Текст книги "Зона поражения"

Глава 23
Время открывать карты

«Сволочная натура у этих ксенов – только и ждут, чтобы прищемить человечеству хвост. Но человечество большое, миллиардоголовое, его так просто не прищучить. А вот каждого отдельно взятого' хомо сапиенс очень просто обмануть, подставить, укокошить. Сделал свое дело, закопал труп, смыл со щупалец кровь, огляделся: не видел ли кто, не слышал ли? Не мчится ли мстить за невинно убиенного военный флот, не тянется ли с Земли карающая десница? Нет, не мчится и не тянется. Судьба отдельной особи – ее личное дело. Каждый за себя, один бог – за всех. Значит, можно искать новую жертву. Охота продолжается. Масса удовольствия и минимум риска…»

Документ 23 (из Путевого дневника)

«Оболтус» начал подготовку к драпу, едва спасательная шлюпка отправилась к Тиугальбе. Нечего рассусоливать, когда золотой горшок на борту и термопсисы того гляди сообразят, что «Поскребыш-112» захвачен.

Пока археолог и Кребдюшин были в. отлучке, корабельный мозг решил переговорить с Непейводой. С каждым из пассажиров «Оболтус» хотел побеседовать один на один и всякому сказать разное.

Двунадесятый Дом по-турецки сидел на полу в командной рубке тральщика и следил на экране за полетом шлюпки.

* * *

– Мой план прост: мы сообщаем командующему эскадры, что взяли языка, и сходим с орбиты – якобы для того, чтобы доставить его на флагман. Удалившись от планеты, делаем гиперпрыжок – и видали нас. Тральщик ходит быстро – должны уйти от погони.

– Слишком хорошо, чтобы быть правдой, – пробормотал Двунадесятый Дом. – Скажи-ка лучше, цукахарец хренов: какой сюрприз ты заготовил на потом? – Муравейник употребил Платоново выражение.

И «Оболтус», и Непейвода после долгого общения с археологом изрядно очеловечились. Таковы законы ксенопсихологии: если ты принял вид разумного существа иной расы и тесно общаешься с ним, твоя психика неизбежно приобретает черты сходства. Теперь Дому будет непросто вернуться в родную среду. На многое, по крайней мере первое время, он будет смотреть глазами Рассольникова – скептика и безбожника.

– О чем это ты? – У корабельного мозга был голос оскорбленной невинности.

– Уверен: ты знаешь, какая судьба тебе уготована. Тебе и Платону. И ты совсем не похож на жертвенного агнца. Я хочу знать, что ты задумал.

– Ты хочешь мне что-то предложить? – совсем другим тоном осведомился корабельный мозг.

– Нам надо вовремя разойтись. Мы доберемся до назначенного места на тральщике. А дальше ты вместе с пассажирами можешь катиться на все четыре стороны,

– Ин-те-рес-ная мысль…– протянул «Оболтус». – Но я не смогу делать больше одного прыжка в час.

– Если очень захочешь, как-нибудь доползешь до ближайшей пересадочной станции.

Тут командира «Поскребыша-112» вызвал командир тральной группы. Разговор оборвался, но корабельный мозг отныне беспрестанно думал о словах, сказанных муравейником.

Все вышло так, как и планировал «Оболтус». Грубо нарушив субординацию, Двунадесятый Дом через голову начальства обратился к Величайшему Шлему 002:

– Нам удалось захватить уродца. – Так термопсисы называли Дома Симбионтов. – И его золотой холодильник.

Адмирал, конечно, решил, что строго накажет мерзавца, но это потом, потом… А сейчас его слишком интересовал пленный, который умудрился выжить в зеленом и белом аду. Пленный, который добыл личинок. Пленный, чья поимка позволит ему, Величайшему Шлему, сделать еще один шаг по служебной лестнице. Это был слишком лакомый кусок, и адмирал не мог не проглотить такую наживку.

Тральщик устремился на встречу с флагманом по крутой траектории. Термопсисы удивились, но терпеливо ждали, когда придурковатый командир «Посребыша-112» наконец приведет свою посудину к цели. У них еще будет возможность поставить на место зарвавшегося нахала, обломать ему жвалы и вывернуть разъемы.

Тральщик все больше удалялся от Тиугальбы. Если он хотел сделать особо эффектный кульбит, то время давно настало. И вдруг «Поскребыш-112» исчез с экранов. Будто и не было. Радары тоже его потеряли. И только тахионные щупы уловили всплеск тахионного поля Вселенной. Тральщик ушел в подпространство.

Итак, золотой горшок у Непейводы в руках. Условия контракта выполнены. Двунадесятому Дому остается доставить бесценный груз на ФФФукуараби и выплатить участникам экспедиции обещанное вознаграждение. Все оно так… если не считать маленького нюанса: первоначальный приказ Совета Домов Симбионтов по-прежнему в силе. А значит, ни один свидетель секретной операции не должен остаться в живых.

«Оболтус» снова и снова возвращался мыслями к предложению, сделанному муравейником. Еще несколько прыжков, и надо выгружаться из тральщика. Перераспределив остатки активной биомассы, кораблик опять помаленьку сможет скакать через подпространство. Правда, пассажиры… Они усложняют задачу. Слишком много полезной массы и драгоценной энергии уйдет на жизнеобеспечение этих гавриков. Но, как видно, придется перетерпеть и сдюжить – ведь не выкинешь же их в пустоту…

* * *

Если бы Кребдюшин попытался тайком пробраться из кубрика в кают-компанию, где поселились Платон и Непейвода, и взять оружие, «Оболтус» тотчас заметил бы это и предупредил напарников. Ведь корабельный мозг проник в систему слежения тральщика и подключился к десяткам видеокамер, развешенных по всему «Поскребышу-112». Как видно, у термопсисов командиры не доверяют своему экипажу.

Но у полукровки бластер являлся частью организма – был выращен из тканей правой руки. И до сих пор Кредюшин ни разу не применял его – берег на самый крайний случай. Откуда археологу и Дому было знать о таком сюрпризе, если даже интроскоп карантинщиков не смог разглядеть его в теле мимикриста.

Если бы фффукуарабцы взяли за труд как следует прошерстить недавнее прошлое нового участника экспедиции и раскусили умело сочиненную легенду, то обнаружили бы следующее. Год назад Кребдюшин Капоте тайно посетил планету Осмос. Там он провел большеч месяца, в том числе неделю был погружен в растительный чан, где дышал и питался поверхностью тела.

Биологическая цивилизация Осмоса отнюдь не так безобидна, как пытается продемонстрировать Галактике. Ее генмастера могут вырастить смертельное оружие из каждого организма и создать вирус или грибок, способный уничтожить не только любое живое существо, но и все предметы, созданные химическим путем. То есть лишить противника скафандра, оружия и космического корабля.

Оставив разумного гриба в его всегдашней спячке, полукровка вышел из кубрика в коридор, нашел трюмную переборку, поводил раструбом сканнера, выращенного в его левой руке, затем навел бластер и отдал мысленный приказ. За считанные секунды бластер прожег в переборке дыру – как раз напротив того места, где сейчас размещался мозг «Оболтуса». Кораблик почувствовал боль от ожога, дернулся, пытаясь выползти из опасной зоны, – некуда. Тогда он начал стремительно рассасывать свою плоть, «убегая» из-под луча.

И тут из дырки с оплавленными краями вылетел фонтан мельчайших капель, оросив кожу «Оболтуса». Это Кребдюшин брызнул из распылителя. На тело кораблика попал смертоносный грибок. Токсины, вырабатываемые им, поразили мозг. «Оболтус» умер почти мгновенно, успев сделать только самое главное…

Полукровке стало плохо. Слишком много энергии он потратил на стрельбу и слишком силен оказался удар по нервным окончаниям – не так-то просто служить живым оружием. О такой реакции Кребдюшина никто не предупреждал.

Полукровка запылал от охватившего его жара, сполз по стене на пол, весь покрытый потом, и едва не потерял сознание. Он словно выгрузил за полминуты пять вагонов с углем. Сейчас с ним можно было справиться голыми руками, да вот только никто не собирался на него нападать. За происходящими на тральщике событиями больше никто не следил.

Теперь надо было покончить с муравейником. Полукровка ненавидел людей, и в первую очередь расправился бы с Платоном, но Непейвода гораздо опаснее – он более жизнестоек и силен. Часть его клеточек может уцелеть при расстреле или отравлении, попрячется по щелям, а потом соберется вновь и нанесет удар в спину.

А ковда муравейника не станет, Кребдюшин без особых хлопот шлепнет придурковатого Атлантиду. Мерзкий гриб останется на закуску; этот шматок плесени и вовсе безопасен. Потом полукровка включит тахионный передатчик и отправит эскадре термопсисов условный сигнал. Ему останется только ждать, когда сквозь подпространство прилетит долгожданный куш.

Но сначала Непейвода… Это гнусное скопище кусачих существ. Мимикрист знал, что Двунадесятый Дом сидит на капитанском мостике. Погруженный в мучительные размышления, он уже который час оттуда не вылазит.

Цивилизация термопсисов страдала тяжелой формой аскетизма, который отражался и на убранстве помещений тральщика. Голые стены и уродливо-функциональные приборы тральщика – тому свидетельство.

Непейвода вытек из полетного комбинезона и облепил пульт управления кораблем. «Мураши» копошились на его титанитовых панелях, непрерывно дотрагиваясь усиками, жвалами и лапками до соседей. Каждому хотелось «пообщаться» со всеми остальными.

Люк рубки открылся, и через порог шагнул Платон. Дом собрал из части клеточек человеческую голову. Она выросла на плоской клавиатуре тахионного передатчика и была похожа на ананас, лежащий на серебряном подносе.

– Ну что, приятель? – спросила голова. – Скоро будем дома?

Археолог скривил губы в странной улыбке и молча двинулся к муравейнику. Шел он неуверенно, слегка пошатываясь, и лицо у него было серое, дрябловатое.

– Ты что, перебрал? – снова задал вопрос Двунадесятый Дом. – Прими таблетку. Зачем зря страдать?..

Платон опять не ответил ему. Только покивал головой. Археолог сунул левую руку в оттопыренный карман комбинезона, и муравейник вдруг понял: сейчас он выстрелит. Ч-черт! Непейвода дал мощнейший нервный импульс клеточкам, мгновенно подчинив их своей воле, и выстрелился навстречу напарнику.

Дом не намеревался его убивать. Он хотел сбить Платона с ног, обезоружить, а потом уж разбираться, что к чему. Голова муравейника и часть прилегающих к ней клеточек, свернувшись в тугой шар, летели от пульта, целя в грудь Рассольникову.

Тот не успел отскочить – был слишком вял и заторможен. Не успел Платон и встретить опасность смертельной струей, хотя пульверизатор с антимуравьиной жидкостью уже был у него в левой руке.

Археолог попытался вскинуть правую руку, но опоздал. Луч бластера краем задел летевший в Рассольникова живой снаряд. Пятьсот «мурашей» испеклись на лету, и муравьиный шар ударил ему по ребрам и сшиб с ног. Остальная часть Непейводы собралась в некое подобие четырехлапого кошачьего тела и скакнула с пульта следом за авангардом.

Живой снаряд вцепился Платону в руки, чтобы не дать снова воспользоваться оружием. Однако археолог сумел-таки выстрелить. Лазерный луч встретил в воздухе летящее тело «кошки» и прожег в нем дыру. Пробил экран тахионного передатчика и стал плавить титанитовую броню корабельной обшивки. На мостике взревела сирена тревоги, по «сосудам», пронизывающим обшивку, стал нагнетаться герметизатор.

«Кошка» лопнула и осыпала Платона красно-бурым дождем. Тысячи клеточек, составлявших голову муравейника, яростно кусали археолога. Если от боли он выпустит оружие, исход схватки будет решен. Но Платон каким-то образом выдерживал нестерпимую боль и продолжал бороться.

Искусанные пальцы левой руки, сжимавшие смертоносный баллончик, превратились в багровые сардельки. Они уже не могли нажать на красную кнопку на головке баллона. Облепленная мурашами правая рука продолжала палить в божий свет, выжигая вензеля на потолке и стенах рубки. Преодолевая сопротивление наспех слепленной из клеточек муравьиной руки, рука Платона двигалась к баллончику, до которого оставался десяток сантиметров. Стоит ей дотянуться и пустить его в ход, с муравейником будет покончено через пару секунд.

В пылу борьбы, от бешеного напряжения контроль за телом ослаб, и лицо археолога начало меняться, утрачивая знакомые черты. И вот уже Непейвода облеплял Кребдюшина Капоте, который чуть было его не обманул, приняв облик археолога. Притворяться другими – врожденное умение мимикристов.

Однако это не мешало руке полукровки тянуться к баллончику. Дом не мог ее остановить. Россыпь «мурашей» слабее Кребдюшина, который превратил свою правую руку в мощный рычаг. Едва Непейвода начнет собираться в боеспособное фальштело, полукровка высвободит руку-бластер и сожжет львиную долю клеточек, безвозвратно уничтожив его личность.

Сгустки герметизатора выползали из переборки, образуя пенистый вал вокруг уже залепленной пробоины. «Оболтус» не останавливал процесс и вообще не вмешивался в происходящее. Он давным-давно обязан был помочь Непейводе, но равнодушно взирал на происходящее. Муравейник не мог этого понять, но сейчас ему было не до раздумий.

Схватка продолжалась. Через две секунды Кребдюшин на жмет рычажок. Рычажок. Рычажок…

Что такое удар по голове огнетушителем? Круглым, красным, с толстой, широкой ручкой и коротким металлическим раструбом. Это нокаут. Как минимум. А можно и череп проломить. Платон бил без размаха – боялся раздавить «мурашей». Так что мимикрист получил всего лишь сотрясение мозга.

Двунадесятый Дом покипел, побурлил, сполз с груди поверженного мимикриста, быстро перетек к командирскому пульту связи и влился в сваленный на полу комбинезон. Археолог пощупал Кребдюшину пульс, сел на пол рядышком и вытер со лба пот.

– Ах-ха, – выдохнул Платон с облегчением.

И тут на мостике мигнул и погас свет, и разом выключились все экраны. Обрушившаяся на напарников темнота показалась археологу абсолютной – как будто ему на голову кто-то набросил черный мешок. Дураку понятно: с тральщиком дело не ладно.

– Оболтус! – закричал Платон. – Оболтус! Отвечай!

* * *

В ответ тишина.

– Я пойду в трюм, – сказал Рассольников, поднялся на ноги и сразу наткнулся на пульт. – О, черт!

– Пошли вместе, – произнес муравейник. – Я вижу в темноте.

Непейвода действительно обладал инфракрасным зрением и, в отличие от археолога, хорошо ориентировался на корабле. Платон шел, держась за его плечо, как слепой – за поводыря.

Из трюма, где находилось тело «Оболтуса», не доносилось ни звука. Едва напарники, вручную крутя колесо, открыли люк, в нос им шибануло запахом распада. К горлу археолога подступило.

– Го-о-тов…– ошеломленно протянул Дом.

Системы управления тральщика были подключены к центральной нервной системе «Оболтуса». После его смерти умер и «Поскребыш-112» – кроме нескольких автономных устройств аварийного назначения.

– Здесь есть реанимация?!-воскликнул Платон, зажимая нос.

– Поздно. Активную биомассу очень трудно убить, но если распад пошел, он необратим.

С грохотом напарники запечатали люк, словно похоронив самого большого покойника, которого знал Рассольников. Запечатали, надеясь отрезать трупную вонь. И поплелись обратно, на мостик.

Археологу не верилось, что все замерло, окоченело в еще недавно таком живом, страдающем, полном желаний, вожделеющем существе. Быть может, гораздо более живом, чем они, его бывшие обитатели.

На мостике Непейвода кинулся к умершему пульту тральщика, попытался активизировать его, переведя корабельные системы на ручное управление. Зажглось тусклое аварийное освещение, сделав мостик совершенно иным – теперь это было мрачное помещение, полное темных углов. Впрочем, оно казалось более уютным, чем ослепительно пустое, нечеловеческое местопребывание термопсисов.

Двунадесятый Дом один за другим тестировал процессоры «Поскребыша-И 2». Отказало почти все. Электроника, накоротко замкнутая на корабельный мозг «Оболтуса», сгорела вместе с ним. Работала только система пожаротушения, противометеоритная защита, автономный регенератор воздуха и аварийная связь.

Нахохлившись, Платон сидел на полу, следя за действиями напарника. Подножка в двух шагах от победы – и вот они опять летят кувырком, чтобы разбиться в лепешку. В этой экспедиции над ними довлеет злой рок.

Археолог тронул носком Кребдюшина, смирно лежавшего у его ног. Если бы всех противников можно было так разложить на полу…

– Аварийный передатчик в порядке, – сообщил Непейвода. – Можно дать узконаправленный сигнал «SOS» на ФФФукуараби и ждать прилета корабля. Кислорода нам хватит, и есть месячный запас пищи и воды… Я не хочу принимать решение единолично. Пусть все проголосуют.

– Разве у нас есть выбор? – отозвался Платон.

– Похоже на то, – мрачным тоном ответил муравейник. – Месяц жизни или десять дней, если сюда придет наш корвет.

– Так вы нас приговорили…– протянул археолог. Он был ошарашен, хотя давно мог бы догадаться о такой перспективе, памятуя о встрече, которую оказали напарникам на ФФФукуараби. – Что ж ты раньше молчал?

– Не хотел портить тебе настроение. Сбивать рабочий настрой…– горько усмехнулся Двунадесятый Дом. – Я договорился с «Оболтусом». Он должен был вывезти вас четверых. А теперь…– Непейвода стукнул кулаком по ослепшему пульту.

Платон только покачал головой. В этой истории с золотым горшком его предавали снова и снова. Пора бы уже привыкнуть, сделать выводы и больше не верить никому и ничему. Но ведь так жить будет тошно…

– Давай допросим этого урода, – сменил он тему. – Вдруг узнаем что-нибудь интересное.

– Может, ты и прав…

Муравейник вел допрос с пристрастием. Он не обладал практическими навыками этой грязной работы, но зато теоретически был подкован. Первым делом– прежде, чем привести Кребдюшина в чувство, – Непейвода сделал ему укол. Отныне тело, за исключением гортани, челюстей, губ и языка, перестанет подчиняться полукровке, хотя его сознание будет ясным.

* * *

Двунадесятый Дом миллиметр за миллиметром просканировап тело Кребдюшина. Оно оказалось напичкано биологическими устройствами. Предосторожность была ненапрасной. Затем Непейвода от души отхлестал полукровку по щекам, так что голова его моталась из стороны в сторону – это лучший способ вернуть человекообразного в сознание.

– Кто заплатил за генетические операции? – был первый вопрос Двунадесятого Дома. – У тебя никогда не было столько денег.

– Мне сделали их бесплатно, потому что…– мимикрист замолк, облизнул пересохшие губы.

Муравейник решил: Кребдюшин еще не придумал, как соврать, и сказал:

– Помни одно, дружок: хоть ты и не можешь шевелить руками-ногами, боль чувствуешь, как и прежде. А я знаю тысячу способов разговорить молчуна. Нас обучили допрашивать ксенов – от эмбрионов до мертвецов.

– Не запугивай – я и так все расскажу. Все равно выхода нет.

– Удивительно покладистый мерзавец. Образцово-показательный, – с деланным восхищением произнес Непейвода. – Может, ему орден дать? – Интонация у него была нехорошая. Страшноватая интонация.

– За операции заплатили термопсисы. Я даже не знаю, сколько они стоили, – заспешил полукровка – и уже не закрывал рта целый час.

Кребдюшин Капоте был полукровкой и потому оказался чужим и мимикристам, и людям– его не принимали обе разумные расы. В результате он возненавидел тех и других и при каждом удобном случае старался отомстить своим обидчикам. Его не заботило, что непосредственные жертвы понятия не имели о его, Кребдюшина, существовании. Если ты человек или мимикрист– значит, достоен мучительной смерти, пыток или, на худой конец, облегчения кошелька.

В первую встречу с Рассольниковым полукровка залез в экспедиционную кассу, был бит и смылся, угнав единственный глайдер. Так что археологам пришлось пешком выходить к людям через выжженную пустыню, волоча на себе несколько тонн сокровищ.

Кребдюшин привык действовать в одиночку, полагаться только на себя самого. Он не гнушался никакой, даже самой поганой работы и никогда не чувствовал себя отомщенным – сжигающий его огонь ненависти был неутолим. Но полукровка обладал одним немаловажным качеством– он был очень терпелив и, прежде чем нанести удар, мог выжидать месяцами.

Кребдюшин не вел счет своим жертвам, но их число наверняка перевалило за сотню. Случались периоды в его уже довольно долгом существовании, когда он вел законопослушный образ жизни и казался вполне благонамеренным сапиенсом. Но потом подворачивался удобный случай, и полукровка начинал действовать.

Кребдюшин никогда заранее не планировал акций возмездия, не вынашивал планов мести – он любил экспромты. Вот если кто случайно подвернется ему под руку – пощады не проси. Полукровка не знал слова «жалость», его смешили рассуждения о морали и этике. Он считал их выдумками бессильных мудрецов, занимающихся на старости лет оправданием собственной трусости.

Вся история с его участием в экспедиции на планету Тиугальба была шита белыми нитками. Случайная встреча на «Эль-Гарде», удачное стечение обстоятельств, древние карты, удивительным образом попавшие в цепкие руки черного археолога… Будь Рассольников менее доверчив, он наверняка заподозрил бы неладное. Будь Непейвода меньше зациклен на поисках царственных личинок, он, несомненно, раскусил бы полукровку. Увы…

Кребдюшин тотчас согласился на предложение термопсисов – еще бы! Он мог неплохо заработать, прищемив хвост давнему сопернику, более удачливому и потому ненавистному черному археологу по кличке Атлантида. А это значило напакостить очередному представителю рода человеческого – о чем еще мечтать?.. Что же касается разумных муравьев, то полукровка с детства терпеть не мог насекомых. Настало время поставить их на место.

Термопсисы обещали ему два миллиона кредитов за горшок с живыми или мертвыми личинками и миллион за документальные свидетельства их уничтожения на месте.

– Имперская эскадра полным ходом несется сюда, совершая по десять прыжков в час. А вы, ребята, застряли в самом центре межзвездной ямы, и никакие фффукуарабские посудины не успеют вас спасти, – закончил свой рассказ Кребдюшин.

– Ты ему веришь? – спросил напарника Платон. Муравейник покачал головой.

– Мы узнаем, врет он или нет, только когда эскадра выскочит из последнего гиперпрыжка, – сказал археолог. – Тогда я своими руками перережу ему глотку, а потом взорву тральщик, чтобы не попадать к ним в плен.

Корабль наполнялся нестерпимой вонью, которая просачивалась из трюма в вентиляцию. Платон и Непейвода надели скафандры, опустили щитки шлемов и открыли трюм, чтобы выдуть за борт останки «Оболтуса». Печальная, но необходимая операция.

Ступая по колено в пенистой бурой жиже, напарники продвигались в глубь темного помещения, тесно заставленного стеллажами с гиперминами. Археологу пришла в голову неплохая мысль:

* * *

– Почему бы нам не разбросать эти «игрушки» вокруг тральщика? – предложил он. – Будем выходить на катере и вручную устанавливать по десятку. Заберем с собой в могилу несколько вражьих кораблей. Громко хлопнем дверью на прощанье…

– Я обязан доставить горшок на ФФФукуараби, – решительно проговорил муравейник. – Умирать будут другие.

Дом уверенно огибал стеллажи. Он вроде бы что-то искал, но Рассольникову о цели своих поисков не говорил.

– Здесь есть живое! – вдруг воскликнул Двунадесятый Дом.

– Термопсис?

– Нет. Биолокатор показывает нечто компактное, неподвижное. Оно в этой дряни. Надо достать.

– Слушаюсь, ваше муравейство, – без особого энтузиазма согласился Платон.

Они наклонились, нащупывая в пенном слое это самое живое. Нащупали, с трудом ухватили – выскальзывало из рук. Да и тяжеленькое оно было – килограммов на пятьдесят. Поволокли из трюма, оскальзываясь и чертыхаясь.

Когда найденную штуковину отмыли от мертвечины и рассмотрели как следует, оказалось, что по форме это яйцо – метр высотой. Нижний конец тупой, так что оно устойчиво стояло на земле. Поверхность упругая, резинистая, покрытая мельчайшими складочками. Звуков «яйцо» не издавало, двигаться не пыталось.

– Что это? – спросил археолог, осмотрев находку со всех сторон. Впрочем, он уже сам догадывался.

– Новый «Оболтус». Думаю, тебе следует взять его с собой. На ФФФукуараби ему делать нечего.

– На кой ляд?!-вскинулся Платон.

– Рано или поздно тебе понадобится маленький кораблик. Ты активизируешь зародыш и, когда он вырастет, воспитаешь должным образом, – усмехнулся Непейвода. – он будет считать тебя своим папой, любить и почитать…

«Спаси Космосе!» – мысленно содрогнулся археолог, но отказаться от такого подарка не смог. Богатый жизненный опыт говорил: «Не вздумай глупить. Он стоит не меньше миллиона кредитов. Другого случая не представится. Потом локти будешь кусать. Бери его – про запас. Своя ноша не тянет…»

Время шло. Эскадры термопсисов было не видать. Кребдюшин соврал – он не успел отправить тахиограмму.

Время от времени Платону почему-то вспоминались замороженные личинки. Они были довольно аппетитными. «Интересно, а какие они на вкус?» – родилась дурацкая мысль и уже не отпускала. Уже неделю они питались исключительно армейскими рационами. Смотреть было тошно на сублимированные соевые бифштексы. А голод, как известно, не тетка – любого скрутит в бараний рог.

– Почему ты смотришь на горшок и облизываешься?! —поймав плотоядный взгляд напарника, с возмущением спросил Непейвода. – Я не требую, чтобы ты восторгался волшебной красотой личинок. Ты ничего не понимаешь в истинной красоте. Но облизываться не смей! Я тебе запрещаю!

Археолог почувствовал: еще немного, и ходячий муравейник потянется к бластеру. У обоих нервы на пределе. Поспешил успокоить напарника:

– Ты подозреваешь меня в людоедстве? Отродясь не ел насекомых! – Платон противоречил сам себе, но не замечал этого.

– Я понимаю: для тебя они – всего лишь порции животного белка и жира. Желанная пища. Но на самом деле эти беспомощные личинки способны превратиться в носителей величайшей мудрости и справедливейшей власти. Они спасут нашу планету и заставят задуматься многие разумные расы. Что есть сила, и что есть порядок? Каким путем должна идти эволюция, и стоит ли слишком много прав давать индивидууму? Как сохранить самобытность цивилизации перед лицом людской экспансии и защитить расу от ксеноцида?..

– И вся Галактика поймет преимущества концепции Роя и решит переселиться в муравейники, – усмехнулся археолог.

– Можешь сколько угодно издеваться, но когда-нибудь твоя Галактика…– Двунадесятый Дом не договорил – только досадливо махнул рукой.

– Слушай: а отчего мы до сих пор не посоветовались с комендантом? – удивился Платон, желая сменить тему разговора.

Непейвода почесал шебаршастый затылок, вынул из «волос» пару померших от старости клеточек, долго вертел их перед носом и наконец изрек солидным басом:

– Враг все-таки. А может, просто забыли.

Когда Сандерсону объяснили ситуацию, он первым делом спросил:

– Почему вы не попросите помощи у третьей силы? Вернее, у четвертой, если отмести Лигу, Империю Термопсис и ФФФукуараби.

– Мы дадим сигнал «SOS», и первыми на него примчатся те же самые термопсисы.

– Я могу предложить только такой вариант. Вы радируете на ближайший форпост Карантина. Это планетная система Гаммы Дракона. Мой приятель служит там командиром рейдера. Я сообщу ему о нападении термопсисов и попрошу срочной помощи.

– И что будет с нами, когда сюда примчится рейдер?

– Понятия не имею. Могу обещать лишь одно: я скажу, что ваш корабль был тоже атакован и подбит термопсисами, а потом вы спасли мне жизнь и помогли захватить вражеский, тральщик. Эту версию мы успеем отработать до деталей… Хотел бы сказать, что вас с почестями доставят в ближайший звездный порт. Но, скорей всего, вами займется контрразведка. И тогда проверять будут до посинения – и вас, и меня. Сыворотка правды и ментос-копия нам гарантированы.

– А что будет с нашим имуществом? – Непейводу больше всего беспокоила судьба золотого горшка.

– Сначала его тщательно проверят, а потом… Вероятно, его – вместе с личными вещами, одеждой и пищей – решат на всякий случай уничтожить. Тут главное: никаких хлопот. У Карантина свои правила– никто не станет их обвинять.

– Вы предложили «отличный» вариант, – произнес Двунадесятый Дом, пытаясь насквозь проковырять ногтем корабельное сиденье.

– На всякий пожарный случай надо иметь под рукой знакомого репортера из самых прожженных, – изменившимся голосом произнес Сандерсон, почуяв, что над его головой сгущается туча. – Из тех, кто ради сенсации маму родную не пожалеют. Таких, что не побоятся раззвонить на всю Галактику самый главный военный секрет.

– Увы…– развел руками Платон. И тут его осенило. – А ведь был один проныра. Тигран Мазендарян. Едва не прибил его когда-то. Если он не сменил место…

Археолог с помощью Непейводы нацелил тахионную антенну в нужную точку звездного неба и радировал на Свеодруп – планету, знаменитую производством молекулярных нитей. Там располагался корпункт информационной корпорации «Си-Эн-Эн». Гарантируя репортерам галактическую сенсацию, археолог просил выслать самый быстроходный корабль. Раньше у корпункта был неплохой космока-тер, делавший до пятидесяти гиперпрыжков в час.

Если передачу перехватят – всем пятерым конец. Если Мазендарян не поверит Рассольникову – всем пятерым конец. Если начальство не даст глиссер– всем пятерым конец… Археологу стало не по себе от таких мыслей, и он громогласно объявил:

– Уверен: съемочная группа уже мчит в космопорт. – Уверенности не было ни малейшей.

Муравейник только покачал головой.

Теперь время работало на них, и надо было решать все отложенные на потом вопросы.

– Что будем делать с Кребдюшином? – осведомился Платон. – Предлагаю оставить его тут. Он сможет встретиться со своими нанимателями, и они заплатят ему по счетам. Щедро заплатят.

– Разумно, – согласился Непейвода. – Отведем полукровку в кают-компанию, а гриба позовем на мостик – ждать осталось недолго. Да и с комендантом надо решать. Пора.

Когда напарники вошли в кубрик, где содержались пленники, оказалось, что Кребдюшину плохо. Он обвис в эластичных путах, уронил голову на грудь. Сандерсон с опаской поглядывал на соседа. Их разделяли метров пять. Оба были крепко привязаны к титанитовым скобам обшивки. И за ними внимательно следили датчики движения.

– Что с тобой? – спросил Платон полукровку, тронув за плечо. Голова пленного мотнулась. Он не ответил.

Двунадесятый Дом поднял ему веко и посмотрел зрачок, пощупал пульс и констатировал:

– Без сознания. Но скорее жив, чем мертв.

– Что с ним происходит? – спросил археолог лейб-коммодора.

– Корчился, мычал, требовал врача, а потом скис. Чем вы его накачали?

– Боюсь, он приболел…– раздумчиво произнес Дом, достал из стоящей на полу сумки кибердиагноста и пристроил на плече Креб-дюшина. Развязывать больного он не стал.

Пока Автомедик сканировал полукровку, Платон обратился к Сан-дерсону:

– А с тобой что прикажешь делать, комендант? Сам-то ты чего хочешь? Вернешься в Карантин? Или решил уйти в отставку?