Текст книги "Тайная дипломатия Кремля"

Соседи с Лубянской площади

Когда чекисты арестовали сотрудника Наркомата иностранных дел, а Дзержинский даже не счел нужным сообщить об этом Чичерину, тот в полном отчаянии написал Феликсу Эдмундовичу:

«Или надо окружить Россию китайской стеной, или надо признать, что ее международные интересы являются коренными и действия во вред им бьют по республике. Если это не останавливает некоторых Ваших агентов, не позволяйте им этого. Мы знаем их уровень».

После личного вмешательства Дзержинского обыкновенно наступало некоторое успокоение: органы госбезопасности вели себя осторожнее и незаметнее. Но это продолжалось недолго. Радикально изменить ситуацию было невозможно: чекисты и дипломаты смотрели на мир разными глазами.

«Между ОГПУ и Наркоматом иностранных дел всегда шла жестокая борьба за влияние… Почти всегда сведения и заключения этих двух учреждений по одним и тем же вопросам расходятся между собой… Борьба принимает особенно острые формы при назначении сотрудников за границу и продолжается за границей между полпредом и резидентом», – писал Георгий Сергеевич Агабеков, первый советский разведчик, бежавший на Запад.

Георгий Агабеков был резидентом советской разведки в Афганистане, Иране и Турции. Свои воспоминания он написал еще в 1930 году. За последующие десятилетия мало что изменилось. В КГБ все равно подозревали любых иностранцев, приезжавших в Советский Союз, а советских дипломатов, выезжавших за границу, считали потенциальными предателями – ведь они общались с врагами… Спецслужбы могли сломать карьеру любому дипломату, если считали, что ему «нецелесообразно» выезжать за границу. Но во времена Агабекова дипломаты могли ответить тем же.

«Заместитель председателя ВЧК Уншлихт снабдил меня письмом к управляющему делами Наркоминдела с просьбой устроить на службу, – вспоминает Агабеков. – Несмотря на личное письмо Уншлихта, Наркоминдел меня не принял».

3 июня 1919 года Совнарком принял постановление: «Вменить Народному комиссариату по иностранным делам в обязанность при выдаче заграничных паспортов лицам, отправляющимся за границу по поручению советских учреждений, требовать представления постановлений соответственных коллегий и ручательства этих коллегий за добропорядочность командируемых лиц и лояльность их по отношению к Советской власти».

Лояльность устанавливали чекисты. Назначение того или иного сотрудника за границу решалось на совещании в ОГПУ, которое устраивалось раз в неделю. Председательствовал начальник иностранного отдела или один из его помощников. Присутствовали представитель ЦК, он же заведующий бюро заграничных ячеек при ЦК, и представитель учреждения, которое командирует сотрудника. Решающее слово принадлежало представителю ОГПУ…

Заблаговременно заполненная и присланная в иностранный отдел ОГПУ анкета кандидата на выезд изучалась в аппарате госбезопасности. О нем наводили справки в архивах и в картотеке. Если его фамилия фигурировала в каком-нибудь донесении агента ОГПУ – без конкретных обвинений, без доказательств сомнительности его поведения – ему отказывали в поездке и Наркоминделу предлагали представить иную кандидатуру.

Наркоминдел отвечал тем же при назначении сотрудников ОГПУ за границу в аппарат посольства или консульства. Но Наркоминдел старался отыскать какой-нибудь благовидный предлог если не для отказа, то в крайнем случае для оттяжки принятия решения, ссылаясь на отсутствие вакансий или несоответствие назначаемого требованиям, предъявляемым к загранработнику. Спор переносился в ЦК.

17 июля 1924 года на политбюро решили:

«В дальнейшем назначение основных резидентов ГПУ в состав дипломатического корпуса производить по соглашению с секретарем ЦК».

Когда Агабеков уже оказался резидентом в Афганистане, посол требовал показывать ему все уходившие в Москву телеграммы разведки. Позднее это стало невозможно. Послы смирились и знали, что с резидентом не ссорятся.

«Борьба за границей между полпредом и представителем ОГПУ выливается иногда в ожесточенные формы. Корень борьбы лежит в двоевластии, создающемся вследствие полной автономности представителей ОГПУ. Резидент формально подчинен полпреду, но, на самом деле, благодаря возложенным на него специальным задачам и полной бесконтрольности сообщений с Москвой авторитет его выше и страх перед ним советских служащих за границей сильней страха перед самим полпредом», – писал в 1930 году Георгий Агабеков.

Полпред ощущал, что находится под постоянным контролем, и всегда ожидал какой-нибудь пакости со стороны резидента. И позже резиденты бдительно следили за послами и о всех промахах докладывали в Москву, что заставляло послов тихо ненавидеть и бояться своих помощников-разведчиков.

Григорию Зиновьевичу Беседовскому, который в 1929 году оставил пост советника в советском полпредстве в Париже и попросил у французов политического убежища, Чичерин признавался: «Меня тоже подслушивают. У меня делали здесь, в кабинете, ремонт и, несомненно, этим ремонтом воспользовались, чтобы установить микрофонный аппарат. Менжинский даже не считает нужным скрывать это обстоятельство. Он как-то сказал мне: “ОГПУ обязано знать все, что происходит в Советском Союзе. И мы достигли того, что наш аппарат прекрасно справляется с этой задачей”».

На склоне жизни, подводя итоги, Чичерин своими главными внутренними врагами назовет Коминтерн и госбезопасность. А деятельность Коминтерна он просто именовал хулиганской. Позднее в письме Сталину он объяснит природу разногласий с Коминтерном: «Меня интересы русской национальности отнюдь не затрагивают больше, чем интересы других национальностей. Меня интересует роль СССР для мировой революции… Именно с точки зрения мировой революции я считаю глубоко ложным, когда международное положение СССР подрывается и подвергается опасности только для того, чтобы плохо клеющаяся агитация тов. Тельмана могла пойти чуть-чуть получше…»

Эрнст Тельман с середины 20-х годов возглавлял компартию Германии. Он обещал немецким коммунистам, что, когда они поднимут революцию, Красная армия немедленно придет им на помощь.

Чичерина возмущали выступления советских лидеров, призывавших к вооруженным восстаниям то в одной, то в другой стране, с которыми НКИД пытался установить нормальные отношения. И он считал невозможным использовать дипломатов, сотрудников полпредств и консульств для секретных контактов с иностранными компартиями. Ставил вопрос об удалении иностранных коммунистов из всех советских загранпредставительств, чтобы они перестали восприниматься как штабы мировой революции.

Поручили разобраться комиссии во главе с Молотовым. 7 июля 1927 года политбюро приняло компромиссное решение. В Берлине, Вене, Стокгольме, Шанхае и Ухане в аппарате советских представительств выделялся один сотрудник, который ведал отношениями с местной компартией и передавал ей деньги.

В постановлении записали:

«Доверенное лицо в полпредстве имеет свой код и шифр.

Задачи данного сотрудника полпредства должны быть известны только полпреду, советнику и первому секретарю, и работа его должна быть абсолютно законспирована…

Прекратить посылку денег через НКИД. Установить другие способы пересылки денег. Всякая связь Коминтерна с другими полпредствами безусловно заканчивается и впредь не производится».

Вторым врагом Чичерин называл госбезопасность.

«При Дзержинском было лучше, – писал нарком, – но позднее руководители ГПУ были тем невыносимы, что были неискренни, лукавили, вечно пытались соврать, надуть нас, нарушить обещания, скрыть факты… Аресты иностранцев без согласования с нами вели к миллионам международных инцидентов, а иногда, после многих лет, оказывалось, что иностранца незаконно расстреляли (иностранцев нельзя казнить без суда), а нам ничего не было сообщено.

ГПУ обращается с НКИД, как с классовым врагом… Ужасная система постоянных сплошных арестов всех частных знакомых инопосольств… Еще хуже вечные попытки принудить или подговорить прислугу, швейцара, шофера посольства и т. д. под угрозой ареста сделаться осведомителями ГПУ…

Некоторые из самых блестящих и ценных наших иностранных литературных сторонников были превращены в наших врагов попытками ГПУ заставить путем застращиваний их знакомых или родственников их жен осведомлять о них ГПУ…

Внутренний надзор ГПУ в НКИД и полпредствах, шпионаж за мной, полпредами, сотрудниками поставлен самым нелепым и варварским образом…»

Взаимоотношения чекистов и дипломатов складывались непросто. Но Наркомат иностранных дел отстаивал принцип старшинства полпреда в загранпредставительствах. С этим партийное руководство, как правило, соглашалось. Сотрудникам разведки периодически вменялось в обязанность информировать полпреда о том, что им становится известно. Но полпред должен был отчитываться только перед Москвой.

В 1934 году на политбюро решили:

«Указать на недопустимость сообщения полпредами кому бы то ни был, в том числе и агентам НКВД и НК обороны, секретных переговоров с иностранными правительствами и их представителями и предложить НКИД представить в ЦК проект директив полпредам по этому вопросу».

Но в начале 20-х годов Наркомат иностранных дел еще многое мог делать самостоятельно. В 1922 году Питирима Александровича Сорокина, социолога с мировым именем, выслали из страны. В ГПУ ему зачитали постановление и велели получить заграничный паспорт. За два года до этого Наркомат иностранных дел утвердил Инструкцию о заграничных паспортах, которая фактически действовала до 1991 года. Паспорта выдавали за деньги. «В обстоятельствах исключительного времени» требовалось разрешение особого отдела ВЧК (затем ГПУ).

Решив получить паспорт как можно быстрее, Питирим Сорокин пошел к Карахану, заместителю наркома иностранных дел, в отсутствие Чичерина исполнявшему его обязанности. Сорокин и Карахан в студенческие годы были друзьями. Сорокин описал эту встречу в своих воспоминаниях, изданных в Соединенных Штатах:

«Дверь открылась, и появился Карахан в сопровождении трех чекистов.

– Здравствуйте, Питирим Александрович, – сказал он, – рад видеть вас. Входите.

Кабинет был хорошо, по моему мнению, даже роскошно обставлен, и Карахан, когда-то худой и стройный, выглядел откормленным и толстым.

– Ваше превосходительство, – заговорил я ироническим тоном, – вы, конечно, знаете, что я выслан. Ваши подчиненные отказываются выдать мне паспорт в течение трех дней, что меня не устраивает. Не будете ли вы столь любезны приказать им приготовить мой паспорт завтра к утру?

– С превеликим удовольствием, – ответил Карахан и отдал распоряжение по телефону. – Завтра все будет готово, паспорт вам выдадут бесплатно».

Сорокин поблагодарил, хотя в его планы в любом случае не входило платить за свою же собственную ссылку. Конечно, не на следующее утро, а через день, но все же паспорт был готов. На его паспорте на трех языках было написано: «Высылается за пределы РСФСР».

В начале 1927 года резко ухудшились отношения с Великобританией. 23 февраля советскому поверенному в делах в Лондоне вручили ноту министра иностранных дел Остина Чемберлена с протестом против «антибританской пропаганды». 26 февраля Литвинов отправил ответную ноту, отвергая все упреки.

Англия среди прочего обвиняла советское руководство во вмешательстве во внутреннюю борьбу в Китае, который раздирали противоборствующие силы. Лондон потребовал от Москвы прекратить военную помощь гоминдановскому правительству, которое находилось в городе Ухане. Появление китайской полиции и солдат в советском полпредстве в Пекине (6 апреля) оказалось неприятным сюрпризом: китайцы захватили секретную переписку. Возник вопрос о том, что разведчики с дипломатическими паспортами не умеют скрыть свое истинное занятие. 5 мая 1927 года на политбюро решили:

«Обязать ИККИ, ОГПУ и Разведупр в целях конспирации принять меры к тому, чтобы товарищи, посылаемые этими органами за границу по линии НКИД и НКТорга, в своей официальной работе не выделялись из общей массы сотрудников полпредств и торгпредств.

Вместе с тем обязать НКИД обеспечить соответствующие условия конспирации для выполнения возложенных на этих товарищей специальных поручений от вышеназванных организаций».

Но это было лишь началом неприятностей. Британское правительство считало, что Коминтерн и другие советские организации финансируют подрывную деятельность против законной власти. 12 мая 1927 года в Лондоне британская полиция появилась в помещении торговой компанию «АРКОС» (Всероссийское кооперативное акционерное общество), созданной специально для развития отношений с Англией.

Еще 14 января 1920 года в Париже на заседании Верховного военного совета Антанты британский премьер-министр Ллойд Джордж предложил снять блокаду, введенную против Советской России, и установить торговые отношения с Центросоюзом как с коммерческой организацией, которая стоит вне политики. Ллойд Джордж надеялся, что в мирных условиях Россия скорее вернется к нормальной жизни.

Советская делегация приехала в Лондон 26 мая 1920 года. Возглавлявший ее Красин был специально введен в состав совета Центросоюза. Ллойд Джордж назвал условия заключения соглашения: невмешательство во внутренние дела; отказ от враждебной пропаганды; возвращение военнопленных; признание Советским правительством требований о компенсации английским гражданам товаров и услуг, оставшихся неоплаченными; согласие на проведении конференции для решения вопроса о долгах царского правительства правительству Англии.

Из-за польской войны работа над договором затянулась. Временное торговое соглашение подписали 16 марта 1921 года. Красин остался в Лондоне в качестве главы советской миссии. Ллойд Джордж заявил в парламенте, что Англия признает Советскую Россию де-факто. Но в ноябре 1922 года на выборах Ллойд Джордж потерпел поражение. Сменявшие его на посту премьера политики испытывали в отношении советских коммунистов большие подозрения…

Тщательный обыск в «АРКОСе» позволил англичанам захватить большой массив секретной документации – в основном материалов Коминтерна. 27 мая 1927 года Британия, обвинив Москву в ведении подрывной деятельности, разорвала дипломатические отношения и аннулировала торговые соглашения с Советским Союзом (они будут восстановлены только в 1929 году).

После налета на «АРКОС» политбюро вновь вернулось к теме конспирации и решило выделить из состава полпредств и торгпредств разведчиков, а также представителей Коминтерна, Профинтерна (объединения левых профсоюзных активистов) и МОПР (Международной организации помощи трудящимся) – это была структура, которая снабжала деньгами коммунистов-подпольщиков в разных странах.

Цель состояла в том, чтобы избежать повторения печального опыта пекинской и лондонской историй и не компрометировать официальные представительства. Но разведчики нуждались в дипломатическом прикрытии, так что это постановление осталось на бумаге.

Исполнить более частные указания оказалось проще:

«Шифры менять каждый день, проверить состав шифровальщиков…

Проверить состав представительства ИНО ГПУ, Разведупра, Коминтерна, Профинтерна, МОПР.

Строжайше проверить состав сотрудников полпредств, торгпредств и прочих представительств за границей…

Отправителей конспиративных шифровок и писем обязать иметь специальные клички, воспретив им подписываться собственным именем…»

Наркомат иностранных дел должен был информировать оторванных от московских дел полпредов о том, что происходит. Им рассылался информационный политбюллетень. В 1932 году на заседании политбюро решили:

«а) прекратить печатание политбюллетеней НКИД;

б) предложить НКИД изыскать более целесообразные, максимально конспирированные методы информирования полпредов о нашей политике».

Разведчики выдвигали встречные претензии к дипломатам. Они огорчались из-за того, что собранные ими материалы не вызывают интереса в Наркомате иностранных дел. 3 января 1929 года на заседании политбюро решили:

«Сообщения и подлинные документы, доставляемые ОГПУ, должны тщательно изучаться и учитываться НКИД при разработке дипломатических мероприятий и освещении событий в международной политике перед политбюро».

Но, разумеется, дипломаты не могут разглашать источник информации, чтобы не выдать агентуру. Поэтому по заявлению председателя ОГПУ Вячеслава Менжинского приняли специальное решение политбюро (публикуется точно в соответствии с оригиналом):

«Материалы ОГПУ могут использоваться членами Коллегии НКИД в беседах с дипломатическими представителями иностранных держав лишь в исключительных случаях в общей постановке вопросов без ссылки на конкретные факты; в случае необходимости в расшифровании конкретных фактов требуется обязательное согласование с ОГПУ.

Считать возможным сообщение полпредам ориентировочных сведений, касающихся стран их пребывания, почерпнутых из материалов ОГПУ, с привлечением одного из ответственных работников ОГПУ для постоянного согласования».

Безопасность секретных материалов невероятно заботила советское руководство.

В 1929 году политбюро одобрило инструкцию для постпредства в Лондоне:

«1. Передача сообщений по телеграфу шифром или кодом не должна считаться достаточной гарантией сохранения передаваемого содержания в секрете. Предлагается поэтому ни в коем случае не передавать по телеграфу шифром таких сообщений или сведений, расшифрование которых могло бы компрометировать совпра или полпредство, хотя бы даже с буржуазной точки зрения, или же могло бы приносить государству вред. Строгое соблюдение этого правила остается на личной ответственности полпреда и руководителей НКИД.

2. Рекомендуется сноситься по секретным делам преимущественно при помощи дипкурьерской связи, прибегая по таким вопросам к телеграфной переписке лишь в самых исключительных случаях срочности. Особо секретные сообщения необходимо зашифровать даже при пересылке диппочтой.

3. В некоторых случаях срочности сообщений рекомендуется вместо прямой отсылки телеграмм из Лондона передать сообщения с курьерами в Берлинское полпредство для телеграфирования оттуда в Москву.

4. Обеспечить постоянную бдительную охрану секретных документов в полпредстве, возложив эту охрану на шифровальщиков.

5. Хранить в полпредстве лишь самое незначительное количество секретных документов, необходимых для текущей работы. Все остальное необходимо уничтожать или отсылать в архив НКИД.

6. За личной ответственностью полпреда и руководителей НКИД не должно быть допускаемо использование шифроаппарата НКИД и торгпредства, а также дипкурьерской связи для нужд ИККИ, Профинтерна, МОПР и т. п. организаций.

7. Запретить прием каких бы то ни было сотрудников на месте (не исключая должностей курьеров, дворников, швейцаров, уборщиц и личной прислуги). Исключение допускается лишь с предварительного согласия Москвы.

8. У всех несгораемых шкафов, бывших ранее в употреблении в Лондоне, должны быть переделаны замки и ключи по возможности в Москве. Все помещения полпредства должны быть периодически обследуемы на предмет выявления микрофонов.

9. Запретить вынесение на собрание в ячейки или бюро ячейки дел, относящихся к оперативным и вообще к секретной работе полпредства.

10. Считать недопустимым хранение секретных бумаг на личных квартирах полпреда и сотрудников даже в том случае, если эти квартиры находятся внутри экстерриториальных помещений.

11. Чаще практиковать вызов в Москву полпреда или секретаря посольства для дачи им личных директив».

И никаких украшений!

При Чичерине появились Положение о дипломатической службе и Положение о дипломатических рангах. Чичерин разослал всем загранпредставительствам инструкцию, как одеваться женам полпредов: рекомендовались скромные черные платья с длинными рукавами и без декольте. И никаких украшений! Жены полпредов подчинились.

Значительно сложнее было добиться соблюдения дисциплины от самих полпредов. Полпред Иоффе писал в НКИД: «Не только морально, но и юридически постановление Коллегии НКИД для полпреда не обязательно, ибо последний в своей деятельности не представляет одного ведомства, а всю Россию». Иоффе написал, что подчинится только решению ЦК.

Заместитель наркома Лев Карахан обратился за помощью к Сталину:

«Коллегия НКИД просит ЦК утвердить нижеследующие три пункта, в общем устанавливающие порядок подчинения полпредов Центру:

1. Полпреды подчиняются непосредственно НКИД, с которым сносятся по всем вопросам и распоряжения которого для полпреда, безусловно, обязательны;

2. Полпред имеет право обжаловать распоряжение НКИД, но без приостановления распоряжения НКИД до разрешения вопроса в ЦК;

3. Все распоряжения центральных органов Советской власти полпреды получают непосредственно и только через НКИД».

В ЦК, в свою очередь, требовали согласовывать все с партийным аппаратом. В протоколе одного из заседаний политбюро в 1922 году записали:

«Предложить НКИД представить на предварительное одобрение политбюро (в случае особой срочности только т. Сталина) текст всех нот, директив и важнейших телеграмм, даваемых от имени НКИД, за подписями тт. Карахана и Ганецкого или в случае разногласий сообщать параллельные тексты».

В 1924 году на прием в советское посольство в Риме советский полпред Константин Константинович Юренев (Кротовский) по собственной инициативе пригласил вождя итальянских фашистов Бенито Муссолини. Поскольку он сделал это без санкции Москвы, то его отозвали.

Приняли специальное постановление политбюро:

«а) Отменить назначенный полпредством в Риме прием в день 7 ноября (годовщина Октябрьской революции).

б) Признать недопустимым приглашение Муссолини нашим полпредством на приемы, обеды и т. п. в течение ближайших месяцев.

в) Предложить НКИД обсудить общий вопрос о целесообразности отмены празднования 7 ноября нашими представительствами за границей…

г) Поручить т. Зиновьеву принять меры к тому, чтобы отмена приемов… не толковалась как перемена политики по отношению к Италии».

Впрочем, полпреды значительно чаще были недовольны наркоматом и жаловались кто кому мог. Александр Антонович Трояновский 3 ноября 1927 года был назначен полпредом в Японию. Из Токио он писал Николаю Ивановичу Бухарину, с которым был хорошо знаком. Полпред жаловался на обилие приемов и пустых встреч с чиновниками:

«Когда мне бывает особенно нужно, я вспоминаю слова Ленина, сказанные им по поводу Брестского мира, что, если нужно будет для революции, мы пойдем в хлев. Здесь, правда, приходится ходить во дворцы, но с непривычки это тоже достаточно тяжело…

Должен сказать, что я прихожу в полное отчаяние по поводу отсутствия какой бы то ни было информации из НКИД относительно текущей нашей политики в отношении Японии. Здешнее Министерство иностранных дел хорошо осведомлено обо всем, что происходит в Москве, нам же сюда буквально ничего не сообщают… Мы решительно ничего не знаем, хотя должны делать вид, что что-то знаем, и отделываться общими фразами…

Нам НКИД о результатах переговоров в Москве считает лишним что-то сообщать. Конечно, это не способствует поднятию нашего авторитета здесь, причем не только авторитета посла, но и авторитета правительства, у которого так плохо поставлено дело информации…

Помимо информации в отношении японских дел, нам нужна и общая информация относительно крупнейших фактов нашей советской жизни и, во всяком случае, относительно дипломатических событий. Например, Курский, по газетным сообщениям, назначен полпредом в Рим. Нас спрашивают: верно ли это? Мы ни черта не знаем. Совершенно идиотское положение. Здесь нас засыпают вопросами относительно главнейших вещей, касающихся оппозиции. Не знаешь что отвечать».

Материальное положение сотрудников полпредства в Японии Трояновский нашел весьма тяжелым: «Большинство здесь – люди семейные, имеют детей, и состояние их действительно очень тяжелое. Меня поразил тот факт, что некоторые из них, пробыв два-три года в Токио, не знают английского языка. Оказывается, они лишены возможности изучать английский язык, потому что не хватает на это денег…

Имеются ответственные работники, которые лишены возможности учить своих детей, например: военный атташе Путна влез в долги, детей не учит и не знает, как ему выйти из тяжелого положения, хотя всем известно, что он человек весьма скромный…

Имейте в виду, что условия жизни здесь весьма похожи на условия жизни в ссылке, потому что японского языка мы не знаем и живем здесь совершенно обособленной жизнью. Особенно тяжело положение семейных сотрудников. Дополнительных заработков здесь тоже невозможно найти».

Многие послы были в недавнем прошлом высокопоставленными партийными работниками, запросто обращались к руководителям партии, и у Чичерина из-за этого бывали неприятности. Вес дипломата определялся его приближенностью к партийному руководству, правом участия в заседаниях политбюро, когда обсуждались внешнеполитические вопросы.

Непосвященным даже не полагалось знать, что то или иное решение принято именно в ЦК. Чичерину по этому поводу политбюро даже сделало специальное замечание:

«Разъяснить тов. Чичерину, что прения, которые происходят внутри политбюро, оргбюро и пленумов ЦК, а в особенности о голосовании и заявлениях отдельных членов ЦК, ни в коем случае нельзя сообщать никому, даже членам Коллегии».