Текст книги "Михаил Суслов"

Хозяин огромного края

В принципе на руководящие должности в аппарат брали только с выборной партийной работы. Суслов не избирался даже секретарем райкома, но начальство высоко оценило его работу в контрольных органах. Собственно, ему предстояло и дальше заниматься большой чисткой. Массовые репрессии, создававшие множество вакансий, многим открывали дорогу наверх. Главное при этом было выжить самому.

С каким поручением Суслов прибыл в Ростов?

23 февраля 1937 года в Москве открылся Пленум ЦК ВКП(б), на котором Сталин выступил с докладом «О недостатках партийной работы и мерах по ликвидации троцкистских и иных двурушников».

Он подвел идеологическую базу под необходимостью репрессий:

«Чем больше мы будем продвигаться вперед, чем больше будем иметь успехов, тем больше будут озлобляться остатки разбитых эксплуататорских классов, тем скорее они будут идти на острые формы борьбы, тем больше они будут пакостить советскому государству, тем больше они будут хвататься за самые отчаянные средства борьбы, как последнее средство обреченных».

Суслов был одним из тех, кто исполнял поручение вождя. Только за шпионаж в 1937 году осудили 93 тысячи человек. Сколько же шпионов обнаружили в стране – больше, чем во всем остальном мире за всю историю человечества! Если кто-то еще верит в эти цифры, получается позорная картина: почему-то именно в «самой счастливой» Советской стране граждане с необыкновенной легкостью, немало при этом рискуя, шли на службу врагу…

Когда начались аресты высшего командного состава Красной армии, Сталин, выступая на расширенном заседании военного совета при наркоме обороны, потряс слушателей неожиданным открытием:

– Дзержинский голосовал за Троцкого, не только голосовал, а открыто Троцкого поддерживал при Ленине против Ленина. Вы это знаете? Он не был человеком, который мог оставаться пассивным в чем-либо. Это был очень активный троцкист и весь ГПУ он хотел поднять на защиту Троцкого. Это ему не удалось.

Зал с изумлением слушал вождя. Если бы Феликс Эдмундович Дзержинский дожил до этих времен, что бы ждало создателя ведомства госбезопасности? Надо полагать, Михаил Андреевич правильно понял Сталина: неприкасаемых нет и быть не может. Суслов, отвечавший за областные кадры, сменил десятки секретарей райкомов и горкомов. Многие из них вскоре были арестованы, о чем он не мог не знать.

В Ростов-на-Дону перевели тогда из Москвы не одного только Суслова. Областью руководил человек, чье имя еще недавно гремело, – чекист со стажем Ефим Георгиевич Евдокимов. Он отличился в конце Гражданской войны на посту начальника особого отдела Южного фронта. Когда боевые действия уже завершились и Белая армия генерала Петра Врангеля эвакуировалась из Крыма, Евдокимов организовал массовые расстрелы оставшихся на полуострове бывших белых офицеров, хотя им обещали амнистию. В центральном аппарате ГПУ он руководил секретно-оперативным управлением, затем возглавил госбезопасность на Северном Кавказе. В городе Шахты Ростовской области Евдокимов в 1927–1928 годах вскрыл «вредительскую организацию буржуазных специалистов». О «шахтинском деле» велено было рассказать всей стране, и публичный процесс вошел в историю.

В 1934 году Ефима Евдокимова утвердили первым секретарем Северо-Кавказского крайкома партии, избрали членом ЦК и депутатом Верховного Совета СССР, а в сентябре 1937-го перевели в Ростов. Но он быстро утратил сталинское расположение. В мае 1938 года его вернули в Москву заместителем наркома водного транспорта и почти сразу арестовали, а в 1940-м расстреляли. Ему на смену Сталин прислал своего многолетнего помощника Бориса Александровича Двинского. Сначала сделал его вторым секретарем, потом поставил во главе области. Двинский оценил Суслова и, согласовав вопрос с ЦК, утвердил его секретарем обкома. Вторым секретарем стал тоже присланный из Москвы Григорий Петрович Громов, но его быстро забрали назад и назначили вторым секретарем ЦК комсомола.

На областной партийной конференции 8 июня 1938 года Суслов говорил:

– Областная парторганизация и обком партии провели большую работу по реализации решений январского Пленума ЦК ВКП(б) по ликвидации последствий вражеской деятельности в партийной работе. С каждым днем обновленное руководство обкома партии постепенно нащупывает, где у нас политически неблагополучно с руководством районов. Была проведена большая очистительная работа. Но это не значит, что кое-где еще не удалось притаиться вражеским элементам. Я думаю, что кое-где им удалось сохраниться, но житья мы им не дадим, выкорчуем до конца и наверняка.

Параллельно с Сусловым в Ростов-на-Дону начальником областного управления НКВД прислали из Москвы еще одного человека, который войдет в историю, – Виктора Семеновича Абакумова, будущего генерал-полковника и министра государственной безопасности. Абакумов поработал в области с размахом и произвел на высокое начальство самое выгодное впечатление. Он получил знак «Почетный работник ВЧК-ОГПУ» в 1938 году, орден Красного знамени в 1940-м и вернулся в Москву с повышением. Словом, они с Сусловым сделали большую карьеру. Но Абакумова в 1954 году расстреляют как государственного преступника (он до сих пор не реабилитирован), а Михаила Андреевича с почестями похоронят у Кремлевской стены.

Когда в декабре 1938 года Абакумов приехал начальником управления в Ростов, Большой террор, устроенный наркомом внутренних дел СССР Николаем Ивановичем Ежовым, уже завершался. Самого Ежова вскоре арестовали и расстреляли. При его сменщике Лаврентии Павловиче Берии работа органов госбезопасности приобрела более методичный характер. Начальники управлений перестали меняться каждые несколько месяцев, а партийный аппарат сумел вернуть себе контроль над силовиками.

Суслов в Ростове получил подписанную Сталиным директиву:

«Обкомы, крайкомы, ЦК нацкомпартий обязаны:

а) взять на учет всех ответственных работников местных органов НКВД и завести на каждого из них личное дело;

б) провести тщательную проверку всех взятых на учет работников НКВД путем внимательного изучения всех документов о работниках (личные дела, материалы спецпроверки и т. п.) и личного ознакомления с ними.

в) рассмотреть на бюро предложения начальников областных, краевых управлений НКВД и наркомов НКВД союзных и автономных республик о кандидатурах работников. С каждым из утверждаемых работников НКВД обязан лично ознакомиться заведующий отделом руководящих партийных органов и один из секретарей обкома, крайкома, ЦК нацкомпартий.

Переброска работников местных органов НКВД из одной области, края, республики в другую производится заместителем наркома НКВД СССР (по кадрам) по получении разрешения отдела руководящих парторганов ЦК ВКП(б). Переброска работников местных органов НКВД в пределах одной и той же области, края, республики производится распоряжением начальника Управления НКВД и по получении по этому вопросу разрешения обкома, крайкома, ЦК нацкомпартии».

Иначе говоря, начальник управления НКВД Абакумов никого из своих подчиненных не мог повысить или, наоборот, снять без санкции Суслова, отвечавшего за областные кадры.

Сталин высоко ценил значение секретариата и оргбюро ЦК, которые ведали кадрами, а «кадры решают все». Судьба и карьера любого чиновника все больше зависела от партаппарата. Любое назначение в области осуществлялось только с санкции Суслова.

Оргбюро ЦК установило порядок учета, назначения и смещения руководящих работников. Так создавалась номенклатура должностей, назначение на которые принимали в обкоме. В номенклатуру входили и высшие комсомольские кадры. Работа в комсомоле становилась профессией. Секретарям комитетов комсомола разрешили оставаться на руководящей работе, когда они выходили из комсомольского возраста.

Романтика революционной эпохи быстро улетучилась. Формировалась жесткая система управления. Появился правящий класс, каста профессиональных чиновников. И Суслов идеально подошел для этой системы.

Партийная карьера гарантировала то, что оставалось недоступным для остальных.

Вот стихи из сатирического журнала той эпохи (тогда такие шутки еще допускались):

 
Партбилетик, партбилет,
Оставайся с нами.
Ты добудешь нам конфет,
Чая с сухарями.
Словно раки на мели
Без тебя мы будем.
Без билета мы нули,
А с билетом люди.
 

Сталин создавал аппарату все условия для приличной по тем временам жизни, наделял привилегиями. Молодые карьеристы жаждали власти и комфортной жизни и славили вождя.

Но существовали и ограничения. Скажем, до убийства Кирова партийные руководители могли свободно встречаться, ездить по стране. После убийства был установлен новый порядок: первый секретарь обкома выезжает в Москву на Пленум ЦК или в командировку, лишь получив разрешение Сталина. Всякое общение партийных секретарей между собой – встречи, разговоры – тоже только с санкции вождя. Первый секретарь отправлял шифровку с просьбой разрешить ему побывать в Москве или в другом городе – с объяснением цели поездки. Кому и куда ехать в отпуск, тоже решало Политбюро.

Конечно, Суслов и другие секретари обкома головой отвечали за экономические успехи области. Проблема состояла в том, что план первой пятилетки (1928–1933) выполнили меньше чем на 60 процентов. План на вторую пятилетку составили куда менее амбициозный, однако и он был выполнен меньше чем на три четверти. Но об этом не говорилось ни слова – ни в печати, ни на собраниях.

В своем хозяйстве Суслов должен был находить виновных в неудачах, проявляя немалую находчивость и изобретательность.

Михаил Андреевич говорил:

– Первоочередной задачей большевиков Ростовской области является полное истребление всех до одного презренных фашистских агентов – троцкистов, бухаринцев и прочей мрази.

Как это выглядело на практике?

Например, Суслов распорядился «утвердить решение об исключении из членов партии Шесновец А. А. за неоказание помощи в разоблачении своего мужа, оказавшегося врагом народа, и как потерявшую бдительность…»

В эпоху большого террора брали и тех, кто работал вместе с Михаилом Андреевичем, тех, кого он выдвигал. Как он это воспринимал? Для некоторых людей это становилось невыносимым испытанием.

Вновь сошлюсь на Владимира Млечина, пережившего ту же эпоху:

«Один день в ноябре 1937 года переломил всю мою жизнь. Вечером вместе с женой приехал к близкому товарищу, заведовавшему отделом в “важнеющем” учреждении. А буквально через пять минут пришел гость в петличках вместе с дворником, начался обыск – до утра. Хозяина увезли вместе со стенограммами съездов партии, а нас отпустили домой.

Сколько их было таких “разоблаченных врагов народа” среди товарищей моих, знакомых и даже подчиненных! Но ничего не потрясло меня так, как та ноябрьская ночь… И я понял не только то, что сам хожу у края пропасти – я стал постигать, что идеей великой революционной целесообразности прикрываются дела невыносимые, преступные, ужасные.

В тридцатых годах был у меня знакомый, ну, скажем, приятель, старый чекист в больших чинах. И вот его взяли. Ну что ж, думал я тогда, значит, провинился. Скоро узнаю: забрали его жену и трехлетнего ребенка. И ехали они зимой в товарных вагонах через стылую Сибирь вместе с другими женами и детьми. И матери телами своими обогревали детей.

Этого я не мог ни понять, ни, тем более, одобрить. Это было за пределами человеческого понимания вообще. А вскоре стало ясно, что это не единичный факт, а чудовищная система… А после той ноябрьской ночи я никак не мог вести себя с той непринужденностью, с тем чувством внутренней свободы, с каким вел себя в предшествующие годы, “с младых ногтей своих”, как говаривал Горький. Что-то оборвалось во мне».

Михаил Андреевич Суслов и после смерти Сталина своим близким таких историй не рассказывал. Массовые репрессии он осудил только в хрущевскую эпоху – так, словно только что об этом узнал.

В 1937 году передовая статья «Правды» объясняла:

«Ни одна неполадка, ни одна авария не должны пройти для нас незамеченными. Мы знаем, что агрегаты сами не ломаются, котлы сами не взрываются. За каждым таким актом спрятана чья-то рука. Не рука ли это врага – вот первый вопрос, который должен возникнуть у каждого из нас».

Повсюду искали вредителей. Аварии и выпуск некачественной продукции становились поводом для возбуждения уголовных дел. Арестованные безоговорочно признавали свою вину. Они рисовали грандиозную картину разрушения «вредителями» экономики страны, создавая Сталину роскошное алиби, которого хватило на десятилетия.

Александр Трифонович Твардовский писал:

 
Да, он умел без оговорок,
Внезапно – как уж припечет —
Любой своих просчетов ворох
Перенести на чей-то счет;
На чье-то вражье искаженье
Того, что возвещал завет,
На чье-то головокруженье
От им предсказанных побед.
 

Неэффективность социалистической экономики била по трудящимся. Магазины опустели, за любыми товарами выстраивались длинные очереди – до конца советского строя они стали его постоянной приметой. Исчезали стимулы для труда. Тогда создали закрытые распределители продовольствия для рабочих наиболее важных предприятий. Ввели пайки – поощрять ударников. Заманчивой стала работа там, где есть хороший распределитель, для других закрытый. Но главным было туда устроиться, а вовсе не трудиться с полной отдачей.

Секретарю обкома полагался красный депутатский значок, но не союзный, а республиканский. Летом 1938 года Суслова сделали депутатом Верховного Совета РСФСР по Мечетинскому (сельскому) избирательному округу.

На встрече с избирателями Михаил Андреевич обещал:

– Вместе с вами я буду еще беспощаднее громить шпионов, диверсантов и вредителей, чтобы наш народ спокойно жил, свободно трудился и весело отдыхал. А трудимся мы действительно свободно, отдыхаем действительно весело, живем, как никто…

Его кандидатуру поддержали: «М. А. Суслов известен своей непримиримостью к врагам Советской власти».

Вот вопрос, который напрашивается: а сам он не боялся? Верил в виновность тех, кого брали, знал, что сам-то он решительно ни в чем не виновен и потому чувствовал себя уверенно?

Заместитель министра иностранных дел Владимир Семенович Семенов оставил в мемуарах рассказ своего министра Андрея Януарьевича Вышинского, который прежде был генеральным прокурором СССР:

«Как генеральный прокурор Вышинский присутствовал при всех расстрелах в Москве и удостоверял смерть осужденного. Вспоминал, как в подвале Лубянки собралась изрядная группа оппозиции и ввели молодого партработника.

Тот озорно и с недоумением воскликнул:

– Мать твою! Куда я попал?

Потом повели всех, и он получил через глазок в стене положенную ему пулю».

Сошлюсь опять же на своего дедушку, который не мог забыть тридцать седьмой.

Владимир Млечин:

«Человек боится неведомого. Это и есть страх. Людей, не знающих страха, не существует вовсе. Меня всегда считали смелым человеком. Это не совсем так. В детстве легко быть смелым, в зрелые годы – тяжелее. Но я делал так, чтобы страх не определял мои мысли и поступки. Своего рода умственная гимнастика.

В неведении о своем завтрашнем дне прожил я по крайней мере года полтора, когда на рассвете исчезали мои товарищи. И каждый стук в дверь отдавался судорогой в сердце.

Тогда, в 1937-м, я приходил домой только под утро, предпочитая оставаться на людях. А под утро я подходил к Печатникову переулку, где жил тогда, смотрел: не ждут ли, и только потом шел домой. И хотя гроза как будто пронеслась мимо меня, все же сам я стал иным».

Суслов о своих переживаниях не рассказывал. Возможно, и не переживал вовсе.

Вырабатывались определенные черты мировоззрения, взгляды на жизнь, привычки, традиции. Человек сидит на партсобрании, слушает радио, читает газеты – и что он видит и слышит вокруг? Лицемерие. И что он делает? Он начинает приспосабливаться. Появляются привычка к двоемыслию, равнодушие ко всему, что тебя лично не касается.

Писатель Михаил Михайлович Пришвин записал в дневнике 1 ноября 1937 года: «Больше всего ненавижу газету “Правда” как олицетворение самой наглой лжи, какая когда-либо была на земле».

В стране тогда шла Всесоюзная перепись населения.

Суслов объяснил ростовчанам в областной газете:

«Советская статистика – единственная в мире правдивая, точная статистика. Напротив, буржуазная статистика – о ней говорилось, что она что дышло: куда повернешь, туда и вышло… Последыши классовых врагов будут стараться и у нас, на том или ином участке, сорвать перепись населения, извратить действительные результаты переписи, дискредитировать перепись всякими нелепыми провокационными слухами и выдумками… Мы должны извлечь все уроки из переписи населения СССР в 1937 году, когда враги народа сорвали ее, злостно извратив правительственные инструкции».

А что же тогда произошло?

В 1926 году провели первую Всесоюзную перепись, которая показала, что население СССР – 147 миллионов человек. А на ХVII съезде партии в 1934 году Сталин с гордостью заявил, что население достигло уже 168 миллионов и каждый год увеличивается на три с лишним миллиона.

В таком случае в 1937 году советских людей было бы 180 миллионов. А перепись в январе 1937 года дала другую цифру, куда меньшую, – всего 162 миллиона. Выходит, за три года население не только не увеличилось, а, напротив, уменьшилось. Коллективизация с раскулачиванием, тяжелые условия на промышленных объектах, стройках и лесоповалах, массовые репрессии… Результаты переписи были признаны «вредительскими», проводившие ее работники арестованы, а данные засекречены.

Старания Михаила Андреевича не пропали втуне – 3 января 1939 года он был утвержден вторым секретарем обкома. Но в этой должности он проработал недолго. Уже в феврале получил большое повышение – его перевели первым секретарем в Орджоникидзевский крайком. Таково было решение Политбюро, которое признало «работу крайкома ВКП/б/ неудовлетворительной и предложило крайкому исправить допущенные ошибки».

Михаил Андреевич стал хозяином большого края, который теперь называется Ставропольским, а его главный город – Ставрополем. В двадцатые годы это был Северо-Кавказский край, а 13 марта 1937 года, желая увековечить память члена Политбюро Серго (Григория Константиновича) Орджоникидзе, край переименовали в Орджоникидзевский.

Жизнь ветерана революции Орджоникидзе закончилась трагически – он застрелился 18 февраля 1937 года. По слухам, покончил с собой в результате острого конфликта со Сталиным. Как нарком тяжелой промышленности он до последнего пытался уберечь от репрессий свою отрасль, сохранить квалифицированные инженерные кадры. После смерти Серго его старшего брата Папулию арестовали и в ноябре 1937 года расстреляли. Двух других братьев и вдову посадили…

Один из самых близких к Берии людей Амаяк Захарович Кобулов, назначенный во время войны наркомом внутренних дел Узбекистана, ехал в Москву вместе с начальником своего хозяйственного управления. Поезд остановился на какой-то станции. Встречный состав вел паровоз серии «СО», названной в честь Серго Орджоникидзе.

Кобулов и его подчиненный стояли в вагоне у окна.

Начальник хозяйственного управления Наркомата внутренних дел почтительно произнес:

– Как много сделал Серго. Оставил о себе хорошую память.

– Что он сделал или не сделал, это неважно, – пренебрежительно бросил Амаяк Кобулов. – Но если бы он не умер, его бы арестовали. На него была кипа материалов…

Может быть, поэтому сам город Ставрополь переименовали не в Орджоникидзе, а в Ворошиловск – маршал Климент Ефремович Ворошилов был тогда наркомом обороны.

В крайкоме Суслов сменил Дмитрия Георгиевича Гончарова, которого перевели в партийный аппарат с чекистской работы. Он служил в ленинградском управлении НКВД. В январе 1937 года лейтенанта госбезопасности Гончарова сделали секретарем парткома управления, а летом забрали из управления и в Ленинграде же назначили первым секретарем Дзержинского райкома партии. Потом перевели в Ставрополь на смену Константину Максимовичу Сергееву, профессиональному партработнику. Тот занимал немалые должности в аппарате ЦК. В 1937-м возглавил край, но всего через год, в мае 1938-го, был арестован и расстрелян. Надежды на его сменщика тоже, видимо, не оправдались. Гончаров руководил краем всего несколько месяцев. 21 февраля 1939 года на пленуме крайкома осудили работу прежнего первого секретаря и избрали руководителем края Суслова.

Он обещал:

– Я солдат партии. И готов, не жалея времени и сил, работать на том участке борьбы, который мне доверил ЦК ВКП(б)…

Его предшественника Дмитрия Гончарова из края отозвали в распоряжение ЦК и вернули в чекистский аппарат – в особый отдел Балтийского флота; в Великую Отечественную он служил в военной контрразведке Смерш, получил полковничьи погоны.

А Михаил Андреевич Суслов в сравнительно молодом возрасте занял высокий пост. Это было важное повышение. Он возглавил богатый и щедрый край с чудесным климатом. В состав края входили две автономные области – Карачаевская и Черкесская, один округ, 39 районов и восемь городов краевого подчинения. Население края составляло почти два миллиона человек.

Нового первого секретаря избрали делегатом ХVIII съезда партии, который собрался в марте 1939 года – до начала Второй мировой войны оставалось полгода. С докладом выступил Сталин, сообщивший делегатам, что социализм в стране в целом построен.

На съезде Суслова включили в состав Центральной ревизионной комиссии. Создавали ее для проверки исполнения партийного бюджета, финансовой отчетности партийных комитетов, школ и издательств. Избрание в высшие партийные органы было признанием аппаратного веса. Высший уровень – член ЦК, чуть ниже – кандидат в члены ЦК и, наконец, член ЦРК. Члены Центральной ревизионной комиссии участвовали в работе пленумов ЦК. Сталин теперь уже редко проводил пленумы ЦК, но отныне Суслов будет на них присутствовать.

Новый хозяин края с комфортом разместился в особняке на улице Октябрьской революции, дом 34. Бывший костел (рядом старое кладбище, на котором похоронили поляков, в войне 1812 года воевавших на стороне Наполеона) перестроили в жилой дом для краевого начальства. Жизнь Суслова изменилась. Теперь у главного большевика края появилась прислуга, люди, которые будут заботиться о его быте – и, разумеется, обо всей семье.

Михаил Сергеевич Горбачев, уроженец тех мест, вспоминал своего тезку:

«Михаила Андреевича я знал давно, со Ставропольем у него были крепкие связи. В 1939 году он был направлен к нам из Ростова первым секретарем крайкома. На Ставрополье связывают с его деятельностью выход из периода жестоких сталинских репрессий 30-х годов.

В беседе со мной он вспоминал, что обстановка была крайне тяжелой, а его первые шаги по исправлению ошибок встречали сопротивление части кадров. Конференция Кагановичского района города Ставрополя приняла решение, объявлявшее “врагами народа” все бюро крайкома во главе с Сусловым».

Вероятно, с годами Михаил Андреевич и в самом деле стал так думать. На самом деле новый первый секретарь требовал от «своих» чекистов еще большего рвения. Одновременно с его приходом сменили и начальника краевого управления НКВД. Старший майор госбезопасности Ефим Фомич Кривец, отмеченный высшими орденами, прослужил здесь меньше года. Его освободили от должности, арестовали и расстреляли. Новым начальником краевого управления прислали не чекиста, а партработника. Василия Михайловича Панкова взяли в органы с должности начальника политотдела 3-го отряда Московского управления гражданского воздушного флота и присвоили ему звание капитана госбезопасности. Суслов требовал от него зримых успехов в поиске «врагов».