Текст книги "Михаил Суслов"

На фронте и в тылу

Когда нацистская Германия напала на Советский Союз и началась Великая Отечественная, в Орджоникидзевском крае приступили к мобилизации военнообязанных, готовили боевые резервы для Красной армии. Здесь развертывались эвакогоспитали, сюда доставляли раненых бойцов и командиров Красной армии. Собирали теплые вещи для фронтовиков.

Леонида Ильича Брежнева, секретаря Днепропетровского обкома по оборонной промышленности, призвали в Красную армию уже в конце июня сорок первого, и он прошел всю войну. Суслов на фронт не попал – нужен был в тылу.

Самым тяжелым для края стал второй год войны. Профессиональные разведчики предвидели, что летом сорок второго немцы предпримут наступление именно на юге, надеясь лишить Советский Союз кавказской нефти. Они видели, что именно туда, а не под Москву, поступали свежие части вермахта, техника и боеприпасы.

Будущий маршал, а тогда генерал-лейтенант Иван Христофорович Баграмян, начальник оперативной группы штаба Юго-Западного направления, в марте 1942 года прилетел в Москву и пришел в разведывательное управление генштаба, где в информационном управлении служил его однокашник по академии генерал-майор Александр Георгиевич Самохин. Он и сказал Баграмяну, что, по его мнению, вермахт нанесет удар на южном фланге. Цель – овладеть нефтяными районами Кавказа и перерезать Волгу, главную водную артерию страны, в районе Сталинграда. Багрямян доложил мнение разведуправления своему начальству – маршалу Семену Константиновичу Тимошенко. Маршал не поверил. В результате передовые части вермахта прорвались к Волге и Главному Кавказскому хребту.

Командующим Северо-Кавказским фронтом, которому предстояло остановить вермахт, Сталин назначил маршала Семена Михайловича Буденного. А Закавказскому фронту было поручено оборонять такие важные центры, как Баку и Грозный. Фронтом командовал генерал армии Иван Владимирович Тюленев, тоже выходец из Первой конной армии. Рассчитывали, что Буденный легко прикроет перевалы Главного Кавказского хребта. Исходили из того, что высокогорные перевалы непроходимы, но хорошо подготовленные немецкие горные стрелки продолжали наступать.

27 июля 1942 года началась эвакуация края, за что персонально отвечал первый секретарь крайкома Суслов. Вывозили людей, а также скот, зерно, тракторы, комбайны, промышленное оборудование. Свою семью первый секретарь крайкома еще раньше отправил в Казахстан.

Оборону держала 37-я армия, входившая в Северную группу Закавказского фронта. Член Государственного комитета обороны и нарком внутренних дел Лаврентий Павлович Берия настоял на том, чтобы командующим Северной группой войск, которая прикрывала важнейшее направление – от Орджоникидзе и Нальчика до Каспийского моря, – назначили его заместителя по внутренним войскам генерал-лейтенанта Ивана Ивановича Масленникова. Членом военного совета Северной группы утвердили первого секретаря крайкома Михаила Андреевича Суслова.

Командовал 37-й армией генерал-майор Петр Михайлович Козлов. На следующий год генерал станет Героем Советского Союза, но скоро уйдет из жизни после тяжелого ранения. В те горькие дни его армия отступала.

Секретарь краевого комитета Суслов доложил в Москву:

«Ставрополь обороняли 800 военнослужащих и бойцов истребительного батальона. Вооружены они были только винтовками. Минометы, выпущенные на оборонном заводе Ставрополя, не имели снарядов».

На заседании бюро секретарь Орджоникидзевского крайкома Суслов изложил план организации партизанского движения в крае. Предполагалось создать партизанский отряд в каждом районе. Костяк партийного подполья должны были сформировать секретари райкомов и председатели райисполкомов – люди, хорошо известные в городе и области; их могли узнать и выдать. Но Суслов знал позицию Сталина: подпольщиков и партизан должны непременно возглавлять местные партийные руководители.

Сталин подписал постановление «Об организации борьбы в тылу германских войск», в котором требовал, чтобы партийные секретари сами руководили подпольем и партизанскими отрядами, и угрожал карами тем, кто эвакуировался:

«Все еще нередки случаи, когда руководители партийных и советских организаций в районах, подвергшихся угрозе захвата, позорно бросают свои боевые посты, отходят в глубокий тыл, на спокойные места, превращаются на деле в дезертиров и жалких трусов».

Постановлением Государственного комитета обороны 30 мая 1942 года был создан Центральный штаб партизанского движения при Ставке Верховного Главного Командования. Штаб возглавил Пантелеймон Кондратьевич Пономаренко, в 36 лет назначенный первым секретарем ЦК компартии Белоруссии. Сталин всегда отличал и ценил его.

По указанию Суслова партийные и комсомольские комитеты набирали добровольцев для партизанских отрядов и организации диверсий в тылу врага. Отряды формировались на основе истребительных батальонов, в которые зачисляли членов партии и комсомольцев, не подлежавших призыву в Красную армию, но физически способных владеть оружием. Иначе говоря, истребительные батальоны состояли из гражданских людей, не получивших военной подготовки. Теперь им предстояло сражаться с противником партизанскими методами. Командирами батальонов назначались чекисты и сотрудники милиции. На райотделы НКВД возлагалась задача обучения бойцов. Закладывали тайники с продовольствием и оружием.

Спецгруппы в тыл противника засылал Наркомат внутренних дел. Диверсионные группы отправляло Разведывательное управление Красной армии. Но многие люди – хорошо понимая, что рискуют жизнью, – сами уходили в партизанские отряды, чтобы продолжить борьбу с врагом.

Я хорошо знал покойного генерала Эдуарда Болеславовича Нордмана, который всю жизнь прослужил в ведомстве госбезопасности. Он руководил управлением КГБ в Ставрополе, когда хозяином края уже был растущий партийный работник Михаил Сергеевич Горбачев. Потом возглавил комитет госбезопасности Узбекистана, но рассорился с единоличным властителем республики Шарафом Рашидовым. Родившийся в Белоруссии генерал Нордман был симпатичен мне тем, что в июне сорок первого, не колеблясь ни минуты, девятнадцатилетним юношей ушел в лес партизанить.

Он рассказывал:

– Поздно вечером 22 июня работники райвоенкомата привезли винтовки, патроны, гранаты. Я получил винтовку, девяносто патронов, гранату. А 28 июня мы уже приняли бой с немцами. Наш партизанский отряд был первым на территории Белоруссии.

Нордман сражался против оккупантов до возвращения Красной армии, до полного освобождения Белоруссии.

Я спрашивал его, как долго он был готов воевать в партизанском отряде.

– Пока не убьют, – ответил он.

Но в Орджоникидзевском крае условий для партизанских действий не было – в степи не укроешься. Всё было крайне сложно и опасно. Впоследствии боевыми орденами и медалями «Партизану Отечественной войны» наградят более тысячи партизан-ставропольцев.

2 августа 1942 года части вермахта вошли на территорию края и к концу месяца практически полностью его оккупировали. При этом только 7 августа в крае ввели военное положение и начали массовую эвакуацию населения. Опоздание стоило жизни многим жителям края, но Суслова, члена военного совета Северной группы Закавказского фронта, не наказали, хотя обычно командование фронта несло ответственность за крупные неудачи. После падения Ворошиловска Суслов и другие партийные руководители отправились в Пятигорск, откуда перебрались в Кизляр.

Берия предложил Сталину объединить фронты. 1 сентября Ставка преобразовала Северо-Кавказский фронт в Черноморскую группу войск. Маршала Буденного отозвали в Москву. Группу войск возглавил генерал-полковник Яков Тимофеевич Черевиченко, еще один выходец из Первой конной армии. Кстати, заместителем начальника политуправления группы войск назначили молодого партийного работника с Украины, бригадного комиссара Леонида Брежнева.

В начале октября Суслова вызвали в Кремль. Исход беседы с вождем мог быть всяким, но Сталин разговаривал с ним крайне доброжелательно:

– Почему такой худой?

Сталина прежде всего интересовали подполье, партизаны, а также мнение Михаила Андреевича о действиях Красной армии, о военачальниках, с которыми он имел дело…

Суслов писал в ЦК о месяцах оккупации: «Зверски замучены мирные жители, в том числе старики, женщины и дети, почти полностью истреблено еврейское население. По неполным данным в городе Ставрополе было уничтожено свыше 5000 человек».

Уже в наше время, в январе 2023 года, Ставропольский краевой суд признал геноцидом массовые убийства немцами советских граждан на территории региона в годы Великой Отечественной войны.

Действия немецких оккупационных властей признаны военными преступлениями:

«Суд решил заявление прокурора Ставропольского края удовлетворить, признать установленные и вновь выявленные преступления, совершенные во время Великой Отечественной войны на территории Ставропольского края нацистскими оккупационными властями и их пособниками, военными преступлениями и преступлениями против человечности, а также геноцидом национальных, этнических и расовых групп».

Прокуратура Ставрополья установила:

«Только в Ставрополе во время оккупации замучены, расстреляны и отравлены газом около 5,5 тысячи человек, а в Минеральных Водах расстреляны и отравлены удушающим газом 6,3 тысячи мирных жителей. Только перечисление фамилий жертв оккупантов заняло бы не одни сутки – свыше 28 тысяч мирных жителей».

3 января 1943 года Северная группа войск перешла в наступление на ставропольском направлении, и край быстро очистили от немцев.

Суслов телеграфировал в Государственный комитет обороны:

«347-я стрелковая дивизия 44-й армии под командованием полковника Селиверстова 20 января в 23 часа 50 минут ворвалась в город Ставрополь и к 8.00 21 января полностью очистила его от войск противника. В боях за город принимали активное участие партизаны. Население восторженно встретило части Красной Армии и партизан. В городе восстанавливаются местные органы власти».

Тогда же краю вернули прежнее название – Ставропольский. Город Ворошиловск вновь стал Ставрополем, поскольку маршал Ворошилов сильно разочаровал вождя.

13 февраля 1943 года Суслов сообщал в ЦК:

«В Ставрополе сожжены два театра, здания зоотехнического и педагогического институтов вместе с оборудованием и лабораториями. Взорваны и выведены из строя основные промышленные предприятия: «Красный металлист», кожевенный и мясоконсервный комбинаты. Со всех предприятий, как правило, вывезены станки, оборудование и сырье. Большая работа проводится по восстановлению городов.

В Ставрополе восстановлены: радиоузел, телефонная станция, телеграф, типография. Восстановлены и действуют обувная фабрика, гормолзавод, артели промысловой кооперации, выпускающие товары широкого потребления (мыло, свечи, ведра, лопаты, колесная мазь и пр.). Повсюду, где введена карточная система, открыты магазины по торговле хлебом. В Ставрополе открыты 22 магазина».

В мае 1943 года взорвали семидесятиметровую колокольню Казанского кафедрального собора. Собор разобрали до основания еще в тридцатые годы, но колокольня устояла. Говорят, Суслов решил, что она может быть ориентиром для немецких бомбардировщиков, хотя к тому времени город уже не бомбили.

При Михаиле Андреевиче в крае прошла депортация карачаевского народа, который несправедливо пострадал вместе с балкарцами, калмыками, чеченцами и ингушами. Еще в июне Суслов благодарил первого секретаря Карачаевского обкома партии и председателя облисполкома:

«Краевой комитет ВКП(б) и исполком краевого Совета депутатов трудящихся приветствует Вас с успешным завершением весеннего сева и блестящим проведением подписки на Государственный заем… Фашистские подлецы нанесли огромный урон сельскому хозяйству Карачая и создали величайшие трудности в проведении весеннего сева: они разрушили МТС, порезали скот и разворовали семенное зерно. Но трудящиеся Карачая не пали духом. Охваченные могучим патриотическим порывом, вдохновленные первомайским обращением Сталина, колхозники Карачая с удвоенной энергией принялись за работу и добились серьезных успехов».

В конце июня Суслов приехал в Микоян-Шахар (город назвали в честь Анастаса Микояна, ныне это Карачаевск) и выступил перед областным активом: «Оказываемая трудящимися помощь фронту стала более ощутимой, подписка на 2-й Государственный военный заем прошла с небывалым успехом, но главное, что нужно подчеркнуть, – мы после освобождения края от немецко-фашистских оккупантов дали Красной армии много тысяч бойцов-добровольцев, которые доблестно сражаются против фашистских захватчиков».

А в октябре Карачаевская автономная область была ликвидирована. Причина: «Многие карачаевцы вели себя предательски… вступали в организованные немцами отряды для борьбы с советской властью… противодействуют проводимым советской властью мероприятиям, скрывают от органов власти бандитов и заброшенных немцами агентов, оказывая им активную помощь».

В начале ноября карачаевцев депортировали в восточные районы страны. Многие при этом погибли. Только летом 1956 года для них отменили режим спецпоселения. В январе 1957 восстановили автономию в новом виде – указом Президиума Верховного Совета образовали Карачаево-Черкесскую автономную область в составе Ставропольского края.

А Суслова, который пять лет провел на Ставрополье, в 1944 году неожиданно перевели в Литву, откуда только что выбили немцев. Но Михаил Андреевич сохранил особое отношение к краю, где провел военные годы, что, в частности, со временем определило и его интерес к карьере перспективного партийного работника Михаила Сергеевича Горбачева, коренного ставропольца.

«Лесные братья» за дверью

Суслов возглавил Бюро ЦК партии по Литве. Москве было ясно, что взять под контроль жизнь в республике будет непросто. 30 октября 1944 года появилось постановление ЦК ВКП(б) «О недостатках в работе партийной организации Литовской ССР и задачах в области политической работы». А через месяц, 29 ноября, Сталин создал не предусмотренное уставом партии Бюро ЦК по Литве – «в целях оказания помощи» республиканскому ЦК «в деле укрепления руководства партийными, советскими и хозяйственными организациями».

В республике существовали свои ЦК партии и правительство, но все нити управления Литвой сосредоточил в своих руках Михаил Андреевич Суслов. Ему было 42 года, и он постепенно набирал влияние.

Заместителем ему прислали Федора Гавриловича Ковалева, который прежде трудился заместителем народного комиссара торговли СССР и заместителем председателя Совнаркома Узбекистана. Видимо, на Михаила Андреевича он впечатления не произвел – после возвращения в Москву высоких должностей Ковалев больше не занимал. А еще в Бюро включили уполномоченного НКВД и НКГБ СССР по Литве генерал-лейтенанта Ивана Максимовича Ткаченко, первого секретаря ЦК КП(б) Литвы Антанаса Снечкуса и председателя Совнаркома республики Мечисловаса Гедвиласа.

Перед Сусловым Москва поставила четыре задачи:

«а) укрепление руководящих кадров партийных и государственных органов;

б) очищение республики от враждебных элементов, разгром буржуазно-националистического подполья и буржуазно-националистических банд;

в) восстановление экономики Литвы;

г) организация идеологической работы и большевистское воспитание партийных и советских кадров».

В Вильнюсе гостям не обрадовались, о чем Михаил Андреевич незамедлительно информировал Москву: встретили «болезненно и опасливо».

Кабинет Суслова находился напротив кабинета Антанаса Снечкуса.

Первый секретарь ЦК КП(б) Литвы прямо спросил Суслова:

– Не означает ли ваш приезд, что теперь руководящую роль будут играть русские товарищи?

Самого Снечкуса от любой критики спасала биография, которой не мог похвастаться ни один другой руководитель республики. Будущий первый секретарь стал коммунистом в подполье. В предвоенной самостоятельной Литве его дважды судили, приговорив один раз к пятнадцати годам тюремного заключения, другой – к восьми. В годы войны он возглавил штаб партизанского движения Литвы, а потом стал партийным лидером республики, хотя реальная власть находилась в руках Суслова и его помощников, которые в сжатые сроки должны были очистить республику от врагов.

Вильнюс и другие города, разрушенные войной, оказались в бедственном положении. Ни электричества, ни воды, не хватало хлеба… Михаилу Андреевичу досталась трудная республика, понять ситуацию в которой можно было, лишь углубившись в недавнюю историю. Литва вошла в состав Советского Союза 3 августа 1940 года. Когда нацистская Германия напала на нашу страну, многие в Литве были откровенно рады. Командиры Красной армии докладывали: «После первого нажима немцев литовские части перестреляли своих командиров и разбежались».

Надо учитывать традиции, сформированные историей. В балтийских странах торжествовал принцип – занимать сторону сильного. Похоже, одни и те же люди в сороковом году радостно встречали Красную армию, а в сорок первом приветствовали немецкую. Это дело принципа: всегда быть на стороне сильного, приспосабливаться к хозяину.

27 июня 1941 года полковник вермахта проезжал по литовскому городу Каунасу, уже оставленному Красной армией. Он увидел огромную толпу. Люди хлопали и восторженно кричали «браво». Матери поднимали детей повыше, чтобы они все видели. Немецкий полковник подошел поближе. Даже он был поражен и подробно описал, что именно увидел тогда в Каунасе:

«На асфальте стоял молодой светловолосый парень лет двадцати пяти. Он отдыхал, опираясь на деревянную дубину. У его ног на асфальте лежали полтора или два десятка мертвых или умирающих людей. По земле сочилась кровь. Рядом – под охраной – стояли будущие жертвы. Одного за другим этих людей убивали дубиной, и каждый удар толпа встречала радостными возгласами. Когда расправа закончилась, главный убийца сменил дубину на аккордеон. Толпа затянула литовский национальный гимн».

С 1941 по 1944 годы здесь уничтожили 220 тысяч евреев – 94 процента всего еврейского населения республики. Литовские полицейские не только исполняли указания немцев, но и по собственной инициативе выискивали евреев и коммунистов. В сорока с лишним городах и деревнях Литвы устроили еврейские погромы еще до прихода немцев. И повсюду обнаружилось невероятное количество литовцев-добровольцев! Во многих городках они сделали всё сами: немцы присутствовали только в роли фотографирующих. Литовцы издевались над евреями-соседями, мучили их, грабили, выгоняли из домов, а потом добивали. Тех, кого не уничтожили сразу, уже при немцах согнали в гетто и убили организованно.

Обращала на себя внимание невероятная жестокость добровольцев. Детей убивали, разбивая им голову о камень или о дерево. Или сбрасывали живыми в массовые могилы и закапывали.

– Маленькие не стоят пули, – объясняли рачительные и бережливые литовцы.

Очевидцы вспоминали, какие празднества устраивались по случаю уничтожения евреев, какие счастливые лица были у убийц. В еврейских погромах участвовали все слои населения Литвы, хотя после войны это постарались представить делом рук «хулиганов». Убивали священники, врачи, учителя… Иногда священнослужители возглавляли погромы в своих приходах. Штандартенфюрер СС Карл Ягер, руководитель службы безопасности в Каунасе, доложил в главное управление имперской безопасности в Берлин: «Еврейский вопрос здесь почти решен. Практически евреев в Литве не осталось». Выжили только те, которые ушли в партизанские отряды.

Известный дипломат Владимир Семенов вспоминал, как в 1942 году в Куйбышеве (ныне Самара), куда эвакуировали наркомат иностранных дел, разговаривал со вторым секретарем ЦК компартии Литвы Адомасом, широко образованным и отважным человеком: «Он пришел попрощаться, объяснил, что летит в Литву с группой партийных работников для организации партизанского движения».

Семенов заметил:

– Тебе это будет трудно, дорогой Адомас, ведь евреев в Литве уничтожают без околичностей.

– Ничего, – рассмеялся Адомас, – отпущу бороду под крестьянина и никто не узнает…

Адомас – партийный псевдоним. Второго секретаря ЦК звали Шмуэлис-Ицикас Мескупас; он рано примкнул к коммунистам, сидел в тюрьме в буржуазной Литве и ничего не боялся. В марте 1942 года Мескупас был переброшен на самолете на территорию оккупированной республики во главе организационно-оперативной группы для организации центра партизанского движения. Но группа была окружена отрядом литовской полиции и в ходе боя уничтожена.

Одним из партизанских отрядов командовал Генрикас Зиманас, журналист, писавший на идиш. Он же руководил одним из двух подпольных обкомов партии, созданных на территории оккупированной немцами Литвы. После войны на партийную работу Зиманаса не взяли, но сделали главным редактором республиканской газеты «Тиеса».

А когда Красная армия выбила немецкие войска с территории республики, литовцы, служившие немцам, продолжили войну против Советской власти. Поначалу там действовали крупные партизанские отряды, которые вели настоящие бои с частями Красной армии. За вторую половину 1944 года были убиты почти две тысячи литовских партизан, пять с лишним тысяч арестованы.

В Москве осознали серьезность литовского подполья. Берия образовал в аппарате союзного Наркомата внутренних дел главное управление по борьбе с бандитизмом. С Северного Кавказа в Литву перебросили 4-ю стрелковую дивизию НКВД. Самые крупные отряды были разгромлены. «Лесные братья» растворились в лесах и перешли к диверсионной тактике – пытались взрывать мосты и железные дороги и уничтожали тех, кто поддерживал Советскую власть, часто вместе с семьями. С лета 1944 по конец 1951 года «лесные братья» убили три тысячи человек, в большинстве литовцев. Несмотря на это, ныне их чествуют как национальных героев – ведь они сражались за независимость…

Один из моих первых начальников Борис Яковлевич Пищик после войны воссоздавал органы госбезопасности в Литве. В сорок пятом его, молодого капитана госбезопасности, назначили в Вильнюсе начальником секретариата НКГБ республики и заодно секретарем парткома. Он много и охотно вспоминал прошлое – ему было чем поделиться, – но никогда и ничего не рассказывал о службе в Литве. Теперь понимаю почему, – надо понимать, тяжкие были воспоминания.

24 мая 1945 года Суслов провел заседание Бюро ЦК по Литве с повесткой дня – «Об активизации буржуазно-националистических банд и мерах усиления борьбы с ними».

Бюро постановило:

«Считать важнейшей и первоочередной задачей партийных, комсомольских и советских организаций, органов НКВД и НКГБ дальнейшее усиление борьбы с литовскими и польскими буржуазными националистами, быстрейшее разоблачение и ликвидацию буржуазно-националистического подполья и полный разгром кулацко-националистических банд».

Суслов недовольно отметил, что карательные органы недостаточно активны: «Врагу не была показана наша реальная сила».

В решении Бюро записали:

«Органы НКВД и НКГБ должным образом не перестроили своей работы в соответствии с новой тактикой врага».

Суслов обратился к наркому внутренних дел Берии с просьбой направить в республику дополнительное количество оперативных сотрудников, перебросить свежие части НКВД, депортировать из каждого уезда Литвы «пятьдесят – шестьдесят семей главарей банд и наиболее злостных бандитов», провести открытые процессы над пойманными «лесными братьями».

24 июля Бюро ЦК приняло специальное решение об организации открытых судебных процессов на литовском языке.

Берия перебросил в Литву девять полков НКВД для проведения чекистско-войсковой операции. В республику прибыл первый заместитель наркома государственной безопасности генерал-полковник Богдан Захарович Кобулов, которого Берия привез с собой из Тбилиси. Он был, пожалуй, самым близким к Лаврентию Павловичу человеком. Кобулов ходил по коридорам Лубянки в одной рубашке с засученными рукавами, его огромный живот колыхался. Все, кто шел навстречу, испуганно жались к стене.

Но Берия спешил разделить ответственность с местным партаппаратом, жалуясь: «Партийно-советские органы не ведут необходимой политической работы среди населения». Секретарь ЦК Георгий Максимилианович Маленков отправил в Литву инспекторов. Они доложили, что партийное руководство республики действительно не проявляет должного рвения. 15 августа 1945 года в Москве Оргбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление «О недостатках и ошибках ЦК КП(б) Литвы в руководстве партийно-политической работой». Руководству республики поставили в вину «нерешительность и отсутствие должной оперативности в борьбе против литовско-немецкого националистического подполья и его вооруженных банд». Потребовали «ликвидировать подполье в кратчайшие сроки».

Суслов стоял на своем, доказывал, что органы работают недостаточно активно, жаловался в Москву. В 1945 году военный трибунал войск НКВД Литвы осудил по 58-й (политической) статье восемь с половиной тысяч человек, из них почти полтысячи приговорил к расстрелу. А Суслов считал, что трибунальцы либеральничают.

Возмущенный Михаил Андреевич обратился к Маленкову:

«Учитывая обостренную политическую обстановку в республике, эту карательную политику военного трибунала войск НКВД отнюдь нельзя считать жесткой. Скорее наоборот».

Лаврентий Павлович в долгу не остался.

19 июля 1945 года Берия переслал Сталину составленное генералом Ткаченко спецсообщение о нарушениях в работе партийно-советского аппарата в Литовской ССР:

«Постановление ЦК ВКП(б) от 30 декабря 1944 года “О неотложных задачах партийных организаций Литвы в борьбе с литовско-немецкими буржуазными националистами” и многочисленные решения пленумов и бюро ЦК КП(б) Литвы не выполняются, а в отдельных наркоматах пробравшимися туда антисоветскими и сомнительными элементами саботируются. Это не вызывает должного беспокойства у партийных и советских руководителей Литвы.

Партийные и советские руководители республики, на наш взгляд, работают мало. На местах не бывают, агитационно-пропагандистской работы в должной мере не ведут, рабочие и крестьяне их не видят и не слышат.

Секретарь ЦК КП(б) Литвы тов. СНЕЧКУС иногда вечерами бывает на работе, остальные же – председатель Совнаркома тов. ГЕДВИЛАС, его заместители, наркомы, а также работники аппаратов ЦК, Совнаркома и наркоматов вечерами, как правило, не работают. Весной этот вопрос обсуждался на бюро ЦК КП(б) Литвы, где больших трудов стоило доказать необходимость работать аппарату хотя бы 8 часов в сутки.

Председатель Президиума Верховного Совета тов. ПАЛЕЦКИС на этом заседании бюро со вздохом заявил: “То ли было в доброе старое время (при Сметоне) – отработал себе шесть часов, и никому и ничем не обязан, и никто тебя не беспокоит”».

Упомянутый генералом Ткаченко Антанас Сметона был первым президентом независимой Литвы, считался злейшим врагом коммунистов. В 1940 году он перебрался в нацистскую Германию.

Ткаченко отправил в Москву целый список заметных литовских чиновников, либо служивших немецкой оккупационной власти, либо тайно помогавших антисоветскому подполью. Напротив многих фамилий – пометка: «арест оформляется». Нацелился генерал и на третьего человека в руководстве республики – Юстаса Палецкиса, председателя Президиума Верховного Совета Литвы:

«Тов. ПАЛЕЦКИС о совершенно секретных государственных делах делится с членами своей семьи, от которых эти сведения быстро проникают к враждебным нам лицам. В последнее время нами получены агентурные материалы о прямых антисоветских проявлениях со стороны ПАЛЕЦКИСА.

Наш проверенный агент имел беседу с сотрудником редакции газеты “Тарибу Лиетува” (Советская Литва), который пересказал слова Юстаса ПАЛЕЦКИСА:

“Отвратительные директивы дает Москва, а нам приходится их выполнять. Мы хорошо знаем, чего хочет наша страна и народ, но мы бессильны. Во всем действуют темные силы Кремля, которые могут и несомненно приведут литовский народ к вырождению и исчезновению”».

Но Юстас Палецкис пережил всех, кто на него жаловался. В конце шестидесятых его сделали в Москве председателем Совета Национальностей Верховного Совета СССР – пост безвластный, но почетный. Он занимал высокие должности до выхода на пенсию в семьдесят с лишним лет.

И генерал Ткаченко напрасно подозревал его в антисоветских настроениях. Я помню сына Палецкиса Юстаса. В давние времена мои родители отдыхали в Паланге, курортном местечке на Балтике, и взяли меня, тогда студента, с собой. В доме отдыха для республиканского начальства чужими были только мы, и нас вежливо обходили стороной. Но Палецкиса-младшего мой отец знал. После окончания в Москве Высшей дипломатической школы (ныне Дипломатическая академия МИД России) Юстас Палецкис трудился в советском посольстве в ГДР и в аппарате союзного Министерства иностранных дел. Потом вернулся в Вильнюс, где со временем вырос до секретаря ЦК компартии Литвы. Он продолжил дипломатическую службу уже в независимой Литве, его отправили послом в Португалию, затем в Ирландию. Избрали депутатом Европейского парламента.

Его внук Альгирдас тоже начал с дипломатической карьеры – руководил отделом в министерстве иностранных дел Литвы, потом его избирали депутатом сейма, вице-мэром Вильнюса. И… предъявили обвинение по новой статье уголовного кодекса, предусматривающей уголовную ответственность за «отрицание оккупации». В 2018 году Альгирдас Палецкис был арестован, а потом и осужден по обвинению в шпионаже в пользу России. Так что насчет семьи Палецкиса посланец Берии сильно ошибался.

А тогда генерал Ткаченко бил тревогу:

«Мы Вам уже докладывали о ликвидации в Вильнюсе центра военно-повстанческой организации “Союз литовских партизан”. Основная операция по разгрому этого центра проведена нами 23 и 24 июня, когда партийное и советское руководство Литвы было в Москве на сессии. В эти дни нами было арестовано более тридцати человек участников организации, работавших на руководящей работе в Совнаркоме и наркоматах республики.

26 июня прилетели из Москвы т.т. СНЕЧКУС, ГЕДВИЛАС, ПАЛЕЦКИС и другие члены правительства Литвы.

Тов. СНЕЧКУС сразу же позвонил мне:

“Что произошло в городе за наше отсутствие, почему такая паника в городе, кого и за что арестовали?”

Вечером я поехал в ЦК и по существу проинформировал т.т. СНЕЧКУС и ГЕДВИЛАС.

Оба они были смущены, ничего не спросили, только тов. СНЕЧКУС заявил:

“Вот те раз, в Москве мы докладывали, что у нас все в порядке, а тут такая неприятность. Вы знаете, ведь 10 июля у нас республиканский съезд интеллигенции, как им объясним эти аресты?”

После моего отъезда из ЦК в кабинет тов. СНЕЧКУС были вызваны тов. ПАЛЕЦКИС, секретарь по кадрам тов. КУЧИНСКАС, секретарь по пропаганде тов. ПРЕЙКШАС, заместители председателя Совнаркома – НЮНКА, ШУМАУСКАС и зам. секретаря БЕЛЯВИЧУС. Тов. СНЕЧКУС и ГЕДВИЛАС с указанными лицами при закрытых дверях о чем-то совещались с 11 часов вечера до 4 часов утра.