Текст книги "Михаил Суслов"

Ссора с последствиями

В роли руководителя отдела внешних сношений ЦК Суслов занимался созданием аппарата Информационного бюро коммунистических и рабочих партий (Коминформ).

В сентябрьские дни 1947 года в польском курортном городке Шклярска-Поремба закончилось секретное совещание представителей девяти коммунистических партий – Болгарии, Венгрии, Италии, Польши, Румынии, Советского Союза, Франции, Чехословакии, Югославии. Сама поездка советской делегации проходила в абсолютной тайне. Летели в Польшу на военном самолете, без загранпаспортов и виз. Делегации разместились в одном из санаториев, откуда каждую ночь радисты отправляли шифротелеграммы Сталину. Договорились создать Информационное бюро для координации деятельности компартий. Коминформ стал наследником Коммунистического интернационала, Коминтерна, распущенного в 1943 году.

Считается, что Коминтерн распустили потому, что Сталин во время войны, разочаровавшись в идее интернационализма, сделал ставку на русскую патриотическую идею. Но из дневников Георгия Димитрова следует, что Сталин задумал это еще до войны. Коминтерн создавался когда-то как инструмент мировой революции, она не получилась, и Коминтерн стал мешать Сталину…

По предложению Суслова создали аппарат Коминформа. На девятнадцати языках выпускали еженедельную газету «За прочный мир, за народную демократию!» Но уже в 1948 году Москва рассорилась с Белградом. Генерального секретаря ЦК коммунистической партии Югославии, председателя правительства Федеративной народной республики Югославия, министра народной обороны маршала Иосипа Броз Тито в ту пору в нашей стране именовали не иначе как «кровавая собака Тито».

«Мальчиком, в сорок восьмом, когда родители купили радиоприемник “Урал”, – вспоминал известный литературный критик Игорь Александрович Дедков, – я подолгу крутил ручку настройки, и на тетрадочном листке в клеточку отмечал, на какой волне, в какой точке работает та или иная радиостанция… Тито и Ранковича уже рисовали в газетах с топорами в руках; с топоров капала кровь; рукава палачей югославского народа были засучены, как у мясников. Меня поражало и странно волновало несоответствие: они – враги, а белградская передача на русском языке начиналась звуками “Интернационала”, и мужественный мужской голос произносил: “Говорит Белград, говорит Белград. Смерть фашизму, свобода народу”».

Всё это казалось чем-то невероятным.

Еще недавно поэт-фронтовик Сергей Сергеевич Наровчатов (будущий Герой Социалистического Труда и главный редактор журнала «Новый мир»), вспоминая своего талантливого друга Михаила Валентиновича Кульчицкого, выпущенного из минометного училища младшим лейтенантом и погибшего под Сталинградом, написал строки, ставшие знаменитыми:

 
Я верю: невозможное случится,
Я чарку подниму еще за то,
Что объявился лейтенант Кульчицкий
В поручиках у маршала Тито.
 

Тогда еще точно не знали, где ставить ударение в фамилии вождя югославских партизан. Но Иосип Броз Тито – герой и соратник в борьбе против фашистской Германии.

Что же случилось?

Сталин поддержал партизанское движение во главе с Иосипом Броз Тито, наградил его в 1945 году полководческим орденом Победы, хотя к югославскому вождю относился с некоторым внутренним сомнением.

Тито храбро сражался во время Второй мировой и стал хозяином Югославии по праву победителя. Единственный коммунистический руководитель в Восточной Европе, который получил власть не из рук Сталина. И это создавало ему особое положение. Другие восточноевропейские страны спрашивали разрешения по каждому мелкому вопросу у Москвы. Иосип Броз Тито сам руководил страной. Щеголявший в военном мундире, он чувствовал себя уверенно и действовал самостоятельно. Сталин был этим недоволен.

Всей пропагандистской мощью Коминформ обрушился на Югославию и Иосипа Броз Тито. Югославов обвиняли в том, что они исповедуют «оппортунистическую бухаринскую теорию мирного врастания капитализма в социализм». Это привело к полному разрыву отношений между двумя странами. Суслов ездил на заседании Коминформа. В ноябре 1949 года приняли резолюцию «Югославская компартия во власти шпионов и убийц».

На Олимпиаде 1952 года советская футбольная команда проиграла югославской. Будущий председатель КГБ, а в ту пору секретарь ЦК комсомола Владимир Ефимович Семичастный вспоминал:

– Мы были в Хельсинки на Олимпийских играх. Когда вернулись, нас сразу повезли в Кремль. Там сидят хмурые Маленков, Берия, Каганович и Суслов. И прорабатывали они нас с десяти вечера до шести утра за проигрыш югославам. Мы с югославами были тогда на ножах, так что эта игра была не спортивная, а политическая. Команду ЦСКА за проигрыш разогнали. И нам Берия зловеще говорит: «Вас, наверное, не туда доставили…»

После смерти Сталина решили восстанавливать отношения с внешним миром, в том числе с социалистической Югославией. Суслов в соответствии с новой партийной линией радикально поменял свои взгляды, а Молотов по-прежнему считал Иосипа Броз Тито и его людей «предателями, антимарксистами, перерожденцами, скатившимися в лагерь социал-демократии». Называл Югославию фашистским государством.

В мае 1955 года Хрущев поехал в Белград. Его сопровождал главный редактор «Правды» Дмитрий Шепилов, который вскоре станет министром иностранных дел. В Белграде договорились о полной нормализации межгосударственных отношений и о «достижении взаимопонимания по партийной линии».

8 июня делегация отчитывалась на заседании президиума ЦК.

Молотов своих взглядов не изменил:

– Неправильно считать, что мы в переговорах с Югославией стояли на позициях марксизма-ленинизма.

Товарищи по Президиуму ЦК его резко критиковали.

Жестче всех высказался Михаил Андреевич Суслов, который играл всё более заметную роль и во внутренней политике, и во внешней:

– Товарищ Молотов занимает вредную позицию. Итоги переговоров полностью опрокинули его непартийную позицию. Враги понимают результаты переговоров, а товарищ Молотов не понимает… Молотов неправильно, не по-ленински противопоставлял пролетарский интернационализм политике равноправия народов и сделал отсюда неправильные и вредные для нашей политики выводы.

В постановление Пленума ЦК КПСС записали:

«Пленум ЦК осуждает политически неправильную позицию тов. Молотова по югославскому вопросу как не соответствующую интересам Советского государства и социалистического лагеря и не отвечающую принципам ленинской политики».

В следующем году в Москву пригласили югославскую делегацию во главе с Иосипом Броз Тито. Накануне приезда на заседании Президиума ЦК 25 мая 1956 года вновь возник спор. Молотов опять остался в одиночестве.

– У него плохо с министерством иностранных дел, – сказал Хрущев. – Он слаб как министр. Молотов – аристократ, привык шефствовать, а не работать. Надо освобождать.

Прозвучали фамилии возможных сменщиков – Микоян, Суслов, Шепилов. И Молотов был освобожден от должности министра иностранных дел.

Его любимец Андрей Андреевич Громыко сказал:

– Теперь работать будет легче.

Он сам рассчитывал стать министром, но руководить дипломатией поручили Шепилову, который нравился Хрущеву, как раньше Сталину.

Впрочем, дружбы с Югославией все равно не получилось.

На рабочем завтраке в Кремле глава правительства Николай Александрович Булганин провозгласил тост в честь Тито:

– За друга, за ленинца, за нашего боевого товарища!

Товарищи решили, что глава правительства погорячился.

После переговоров с югославской делегацией в местные партийные органы разослали информационную записку, в которой говорилось:

«ЦК КПСС считает, что данная тов. Булганиным в его речи на завтраке в Москве характеристика тов. Тито как ленинца является преждевременной».

А Коминформ в апреле 1956 года ликвидировали за ненужностью.

На идеологическом фронте

В мае 1947 года Суслов представил записку о «засоренности» евреями Всесоюзного общества культурной связи с заграницей (ВОКС). Заодно он вскрыл «крупные политические ошибки» в работе ВОКС.

Суслов и его подчиненные из агитпропа подготовили проект секретного постановления Политбюро от 21 июня 1950 года «О мерах по устранению недостатков в деле подбора и воспитания кадров в связи с крупными ошибками, вскрытыми в работе с кадрами в Министерстве автомобильной и тракторной промышленности».

Все ведомства получили указание ежегодно представлять в аппарат ЦК отчеты о кадровой работе с обязательным указанием национальности ответственных работников. Стало ясно, что ЦК интересует только количество евреев, и хороший отчет – тот, который свидетельствует об избавлении от работников-евреев на сколько-нибудь заметных должностях.

Аппарат ЦК составлял специальные таблицы, которые свидетельствовали о сокращении количества евреев на руководящих должностях союзных и республиканских ведомств. К 1952 году уже не осталось ни одного еврея – первого секретаря обкома, крайкома или секретаря ЦК нацреспублики. Вскоре весь партийный аппарат был полностью очищен от евреев. Начали чистку средств массовой информации, нацелились на творческие союзы, учреждения культуры, учебные и научные заведения.

Заведующий отделом науки ЦК Юрий Жданов представил Суслову записку о «засоренности» кадров в основных научных институтах:

«В ряде институтов Академии наук имеет место тенденциозный подбор кадров по национальному признаку… Среди физиков-теоретиков и физиков-химиков сложилась монопольная группа – Л. Д. Ландау, М. А. Леонтович, А. Н. Фрумкин, Я. И. Френкель, В. Л. Гинзбург, Е. М. Лившиц, Г. А. Гринберг, И. М. Франк, А. С. Компанеец, Н. С. Мейман и др. Все теоретические отделы физических и физико-химических институтов укомплектованы сторонниками этой группы, представителями еврейской национальности».

В списке Жданова-младшего – выдающиеся ученые, будущие лауреаты Нобелевской премии. Оставшись без них, советская наука сильно обеднела бы, но это чиновников не волновало. В ЦК составили таблицу евреев – академиков, членкоров, докторов и кандидатов наук.

В конце марта 1949 года министр высшего образования СССР Сергей Васильевич Кафтанов отправил в ЦК записку «О крупных недостатках в подготовке кадров физиков и о мерах по их устранению». И приложил к ней списки преподавателей физики с указанием национальности – как будто именно анкетные данные определяли способность понимать современную физику и обучать ей студентов.

Уже наметили провести Всесоюзное совещание физиков для преодоления «недостатков» в преподавании и изучении физики. Готовить совещание поручили отделу пропаганды и агитации ЦК. Уже заседал оргкомитет, выявлявший «недостатки» физической науки. Но в порядке исключения физиков не тронули как «полезных для государства». Вмешался руководитель атомного проекта академик Игорь Васильевич Курчатов. Он доходчиво объяснил Берии, отвечавшему за атомный проект, что без этих людей ядерную бомбу не создать. Лаврентий Павлович обратился к Сталину, и физиков оставили в покое.

9 апреля 1949 года секретариат ЦК принял постановление:

«Во изменение постановления ЦК ВКП/б/ от 31 января 1949 года отложить созыв Всесоюзного совещания заведующих кафедрами физики высших учебных заведений и научных работников Отделения физико-математических наук Академии наук СССР ввиду неподготовленности этого совещания».

Но дремучее и агрессивное отношение к современной физике и физикам-теоретикам сохранялось.

13 июля 1949 года отдел пропаганды и агитации ЦК сигнализировал Суслову:

«Сегодня на Всесоюзном совещании заведующих кафедрами марксизма-ленинизма и философии должен быть прочитан доклад президента Академии наук СССР С. И. Вавилова “Современная физика и буржуазная идеалистическая философия”.

Текст доклада, представленный в отдел вчера, имеет ряд серьезных недостатков, без устранения которых доклад прочитан быть не может.

Тов. Вавилов проводит мысль, что при изучении микроявлений не могут быть применены даже наиболее широкие и общие законы физики. Он говорит о неприменимости понятий обыденной жизни в атомной физике, получается, что в новой физике должны быть отброшены и такие неотъемлемые атрибуты материи, как пространство и время.

Тов. Вавилов ни словом не упоминает о решениях ЦК ВКП(б) по идеологическим вопросам, о роли большевистской партии в деле идейного вооружения советских физиков. Он приходит к неверному выводу о том, что идеологические основы советской физики не являются передовыми в физике всего мира. Он ставит вопрос о необходимости “печатать, обсуждать иностранную физико-философскую литературу”, умалчивая о задаче создания работ по физике, проникнутых духом боевой партийности.

Считаем необходимым:

а) Чтение доклада т. Вавилова отложить.

б) Поручить министру высшего образования т. Кафтанову совместно с т. Вавиловым устранить недостатки доклада и представить в Отдел пропаганды и агитации ЦК ВКП/б/ исправленный текст».

Открытие теории относительности и квантовой механики изменило не только саму физику. Разрушались привычные представления, которые формировались классической физикой. Но современная физика оставалась недоступной людям, не имевшим серьезных познаний. Агитпроповские догматики не желали сознавать, что наука развивается стремительно и продолжали возмущаться такими выдающимися учеными, как глава Академии наук Сергей Вавилов.

В июне 1952 года газета «Красный флот» (орган военно-морского министерства), поместила разгромную статью члена-корреспондента Александра Александровича Максимова «Против реакционного эйнштейнианства в физике».

В статье говорилось:

«Теория относительности Эйнштейна, несомненно, пропагандирует антинаучные воззрения по коренным вопросам современной физики и науки вообще. Воззрения Эйнштейна повели физику не вперед, а вспять как в отношении теории познания, так и метода. Уже многие физики сознают, что теория относительности Эйнштейна – это тупик современной физики».

Академик Владимир Александрович Фок, лауреат Сталинской премии и будущий Герой Социалистического Труда, обратился в ЦК:

«Эта статья может нанести серьезный вред развитию советской науки и техники и воспитанию нашей молодежи, так как совершенно искажает и даже отрицает ту физическую теорию, на базе которой развивается вся современная физика, в том числе ядерная и атомная физика».

После смерти Сталина открытые нападки на теорию относительности Альберта Эйнштейна и квантовую механику прекратились. Но все эти люди остались при должностях. Возглавляли кафедры в высших учебных заведениях, редактировали научные журналы, руководили научными издательствами и научно-исследовательскими институтами. Целые поколения научной молодежи ходили к ним на лекции, трудились под их руководством в НИИ. Не этим ли объясняется то, что когда старое поколение физиков ушло, таких открытий и достижений отечественная наука уже не знала? Погром фундаментальной науки в последние сталинские годы определил состояние научной жизни страны на целые десятилетия.

Готовивший совещание физиков, которое должно было завершиться разгромом сторонников теории относительности, заместитель министра высшего образования Александр Васильевич Топчиев стал главным ученым секретарем Академии наук; он определял повседневную жизнь научного сообщества страны, затем его сделали вице-президентом АН СССР.

Михаил Андреевич Суслов играл ключевую роль в идеологических кампаниях, которые рождают своего рода безумие. Возникает привычка одобрять и поддерживать любые почины и кампании, какими бы безумными они ни были. Пропадает способность к трезвому анализу. Это грозит оскудением интеллектуальной, духовной, научной жизни.

Яркие, необычные, инакомыслящие молодые люди не находят себе применения. А, как показывает история, именно такие люди совершают великие открытия в науке, создают выдающиеся произведения в литературе и искусстве. Но в обстановке давления они замыкаются, опасаясь раскрыться, проявить себя и быть опозоренными, выставленными на посмешище. Не совершают того, для чего рождены. Какой ущерб для страны!

Суслову поручили курировать и работу Еврейского антифашистского комитета, что его явно не обрадовало.

Что это за комитет?

В конце 1941 года в Москве приняли решение образовать Еврейский антифашистский комитет – наряду с всеславянским, женским, молодежным и комитетом советских ученых. Все эти организации были ориентированы на пропагандистскую работу за границей. Использование советских евреев для психологического воздействия на мировое общественное мнение, прежде всего на американцев, было сталинской идеей. Евреи по всему миру собрали и передали Советскому Союзу 45 миллионов долларов – в те годы это была немалая сумма.

А теперь Михаил Андреевич чувствовал: комитет, созданный в войну для борьбы с нацизмом, не только больше не нужен, но и вызывает раздражение вождя. Он сразу попытался избавиться от обузы и в сентябре 1946 года предложил обсудить работу ЕАК на заседании Оргбюро ЦК. Поручил своим подчиненным проверить деятельность комитета. Сотрудники отдела внешней политики неустанно подбирали материалы, пока они не понадобились «наверху». Тогда Суслов составил записку в ЦК: «Еврейский антифашистский комитет распустить, а функции по пропаганде за границей передать Совинформбюро. Газету “Единение” как орган ЕАК, не оправдывающий своего назначения, закрыть».

20 ноября 1948 года Сталин подписал секретное решение Бюро Совета министров: «Еврейский антифашистский комитет немедля распустить, органы печати этого комитета закрыть, дела комитета забрать». На следующий день сотрудники Министерства государственной безопасности провели обыск в помещениях комитета, забрали всю документацию, здание опечатали.

Министр госбезопасности Виктор Абакумов представил в ЦК записку:

«Министерством государственной безопасности СССР в результате проводимых чекистских мероприятий устанавливается, что руководители Еврейского антифашистского комитета, являясь активными националистами и ориентируясь на американцев, по существу проводят антисоветскую националистическую работу».

Арестованных били. Некоторые умерли прямо в тюрьме. Следствию нужно было что-то серьезное – подготовка покушения на Сталина, шпионаж, диверсии, а эти люди, даже когда их били, ничего такого придумать не могли. Они играли в театре, писали стихи, лечили больных… Несмотря на пытки и издевательства, далеко уже не молодые и не очень здоровые люди явили образец силы духа и мужества.

Сидевшие на скамье подсудимых известные актеры, писатели, врачи не участвовали в подготовке террористических актов против товарища Сталина, не занимались шпионажем и предательством и даже не вели антисоветской пропаганды. Но всех расстреляли. Вождь сделал снисхождение только одной пожилой женщине, академику Лине Соломоновне Штерн, биологу с мировым именем, лауреату Сталинской премии. Она приехала из Швейцарии строить социализм. Ей дали десять лет…

От Суслова, который после смерти Жданова отвечал за идеологический фронт, вождь тоже требовал прежде всего борьбы с иностранным влиянием.

Константин Симонов вспоминал, как Сталин собрал руководство Союза советских писателей. Заговорил о «неоправданном преклонении перед заграничной культурой».

– Эта традиция идет от Петра. У Петра были хорошие мысли, но вскоре налезло слишком много немцев, это был период преклонения перед немцами. Сначала немцы, потом французы, было преклонение перед иностранцами-засранцами. – Сталин позволил себе пошутить. – У военных тоже было такое преклонение. Теперь стало меньше…

Кинематографистам вождь внушал:

– Мудрость Ивана Грозного состояла в том, что он стоял на национальной точке зрения и иностранцев в свою страну не пускал, ограждал страну от иностранного влияния.

Сталин недостаточно хорошо знал историю. Как раз по приказу Ивана Грозного в Германии набирали мастеров различных специальностей и заманивали в Россию. И среди опричников, его личной гвардии, процент иностранных выходцев был очень высок.

В западном образе жизни Ивану Грозному не нравилось народоправие или, говоря современным языком, демократия. Когда царь обратился к британской королеве, Елизавета ответила, что решение примет парламент.

Московский государь пренебрежительно заметил:

«Мы думали, что ты правительница своей земли и хочешь чести и выгоды своей стране. Ажно у тебя мимо тебя люди владеют и не токмо люди, но и мужики торговые и о наших государевых головах, и о честех, и о землях прибытка не ищут, а ищут своих торговых прибытков. А ты пребываешь в своем девическом чину, как есть пошлая девица».

Но при этом Иван Грозный жил в страхе. В начале сентября 1567 года он пригласил британского посланника и попросил передать королеве нечто важное. Запретил доверять послание бумаге! Посол сам отправился в Лондон и здесь рассказал: царь просит королеву предоставить ему в Англии убежище «для сбережения себя и своей семьи».

Сталин объяснил, что задача номер один – покончить с преклонением перед иностранцами:

– В эту точку надо долбить много лет, лет десять надо эту тему вдалбливать.

Михаил Андреевич Суслов старался, как мог. Развернулась борьба с «низкопоклонством перед Западом». Все, что шло из западных стран, даже в точных науках, клеймилось как реакционное. Ученые вычеркивали ссылки на иностранных авторов. Доходило до абсурда.

«Даже цитировать иностранных авторов не полагалось, – вспоминал академик медицины Александр Леонидович Мясников, лечивший Сталина, – редакция их имена все равно должна была вычеркивать, так как советская наука – передовая и только несоветский человек может “преклоняться перед заграницей”. Даже название некоторых диагностических признаков или методик стали “русифицироваться”. Точку Эрба для выслушивания аортального диастолического шума переименовали в точку Боткина (который, ссылаясь на Эрба, указывал на ее значение); симптом Битторфа стал симптомом Тушинского, хотя сам Михаил Дмитриевич и не думал открытие Битторфа приписывать себе. Появился “симптом Кончаловского”, хотя это был хорошо известный симптом Румпель-Леде.

Шло беззастенчивое ограбление интернациональной науки и воровское приписывание ее открытий отечественным ученым (конечно, без их согласия)».

В 1948 году в Военной Краснознаменной академии связи имени С. М. Буденного обсуждалась работа члена-корреспондента Академии наук Григория Васильевича Кисунько, создателя первой системы противоракетной обороны. Его книгу выдвинули на Сталинскую премию. Но начальник кафедры основ марксизма-ленинизма заявил, что в книге Кисунько только в предисловии говорится о приоритете отечественной науки, а в самой книге – сплошь иностранные фамилии: Максвелл, Гельмгольц, Герц… Ученый совет академии отменил выдвижение книги на премию.

Один автор представил в издательство «Московский рабочий» рукопись под названием «Американское гестапо», посвященную «системе внутриполитического шпионажа и полицейского террора в США». Издательский редактор констатировал: рукопись основана «на домыслах и измышлениях». Автор обратился к Молотову: издательство преступно медлит – не спешит выпустить книгу, посвященную такой политически острой теме! Молотов переслал письмо секретарю ЦК Суслову. Рукопись отправили на просмотр министру госбезопасности генерал-полковнику Абакумову.

Министр ответил: «При подготовке рукописи автор использовал закрытые материалы, говорить о которых в открытой печати нецелесообразно. На квартире у автора хранились секретные материалы об американской разведке. Органами безопасности все эти материалы изъяты».

«Закрытые» материалы – это об американской разведке? Но имелись в виду вовсе не документы ЦРУ, добытые нашей разведкой, а статьи из американской прессы, которые следовало держать в секрете от советских людей… Впрочем, мнением Абакумова в данном случае пренебрегли. Название книги – «Американское гестапо» – так понравилось Суслову, что книга в 1950 году вышла в свет.

Железный занавес появился не после Второй мировой, а еще после Гражданской. При новой власти ездить за границу позволялось узкому кругу советских людей. Разрешались только служебные командировки (они были очень редкими), и для многих они закончились печально: обвинением в шпионаже. Иностранцев пускали только в силу необходимости, и встречаться с ними было рискованно даже для уполномоченных на то лиц. Зарубежную прессу получали только несколько важнейших учреждений: ЦК партии, Министерство иностранных дел, ведомство госбезопасности, ТАСС. Изданные на Западе книги в библиотеках чаще всего попадали в «спецхран».

Виктор Васильевич Прибытков, заместитель начальника главного управления по охране государственных тайн в печати при Совете министров СССР, вспоминал:

«Главлит контролировал ввоз в страну печатной, аудио-, видео– и изобразительной продукции из-за рубежа. В помещении на площади трех вокзалов десятки работников специального подразделения Главлита (Второе управление), владеющих иностранными языками, ежедневно вскрывали бандероли и посылки с информационной продукцией, приходящей из-за рубежа в адрес организаций и граждан.

Читали, прослушивали, просматривали, переводили на русский язык, составляли аннотация и обзоры, докладывали руководству, а те в свою очередь – наверх, отделу пропаганды ЦК КПСС…

Все, что не пропускалось в страну, вывозилось на свалку и сжигалось. Нередко сверхбдительные контролеры не пропускали к адресатам уникальные издания, альбомы репродукций всемирно известных мастеров, таких как Сальвадор Дали, Пикассо. Возникали скандалы, но кончались они, как правило, в пользу контролеров».

26 мая 1949 года решением Политбюро образовали комиссию по выездам за границу при ЦК под председательством Михаила Андреевича Суслова. Круг ее задач был обозначен так:

«Комиссия проверяет политическую надежность лиц, командируемых министерствами, ведомствами и организациями, их подготовленность к командировке, а также целесообразность самих командировок.

В отношении лиц, ходатайствующих о выездах за границу и въездах в СССР по частным делам, Комиссия, кроме политической проверки их, определяет также обоснованность и практическую целесообразность удовлетворения таких ходатайств.

Комиссия разъясняет каждому выезжающему за границу советскому гражданину правила его поведения за границей и под личную роспись отбирает от него соответствующее письменное обязательство. Для этой работы Комиссия привлекает работников Министерства государственной безопасности и Комитета информации.

Комиссия ведет учет всех советских граждан, выехавших за границу как по служебным, так и по частным делам, изучает поведение советских людей за границей по материалам МГБ СССР и Комитета информации, обобщает эти материалы и свои выводы и предложения докладывает ЦК ВКП(б)».

Суслов проявил себя образцовым аппаратчиком, не позволявшим ни себе, ни другим никакой инициативы, поэтому и выжил в те тяжелые годы.

Его любимая фраза тех лет:

– Это нам не поручено.

Открыто возражать ему решались немногие. Например, генеральный секретарь Союза советских писателей Александр Александрович Фадеев. На заседании комитета по Сталинским премиям Суслов высказался против кандидатуры выдвинутого на премию татарского поэта.

Фадеев взвился:

– Товарищ Суслов, а вы читали его стихотворения? Читать нужно, товарищ Суслов, а уже потом высказывать свое мнение.

Суслов проглотил невероятно резкую по тем временам реплику Алексанлра Александровича. Только сталинскому любимцу Фадееву такие слова могли сойти с рук.

Присуждение премий, в котором участвовал сам вождь, превращалось в расширенное совещание по идеологическим вопросам. Сталин неизменно высказывал свое мнение, когда речь шла о книгах. Он придавал литературе особое значение и сам много читал. Он и принимал окончательное решение, кому какую премию дать. Но к мнению Фадеева прислушивался. Это позволило Александру Александровичу открыто возражать секретарю ЦК по идеологическим вопросам.

Возможно, вождь уловил, что генеральный секретарь Союза советских писателей – в отличие от других чиновников – не просто им восхищается, а влюблен в него. В определенном смысле Сталин заменил ему родного отца, о котором Фадеев никогда не вспоминал, обиженный его уходом из семьи.

Вдова Фадеева, народная артистка СССР и лауреат Сталинской премии Ангелина Иосифовна Степанова рассказывала, как вождь позвонил Александру Александровичу, который недели две отсутствовал на работе.

– Где вы пропадали, товарищ Фадеев?

– Был в запое, – честно ответил Фадеев.

– А сколько у вас длится такой запой?

– Дней десять-двенадцать, товарищ Сталин.

– А не можете ли вы, как коммунист, проводить это мероприятие дня в три-четыре? – поинтересовался вождь.

Это байка, но какие-то особые отношения между ними существовали. Вождь подарил Александру Александровичу должность генерального секретаря, сделал его «писательским Сталиным». Фадееву сходило с рук то, что другим стоило бы жизни.

Фадеев приходил пьяный на заседания комитета по Сталинским премиям.

Сталин с улыбкой говорил членам Политбюро:

– Еле держится на ногах, совершенно пьян.

И это сходило Фадееву с рук!

Александр Александрович раньше Суслова вступил в партию и в отличие от Михаила Андреевича сражался в Гражданскую войну. В 1921-м, когда Суслов еще только приехал в Москву учиться, Фадеев уже был избран делегатом Х съезда партии и отправился подавлять восстание в Кронштадте, где был ранен.

Мой дедушка, Владимир Млечин, одно время был у Фадеева заместителем в Союзе советских писателей. Он вспоминал, что генсек писательского союза соблюдал дистанцию в отношениях с чиновниками и демонстрировал демократизм в отношениях с простыми людьми. Это называлось партийной простотой.

Суслову до поры до времени пришлось мириться с особым положением Фадеева. Михаил Андреевич умел ждать. Всё изменилось после смерти Сталина. Уже 24 марта 1953 года отдел художественной литературы и искусства ЦК направил секретарям ЦК записку «О неблагополучном положении в Союзе советских писателей и реорганизации правления ССП».

Записку подписал заведующий отделом ЦК Владимир Семенович Кружков:

«Генеральный секретарь ССП А. Фадеев по существу около двух лет не принимает участия в руководстве писательской организацией, лишь появляясь время от времени в Союзе писателей (год находился в творческой командировке и около года был болен)».

Александр Александрович перестал быть «писателем номер один». Его больше не приглашали в ЦК, мнения не спрашивали, совета не просили. Как член ЦК Фадеев просил принять его. Но вот принимать его и не хотели. Прежде такое было невозможно: перед Фадеевым раскрывались двери любых кабинетов… Он переживал, нервничал, злился. Фактически его отстранили от руководства Союзом писателей.