлось возглавлять, мрачно шутил, что Ливан уже в гражданской войне 1958 года стал напоминать сосуд, заполненный «коктейлем Молотова», приготовленным по особому рецепту ливанской кухни. После той войны ливанский улей всякий раз оказывается растревоженным, когда рядом с ним кто-то против кого-то воюет или где-то рядом совершается революция. Хотя сам Ливан – единственная из арабских стран, граничащих с Израилем, – до 1982 года не принимал прямого участия ни в одной арабо-израильской войне и революций не переживал.

События 1958 года в Иордании и Ливане привели к непосредственному вооруженному вмешательству США и Англии. Последующие кризисы в регионе в 60-70-х годах сопровождались сначала военными акциями одного Израиля, после чего происходило дальнейшее распределение ролей в интервенциях и «коллективных миротворчествах» на Ближнем Востоке.

Для приведения в действие «доктрины Эйзенхауэра» требовалось лишь доказать, что в определенном районе арабской страны возник некий «вакуум», который грозит «проникновением коммунизма». На поверку оказалось, что никто, кроме Ирака, не захотел себя признавать «вакуумом». Большинство арабских стран отвергло «доктрину Эйзенхауэра». Робко поддержать ее решились лишь Ливан с Иорданией. После свержения королевского режима в Ираке началось силовое заполнение потенциальных «вакуумов» в Иордании и Ливане.

Из информации, полученной Москвой еще в начале 1958 года от Кима Филби, стало известно о содержании разработанного Советом национальной безопасности США совершенно секретного документа № 5401, озаглавленного «Ликвидация нефтяных источников на Ближнем Востоке». В нем излагались планы полного уничтожения арабских промыслов в случае «вторжения русских». Исполнителями этих акций намечались американские вооруженные силы и ЦРУ. Главные цели и направленность этого документа сохранялись и в провозглашенной «доктрине Эйзенхауэра», и в последующих стратегических разработках Вашингтона.

На ЦРУ в первую очередь возлагались задачи помешать всеми средствами приходу к власти левых сил. Считалось, что к середине 1958 года «угроза коммунизма» достигла почти критического уровня в тех странах Ближнего Востока, где и предполагалось распространять «доктрину Эйзенхауэра». Из-за океана Ливан рассматривался наиболее удобным плацдармом для осуществления прямого военного вмешательства. Во-первых, это была одна из немногих арабских стран, «юридически» находившихся в сфере действия «доктрины Эйзенхауэра». Во-вторых, именно в насеровском Египте и присоединившейся к нему Сирии виделась нарастающая угроза «коммунистической опасности».

Правохристианские лидеры Ливана в лице президента К. Шамуна и министра иностранных дел Ш. Малика поспешили заявить о присоединении к «доктрине Эйзенхауэра». Но предстояло еще преодолеть противодействие парламента. Как раз в канун рассмотрения там этого вопроса на рейде бейрутского порта появился недавно спущенный на воду американский авианосец «Форрестол». Поднимавшиеся с его палубы самолеты то и дело кружили над ливанской столицей и другими районами страны, откуда должны были съехаться депутаты парламента. В день заседания парламентарии вместе с членами правительства были приглашены посетить американский авианосец. Со многими из них американские дипломаты и «деловые» люди провели предварительные беседы. Нажим возымел действие: присоединение Ливана к «доктрине Эйзенхауэра» было одобрено. В ответ по всей стране развернулось массовое движение протеста против проамериканского правительства. У берегов Ливана снова появились корабли 6-го флота США. Над Бейрутом и Триполи проносились американские истребители-бомбардировщики, взлетавшие с авианосцев. Одновременно делались попытки остановить народный протест путем разжигания религиозной розни. Во втором по величине городе страны – Триполи – вспыхнуло вооруженное восстание против режима Шамуна, откуда оно быстро распространялось по всей стране.

Посол США в Бейруте Роберт Макклинток экстренно созвал секретное совещание с представителями правых партий в правительстве для принятия срочных мер в защиту Шамуна. В Восточное Средиземноморье продолжали подтягиваться дополнительные силы США.

Американцы, пытаясь оправдать свое вмешательство во внутренние дела Ливана, пустили в ход версию о наличии якобы внешней опасности, они вновь заговорили об угрозе «международного коммунизма» и происках Насера. Против египетского президента стали выдвигаться обвинения во вмешательстве в дела Ливана. С опровержением сразу выступил ряд видных ливанских деятелей. Правительство Шамуна тем временем обратилось в Совет Безопасности с жалобой на вмешательство ОАР. Генеральный секретарь и наблюдатели ООН, находившиеся на границе Ливана и ОАР, подтвердили несостоятельность и вздорность этих обвинений в адрес Каира.

Развитие событий в Ливане в ходе гражданской войны предвещало полную победу патриотических сил, тем более что они контролировали примерно две трети территории страны. Тем временем в штабах Багдадского пакта и иракско-иорданской федерации завершалась подготовка к военному вторжению в Ливан. Шамун торопил Ирак оказать ему военную поддержку. Около тысячи иракских солдат и офицеров воздушным путем успели прибыть в Ливан. Но этого для подавления восстания оказалось недостаточно. Положение Шамуна настолько ухудшилось, что в Вашингтоне и Лондоне решили прибегнуть к новому варианту «тройственной интервенции». На этот раз Израиль попытались заменить арабскими союзниками.

Инициаторами должны были выступить Ирак и Иордания, а обеспечение операции брали на себя США и Англия. Израиль тоже выразил готовность в случае необходимости оказать содействие. Памятуя уроки Суэцкого кризиса, от его услуг все-таки решили воздержаться, тем не менее, от Тель-Авива получили согласие на использование в экстренном случае его воздушного пространства. Идеальным для Вашингтона казался такой вариант, когда кнут должен оказаться в руках тех, кто хотел бы получить американский пряник. Военный механизм «доктрины Эйзенхауэра» удалось привести в действие лишь тогда, когда его «багдадское звено» уже выпало.

В Вашингтоне и Лондоне не хотели мириться с поражением. Там решили пренебречь, казалось бы, наглядными уроками Суэцкого кризиса и снова прибегнуть к дипломатии канонерок. В июле 1958 года американцы сами возглавили коллективную интервенцию. Началась она почти одновременно в Ливане и Иордании проведением операций «Летучие мыши» и «Золотая рыбка».

В течение трех дней после иракской революции под прикрытием сотен самолетов и дул орудий американских кораблей в Ливане были высажены морские десанты. Общее число десантников – около семнадцати тысяч – превышало численность всей ливанской армии. Еще раньше, 17 июля, английская бригада «Красные дьяволы» успела десантироваться в Иордании. Подкрепления британских войск стали прибывать в Аден, Кувейт, Оман и на Бахрейн. В тот период США и Англия сосредоточили на Ближнем Востоке силы общей численностью более семидесяти тысяч человек. Их военно-морская армада насчитывала до ста двадцати боевых и десантных кораблей. Американские самолеты и корабли имели ракетное и атомное оружие. На этот раз масштабы приготовлений и самих военных акций были более широкими, чем во время Суэцкого кризиса 1956 года.

Оккупировав Ливан и Иорданию, США и Великобритания собирались двинуть свои войска на Ирак, далее в их планы входила Сирия. Высадка десантов в Ливане и Иордании должна была стать лишь прелюдией к более широкой интервенции. Впервые после Суэцкого кризиса США и Англия выступали на Ближнем Востоке сообща. «Мы здесь затем, чтобы закончить то, что мы начали в Суэце!» – заявил американскому корреспонденту командир одного из подразделений английской парашютной бригады, высадившейся в Иордании.

Косвенным соучастником коллективной интервенции мог стать и Израиль, но роль ему на этот раз отводилась не в авангарде, а в арьергарде для зачистки от мятежников, которых уже огульно причисляли к террористам. Позднее из телеграммы представителя монархического Ирака в ООН выяснилось, что еще в конце июня Израиль выразил согласие на проход в Ливан через территорию, где дислоцировалась иракская дивизия. Накануне революции в Ираке израильский кабинет министров на закрытом заседании одобрил участие Израиля в запланированном в рамках Багдадского пакта вторжении в Ливан. В американских штабах тоже не исключали участие Израиля, тем более что через его территорию уже перебрасывались в Иорданию английские войска и оружие.

Соединенным Штатам мало было Ливана, не исключали они своего вооруженного вторжения и в Иорданию. Командующий 6-м флотом США публично заявил, что американские военно-морские силы готовы оказать Иордании такую же «помощь», как и Ливану.

Вашингтон и Лондон использовали пребывание своих войск на ливанской и иорданской территориях для бесцеремонного вмешательства во внутренние дела этих стран. В условиях оккупации в тюрьмы и концлагеря были брошены сотни арабских патриотов. В Ливане американцы всеми средствами старались поддержать своих ставленников, чтобы удержать их у власти. Для этого в страну прибыл специальный эмиссар госдепартамента Роберт Мэрфи. Американцы не столько тушили, сколько разжигали гражданскую войну в Ливане.

Москва ясно дала понять, что не останется безучастной к событиям в регионе, прилегающем к границам Советского Союза, и оставляет за собой право принять все необходимые меры, диктуемые интересами мира и безопасности. Москва выдвинула предложение о срочном созыве совещания глав правительств СССР, США, Англии, Франции и Индии при участии Генерального секретаря ООН для обсуждения действий США и Англии, потребовала скорейшего вывода их войск с территории Ливана и Иордании. Вашингтон уклонился от проведения такого совещания. Зато государственный секретарь США Даллес поставил свою подпись под декларацией чрезвычайной сессии Багдадского пакта, созванной в Лондоне для одобрения продолжавшейся англо-американской интервенции на Ближнем Востоке.

В августе 1958 года на Чрезвычайной сессии Генеральной Ассамблеи ООН делегация СССР выступила с программой разрядки международной напряженности на Ближнем Востоке, потребовав незамедлительного вывода войск интервентов. Генеральная Ассамблея ООН единогласно одобрила проект резолюции, внесенный 21 августа десятью арабскими государствами. В нем Генеральному секретарю ООН поручалось срочно предпринять практические шаги по восстановлению мира в Ливане и Иордании. За эту резолюцию пришлось проголосовать делегациям даже тех западных стран, которые осуществляли эту интервенцию. Однако далее они продолжали действовать в том же направлении. Вскоре внутриполитическая обстановка в Ливане вновь обострилась. Американцы опять не замедлили предложить свое «посредничество» в переговорах между новым ливанским правительством и заговорщиками. Сторонники Шамуна, воодушевленные поддержкой США, в начале октября вновь спровоцировали вооруженные столкновения с армией, пытаясь организовать антиправительственный путч.

Ситуацией не замедлил воспользоваться Вашингтон. В Бейрут повторно были введены американские войска. Как рассказывал мне возглавлявший новое правительство Ливана Рашид Караме, именно под давлением США его кабинет вынужден был подать в отставку. Сторонникам Шамуна при поддержке американской дипломатии опять удалось значительно усилить свои позиции в новом кабинете. Такую же роль сыграла британская интервенция и в Иордании. Однако оставить свои войска в этих странах ни Вашингтону, ни Лондону не удалось. Под давлением патриотических сил Ливана и Иордании, всей мировой общественности они вынуждены были подчиниться решениям ООН. Вывод американских войск из Ливана был завершен 25 октября. Через неделю последние английские солдаты покинули территорию Иордании.

Доктрина силы оказалась бессильной. Участь Багдадского пакта год спустя постигла и созданную на его руинах Организацию центрального договора (СЕНТО). Все попытки вовлечь в нее арабские государства результатов не дали. Фраза английского офицера о том, они высадились в 1958 году для того, чтобы завершить дело, начатое в Суэце, обернулась совсем иным: новая интервенция для ее организаторов завершилась «вторым Суэцем».

В феврале 1961 года, вслед за ликвидацией английских военных баз в Ираке после расторжения им в марте 1959 года соглашения с Англией о «военной помощи», были ликвидированы английский протекторат и военные базы в Кувейте. Через десять лет Англия, проводя политику «к востоку от Суэца», вынуждена была завершить свой уход и из других арабских эмиратов Персидского залива. Курс «уходя, оставаться» пришлось продолжать уже в более тесном, но уже подчиненном партнерстве с Вашингтоном.

События в Ливане и Иордании закончились провалом. Но и после операций «Золотая рыбка» и «Летучая мышь» нажим на Сирию не ослабевал. Это и подтолкнуло Дамаск на объединение с Египтом и создание Объединенной Арабской Республики. С одной стороны, объединение укрепило позиции Дамаска перед лицом непрекращающегося нажима со стороны Запада и Израиля, а с другой – привело к ослаблению левых сил как в Сирии, так и в Ливане. Были распущены и запрещены все политические партии, кроме «юнионистов» – сторонников Насера. Лидер ливанских коммунистов Никола Шауи, арестованный сирийскими органами безопасности, так и не вышел из тюрьмы. Похожая судьба постигла и некоторых других политических деятелей Иордании, Ливана и Сирии. Руководитель сирийских коммунистов Халед Багдаш и его ближайшие сподвижники, в том числе давний сотрудник отделения ТАСС в Дамаске Васфи Буни, вынуждены были надолго покинуть страну.

В 1960-х годах многие из них, возвратившись в Сирию, в беседе со мной по-разному оценивали последствия событий 1958 года. Тем не менее все они положительно отзывались о позиции Советского Союза в ООН, его решительных действиях по пресечению англо-американской интервенции и заговора против Сирии. Помню, однако, как бывший редактор одной прогрессивной газеты в Иордании Б. Мусаллим, эмигрировавший в Сирию и застрявший там на долгие годы, был потрясен и чуть не плакал, узнав о присвоении Хрущевым египетскому президенту Насеру звания Героя Советского Союза с вручением ему ордена Ленина.

– Вы не имели права, – говорил он мне с дрожью в голосе, – вешать на грудь убийцы секретаря Ливанской компартии, палача многих арабских коммунистов орден с изображением Ленина. Вождь мирового пролетариата принадлежит не только вам, но и нам, арабам, остающимся верными его учению. Хрущеву еще в 1958 году надо было не только давать отпор империалистам, но и не поддерживать диктаторский режим Насера, потребовать от него прекращения расправы над нашими братьями…

Другой прогрессивный деятель, ливанский журналист Жорж Шатила, возглавлявший Арабское бюро прессы и публикаций в Дамаске, вспоминая пережитую им гражданскую войну и американскую интервенцию в Ливан, имел совершенно другой взгляд на события 1958 года.

– Вы боролись только против происков империализма, сионизма и арабской реакции. Но до сих пор вы не замечаете, что, кроме коммунистического и национально-освободительного движения в Ливане, как, впрочем, в Сирии и других арабских странах, действовали и национальные меньшинства, этносы, родовые кланы, религиозные общины и конфессии. Они-то часто и задействуют механизмы гражданских войн. А те в свою очередь, как это было в 1958 году, дают повод для агрессии, интервенции и, как вы любите выражаться, тройственных заговоров империализма, сионизма и реакции. Боюсь, в Ливане это еще не раз повторится.

Прогнозы многоопытного мэтра ливанской журналистики, умного собеседника Жоржа Шатила не раз сбывались и при его жизни, и после того, как моего многолетнего друга не стало.

На Ближний Восток с грузом «туретчины»

С возвращением в Москву события для меня (Л.М.) и моих близких развивались не менее стремительно и неожиданно, чем в Стамбуле. Первый же «сюрприз» ожидал нас на Киевском вокзале, как только мы сошли с одесского поезда. За шесть лет жизни в Турции вещей накопилось немало, да и семья за это время несколько выросла. Но оказалось, что ехать некуда, – Родина нас не ждала. Встречавший нас бывший коллега по работе в Анкаре поспешил успокоить: «Вам заказан номер в гостинице ЦДСА. Поживите там недельку, а там будет видно».

Через неделю ситуация, однако, прояснилась мало. Как говорится, заслушав и обсудив мой отчет о завершившейся командировке, начальство задумалось. Оно явно не ведало, как со мной поступить. После окончания института я имел воинское звание «лейтенант запаса». За хорошую службу мне присвоили старшего лейтенанта запаса. Но ни начальство, ни я сам не знали, стоит ли мне становиться кадровым офицером.

На помощь пришел Константин Ефимович Сеськин, генерал, тоже востоковед, бывший сослуживец Михаила Ивановича Иванова по Японии, с которым я близко сошелся за неделю его служебной командировки в Анкару. Именно он и сагитировал меня остаться на второй срок работы в Турции с переводом в Стамбул. Теперь он, наверное, чувствуя какую-то ответственность за мою дальнейшую судьбу, предложил устроить меня в Военно-дипломатическую академию Советской армии для получения высшего военного образования. В случае, если меня удастся зачислить туда в порядке исключения как офицера запаса, потом можно будет перевести в кадровые офицеры. Константин Ефимович пообещал переговорить с будущим председателем приемной комиссии легендарным в ГРУ генералом Хаджи Мамсуровым. Его хорошо знал по войне в Испании и сопровождавший меня из Стамбула Иванов. В ожидании решения дальнейшей судьбы моя жена с детьми отправилась к родителям в Саратов.

Когда на приемной комиссии я предстал перед генералом Мамсуровым, он, нахмурив брови, спросил: «А вы вообще-то раньше в армии служили?»

Решив настроить сурового генерала на более благожелательное к себе отношение, я упомянул, что до института окончил один курс артиллерийского училища, а перед этим «служил в потешных войсках Наркомпроса», закончил 4-ю московскую спецартшколу. Она действительно находилась в ведении не Министерства обороны, а просвещения. Настраиваться на шутливый лад у генерала, видно, желания не было, и он риторически заметил: «Как же поступать в военную академию без систематического военного образования?»

– Но тогда получается замкнутый круг, – дернуло меня за язык вступать в запрещенную с генералом полемику. – Я хочу получить именно такое образование в военной академии. Но туда я не могу поступить, потому что у меня нет военного образования.

Мне сказали, что я могу идти, но не уходить. Немного посовещавшись, члены комиссии, вызвав меня повторно, предложили, чтобы лучше присмотреться друг к другу, вести в академии занятия по турецкому языку, коль скоро я получил богатую языковую практику в Турции. А так как по специальности я «страновед», то мне могут предложить потом читать курс страноведения.

Поразмыслив, я согласился. Невольно вспомнилась шутка моего саратовского тестя Якова Ивановича Калинникова. Разглядывая как-то наши с Леной дипломы, он пошутил: «По-моему, слово “страновед” следовало бы в ваших дипломах писать с двумя “н”. У вас какая-то странная специальность – востоковеды-страноведы. Изучали более двух десятков предметов, а пять лет подряд штудировали в основном только языки…».

В академии я по совету старших коллег-арабистов Аллы Городецкой и Владимира Шагаля параллельно с преподаванием турецкого приступил к изучению арабского языка. Стимулов и причин было несколько. Во-первых, все ближневосточники уже в институте получили основы арабского, изучая исламоведение. Наш любимец Евгений Александрович Беляев, читавший этот курс, неоднократно повторял: «Без знания арабского нельзя знать ислам, ибо нельзя познать ислам, не нюхая Коран…» Во-вторых, Алла Городецкая, профессиональная переводчица, в то время работала над переводами поэзии иракского поэта Абд аль-Ваххаба аль-Баяти и его «Писем к Назыму Хикмету». Начав с бесконечных вопросов, она, наконец, предложила мне переводить вместе по ее подстрочнику. Тем самым Алла невольно втянула меня в изучение арабского. Мою арабизацию развил и углубил Володя Шагаль, ставший потом моим близким другом и коллегой. С ним мы перевели с арабского несколько романов сирийского писателя Хана Мина, египетского прозаика и общественного деятеля Абд ар-Рахмана аш-Шаркави. Не раз нам приходилось странствовать по арабским странам, участвовать в писательских конференциях и международных форумах. Это по его рекомендации я перешел сначала на преподавательскую, а позже на журналистскую работу в ТАСС. Так незаметно я из тюрколога-басурманина превратился в арабиста-мусульманина, с головой окунувшись в бурные волны никогда не остывающих событий во многих «горячих точках» Ближнего Востока. Впрочем, я сохранил большую привязанность к турецкой литературе, нежели к арабской.

Школу тассовской журналистики нам обоим посчастливилось проходить у ее патриарха – Александра Игнатьевича Ступака, долгие годы заведовавшего редакцией Ближнего и Среднего Востока. Человек энциклопедических знаний, он обладал богатейшим журналистским опытом и доброй душой. Под его руководством мы «проходили свои университеты» не только в стенах ТАСС, но и, как теперь говорят, в полевых исследованиях – во время региональных сборов корреспондентов на Ближнем Востоке (Машрике) и севере Африки (Магрибе), которые он организовывал в разных арабских странах, чаще всего в Каире.