Текст книги "Михаил Суслов"

Часть третья
При Хрущеве

Борьба за власть

В ночь на 1 марта 1953 года у Сталина на ближней даче случился инсульт. Начиная с 2 марта, когда стало ясно, что вождь обречен, высшие руководители страны встречались в узком кругу, решая, как им делить власть. Суслова туда не приглашали. Когда Сталин умер, секретарям ЦК Суслову и Поспелову поручили составить обращение к советскому народу, которое напечатали газеты.

Поклонники Михаила Андреевича доказывают, что именно его Сталин видел своим наследником. Вроде бы будто после смерти вождя члены Президиума ЦК с ближней дачи уехали в Кремль и прошли в сталинский кабинет. Искали некую черную тетрадь, куда усопший вождь записывал нечто важное – не то политическое завещание, не то нелицеприятные оценки соратников. Но сталинского завещания не обнаружили.

Есть большие сомнения, что оно существовало.

Советские вожди наследников себе не готовили. Во-первых, никто из них не собирался умирать. Во-вторых, сознание собственной абсолютной власти и безудержные восхваления подданных подкрепляли уверенность вождя в собственном величии. Он – гигант, рядом – пигмеи.

Начало этому положил Владимир Ильич Ленин. В «Письме к съезду», которое совершенно напрасно принято считать его политическим завещанием, он перечислил недостатки руководителей партии, чтобы показать: ни один из них не годится в преемники… Ну кому из них доверишь страну? Некому! Придется самому тащить тяжкий воз.

Хрущев рассказывал, как Сталин рассуждал на этот счет:

– Кого после меня назначим председателем Совета министров? Берию? Нет, он не русский, а грузин. Хрущева? Нет, он рабочий, нужно кого-нибудь поинтеллигентнее. Маленкова? Нет, он умет только ходить на чужом поводке. Кагановича? Нет, он не русский, а еврей. Молотова? Нет, он уже устарел, не потянет. Ворошилова? Нет, стар, и по масштабу слаб. Сабуров? Первухин? Эти годятся на вторые роли.

Но сталинские воспитанники не нуждались в советах, как делить наследство. Суслов в списке наследников не значился: не успел набрать аппаратный вес. Генерального секретаря решили не выбирать – кто же способен заменить Сталина? Маленков был фигурой номер два и по логике вещей становился номером первым. Он мог выбрать себе любой пост. Предпочел стать главой правительства, потому что в последние годы Сталин сосредоточил власть в аппарате Совета министров. Кроме того, по традиции на заседаниях Политбюро (Президиума) с ленинских времен председательствовал глава правительства. Так было при Ленине, когда именно Владимир Ильич, а не генсек Сталин руководил работой Политбюро.

Партийный аппарат Маленков оставил Хрущеву. Опрометчиво – забыл, как за тридцать лет до этого подобную ошибку совершили ленинские соратники. Они тоже не предполагали, каким мощным инструментом станет партийный аппарат в руках умелого секретаря ЦК. Они обманулись насчет Сталина, а Маленков сильно недооценил Никиту Сергеевича.

Маршал Берия стал первым заместителем председателя Совета министров и главой объединенного Министерства внутренних дел. Лаврентий Павлович был активен, энергичен и напорист. Товарищи по руководству молча хлопали глазами и послушно голосовали за предложения Берии. Возразить не смели.

Кадровый пасьянс разложили заново. Некоторые сталинские назначенцы лишились всего. Вечером 5 марта на совместном заседании ЦК, Совета министров и Президиума Верховного Совета Леонида Ильича Брежнева освободили от обязанностей секретаря ЦК «в связи с переходом на работу начальником политуправления военно-морского министерства». Начальник политуправления – должность, приравненная к заместителю министра, то есть на много ступенек ниже той, что он занимал. Падение с Олимпа было невероятно болезненным. Только что Леонид Ильич заседал за одним столом со Сталиным, а теперь ему предстояло подчиняться своим недавним подчиненным.

А буквально через десять дней военно-морское министерство слили с военным в единое Министерство обороны. Соединили и политорганы. Брежнев вообще остался без работы и свалился. Подвели сразу и сердце, и сосуды ног – болезнь, от которой часто страдают курильщики. После выздоровления ему предложили должность заместителя начальника Главного политического управления Советской армии и Военно-морского флота.

А что же Суслов?

Возглавивший страну Маленков невысоко оценивал Михаила Андреевича.

Молотов который считал себя главным специалистом по марксизму, говорил:

– Суслов – это провинциал в политике. Большая зануда.

Поэтому Суслова они отодвинули. Вывели из президиума ЦК, то есть сильно понизили в статусе. Правда, секретарем ЦК – в отличие от Брежнева – он остался. А 19 марта в аппарате ЦК образовали отдел по связям с иностранными компартиями. Сотрудники отдела следили за деятельностью компартий, принимали иностранные делегации, приезжавшие в Советский Союз, помогали политэмигрантам, которых в нашей стране еще было немало. 16 апреля Суслова утвердили заведующим этим отделом.

Характерно, что Берия воспринимал его как мелкую фигуру и с ним не церемонился. Вызвал к себе управляющего делами Совета министров Михаила Трофимовича Помазнева и сказал, что сокращает контингент, обслуживаемый управлением охраны МВД. Берия перечислил фамилии чиновников, которых после смерти Сталина подвинули с высших постов, назвал и Суслова, и Алексея Николаевича Косыгина, который при Брежневе станет главой советского правительства. Лаврентий Павлович пренебрежительно бросил: чекисты больше не будут обслуживать их дачи.

Но Берию вскоре арестовали. А Суслов оказался полезен новому руководству.

Что же товарищи так в нем ценили?

Власть постепенно сосредоточил в своих руках Хрущев. Они с Сусловым были противоположностями. Никита Сергеевич откровенно недолюбливал Михаила Андреевича. Но Хрущеву понадобилась его помощь.

И Хрущев, и сменивший его Брежнев были малограмотными людьми. Суслов, который с карандашом в руке читал собрание сочинений Ленина, казался им невероятно образованным человеком, настоящим светочем мысли. Никита Сергеевич через два года вернул Суслова в состав Президиума ЦК, сделав тем самым одним из самых влиятельных людей в стране. И освободил от руководства отделом по связям с иностранными компартиями. Но делегации этих партий по-прежнему продолжал принимать именно Суслов.

Ирина Андреевна Агеева из Института всеобщей истории РАН написала работу о переговорах Суслова с канадскими коммунистами в 1956 году. Они задавали недоуменные вопросы: в чем причина культа личности Сталина? Почему творились такие страшные преступления? Почему доклад о Сталине на ХХ съезде засекретили? И конечно же, они не понимали, как в социалистической стране мог развиться антисемитизм – дело врачей, разгром Еврейского антифашистского комитета? Канадская делегация приехала, чтобы «добиться ясности в еврейском вопросе».

Михаил Андреевич объяснил: партия преодолела трудности и очистилась, а разговоры о преследовании евреев – наглая выдумка.

Канадские коммунисты выражали сомнения в необходимости диктатуры пролетариата и говорили о возможности парламентского пути к социализму: не обязательно запрещать другие партии!

Суслов был тверд: не может быть и речи о пересмотре теории классовой борьбы – это ревизионизм, революционное насилие необходимо. Дал совет канадским коммунистам: изучайте классиков марксизма-ленинизма – они всё объяснили.

Впрочем, в других ситуациях Михаил Андреевич проявлял здравомыслие и реализм. В 1975 году в Москву прибыла делегация французских социалистов во главе с первым секретарем Франсуа Миттераном – через несколько лет он станет президентом. Французов принимал Суслов. Разговор был теплый и естественный.

«Суслов разошелся», – заметил в своем кругу первый заместитель заведующего отделом Вадим Валентинович Загладин.

Сотрудники международного отдела ЦК не без удивления фиксировали:

«Суслов вспомнил, что у него есть какие-то картины импрессионистов. Послал за ними домой. Подарил. Миттеран подарил альбом оригинальных рисунков времен Парижской коммуны. Объятия, шутки и проч. Это Суслов! Хранитель чистоты марксизма-ленинизма и чемпион борьбы против всякого реформизма и ревизионизма, всяких отступлений и уклонов! Все это, может быть, даже не до конца продуманный, во многом импульсивный выход на новые реальности, отказ от стереотипов эпохи, безвозвратно отшедшей в прошлое».

Еще одна история. В международном отделе ЦК КПСС подготовили разнос газете французских коммунистов «Юманите» – за неправильную оценку советской действительности. Отправили Суслову на утверждение.

Заместителю заведующего международным отделом ЦК Анатолию Сергеевичу Черняеву позвонил Клавдий Михайлович Боголюбов, первый заместитель заведующего общим отделом ЦК, и стал выговаривать:

– Михаил Андреевич велел вашу эту бумагу положить в архив. И что это вы – одним нотации читаете, других поучаете, третьим головомойку устраиваете. И так в международном коммунистическом движении вон что делается. Генеральный секретарь французской компартии Жорж Марше рвет и мечет, а вы…

Черняев уточнил:

– Это мнение Михаила Андреевича?

– Да, конечно.

– Могу я его передать Пономареву?

– Да, конечно…

Анатолий Черняев:

«Про себя подумал: А что, если это проявление настоящей политической мудрости? Что, если, действительно, мы (ЦК, Суслов) начинаем понимать новые реальности и негодность наших прежних отношений с международным коммунистическим движением?! Брутенц объяснил все это так: Суслову не надо “отмечаться” перед начальством… А Борису Николаевичу надо все время мельтешить, показывая, что он «принимает все меры», чтобы прекратить бардак в своем хозяйстве. Суслов может позволить себе исходить из существа дела. Пономарев же должен все время оглядываться, упуская при этом из виду суть, здравый политический смысл».

С марта 1955 года международным отделом ЦК руководил кремлевский долгожитель, выпускник Института красной профессуры и бывший работник Коминтерна Борис Пономарев. Он сохранил некоторые идеалы своей юности, ненавидел Сталина. У него в отделе собрались знающие и образованные люди. Но Пономареву не хватало самостоятельности, поэтому он так и не стал членом Политбюро, о чем мечтал. Пожалуй, коллеги не очень его жаловали, но считали главным знатоком мирового коммунистического движения. При Хрущеве он стал академиком. Борис Николаевич поставил рекорд – заведовал отделом больше тридцати лет, пока Горбачев не отправил его на пенсию.

Уже будучи пенсионером, Пономарев приехал ко мне в «Известия», где я тогда работал. Открылась дверь, и появился человек, чьи портреты я видел всю жизнь, с «Золотой Звездой» Героя Социалистического Труда на пиджаке. Он засел за воспоминания и приехал спросить, представят ли они интерес для газеты. Я совершенно искренне ответил: конечно! Борис Николаевич объяснил, что намерен описать, как совсем молодым человеком он увлекся большевистскими идеями… Я пытался уговорить его, напротив, начать с конца – с того времени, когда он был одним из руководителей страны, и постепенно вернуться к истокам. Не уговорил, увы – воспоминаний Пономарев не оставил….

Суслов был, наверное, самым бдительным аппаратчиком в Москве. Однажды возник вопрос относительно переиздания собрания сочинений классика советской литературы Алексея Максимовича Горького. Отдел художественной литературы и искусства ЦК партии представил справку о многочисленных купюрах, которые делались при издании сочинений Горького уже после смерти писателя.

Например из его знаменитого очерка о Ленине цензура вырезала такие слова:

«Невозможен вождь, который – в той или иной степени – не был бы тираном. Вероятно, при Ленине перебито людей больше, чем при Фоме Мюнцере».

Томас Мюнцер – вождь крестьянской войны ХVI века в Германии, войны, которая была очень кровавой.

Отдел ЦК предложил «вторично издать 17-й том Собрания сочинений Горького, не допуская впредь никаких купюр». Но Суслов рассудил иначе: выпускать с купюрами – неразумно, потому что дотошные читатели запросто могут сравнить новую книгу с прижизненными изданиями Горького. А выпускать без купюр невозможно – нельзя же разрушать канонический образ Ленина! В итоге Суслов доложил руководству страны, что вообще считает переиздание семнадцатого тома нецелесообразным.

Вот за эту находчивость Михаила Андреевича и ценили. Он ни в чем и никому не позволял отклонений от генеральной линии – даже Алексею Максимовичу Горькому или Владимиру Ильичу Ленину…

В 1953 году Суслов поддержал арест Берии и реорганизацию органов госбезопасности. Именно он помог Хрущеву вывести партийный аппарат из-под контроля ведомства госбезопасности.

Михаил Андреевич выступил и против кандидата в члены Президиума ЦК Мир Джафара Аббасовича Багирова, который долгое время возглавлял органы государственной безопасности в Азербайджане, а потом стал первым секретарем республиканского ЦК и председателем Совета министров. После ареста Лаврентия Павловича от Багирова ждали, что он поможет московским руководителям подготовить дело Берии. Но он растерялся и на Пленуме ЦК не знал что сказать.

К нему обратились из зала:

– Товарищ Багиров, когда вы начинаете оправдываться, то делаете это не в полный голос. Вы скажите, что вы о ЦК за последние годы забыли…

– Я?

– Ходили только к шефу.

– Я? – Багиров не знал, что ответить.

– Ходили все время к Берии…

Багиров пытался оправдаться:

– Я Берию шефом Азербайджана не мог считать, хотя он и пытался это делать… Когда я здесь бывал, и в ЦК, и во все министерства, во все организации ходил, и если на то пошло, очень редко, когда у Берии наедине был…

Вмешался Суслов:

– Инструктора ЦК побаивались ездить в Азербайджан.

– В Азербайджан? – растерянно переспросил Багиров.

Он явно не ожидал таких слов. Не привык к роли оправдывающегося. Десятилетиями он сам презрительно разил с трибуны врагов народа. А зал послушно ему внимал. И вдруг все поменялось.

– Да, в азербайджанские организации, – подтвердил Суслов, уже понимая, что Багиров недолго просидит в своем кресле, – боялись, что у вас есть шеф.

Багиров совсем растерялся:

– Не знаю, может быть…

Его сняли с должности председателя Совета министров республики и вывели из состава бюро ЦК компартии Азербайджана – «за непартийное поведение в деле Берии, неискренность перед партией и крупные политические ошибки». В Баку прилетел секретарь ЦК КПСС по идеологическим делам Петр Поспелов. Когда умер Сталин, Поспелов рыдал, но теперь резко выступил против сталинского любимца. В один день Багиров, который два десятилетия управлял Азербайджаном и к которому подчиненные обращались как к живому божеству, превратился в ничто. В 1956 году его, одного из самых жестоких соратников Берии, судили и приговорили к смертной казни «за участие в изменнической группе и совершение террористических расправ над советскими гражданами».

Михаил Андреевич исходил из того, что никто не может быть выше партии. Он не хотел, чтобы чекисты были слишком самостоятельными, и считал, что необходим контроль партийного аппарата над ведомством госбезопасности. Поэтому положение «органов» в хрущевские годы изменилось, их полномочия и влияние заметно сократились. Запретили оперативную разработку партийных кадров, хотя перед тем, как взять сотрудника в аппарат, его обязательно проверяли. Проверяли, и когда брали в ЦК, и когда посылали за границу. Но среди партийных работников (и членов их семей!) нельзя было заводить агентуру, и разговоры сотрудников аппарата запрещалось записывать.

2 октября 1953 года Суслов подписал решение секретариата ЦК:

«Признавая ненормальным существующее положение, когда органы МВД осуществляют контроль над всей партийной и советской печатью, ЦК КПСС постановляет:

Выделить Главное управление по охране военных и государственных тайн в печати (Главлит) из состава МВД СССР в самостоятельное главное управление и подчинить его Совету Министров СССР».

В январе 1954 года во исполнение постановления ЦК КПСС «О серьезных недостатках в работе партийного и государственного аппарата» решили образовать Комитет государственной безопасности при Совете министров СССР. Чекистское ведомство не стало министерством, а получило второразрядный статус госкомитета. Впрочем, роль и влияние КГБ определялись не его формальным статусом.

Договорились, что оперативные подразделения, которые передадут из МВД в КГБ, сократят на двадцать процентов. Все детали доработала комиссия, которой руководили секретари ЦК Николай Николаевич Шаталин и Михаил Андреевич Суслов. 13 марта появился указ Президиума Верховного Совета об образовании КГБ.

Хрущев хотел поставить во главе КГБ Ивана Александровича Серова, заместителя министра внутренних дел, генерал-полковника и Героя Советского Союза. Когда на Президиуме ЦК обсуждалась его кандидатура, Суслов высказался весьма критически:

– Товарищ Серов должен укреплять партийность. Ретиво выполнял указания Берии. Вызывал секретарей обкомов. Предупредить его. Свысока к парторганам.

Суслов не только помнил Литву, но и выразил настроения партийных секретарей, которые хотели освободиться от чекистского контроля.

Другие члены Президиума ЦК тоже критиковали Серова.

Резко против кандидатуры Серова возражал секретарь ЦК Шаталин – сдержанный и суховатый, он в ЦК по поручению Маленкова ведал кадровыми делами:

– Я не голосовал бы за Серова. В аппарате отзыв плохой. Малопартийный, карьерист, держит нос по ветру. И натаскал трофейного имущества из Германии.

Шаталину недолго оставалось работать в ЦК, на следующий год Хрущев отправит его подальше от Москвы – первым секретарем Приморского крайкома, а в шестидесятом году спровадит на пенсию.

Почему Хрущев настоял на кандидатуре Серова?

Серов в молодости собирался стать кадровым военным. Военная служба ему нравилась. Но из академии приказом Главного политического управления Рабоче-Крестьянской Красной армии его распределили не в войска, а в Народный комиссариат внутренних дел.

Известный писатель Эдуард Анатольевич Хруцкий, зять Серова, рассказывал мне, что все произошло в один день:

– Часть выпускников уже разъехалась в места назначения, а Иван Александрович, который получил назначение на Дальний Восток, задержался на один день. И тут всех, кто не уехал, собрали в зале академии, пришел заместитель наркома обороны и начальник Главпура Лев Захарович Мехлис и сказал: весь выпуск поступает в распоряжение НКВД.

Это был «бериевский призыв»: наркомат укрепляли партийными работниками и военными. Серова принял сам новоиспеченный нарком Берия и в одну минуту решил его судьбу. Серов был майором, и Берия тут же произвел его в майоры госбезопасности.

Никита Сергеевич имел все основания считать Ивана Александровича своим человеком. 2 сентября 1939 года, на следующий день после начала Второй мировой, Серова утвердили наркомом внутренних дел Украинской ССР. В Киеве жизнь связала его с первым секретарем ЦК компартии Украины, первым секретарем Киевского обкома и горкома партии Никитой Сергеевичем Хрущевым.

Генерал армии Филипп Денисович Бобков, который всю жизнь прослужил в КГБ, вспоминал, что вскоре после создания комитета Хрущев приехал в Центральный клуб имени Ф. Э. Дзержинского и выступил с большой речью – она продолжалась больше двух часов – перед руководящим составом органов и войск КГБ. Он говорил, что роль контрразведки раздута. Предложил сократить аппарат госбезопасности, превратить комитет в обычное общегражданское ведомство, отказаться от воинских званий, а то в Москве и так полно генералов…

После первого секретаря ЦК выступил Серов:

– Вы убедились, насколько товарищ Хрущев глубоко знает нашу работу и насколько четко, предельно ясно дал указание по агентурно-оперативной работе и по всей работе. Вот что значит человек громадного ума и большой практики. Ведь многие из вас также работают по десять – пятнадцать лет, а иной раз скатываются на всякие глупости. Поэтому вы должны четко, ясно продумать, вспомнить все указания, которые были даны товарищем Хрущевым.

Начались ликвидация некоторых райотделов, сокращение городских и областных отделов и управлений. За два года Серов уволил из КГБ 16 тысяч человек «как не внушающих политического доверия, злостных нарушителей социалистической законности, карьеристов, морально неустойчивых, а также малограмотных и отсталых работников». Две тысячи сотрудников убрали из центрального аппарата, сорок человек лишили генеральских званий.

«Заменены почти все руководящие работники главных управлений, управлений и отделов центрального аппарата, – говорилось в одном из документов. – На эти должности более шестидесяти человек направлены ЦК КПСС с руководящей партийной и советской работы».

25 июня 1955 года Президиум ЦК принял постановление «Об устранении концелярско-бюрократических извращений в учете кадров» на основе записки, составленной на Старой площади. В ней говорилось, что большую часть населения страны составляют те, кто вырос уже при Советской власти, но, заполняя анкеты, они вынуждены отвечать на вопросы о службе в царской армии, в полиции и в Белой армии. Все должны были отвечать на вопрос о пребывании («вы и ваши родственники») во время войны на временно оккупированных территориях. «Постановка такого вопроса, – говорилось в записке отделов ЦК, – вызывает у заполняющего анкету чувство обиды и возмущения».

Многие годы Михаил Андреевич Суслов был верным хрущевцем.

Принято считать, что хрущевский доклад на закрытом заседании ХХ съезда оказался полной неожиданностью и для руководства страны, и для делегатов партийного форума. На самом деле он был запланирован заранее, в его подготовке приняло участие все партийное руководство.

Процесс освобождения и реабилитации невинно осужденных был неминуем. Сразу после смерти Сталина начали с тех, кого руководители страны хорошо знали, – с родственников, друзей, знакомых, бывших сослуживцев. С них снимали нелепые обвинения, выживших возвращали из лагерей. Оправдание одного невинного влекло за собой оправдание и его мнимых подельников.

Генеральный прокурор СССР Роман Андреевич Руденко чуть ли не каждую неделю отправлял в ЦК записку с просьбой разрешить реабилитацию того или иного крупного советского руководителя. Из информации КГБ, МВД, Комитета партийного контроля, прокуратуры складывалась чудовищная картина массового осуждения невинных людей. Выяснялось, что многие дела были фальсифицированы, а показания получены путем избиений и пыток.

Создали комиссию, которая должна была представить предложения о трудовом и бытовом устройстве так называемых спецпоселенцев – в основном речь шла о целых народах, которые при Сталине выселили в Сибирь и Казахстан. В спецпоселениях держали два с лишним миллиона человек, из них полтора миллиона – депортированные в годы войны народы.

В комиссию вошли секретари ЦК Суслов и Поспелов, а также министр юстиции Константин Петрович Горшенин и заместитель секретаря Президиума Верховного Совета СССР (была тогда такая должность) Александр Федорович Горкин. Суслов прекрасно помнил, как депортировали карачаевцев.

Комиссия сделала первый шаг в реабилитации народов, изгнанных из родных мест:

«Считали бы необходимым поручить группе работников изучить вопрос и доложить ЦК предложения о целесообразности дальнейшего сохранения во всей полноте тех правовых ограничений в отношении спецпоселенцев – немцев, карачаевцев, чеченцев, ингушей, балкарцев, калмыков и крымских татар, которые были установлены в свое время».

Какими бы циничными ни были чиновники, они не могли совсем уж отмахнуться от потока разоблачений. Обо всем этом нужно было рассказать если не всей стране, то хотя бы партийным руководителям. Решили это сделать на очередном съезде партии, намеченном на февраль 1956 года.

Суслов сформулировал общее настроение членов Президиума ЦК:

– За несколько последних месяцев мы узнали ужасные вещи. Оправдать это ничем нельзя. Культ личности большой вред наносит. Надо делегатам рассказать все. Говорим о коллективности руководства, а со съездом будем хитрить?

Хрущев разослал проект доклада всей партийной верхушке. Члены президиума и секретари ЦК проект одобрили. Никита Сергеевич дорабатывал текст до последней минуты. Сохранилась обильная правка, сделанная Сусловым. Многие поправки Хрущев учел.

Суслов поддержал арест сына Сталина Василия, которого отец произвел в генерал-лейтенанты.

За что посадили Сталина-младшего?

После смерти вождя все изменилось, но Василий Иосифович продолжал разговаривать с руководителями страны так, как привык при отце.

Сталин-младший прилюдно сказал о министре обороны Николае Александровиче Булганине:

– Убить его мало!

Во Владимирской тюрьме сына вождя держали под фамилией «Васильев». Совсем еще молодой человек, он сильно болел – видимо, на почве неумеренного употребления горячительных напитков. Да и тюрьма быстро разрушает здоровье.

Прошло несколько лет, и Хрущев сказал:

– Я за то, чтобы его освободить.

Исполняя волю первого секретаря, 5 января 1960 года председатель КГБ Александр Николаевич Шелепин и генеральный прокурор Роман Андреевич Руденко доложили в ЦК:

«Сталин В. И. содержится в заключении шесть лет восемь месяцев. За этот период времени администрацией мест лишения свободы характеризуется положительно. В настоящее время он имеет ряд серьезных заболеваний (заболевание сердца, желудка, сосудов ног и другие недуги). Учитывая вышеизложенное, просим ЦК КПСС рассмотреть следующие предложения:

– применить к Сталину В.И. частную амнистию, освободить его от дальнейшего отбывания наказания и снять судимость;

– поручить Моссовету предоставить Сталину В. И. в г. Москве трехкомнатную квартиру;

– поручить министерству обороны СССР назначить Сталину пенсию в соответствии с законом, предоставить ему путевку в санаторий сроком на три месяца и возвратить изъятое при аресте лично принадлежавшее ему имущество;

– выдать Сталину В.И. тридцать тысяч рублей в качестве единовременного пособия».

8 января предложения Шелепина и Руденко были приняты. 11 января Василий Сталина досрочно освободили. Но ничем из того, что ему обещали, он воспользоваться не успел – запил, а через три месяц его вновь арестовали «за продолжение антисоветской деятельности».

Что произошло? Он побывал в китайском посольстве, где сделал «клеветническое заявление антисоветского характера». Какое? Василий Иосифович попросил отпустить его в Пекин для лечения. Но отпускать сына вождя в Китай, отношения с которым портились на глазах, партийное руководство не собиралось.

– Василий Сталин – это антисоветчик, авантюрист, – говорил Суслов. – Надо пресечь его деятельность, отменить указ о досрочном освобождении и водворить обратно в заключение.

В решении Президиума ЦК записали:

«В связи с преступным антиобщественным поведением В. Сталина отменить постановление Президиума Верховного Совета СССР от 11 января 1960 года о досрочном освобождении В. Сталина от дальнейшего отбытия наказания и снятии судимости; водворить В. Сталина в места лишения свободы для отбытия наказания согласно приговору Военной коллегии Верховного Суда СССР от 2 сентября 1953 года».

Василия Сталина вернули в тюрьму.

Сталинского зятя Юрия Андреевича Жданова, который заведовал в ЦК КПСС отделом, тоже выслали из Москвы. После смерти вождя беседу с ним провели сразу три секретаря ЦК – Суслов, Поспелов и Шаталин.

Суслов поинтересовался у своего недавнего подчиненного:

– Где вы работали до аппарата ЦК?

– Был ассистентом в Московском университете.

– Видимо, вам целесообразно туда вернуться, – констатировал Суслов.

Но оставлять его в столице не захотели.

Через неделю Жданова вызвали вновь и сделали иное предложение:

– ЦК считает, что вам следует получить опыт местной партийной работы. Было бы полезно поработать в отделе науки Челябинского или Ростовского обкома.

Юрий Андреевич выбрал Ростов, где до войны работал Суслов. Там и остался, больше его не трогали.

Через десять с лишним лет от Суслова будет зависеть судьба бывшей жены Юрия Жданова и дочери вождя – Светланы Иосифовны Аллилуевой (Сталиной). Ее личная жизнь тоже складывалась не слишком удачно. Светлана связала свою жизнь с индийским коммунистом. Браджеш Сингх жил в Москве и работал переводчиком в Издательстве иностранной литературы. Осенью 1966 года муж – он был значительно старше – тяжело заболел, и Светлана обратилась в ЦК с просьбой разрешить отвезти его на родину, в Индию для лечения. Ее пригласили к Михаилу Андреевичу.

Светлана Аллилуева записала этот разговор:

«Суслова я видела при жизни отца несколько раз, но никогда не говорила с ним. Он начал: “Как живете? Как материально? Почему не работаете?”

Но я позволила себе напомнить о моем письме: “Разрешат ли мне то, о чем я прошу? Мы оба просим. Неужели нельзя удовлетворить последнее желание человека?”

Суслов нервно двигался, сидя за столом. Бледные руки в толстых склеротических жилах ни минуты не были спокойны. Он был худой, высокий, с лицом желчного фанатика. Толстые стекла очков не смягчали исступленного взгляда, который он вонзил в меня.

“А ведь ваш отец был очень против браков с иностранцами. Даже закон у нас был такой!” – сказал он, смакуя каждое слово.

“Ну что ж, – сказала я, по возможности вежливо, – он в этом ошибался. Теперь это разрешено всем – кроме меня”.

Суслов дернулся и немного задохнулся. Руки завертели карандаш.

“За границу мы вас не выпустим! – сказал он с предельной ясностью. – А Сингх пусть едет, если хочет. Никто его не задерживает”.

“Он умрет!” – сказала я, чувствуя, что сейчас надо говорить короче. – “Он умрет здесь, и очень скоро. Эта смерть будет на совести всех нас, и на моей совести! Я не могу допустить этого. Это будет стыд и позор всем нам”.

“Почему позор? Его лечили и лечат. Никто не может упрекнуть нас, что мы не оказывали помощи. Умрет – так умрет. Он больной человек. А вам нельзя за границу. Будут провокации”.

“Какие провокации? Причем тут провокации?”

“Да вы не знаете! – ответил он. – А вот когда я поехал в Англию вскоре после войны, то наш самолет уже в аэропорту встретила толпа с плакатами: ‘Верните нам наших жен!’ – Понимаете?! Вы не знаете, что это такое, – словом, политические провокации будут на каждом шагу. Мы вас же хотим уберечь от всего этого”.

“Что вас так тянет за границу? – спросил он напоследок, как будто я просила пустить меня в туристское турне. – Вот вся моя семья и мои дети не ездят за рубеж и даже не хотят! Неинтересно!” – произнес он с гордостью за патриотизм своих близких.

Я ушла, унося с собой жуткое впечатление от этого ископаемого коммуниста, живущего прошлым, который сейчас руководит партией».

Похоже, Михаил Андреевич плохо знал своих детей: со временем его дочь с семьей уедет в Австрию, где и останется…